Пленник Мохенджо-Даро

Встреча с Кишеном никак не входила в планы Динеша ни в этот, ни на следующий день. Хотя на краю сознания слабо шевелились мысли о том, что нужно уделить царевичу его долю внимания, Динеш, как мог, откладывал эту часть своих обязанностей. Он знал, что Кишен считает придворные танцы такой же глупостью, как и он сам. Знал, что так же, как он, вынужден их терпеть. Знал, что не меньшего труда Кишену стоит терпеть его самого — и сам терпел Кишена с трудом. Динеш выстроил список своих обязанностей в таком порядке: сначала встреча с Ришимой. Потом чай на веранде. Потом вечер с Сандживом. Вечер, к сожалению, тоже входил в число обязанностей, а не развлечений, потому что Динеш не переставал думать о поручении Савитара. Самым простым способом выяснить что-либо о прошлом пленника и о его задании было спросить его самого. Самым простым, даже с учётом того, что Санджив не собирался ничего говорить. Нужно было задавать окольные вопросы, рассказывать ему собственные истории и наблюдать за реакцией… Показывать людей, которые могли что-то знать о заговоре или быть его целью. Динеш всё это понимал. Но ему было невыносимо тошно от мысли, что он собирается лгать человеку, который настолько открыто и доверчиво смотрит на него. Генерал терялся, встречая взгляд Санджива. Когда шенапати не смотрел на раба, его то и дело посещали мысли о том, ради чего Санджив может быть подослан даже не во дворец — лично к нему. Стоило Сандживу поймать его взгляд… Коснуться кончиками пальцев висков, как теперь… И Динеш тонул, терялся, не мог поверить, что этот человек — враг. И сам не мог представить, как причинит ему вред. Как станет обманывать его. Динеш оттягивал расследование как мог. Благо, усталость после дальнего похода служила хорошим поводом не вливаться в жизнь двора. После встречи с Вишну ему даже удалось побыть в одиночестве три дня, но визит Ришимы будто прорвал плотину — и не успев переодеться перед новой встречей с подругой, Динеш понял, что началось. Когда в дверь постучали, шенапати подумал было, что это слуга сестры махараджи. Он знал в лицо всех её рабов и потому немало удивился, увидев за дверью незнакомого худощавого мужчину, который тут же отвесил ему глубокий поклон. — Господа просят вас как можно скорее присоединиться к ним. Динеш поднял бровь. — Господа? — уточнил он. — Господин Кишен и госпожа Нила отправляются на охоту. С нетерпением ждут, когда вы соблаговолите их навестить. Динеш подавил протяжный стон. — Господин Кишен знает… «Что я только что вернулся из похода и очень устал», — хотел произнести он, но запнулся, поняв, что Кишену лучше вообще не напоминать про поход. То, что средний сын махараджи надеялся сам возглавить войска, ни для кого не было секретом. «И то, что он может помнить обиды по десять лет», — мрачно подумал Динеш. «Охота… Отличное место, чтобы случайно умереть. Кишен, конечно, не такой дурак, но… Впрочем, нет. Кишен как раз-таки такой». — Я выйду через четверть часа, — пообещал Динеш. — Жди. Отведёшь меня к ним. И захлопнул дверь. Санджив вопросов не задавал — слышал разговор. — Мой господин… — только и произнёс он, поднимаясь с колен, но по-прежнему глядя в пол. — Идём, — Динеш махнул рукой, и вслед за ним Санджив поспешил в спальню. Когда он вошёл, Динеш уже держал в руках связку ключей и подбирал нужный, чтобы открыть массивный ларец. Тот стоял в изножье кровати, и обычно его скрывало шёлковое полотно, так что до сих пор Санджив был уверен, что это просто скамья. Справившись с замком, Динеш поманил невольника к себе и, ткнув пальцем на содержимое, велел: — Выбирай. Санджив посмотрел на сундук. Потом на Динеша. Снова на сундук. Провёл пальцами над наточенными лезвиями и рукоятями с множеством самоцветов. Оружие, лежавшее внутри, явно было родом из самых разных стран. Однако Динеш хранил его без особой гордости, свалив в сундук, а не развесив по стенам, как сделал бы любой другой. Спрашивать было не о чем — Санджив и без того понимал, что заставило генерала подпустить его к оружию именно сейчас. И всё же, Санджив был удивлён. Он не ожидал, что Динеш доверится ему так легко. — Я буду находиться рядом с вами? — тихо спросил он. Динеш кивнул. — Постараюсь тебя не отпускать, но… — … напасть могут издалека, — закончил за него Санджив. Осторожно перебирая клинки, он выкладывал на постель один за другим, пока, наконец, не остановился на наборе сюрикенов. — И всё? — уточнил Динеш. — Вы же не вернёте мне одежду? — Точно не сейчас. — Я буду выглядеть глупо, обвешанный оружием и разодетый как постельный раб. Динеш изогнул бровь. — И ваши спутники задумаются о том, почему ваш раб выглядит именно так, — продолжил Санджив. Признаваться в том, что ему и самому не хочется выглядеть разодетой куклой, он не хотел. — Сюрикены можно спрятать. Не волнуйтесь, если нападёт кто-то, кто будет находиться совсем близко, я и так смогу вас защитить. — Убедил, — с некоторым удивлением произнёс Динеш. Он ожидал, что пленник, который не раз уже просил вернуть ему оружие и одежду, тут же воспользуется случаем, чтобы получить желаемое. — Убирай это всё и идём. Кишен и Нила ожидали их в паланкине у ворот — там, где стена отгораживала ухоженный царский парк от диких джунглей. — Вот вы где, — подала голос Нила, приоткрывая полог паланкина, чтобы Динеш мог забраться внутрь. — Мы уже устали ждать. — Долго собираетесь пробыть в джунглях? — спросил Динеш, переводя взгляд с одного на другую. Кишен и Нила были родными не только по отцу, но и по матери. Вторая жена махараджи, Видья, попала к нему в милость после того, как мать Савитара, Аванти, уличили в измене. Махараджа продолжал питать тёплые чувства к чужестранке и постарался замять скандал. Старший сын остался наследником, но больше Готама не посещал её постель и стал искать утешение в объятьях Видьи, младшей дочери царя хеттов. Так родились ещё двое его детей. Спустя время, однако, царь не выдержал и снова приблизил к себе Аванти. Так на свет появилась Рати. Вишну же, единственный из всех детей махараджи, был сыном от наложницы. Тоже знатной, подаренной царю семьёй Тшапру, богатыми купцами, поставлявшими ко двору лучших гепардов и слонов. Савитар и Рати получились очень разными — возможно потому, что брат был гораздо старше сестры. Вишну, напротив, если на кого в семье и походил, то на мать и немного на Рати. Оба воспитывались в довольстве и всю жизнь оставались предоставлены сами себе. Если Рати предстояло вступить в брак, назначенный отцом, но только после того, как махараджа подберёт мужа для Нилы, то от Вишну не требовалось и того. Старшие дети воспитывались в большей строгости. Кишена, как и Савитара, готовили в наследники, на случай если с самым старшим из детей произойдёт несчастье. Даже теперь, когда Савитар обзавёлся собственной семьёй, такая опасность ещё не миновала. Дочерей у махараджи родилось немного, и потому они так же были в цене — ведь оба брака позволили бы заключить ценные союзы. Если же кто-то ещё и родился от наложниц, то этих девочек можно было отдать только в наложницы и такой товар стоил гораздо меньше. Именно поэтому за Нилой, некоторое время остававшейся единственной дочерью махараджи, рождённой от его жены, тщательно следили. Её обучали не только женским делам, но и политике, потому как став женой другого царя, она должна была распространить в чужом дворце влияние отца. И если Кишен, воспитанный как царевич, но так и оставшийся не у дел, не слишком тосковал о своей судьбе, то Нила близко к сердцу воспринимала тот факт, что до сих пор не получила причитающуюся ей власть. Здесь, при отце, она оставалась всего лишь царевной. Причём не самой любимой из дочерей. В браке же она рассчитывала стать настоящей царицей. Кишен не жалел о том, что не займёт место махараджи. Его учителя много внимания уделяли обучению воинскому ремеслу, и это ремесло он привык считать своим призванием. Однако, и его ожидания отец обманул. Динеш воспитывался вместе с ним и Савитаром. Всегда был рядом. И был старше на два года старшего царевича. Но Динеш не был царским сыном, и Кишен никогда не видел в нём угрозы — до тех пор, пока приёмыш не получил должность шенапати. Все эти мысли теперь откровенно читались на лице царевича, и Динеш не знал, радоваться ли тому, что Кишен не притворяется его другом, или ждать подвоха. Динеш опустился на подушки так, что втроём с царевичем и царевной они образовали круг. По центру этого круга стоял кальян, и Динеш задался вопросом — как эти двое собираются охотиться, когда надурманят себя табаком? Пока что, впрочем, оба выглядели вполне сосредоточенными — даже слишком. Лаид поднялся в паланкин следом за господином. Его присутствие никого не заинтересовало — между Кишеном и Нилой тоже сидел раб, подававший фрукты и разливавший вино. Санджив мешкал. Поэтому, или ещё по какой-то причине, Кишен уставился на него и заявил: — Ну нет. Ты один занимаешь больше места, чем мы двое, Динеш. Впрочем, как всегда. Шенапати поджал губы. Подумал, как бы поменять рабов местами, но и сам понял, что ничего не выйдет — Лаид не годился для того, чтобы бежать за слонами вместе с погонщиками, а Санджив, несмотря на шёлковое одеяние, не походил на раба, способного разливать вино. Брать с собой в паланкин к царевичам телохранителя тоже было бы странно — слишком откровенный знак недоверия. — Ладно, — Динеш махнул рукой. — Санджив, следуй за нами. Он старался не смотреть на раба, потому что собственная беспомощность, неспособность решить проблему, с которой столкнулся, смущала его. «Проклятый дворец», — мрачно думал Динеш, наблюдая, как Санджив спрыгивает на землю и ищет себе место среди других рабов. «В моём лагере такого не произошло бы никогда». Он заставил себя отвернуться и сосредоточил взгляд на хозяевах паланкина. — Должен признаться, приглашение было неожиданным, — осторожно заговорил он. — Ничего неожиданного, — Кишен фыркнул. — Нила уверяет, что между братьями не должно быть раздоров. Она хочет, чтобы совместная охота, опасность и необходимость действовать вместе разрешили наши противоречия. Как по-твоему, смешно? Динеш медленно откинулся на подушки. Брать мундштук кальяна он не стал. — Не такая уж плохая мысль, — осторожно ответил он. Снова опустил взгляд на кальян. Если с кем из детей махараджи он и не побоялся бы отправиться в бой, то это был бы Кишен. Только если тот не собирался воевать с чаркой вина в одной руке и мундштуком в другой. — А почему прекрасную Нилу так беспокоит наша ссора? — поинтересовался он невзначай, бросив быстрый взгляд на сестру. И тут же закашлялся, услышав ответ: — Потому что прекрасная Нила считает, что не должно быть ненависти между братом и женихом.