Монстры. Начало и конец

      Обратный переход дался намного легче: Союз с удовольствием дышал полной грудью. Кто бы что ни говорил, а современному миру явно не хватало девственной свежести нетронутой природы. Солнце устало клонилось к горизонту, заливая ровным светом все вокруг, в небе растянулись мягкие волны облаков. Они оказались ровно в том же месте, откуда уходили: не так далеко виднелись очертания Вавилона, только пройди сквозь поле льна. — Ладно, парнишки, — с характерным польско-ньюйоркским акцентом произнесла королева. — Устала я, дождетесь Монголию без меня?  — Куда денемся, — СССР подмигнул ей, кивнув на несколько плотно набитых холщовых мешков. — Не на своем же горбу потащим.       Легко подхватив свой скарб и пару сумок для Первой Французской империи, Британия послала им воздушный поцелуй и удалилась к городу. Австро-Венгрия как-то неловко расхаживал взад-вперед, задумавшись о своём. Союз закурил, следя за ним, как судья следит за мячиком на турнире по теннису — чисто рефлекторно и только зрачками. А мыслями он был совершенно в другом месте. — Дорогой Австро-Венгрия, — наконец, выдохнув плотный клуб дыма, заговорил коммунист. — А не окажете мне услугу и не отнесете вот этот небольшой сверток Югославии?       Двоецарствие удивленно замер, отчего у Советов появилась смешная ассоциация с сусликом. Покашляв, СССР, не слушая оправдания и прочие «завуалированные» тактичные отговорки аристократа, всучил ему небольшой блок сигарет и пакет с вяленым мясом. — Вы главное не тушуйтесь, — коммунист одобрительно похлопал его по плечу, — Смелость — города берёт. — Но… — Австро-Венгрия сжал добро, подняв плечи. — Я боюсь. — Чего? — Союз выдохнул через нос сизый дым. — Того… что может быть поступок Венгрии — исполнение моих потаённых желаний.       Тот покивал головой, закрыв глаза, прекрасно понимая о чём говорит аристократ. Может моментами был наивен, но в отличие от «друзей-валенков» уже давно смекнул, что такой благовоспитанный и статный господин не просто так часто оказывается бок о бок с взбалмошным славянином. — За Югославию отвечать не берусь, — Советы сделал глубокую затяжку, всматриваясь в виднеющийся вдали приближающийся силуэт всадника. — Но лучше уж поговорить начистоту, в конце-концов чего теряете?       Двоецарствие задумчиво вертел в руках блок сигарет, чуть шурша обёрткой. СССР хотел бы сказать такое, что окончательно бы развеяло его робость, но сам не знал, что именно. В чужие отношения Союз старался не лезть, ведь что происходит между двумя — яснее всего для них, а не для тех, кто смотрит со стороны. — Наверное, Вы правы.       Аристократ улыбнулся ему самой теплой благодарной улыбкой. Коммунист смял окурок, пряча его в салфетку и в карман, с досадой отметив, что скурил за день больше нормы. Да и Рейх скорей всего будет ворчать — «Как с пепельницей целуюсь» или что-то подобное. Советы взглянул на небо, думая что стоит поспешить домой: — Шуруйте уже, — он кивнул на небо. — Я думаю, мы с Монголией быстро разберемся.       Австро-Венгрия оправив одежду, любезно попрощался, направляясь в город. Встретившись с Монгольской империей, доброжелательно ему кивнул, но задерживаться не стал. — Здоров, — произнес Советы, глядя на татаро-монгола в упор и улыбаясь ему одними губами.       Тот кивнул, спешившись. Вдвоем они быстро навьючили коня, который, судя по виду, ношу не ощущал и лишь недовольно хлестал себя хвостом по бокам. — Ест хоть твоя зверюга? — поинтересовался коммунист.       Монгольская империя сильно нахмурился, пошевелил губами и произнес: — Только яблоки.       Звуки чуть западали, говорил он с небольшими паузами, как человек с поврежденной челюстью. — Может и от этого не откажется? — СССР выудил из кармана коробку рафинированного сахара. — Жалынкуйрык от этого никогда не отказывается.       Союз сдержанно усмехнулся: вот кличку коня он произнёс без запинки. Выудив один кубик сахара, протянул ладонь: конь, насколько позволяла его природа, интеллигентно принял угощение. СССР довольно заулыбался: в детстве конюшня была его вторым домом. — Вижу, ты… — монгол сделал жест рукой, напоминавший натягивание поводьев. — Наездник тоже?       Союз невольно вспомнил Рейха, и, сдерживая глупую улыбку, произнес: — Такой себе, по юности только, потом не до того было.       Монгольская империя уважительно закивал: — Наездников с конями более нет, — он погладил морду скакуна. — Скучно мне одному.       Советы покачал головой: не то что жалко, но понимал тоску кочевника. За умиротворение и покой приходилось чем-то платить. — В гости что ли просто так залетай, — миролюбиво предложил коммунист, протягивая лист со списком кому что и целую коробку сахара. — А то, как батрак, работаешь за так.       Монгольская империя хохотнул, лихо оседлав коня. — По другому помер бы тут со скуки!       Он пришпорил зверя, тот довольно всхрапнул, с шага пустившись в неспешную рысь. Союз проводил его взглядом, подхватил свое добро и тоже наконец-то двинулся домой.        Дул мягкий прохладный ветер, слегка касаясь волос позднего гостя каменных улиц. СССР ощущал удовлетворение и покой. Временное, конечно: может между Грузией и Россией был шаткий мир, но как общались остальные братья и сёстры? Советы устало вздохнул, думая, что сердце всё равно будет постоянно болеть за них. На то они и дети. Коммунист взглянул на свет в окне ближайшего дома, чуть дальше от дороги: матушка видимо ещё не спала. Как раз у него были покупки для неё и Германской империи, так что он решительно направился к каменной лестнице.        Постучав и дождавшись приглашения, Советы вошёл в дом и удивленно хмыкнул. — Барышни, — он чуть склонился.       Рейх неодобрительно цокнул языком, демонстрируя, что свои шутки он может отправить по почте лично себе в зад. Германская и Российская империи тоже на свой лад осуждающе сощурились на него. Свет свечей на столе более чем подчеркнул назидательные взгляды. — Ладно, джентльмен и леди, — СССР ещё раз поклонился. — Чаевничаете? — Ведем светскую беседу, — немец хмыкнул, краем глаза посматривая на Союза. — Чай как раз к ним располагает.       Тот оставил сумки и подошёл к единственной свободной табуретке у стола, как раз рядом с ним. — Мы то с тобой знаем, какой напиток тебе язык развязывает, — не удержался от шутки коммунист, собираясь усесться.       Рейх выбил из-под него табуретку, но Советы ловко её перехватил и гордо уселся, показав язык. — Сын! — от возмущения Российская империя невольно громко поставила чашку на блюдце. — Рейх, — тихо, но жёстко произнесла императрица Германская. — Прошу прощения, — тут же учтиво извинился нацист. — Виноват, — улыбнувшись, ответил Союз. — Как дети, ей богу, — русская закатила глаза, тут же заботливо предложив. — Чаю будешь? — Откажусь, матушка, — СССР расстегнул новомодную куртку, продемонстрировав клетчатую рубашку. — Я хотел только ваши «покупки» занести и домой вернуться. Но раз тут кое-кто сидит… — Я тебе не собачка, чтоб ждать тебя дома, — фыркнул Рейх.       Императрицы устало переглянулись: кажется, между ними все стабильно и надежно, как швейцарские часы. Что немного расстраивало их двоих, как расстраивает милых домохозяек, когда в сериале у пары что-то не срастется. Все-таки им хотелось счастья и благополучия своим детям. — Как прошло? — Российская империя наклонилась к нему, обхватив руками, поудобнее переставила ногу, которая ещё была в лубке.        Она прекрасно помнила тот день, когда оказалась в Мюнхене: город разодранный войной, серый и даже радостные крики победивших вдалеке не освещали тот день. В её память навсегда въелся образ сына: печальный, стоявший над медленно утихающим под накрапывающий дождь кострищем. Сердце матери рвалось на части, ей так хотелось подойти, обнять его, сказать, что прощает за всё. Но не смогла: Империя была мертва, а Союз — жив. И ему нужно было жить без неё и её поддержки, пробираясь через тернии последствий своего выбора. РИ очень надеялась, что сыну сегодня не пришлось проходить через муки осознания бытия «мертвого». — Грызутся, как волчата, — Союз хмыкнул. — Но ничего такого страшного. Все ещё семья, хоть и без общего дома.       Она вздохнула, расправив плечи. Немец взглянул на него, одобрительно вздернув уголок губы, отпил насыщенно темного чая, слегка отдававшего запахом цветов и малины. Как только он поставил изящную фарфоровую чашку на стол, её тут же перехватил Красный, звучно отхлебнув. — Тебе предложили чай, — бросил замечание нацист, хмуро взглянув на него сверху-вниз. — Так вкуснее, — он ещё раз звучно прихлебнул, поставив чашку на место с громким стуком. — Мне порой кажется, что в детстве тебя надо было все-таки пороть, — российская императрица мило улыбнулась Рейху, поддерживая его. — Возможно, — Советы состроил дурашливое выражение лица. — Но сейчас пойди найди розги для такой взрослой задницы!       Русская лишь развела руками, перехватив легкий укоряющий взгляд немки. — Хорошо, — Союз извлек из одной холщовой сумки плотно набитый пакет. — Это ваше матушка, всякие приблуды для шитья, да ткань. — Отлично! Наконец-то приступлю к вашему платью, фрау, — она улыбнулась соседке.       Та ответила ей не менее приятной улыбкой. — Ваши книжки, фрау, — коммунист протянул небольшой, но увесистый сверток квадратной формы. — Как заказывали: «современное, немецкое, без похабности в описании и прочей бульварности».       Она благодарно кивнула, принимая. — И тебя не обделил, хоть не просил, — Советы хмыкнул, протянув фирменный пакет. — Носи с гордостью: сама королева подбирала!       Рейх удивленно приподнял бровь, заглянув внутрь, ещё выше её вздёрнул: — Я прошу прощения, а куда мне в этом ходить? — Ну, — Советы поправил опустевший холщовый мешок, где остались его инструменты для деревообработки. — Надеюсь, при возможности не откажешь со мной наведаться прогуляться, а там кто знает какая погода будет…       Коммунист что-то ещё произнес еле слышно, положив на стол коробку с яркой картинкой: — Я как чувствовал, что у вас чаепитие и зашёл в недурственный кондитерский магазин, — он легко вскрыл коробку. — Так что угощайтесь. — Ох, лет сто не ела шоколада, — восторженно вздохнув, произнесла РИ. — Как всегда, сынок, угадываешь желания!       Она с восторгом жевала шоколадную конфету со сливочной начинкой, Германская империя тоже не отказала себе в удовольствии ощутить забытый вкус. Лишь Рейх смотрел куда-то в сторону, слегка постукивая по каемке чашки ногтем. — А ты чего нос воротишь? — Союз и себе закинул одну в рот, тут же подхватив вторую, протянул аккурат к узким губам. — Где твои манеры? — немец еле сдержался, чтобы не хлопнуть его по руке. — Сынок, это совершенно бестактно! — российская императрица подлила ещё чаю немецкой. — То нельзя, это нельзя, не говори с набитым ртом, кланяйся под четким углом, — Советы закатил глаза, сложив руки на груди. — Ну и занудство.       Рейх все-таки отвел его руку от себя, недовольно поморщив нос. — Да ну чего ты? За клыками так следишь? — не унимался Советы. — Думаю, кариес им уже не грозит. — Да не приставайте, — Германская империя поправила шаль, элегантно пригубив чай. — В детстве конфетами и завтракал и ужинал, вот теперь и отвращение к ним испытывает. — Ваша светлость… — немец растерянно взглянул на неё, мысленно всеми фибрами умоляя не давать лишний повод для шуток Союза.       Но императрица видимо сделала выбор, чью сторону принимает и продолжила: — Мой сын его избаловал, ни в чем не отказывал, да и что греха таить, время сытное было. Не то, что потом… но в детстве для ребёнка он был слишком упитанным.       Союз радостно открыл рот и с тем же оптимизмом выдохнул: — Жирный? Этот? — он ткнул пальцем в острое плечо. — Не верю! — Не жирный, а упитанный слегка, — немка пожала плечами. — Хотя подобрать одежду было сложно…       СССР засмеялся, но тут же через силу умолк, галантно прокашлявшись в кулак. Рейх мрачно поднял плечи, тщательно отводя взгляд и отворачиваясь, чтобы тот не заметил предательского румянца. — Сам-то гогочешь, — императрица российская фыркнула. — А тебя в детстве тоже кормить то ещё удовольствие было! Полк гусар и одного чиновника было проще накормить, чем этого ребёнка. Как таракан был, сколько не ел — не толстел. — Только сейчас явно обмен веществ не такой, как в детстве. — бросил Рейх, кивнув вниз.       Коммунист невольно выпрямился, чуть втянув живот. — Кому-то вот разожраться тоже не мешало, — парировал он. — Не как в детстве, но чтобы хоть штаны держались. — Дети… — РИ еле сдерживала смех.       Их отвлек тактичный стук в дверь. Четверо обменялись взглядами, явно никто не ожидал поздних визитёров. После позволения войти от императрицы российской, в комнату зашёл Веймарская республика. — Ох, хорошо, — после галантного приветствия обратился он к Рейху. — Я уж подумал, не найду тебя.       Нацист не сводил с него настороженного взгляда. Высокий, в своем неизменном мундире, отец Нацисткой Германии смотрелся на удивление бодрым и живым, как при жизни не выглядел. — Прошу прощения, что без приглашения и предупреждения, — он обратился к хозяйке дома. — Крайне важное дело к сыну сподвигло меня на поздний визит. — Не стоит, — Российская империя указала на стол. — Желаете угоститься? — Премного благодарен, но откажусь! Сердечно благодарю. — Они так до бесконечности могут, да? — шепнул нацисту Союз.       Но тот словно и не слышал вовсе. Его зрачки сузились, он не мигая смотрел на отца. Что-то внутри него поднялось, сжимая ледяной рукой сердце. Рейх осторожно вышел из-за стола, обратившись к сидящим: — Прошу прощения, но я… пойду. Так понимаю, — Нацистская Германия обратился к отцу. — Разговор сугубо личный?       Тот благодарно кивнул. Глаза у него сверкали, словно не поблекшая платина, как раньше, а дорогие серебряные чешуйки. Рейх же выглядел так, словно разом растерял краски. Он тоже был не самым «энергичным» в этой комнате, но в его образе была яркость холодных тонов души. Но в этот момент она словно покинула тело нациста. Союз проводил отца и сына тяжелым взглядом, равно как и Германская империя. Только у нее взгляд был осознанным, понимающим. — Интересно, что за разговоры у них, — Советы выглянул в окно, словно не был уверен во времени суток. — В такой поздний час. — Любопытство — кошкина смерть, — ответила немка. — Но… странно все же. Вам совсем-совсем неинтересно? — Много будете знать — быстрее состаритесь. — О, — Союз одобрительно закивал. — На вашу голову тоже в детстве томик с поговорками и пословицами падал?       РИ фыркнула чаем, залив себе платье. Кашляя, она смущенно прикрыла рот, тут же бросив многообещающий взгляд сыну, грозивший, что на его размеры не посмотрит и выпорет. — Простите, — она ещё раз кашлянула, осторожно поднимаясь из-за стола. — Он просто не шутит.       Немка пожала плечами, её кажется уже ничего не удивляло. — Я с вашего позволения, — русская указала двумя руками на испачканное платье. — Переоденусь.       Российская императрица проковыляла в другую комнату, плотно закрыв полог за собой. СССР и ГИ молчали, кажется никто из них не собирался брать инициативу разговора. Императрица слегка покачивала чашку, взглядом наблюдая за перетеканием темно-янтарного напитка по стенкам тонкого фарфора. Советы допил чай Рейха, чуть прикрыв глаза: сладость малины так отдавала немного горечью. Приятной и знакомой. — Спасибо.       Коммунист вздрогнул, обратившись лицом к императрице. Она подняла на него взгляд, даже слегка улыбнулась. Только слабо, очень сдержанно. — Спасибо, что не бросили его, — немка убрала выбившуюся прядь волос. — Я не то чтобы в Вас сомневалась… — Но вы хорошо знаете собственного внука и его упрямство, верно? — Союз своей улыбкой словно компенсировал её по количеству тепла и душевности.       Императрица немного посветлела, но за одно мгновение вновь померкла. Словно ослабшая роза, давно склонившая бутон к земле, тщетно пытавшаяся принять торжественный облик. — Понимаете, мои слова тогда, — она сжала пальцами чашку, — Я говорила так не потому, что ненавижу его или что-то сродни тому. Просто… сложно подобрать слова, понимаете? Я его люблю, но трезвой любовью. Я очень хотела бы ошибаться, что на самом деле он в порядке, не сломан, как какая-то игрушка…       Советы молчал, внимательно слушая её монолог. Ногой он тихо отстукивал какой-то свой внутренний ритм, тихо перемещая фарфоровый предмет из ладони в ладонь. Пара капель из чашки угодили ему на классические джинсы, но все его внимание было на императрице, которая явно собиралась с силами, чтобы сказать что-то важное. — Вы должны понимать, как никто другой, — она взглянула в его глаза, словно там были ответы на все вопросы мироздания. — Как порой сильна и губительна совесть. Когда я его видела, он был на грани. До дурного могли руки дойти. — Не дошли же, — Союз пожал плечами. — Наравне с совестью у него гордыня в голове здравствует. Не его это методы… трусливо уходить.       Но в душу коммуниста начали закрадываться сомнения: его поведение, скачки настроения, иногда тревожные ночные «горячки», в целом вид того, что мечется у себя в голове между светом и бездной. Но сейчас же все было хорошо? — Жизнь ломает гордецов, как сухой тростник, — немка нахмурилась. — Мне ли это не знать.       СССР тактично смолчал. — Я хотела лишь сказать, — она глубоко вздохнула. — Что вам все же стоит быть осторожнее. Даже сейчас. Я, правда, очень хочу надеяться, что это всего лишь надуманные глупости «бабки Германии».       Советы хмыкнул, закинув в рот ещё конфету. Атмосфера в комнате на несколько градусов стала теплее, он вновь расслабился. — Матушка, — протянул он, чуть качнувшись на табуретке. — Полно вам уши греть, мы уже посекретничали.       Российская империя вынырнула из комнаты, одновременно обиженно и смущенно обхватив себя руками. — Мне же тоже интересно, — попыталась оправдаться она, теребя манжеты платья. — У меня от Вас секретов нет, — ГИ улыбнулась ей. — Не при нынешнем раскладе дел точно.       Союз удивленно приподнял бровь, задумчиво, долго хмыкнув. Затем, хлопнув себя по коленям, поднялся из-за стола: — Засиделся я в вашем чайном клубе, пора и честь знать, — он подхватил пакет с пальто для Рейха и мешок с инструментами. — Доброй ночи. — Заходи в гости почаще, — Российская империя обняла его. — Совсем про матушку забыл! — Что я Вам с Османской империей ещё при жизни не надоел? — иронично бросил он, придерживая её. — Я то, конечно, могу былое вспомнить… — У меня найдется время и для индивидуальной аудиенции, — в её глазах что-то зловеще блеснуло, — Особенно поговорить о важности манер и… — Понял-понял, — Советы чмокнул её в щеку. — Я все же пойду, умотался.       Изобразив что-то похожее на прощальный поклон, Союз ушёл в прохладу вечера. — Дуралей он у вас все-таки, — Германская империя допила чай. — Но на редкость хороший. Я могла бы сказать, что внуку повезло…       Она сделала многозначительный взмах рукой. — Смею заверить, — императрица российская чуть вздернула нос, при своем положении, гордо усаживаясь. — Два сапога — пара. — А это у вас наследственное под книжными полками спать?       РИ удивленно посмотрела на неё и тут же расхохоталась: — Ох, фрау, будь вы такой при жизни, меньше бы бед с вами понабрались!

***

      Союз удивленно посматривал с кровати на шкаф: до этого предмет мебели стоял в абсолютно другой части комнаты. Теперь он перекрывал стену с рисунком. Зачем Рейху понадобилось закрывать свой труд, да ещё таким методом? И вряд ли он шкаф сам передвинул, это изделие было легким, но совершенно неудобным. У Союза было полно времени, чтобы поднакопить запала на разговор: закат неумолимо перетекал из золотых и розовых тонов в мягкость фиолетовых и глубину синих.       СССР обернулся, готовясь ругаться: за окном уже сверкали звезды, когда Рейх соизволил явиться. Но, увидев его, как-то разом растерял весь запал. Немец держал в руках аккуратно сложенную форму отца, поверх которой тускло сверкал железный крест. — Ох, — Союзу не надо было слов, чтобы все понять.       Если уходишь — уже никакие вещи тебе не нужны, даже самые близкие сердцу. СССР осторожно подошёл к немцу, просто не зная что говорить и что делать. Выглядел он отстранено, холодно, но в глазах затаилась темным грустным зверем тоска. Нацист обошёл его, укладывая вещи в шкаф и бросил через плечо: — Ты, наверное, устал за день, давай спать.       Союз открыл было рот, потом потянул к нему руку, но тут же переложил её себе на затылок, встряхнув волосы: ему это не нужно. Да и не похоже, что у них с Веймарской республикой были теплые отношения, чтобы тот серьезно тосковал по нему.       СССР вновь проснулся резко, словно его кольнуло чем-то острым под самый бок. Погрешив на сердце, перевернулся и замер: место Рейха пустовало. Он проморгался, пошарил рукой — пусто. Нехорошее предчувствие тут же лавиной от самой макушки сошло с него вместе с потом. Советы вскочил с кровати, не глядя надевая в темноте первую попавшуюся одежду и, накинув куртку, побежал куда-то в ночь босиком, руководствуясь только чутьём.       Рейха он нашёл, как и ожидалось, у озёра. «Мёдом ему, блядь, там намазано», — подумалось разозлившемуся коммунисту. У Союза руки зачесались сжечь это чертово поле ветрениц — все, что на нём происходило, вело к каким-то потрясениям. «Я что, не заслужил спокойного загробия? — Красный шёл к нему, тихо закипая. — Единственные волнения, которые я хочу — в кровати! Все! Подумаешь, несколько лет диктаторства…». Он потерял нить мысли, увидев профиль нациста: серый, безликий, совсем, как тень самого себя. СССР закрыл глаза, досчитав до десяти, на выдохе, мягко сел рядом, чуть касаясь плечом его плеча. Темные, померкшие глаза все так же смотрели куда-то в дымку горизонта. Союз вытащил пару камешков, впившихся в обнаженные ступни, думая о том, насколько ему дорог Рейх и рейховы выходки. Хотелось закурить, но, похлопав по карманам куртки и джинсов, понял, что оделся в «мирскую» одежду, а свою так и оставил в холщовой сумке. Сетуя в мыслях ещё больше на свою судьбу, сорвал один цветок, опустив стебелёк в рот. Горчит, за табак сойдет. Взглянув на немца, снял куртку и накинул ему на плечи: тот тоже вышел из дома в одних штанах. Германия вздрогнул, словно только сейчас заметил его присутствие. Обернувшись, удивленно склонил голову: — Ты здесь откуда?       Советы одновременно хмыкнул и усмехнулся, хлопнув рукой себя по колену: — Гулял! — затем, наклонив голову, стараясь держать учтивый тон, спросил. — Как дышится? — Прекрасно, — Рейх закутался в куртку, почти спрятавшись целиком в ней. — Поговорим?       Немец вытянул ногу, чуть пошевелив пальцами, затем снова сжался. Союз умилённо улыбнулся: прям как ёж. — Не хочешь, как хочешь, — СССР лег на спину, подложив руки под шею, выплюнул бесполезный дикий цветок. — Подышим вдвоем. — Мне без тебя легче дышалось, — вяло бросил немец, тоже укладываясь на спину.       Они смотрели на россыпь звезд в небе, окутанных туманным шлейфом далекой галактики. Глубокое, как перевернутое загадочное дно океана, небо поглощало взор, окропляя сознание успокаивающим блеском погаснувших светил. В простор взгляда иногда вторгались белые бутоны, которые легко, играюче колыхал ветер. — Он был хорошим и добрым, — вдруг заговорил Рейх. — Но никудышным.       Союз молчал, взглядом блуждая по созвездиям, но весь слух, нутро и особенно сердце были обращены к говорящему. — Он не просил прощения, не винил меня, ничего. Просто мы поговорили, — нацист повернул голову к нему. — Как семья. Как думаешь, это нормально? — Ты его сын, — Советы повторил его действие. — Разве остальное важно?       Рейх смотрел в его глаза, взгляд немного потеплел. Но как подтаивает многовековой ледник — едва заметно. — Смешно, правда? — немец отвернулся, прикрыв глаза. — Мы ведь при жизни по сути ничего не решаем, можем вообще уйти в леса и жить. Жить. А итог у всех один — ходим, повязанные с очередным диктатором, королем, революционером. Убивая родителя и предавая его любовь.       СССР поморщился, эти философские трактаты «Кто есть мы?», его никогда не интересовали. Толку ум ломать над задачами, которые никто не может разгадать, когда можно это время потратить на решение насущных проблем и попытки что-то поменять в лучшую сторону? Даже если следует провал за провалом. — Ты не хотел другой жизни? — Рейх чуть запрокинул голову, впившись в небо таким взглядом, словно звезды начертили строчки разгадки всех вопросов. — У нас разве сейчас не другая жизнь?       Немец вновь обратился лицом к нему, чуть вопросительно сведя брови к переносице. — Вот ты, вот я, — коммунист обвел рукой воздух, как будто очертив мир вокруг. — Вот она, новая жизнь. А ты себе какие-то задачи и преграды выстраиваешь. Которые не нужны ни мне, ни тебе. — Мы слишком крепко повязаны прошлой жизнью, - жёстко отрезал Рейх. — Ты сам не чувствуешь, что это уже не так?       Немец вздохнул, обреченно, как лучшие актеры из старого кино. Пробирающая эмоция в банальном искажении дыхания. — Чудила ты, — Союз мягко коснулся его плеча. — Пошли домой, у меня жопа уже насквозь мокрая. — Домой… — нацист сел, упершись локтями в колени, сложил руки и уложил на них подбородок. — В начале войны ты думал, что скажешь мне подобное?       СССР тоже сел и придвинулся к нему ближе: — Прошлое, конечно, с нами, но, — он отодвинул ворот куртки, прижав тыльную стороны ладони к его лицу. — Мы же вполне неплохо строим настоящее. Здесь. Вдвоем.       Союз наклонился ближе, но тут же, шутливо подмигнув, застегнул на нем куртку. В темных безднах блеснула верткой рыбкой уже не чертинка, а что-то другое, более глубокое из самого потаенного в душе. Рейх тряхнул головой, вставая следом за ругающимся на жизнь и мокрую траву Советами. — Эй.       СССР заинтересованно обернулся, узкая ладонь легла на его шею, заставив приопустить голову. Германия почти невесомо поцеловал его в губы, едва согрев дыханием. — А не слишком нежно? — довольно, как кот, нализавшийся сметаны, протянул Союз. — Наверное, — Рейх пожал плечами, обходя его. — Твоя дурость заразительна.       Коммунист лишь покачал головой: к такому привыкаешь и уже получаешь удовольствие. Он провел пальцем по губам, ему показался вкус каким-то солоноватым, как подсохшие на солнце капли океана. — Ты идешь? — немец обернулся, не сбавляя шага.       Советы пожал плечами, решив что вполне может быть послевкусие после дикого цветка.       Рейх вышел из дома, держа в одной руке полотенце, рассматривая в другой железный крест отца. Союз только закончил обмывать ноги из кувшина, сидя на каменных перилах крыльца. Приняв протянутое, коммунист чуть обернулся: все равно тот выглядел каким-то не таким. — Надо сообщить ФРГ и ГДР, — нацист прислонился грудью к перилам рядом. — Придется быть гонцом дурных вестей.       Советы осторожно перевернулся, теперь он сидел спиной по направлению к улице: — К себе хочешь их забрать? — Что? — Рейх фыркнул. — И как ты это себе представляешь?       СССР пожал плечами, свесив сцепленные пальцами руки между ног. — Тем более, они взрослые, — нацист провернул орден, зажав его между указательным и большим пальцем руки. — Сами справятся. — Совсем ничего к ним не чувствуешь?       Немец снова крутанул военный орден, как какую-то безделушку: — Я их и не видел никогда толком, — снова вращение, потемневшее серебро слабо блеснуло. — Как доложили об их рождении — в Швейцарию, под опеку. Более о них не волновался.       Подумав, сквозь смешок добавил: — Поражаюсь с тебя в этом вопросе, разом взять пятнадцать детей. — Не разом, у них возраст разный. Но… а как иначе? Моё наследие, повязанные землей родной.       Тот покачал головой, наконец оставив железный крест, крепко зажав его в кулаке, возможно до ссадин. — Они меня ненавидят и боятся, — Рейх слабо улыбнулся ему. — А ты и не пробовал вести себя с ними, как отец, — коммунист кивнул своим словам, спрыгивая на каменный пол.       Рейх вдруг совершенно обескураженно произнёс: — Я не знаю, как это сделать.       Союз обхватил его одной рукой, прижав к себе: — Научимся, — затем гордо добавил, указав на себя. — Перед тобой «лучший в мире батя», я уж в этом разбираюсь! — Ты сам-то, — Германия, прижатый щекой к его широкой груди, бросил недовольный взгляд наверх. — Недалеко по возрастной категории ушёл.       СССР драматично вздохнул, отпустив его, и довольно шустро тут же подхватил на руки. — Прекрати! — тут же принял свой обычный облик Рейх, как перевертыш из сказок. — Эх, вот бы хоть ка-а-а-пелька твоей детской упитанности осталась! — Союз сжал рукой его ниже спины, состроив страдальческое выражение лица. — Не нравится, — Рейх изогнулся в его руках, пытаясь соскользнуть с них. — Всегда можешь к королеве «на чай» наведаться.       Советы удивленно взглянул на него и тут же бойко присвистнув, хитро щурясь, чуть ли не пропел: — А не ревность ли это? — Много чести, — немец хмуро глянул в его глаза. — Причитаешь про мою костлявость, вот если не нравится — выбор есть. — По такой логике, я могу пойти к Мексиканской республике или к Независимой Индии…       Затем немного подумав, СССР добавил: — Или к Кубинской республике, да. Хотя тут я не уверен, мы были вусмерть «напраздновавшиеся», может просто румбу без трусов танцевали, хотя парень то горячий…       Рейх смотрел на него, не мигая, Советы, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, добавил: — Это как с конфетами, в свое время обожрешься. Он мягко огладил его спину: — Потом на что-нибудь горькое, соленое и вредное тянет. — На землю поставь меня. — Да-да именно такое, — Союз увернулся от щелчка по носу. — Откуда про… — За чаепитием, — передразнил его тон немец. — Твоя матушка выражала беспокойство и вот. Занятная история: свататься к самой Великобританской Империи? — Я был молод и смел, — СССР хмыкнул. — Все-таки ревнуешь? — Тебя отшили, — Рейх иронично улыбнулся. — Мне доставляет сказочное удовольствие представлять, какое у тебя при этом было несчастное лицо.       Советы вздохнул, внося его в дом. Усадив на кровать, зевая и почесывая спину, сбросил джинсы и тоже завалился с другого края. Рейх осторожно положил орден на полку с книгами, проходя для того, чтобы потушить свечу. Когда комната погрузилась во мрак, неспешно разделся и лег, как любил, с самого края противоположной стороны. Союз решил сегодня его не трогать, в мыслях довольствуясь и смакуя тот поцелуй. Он лежал на спине, закинув руки за голову и довольно улыбаясь: милый, даже глаза не закрыл, тянясь к нему. Почти как из сна. СССР скосил взгляд на острые очертания партнера. Тот, словно ощутив, что на него смотрят, повернулся. Они лежали, молча всматриваясь в темноту, туда, где предполагались лица и глаза.       Нацист перелег к нему под бок, удобно устроив голову на покатом плече. Красный не смел даже дышать громко, боясь спугнуть. Осторожно убрав одну руку из-под головы, ущипнул себя: нет, не спал. В глухой пустоте ночи, сердце стучало непростительно громко. Рейх дышал ровно, совсем тихо, только ощущения вздымающейся груди под боком. Спал? СССР не рисковал проверить. — И все же, — Союз даже вздрогнул, так неожиданно прозвучал его голос. — Неправильно. — Что? — Все.       Советы тщательно сдерживался от двух действий разом: взвыть и ударить себя по лбу. — Ты слишком много думаешь, — только смог выдать коммунист. — Кто-то же из нас двоих должен это делать.       Союз неодобрительно зацокал, затем, чуть подумав, мягко провёл другой рукой по его плечу. Он вроде более-менее понял корень всех проблем их взаимоотношений. Но Советы просто не мог отрицать сам факт, равно пытаясь обманывать самого себя и немца. Вдруг его словно осенило или пришла на ум лучшая проделка на свете, такой одновременно посветлевший и хитрый стал у него взгляд: — Если тебя так волнует, что было между нами в прошлом и как оно не ладится с этим, — он перевернулся на бок, положив щеку на раскрытую ладонь, и самым интригующим тоном прошептал, — У меня есть решение. — Я не хочу, но у меня нет выбора, — немец повторил его позу, если судить по движению темного силуэта. — Что же за решение? — Просто не быть Союзом и Рейхом.       Тишина кажется звенела, как легкий удар вилкой по хрустальному бокалу. Немец положил ладонь на его лоб: — Ты там не подхватил чего? Бешенство, к примеру? — Брось, гениально же, — коммунист не сопротивлялся, ладонь приятно холодила. — Как ролевые игры. Но не обязательно только в постели.       Союз прокашлялся, протянув ладонь. — Моисей, можно Мосе — он выжидающе замер.       Рейх сдавленно фыркнул и тут же, взяв себя в руки, бросил: — А более подобающее не мог выбрать? — Не в этом же соль.       СССР ждал. Чуть скрипнула кровать — видимо, нацист решил молча лечь спать и сделать вид, что этого вообще не было. Но когда он сжал его руку, Союз ощутил, что поступил правильно: — Эрих. — Банально! — Советы хохотнул. — Но ладно-ладно, сойдет. Так, герр Эрих, чем занимаетесь? — Да вот тут с одним балбесом великовозрастным кровать делю, товарищ Мосе.       Они почти в унисон засмеялись. Легко, словно со спины упали тяжелые цепи напряжения и стало даже дышать легче. Шутка может была и глупой, как и вся затея, но это было именно то, что им нужно. Игра, в которой оскал зверя обращались в улыбку человека. — Выдумщик, — Рейх прекратил смеяться, чуть пофыркивая. — И как это будет работать? — Если тебе вдруг захочется, чего-то несвойственного тебе и идущее в контрасте с нашим прошлым, — Советы провел рукой по его талии. — Будешь представляться Эрихом. А Эрих что? Он же не Третий Рейх. Так же и со мной.       Германия покачал головой, но отвергать идею не стал. Когда СССР потянулся за поцелуем, недовольно протянул: — Как Вас понимать, товарищ Мосе? Кто же к первому встречному целоваться лезет? — А давайте герр Эрих, представим, что мы очень современные и прогрессивные… — Нет уж, — Рейх все-таки щелкнул его по носу. — Если играть, то играть по правилам. — Хм-хм, — Союз перевернулся на спину. — А что же мне делать, когда захочется «это самого того»? — Это уже твоя головная боль. — Я слышал, бытует легенда, что за букет ромашек дают талончик вне очереди…       Немец стукнул его подушкой. Его чуть трясло от сдерживаемого веселого смеха — балбес, как ни крути. «Но… мой», — с какой-то гордостью подумалось нацисту. Он тут же резко тряхнул головой, сгоняя мысль, как надоедливого комара. СССР звучно зевнул: — Кинь уже свои кости в горизонталь, — затем положил по-хозяйски ему руку на плечо, притягивая к себе. — Так… — Молчи, — Советы удобно устроил щеку на его макушке. — Товарищеский сон в плохо отапливаемой комнате — все в рамках приличия. — Твое «приличие» мне в живот упирается. — Это колено.       Рейх смолчал, прижимаясь щекой к месту чуть ниже советской ключицы. Он не стал говорить, что и без медицинского образования определил точно — не колено. ***       Союз неторопливо шёл по дорожке между каменных сводов древних домов, жмурясь от мягких волн лучей солнца, заливавших все вокруг. Напевая что-то себе под нос, отдаленно похожее на «Смуглянку», чуть пританцовывал. Посматривая вокруг, ощущал невероятное ощущение умиротворения и спокойного счастья. Его взгляд зацепился за фигуру Королевства Италии, который тоже шёл, напевая себе что-то под нос, держа за плечами вязь красивых ветвей ракиты. Увидев коммуниста, вздрогнул, но тут же вполне жизнерадостно улыбнулся, махнув ему рукой. — Смотрю, — Союз выдавил ответную улыбку. — Ты крепко так у Тибета прописался. — Не то чтобы, — Италия вздохнул. — Просто испытываю непомерный интерес к тибетской народной медицине. — Ко-о-онечно, — он немного расслабил плечи, поняв что тот не собирается более его провоцировать. — Вас долго ещё ждать? — бросил показавшийся из окна Независимый.       Союз обернулся, жизнерадостно с ним поздоровавшись, буддист не менее радушно поприветствовал его в ответ. — Как ваша нога? — учтиво спросил он. — Давно не заглядывали.       В последней фразе даже скользнула лёгкая ревность, которую коммунист естественно не заметил, а вот итальянец очень даже. — Я здоров, дорогой Тибет, — Советы виновато посмотрел на него. — Но я был бы не против, составь ты мне компанию как-нибудь вечерком покурить. — Его вечер целиком занят, — монарх фыркнул, проходя мимо. — Более важными делами.       Союз сверил его долгим хмурым взглядом, тот и не думал отворачиваться, проходя ближе к лестнице, ведущей внутрь. — Тибет, если он тебя сильно достаёт, — СССР изобразил жест ломания чужой смуглой шеи. — Только попроси! — Сам справлюсь, товарищ Союз, — миролюбиво ответил Тибет, подмигнув ему. — Поможете потом тело где-нибудь прикопать.       Королевство Италия взглянул на него, как пёс, которого любимый хозяин пнул под самый хвост ни за что. Тибет закатил глаза, дождавшись пока СССР уйдёт, бросил поднимающемуся понурому монарху: — Как ни грустно, — он сладко потянулся, бросив мягкую улыбку, добавил. — С вас живого — больше толку.       Италия радостно улыбнулся, уже бодрее входя в буддисткий дом.       Советы рассуждал, куда мог деться нацист: утром ему надо было дойти до деда, потому не стал его будить. Вернувшись, обнаружил пустую заправленную кровать, даже и намёка нет, куда он мог уйти. Красный решил проверить его у реки: тут же чутка предвкушающе прикусив губу. Если он, как в тот день, нежится под солнцем голышом, можно урвать несанкционированные нежности. Хотя тут же одернул себя: нужно уже держать себя под контролем, не юноша, только вернувшийся с военного училища. Да и с появлением игры «Мосе и Эрих», дела явно пошли на положительный лад.       Уже более двух недель отношения приобрели оттенок «нормальности» в понимании их дуэта. На нежности Рейх все так же не велся, язвил, ругался и на вопрос про рисунок на стене отмахнулся, что закрашивать жалко, а вышло «недостаточно хорошо». Конечно, на хмурый вопрос, кто двигал шкаф, парировал вопросом, с каких пор королева помогает Советам выбирать подарки ему. Коммунист себе тогда сделал галочку, что обязательно отыграется болтливой матушке за то, что дала тому такой набор козырей.       Пару ночей Рейх предавался унынию. СССР терпеливо выжидал в такие моменты рядом, но не слишком близко. Все же отца нацист любил, по-своему — тихо и с почтением. Вернулся он от сестер ещё подавленнее, силясь напустить абсолютно будничный вид. Девочки на него спустили всех собак, винить их не стоило — для них Веймарская республика был самым родным изо всей немецкой династии. Спустя время, ФРГ и ГДР перебрались в Вавилон, непосредственно воспользовавшись гостеприимством Германской империи. По меркам Рейха они может были и взрослые, но Союз прекрасно видел, что до смерти они еле-еле перешли черту «юношества». Им нужны были опека и поддержка. Раз они пришли в город — может у нациста есть неплохие шансы наладить отношения с ними. — О! — СССР радостно помахал рукой Чехословакии.       Тот, мило улыбнувшись, ответил ему кивком, так как руки у того были заняты солидным букетом роз. — Ого, где такую красоту нарыл? — Советы с уважением взглянул на друга. — Королевство Италия любезно разрешил у него в саду нарвать, — ЧССР смущенно поднял плечи, — Только я кажется перестарался. — Королеве — королевский размах, — коммунист хохотнул, похлопав его по плечу. — Да, наверное, — он вздохнул, робко, очень тихо добавив. — Дашь дружеский совет, как… — Просто будь собой, дружок, — коммунист смотрел на алые бутоны и тут его осенило.       В игре при всей возросшей теплоте был существенный минус: Эрих в отличии от Рейха был недотрогой. Конечно, это был исключительно вредный характер немца, но в каждой игре найдется место для уловки. — Я же такой, — тем временем говорил чехословак. — Неподобающий для неё… — Нашёл о чем думать! — фыркнул Союз. — То ей и по нраву, что есть в нас с тобой: отсутствие снобства. Но тебе не помешало быть посмелее, а то она если взбесится, тут уж держись.       СССР довольно крякнул, вспоминая интересные вечера, когда приходилось тайком пробираться в гостиницу на Михайловской улице, чтобы не увидели «императорского беспризорного» с ней. Затем, одернув себя, учтиво обратился к Чехословакии: — Поделишься парой цветков? — тут же торопливо добавил. — Не за просто так, конечно! — Да что ты, бери сколько нужно, — друг протянул ему штук одиннадцать. — Хотя думаю, Рейх и так в благодушном настроении. Не испортил бы… такими выходками. — Э? — СССР осторожно обхватил колючие стебли. — Откуда знаешь чт… — Я не такой уж валенок, — ЧССР хмыкнул. — А его видел у реки, так сказать всё немецкое семейство в сборе.       Союз щёлкнул пальцами, подмигнув ему: — Спасибо, брат, как раз ищу где он. — Обращайся, — Чехословакия пошёл дальше в сторону дома Великобритании.       Советы пригляделся: вдалеке показались фигуры, под развесистыми ветвями ивы сидели Германская империя и Восточная Германия. Молодая девушка и императрица смотрели чуть вдаль, где на небольшой поляне перед рекой, судя по движениям, вели спарринг ФРГ и Рейх. Девушка резко и бойко атаковала отца, пытаясь нанести ему удар в лицо или корпус, но нацист по-змеиному легко уворачивался. — Что это они? — СССР задумчиво замер вместе со зрительницами, гадая, стоит ли вмешаться. — Веселятся, — лениво ответила ГИ, помахивая бумажным веером у лица. — Мне стоит… — Не стоит, товарищ Союз, — ГДР улыбнулась ему, в руках у неё была вышивка. — Сами разберутся.       Союз пожал плечами: уж раз сама сестра говорит, что все в порядке, значит так оно и есть. Он с интересом взглянул на её рукоделие: — Красивая вышивка, — он уселся на плед рядом с дамами, положив цветы на колени. — Меня ваша матушка научила, — скромная Германия чуть покраснела. — И ниток дала с тканью. — В своем репертуаре, — коммунист подставил лицо солнцу.       Чуть подумав, протянул один цветок девушке и второй, кивнув на ГИ: — Прекрасный день, прекрасные дамы, дурной тон не поделиться с вами и цветами.       Императрица краешком губ одарила его признательной улыбкой, приняв от правнучки цветок. Вдохнув его запах, произнесла: — Что бы Вы ни думали об Италии, — она осторожно положила цветок с другой стороны от себя. — А у плохого человека цветы вянут. — Я и не считал его плохим, — СССР не удержался от чисто отцовского жеста, поправив Восточной Германии косы.       Девушка замерла, но отстраняться не стала. Она уже и забыла, какой душевный и семейный был Союз. Что бы про него ни говорили, но первое что он сделал, когда увидел её — своевременно по доброму и тепло обнял. И подарил чудесного плюшевого медведя, кажется символ Олимпийских игр в Москве, он до сих пор хранился у неё. И теперь, кажется, под подушкой появится ароматное саше из лепестков розы. — Тех кого считают хорошим и другом, — Германская империя бросила назидательный взгляд через голову ГДР, которая прижимала цветок к груди. — Не избивают до полусмерти. — Кто старое помянет, — Союз лениво развалился на локтях спиной назад. — Тому глаз вон, фрау.       Он всматривался в словно вальсирующие фигуры внизу, хмыкнув: у них с Рейхом спарринг был точно зрелищнее.       Западная Германия, рыча, попыталась провести обманный маневр, словно собиралась ударить в лицо, а сама нырнула для подсечки. Но Рейх был опытным воином и легко заблокировал её атаку: — Это не пистолетом махать, милая, — он хмыкнул, ладонью убирая пряди с лба. — Чтобы отправить меня в Ад, придётся подучиться ещё. — Я лучше заплачу за пулю и пистолет, — рыкнула она, вновь бросаясь в атаку.       Рейх засмеялся, без издевки, просто потому, что звучало забавно: — Дерзай!       Он легко увернулся от прямого удара в живот, слегка дернув её за кончик волос, собранных в хвост. Девушка тихо рыкнула, глаза у неё засверкали, как у разыгравшейся кошки. «Что же, — нацист специально позволил подобраться к себе поближе. — К одной я кажется подход нашёл». Немец позволил девушке замахнуться и даже слегка подставил челюсть под удар.       Союз услышал голоса за спиной, обернувшись, довольно хмыкнул: Югославия шёл чуть впереди Австро-Венгрии придерживая скрипку с смычком подмышкой, судя по недовольному пыхтению, вновь с чем-то не соглашаясь. — Нет, ну ты послушай эту задницу! — с ходу заворчал югослав, даже толком не поздоровавшись. — Я ему — музыка должна идти от сердца, а ноты — для дилетантов! — На что я В… тебе, — Двоецарствие сложил руки на груди, — Утверждаю — зачем постоянно мучить струны, когда можно разом хорошо сыграть и ладно. — Между вами когда-нибудь мир то будет? — устало протянул СССР. — Когда твоя швабра родную дочь мутузить перестанет, — парировал ФРНЮ. — Не мутузит, а… — Союз всмотрелся.       Нацист легко, играючи обвел ФРГ и она звучно хлопнулась на пятую точку: — Воспитывает? — коммунист состроил забавное выражение непонимания, разведя руки.       ГИ сдержанно хмыкнула в веер. ГДР хихикнула, затягивая стежок на рисунке вышивки крестиком. Югославия устроился рядом, перебирая струны, Австро-Венгрия сел к нему, даже подозрительно близко. Союз хмыкнул — всяко им вдвоем веселее будет вечность коротать. Югослав начал что-то наигрывать. — Фальшивите… фальшивишь, — тут же произнес Двоецарствие. — Смычок. В. Жопу. Затолкаю. Ещё. Хоть. Слово, — под каждый взмах и получаемый звук пропел ФНРЮ. —  Несмотря на наши комплекции, — Австро-Венгрия расправил плечи, тут же став на голову выше даже сидя. — Думаю, у меня больше шансов наиграть сонет на вашей, прошу прощения, заднице.       Смычок у югослава выскользнул куда-то за плечо вместе с противной высокой нотой, он ошарашенно смотрел на аристократа. Советы упал на спину, заливаясь хохотом. ГДР поджав коленки, тоже засмеялась, упершись в них лбом, даже ГИ ещё плотнее прижала веер к подбородку, скрывая тщательно сжимаемые и кривящиеся губы. — Чего гогочете?       Союз проморгался, ещё посмеиваясь и громко дыша, сел и тут же залился новой порцией хохота. Причина веселья была проста — у Рейха под глазом намечалась симпатичная синевато-фиолетовая гематома. — Когда успели то? — Германская империя поднялась, подходя к нему. — Рейх отвлекся на звуки скрипки, — произнесла немного взлохмаченная, но очень довольная Западная Германия. — Вот и пропустил удар. — Что за развлечения у вас, — императрица цокнула языком, протягивая платок из кармана платья. — Сходи, намочи и приложи. — Мелочи, — нацист ядовито кольнул. — Как котёнок ударил.       ФРГ выпрямилась, заливаясь краской до самых кончиков ушей. Она сжала кулаки и вдруг рассмеялась, звонко и совсем невинно: — Зато я прописала самому Третьему Рейху! — она хитро взглянула на Союза, который наконец-то прекратил биться в истерике. — Каково, а? — Божественно, — довольно протянул коммунист.       Тут все обернулись на него. СССР развёл руки: — Томик с красивыми цитатами тоже на голову падал.       Германская империя наконец тоже сдалась и громко, с придыханием расхохоталась. *** — Занятный денёк, да, герр Эрих? — Союз посмеивался, нависнув над Рейхом.       Одеяло было скомкано и почти целиком съехало с кровати, простынь и подушки тоже оказались на полу. Тела лоснились от пота, в комнате стоял уже почти выветрившийся запах страсти. На тумбочке в кувшине стояли розы, чуть потрепанные: Рейх ими от души влепил Союзу по лицу.       Прочитав целую лекцию о его шутках до самого дома, кажется был готов отправить Советы ночевать на улицу. «А что скажет Эрих?», — невинным тоном произнес тогда коммунист, жмурясь от мелких царапинок и думая, что зря поленился и не нарвал ромашек. Нацист долго всматривался в его лицо, видимо что-то взвешивая в своей голове. Затем хмыкнул и, чуть посмеявшись, произнёс: «Пожалуй, две недели достаточный срок, чтобы в рамках приличия отблагодарить Моисея». Союз был как никогда доволен своей выдумкой. — Точнее не скажете, Мосе, — немец облизнулся, прогнувшись, потерся о его торс. — Слабоваты вы что-то, в сравнении с товарищем Союзом. — Смотрите-ка, вроде разные, а яд один на двоих, — СССР прижался к нему лбом, заглядывая в глаза.       Такой открытый в свете угасающего дня, даже с синяком, отливавшим зеленцой под глазом — Рейх казался коммунисту самым прекрасным и возбуждающим на всем белом свете. Персиковые, розовые и золотистые ряби небесного света подкрашивали бледную кожу и смягчал его черты. Или он сам стал мягче? Советы не хотел думать, он кажется был готов любоваться им любым: диким, злым, равнодушным и таким вот, разнеженным после занятия любовью. Сексом, то что происходило в постели, язык не поворачивался назвать. В груди СССР что-то разорвалось, потекло, как мёд из переполненных сот. Наконец-то смог и сможет подобрать слова, которые расскажут всё, что сейчас лежит на его сердце.       Он провел ладонью по его щеке и произнес: — Я тебя… — Ненавижу, — прервал его нацист, прижав ладонь к губам. — Ты это хотел сказать?       Советы словно тонул в этой прекрасной тьме. Но спорить не находил сил: — Да, — он обхватил его кисть, поцеловав тыльную сторону. — До одурения ненавижу.       Осторожно улегся рядом, проведя широким и хозяйским жестом тому по талии.       Ещё будет время. Москва не сразу строилась, и цитадель холода в сердце Рейха он ещё растопит. Это сообщение для тех, кто не любит стекло: далее последуют довольно жесткие сцены, которые могут сделать ощутимо больно вашему сердцу. Концовка все равно открытая у этого фанфика — вы можете остановиться на этой главе, которая логически тоже оканчивает историю. Или продолжить, познав правду, настоящую концовку и окунуться с головой в американские горки чувств и эмоций. Я вас предупредил и буду рад, если вы проследуете со мной до конца. Но и буду рад, если вы просто порадуетесь за этих двоих здесь и сейчас. С Уважением.