Пленник Мохенджо-Даро

Сандживу не пришлось предлагать дважды. Хотя ещё мгновение назад он казался потерянным и неспособным к немедленным действиям, едва услышав приказ господина, метнулся вперёд с такой скоростью, что глаз едва ли мог уловить его движение. Динеш отметил про себя, что в их небольшой драке у бассейна Санджив не проявил и половины подобного мастерства. Динеш тоже был неплохим воином. Хотя и Санджив сказал верно: шенапати больше привык принимать решения и командовать, чем собственноручно орудовать мечом. Однако в учебных и дружеских поединках он всегда выходил победителем. Теперь же, вот уже второй раз с тех пор, как дрался в спайке с Сандживом, Динеш ощутил беспомощность: он попросту не успевал добежать до противника. Два первых молниеносных движения закончились двухголосым вскриком, и пара подельников, занимавшихся камином, осела на пол. Динеш увидел, что главный производит замысловатый жест руками, на пальцах его повисла цепочка энергетических разрядов. — Берегись! — хотел было крикнуть Динеш, но прежде, чем успел договорить, и раньше, чем светящиеся всполохи сорвались с пальцев противника, возле его горла блеснул метал и в воздух хлынули брызги крови. Третий удар Динеша уже не волновал. Он замер, чувствуя, как в горле клокочет злость. — Господин! — окликнул его Санджив, потому что последний боец уже лежал на полу, а девушка, зажав рот рукой, со всех ног ринулась к двери. Санджив наверняка успел бы её догнать и удержать, но Динеш потратил драгоценную секунду, помешкал, а когда бросился за ней, показывая спутнику пример, беглянка закончила чертить в воздухе какой-то знак и нырнула в образовавшееся перед ней энергетическое кольцо. Оба мужчины резко остановились, как будто в стену врезались. Динеш молчал. В глазах его постепенно нарастала ярость. — Зачем ты его убил? — холодно спросил он, поворачиваясь к Сандживу. И Санджив — Динеш в это мгновение готов был обрушить на него проклятия всех древних богов — молчал. Только видно было, как в кромешной темноте таверны на его предплечье наливается оранжевым пламенем магическая печать. — Можешь не отвечать! — резко и разочарованно выдохнул Динеш, устав на это смотреть. Развернулся и, больше ни слова не говоря, пошёл осматривать тела. Значение сделанного Сандживом он понял мгновенно и чувства, которые его одолевали, не были простой блажью. Он пришёл сюда, пойдя на поводу у жалости и сочувствия, которые испытывал Санджив, но он же надеялся и что-то узнать. Что проку просто убивать этих людей? Шенапати так и не разобрался, чего они хотели от девушки, и не узнал, кем она была. Очевидно, далеко не обычной куртизанкой из тех, что торговали телом возле храмов — такие не умеют колдовать. Пусть то, что они упустили девушку, было его собственной ошибкой, это не отменяло того, что Санджив не дал ему допросить её похитителей. Сделал всё слишком быстро, чтобы Динеш сумел отдать хоть какой-то приказ. Теперь в голове у Динеша роились тысячи мыслей. Одни наблюдения заставляли его думать, что Санджив сделал это специально, и сделал сам. Другие — что кто-то другой успел отдать ему приказ. «Что, если я ошибся?» — думал Динеш. «Что, если его взгляд при виде этих щипцов выражал вовсе не страх? Возможно, Санджив уже тогда испытывал давление чьей-то магии и не мог просто ждать». Магия делала всё слишком сложным. Динеш легко принял на веру её существование, но теперь не мог отделаться от раздражения: в его мир вторгалось нечто необъяснимое и неподвластное ему, нечто непредсказуемое, законов чего он не знал. Некоторые решения Динеша могли выглядеть поспешными со стороны, но, на самом деле, он всегда хорошо изучал диспозицию сил. А сейчас он знал слишком мало, чтобы составить хоть какой-то план. Думая обо всём об этом и стараясь краем глаза не упускать из внимания стоявшего поодаль Санджива, он осмотрел неподвижные тела. Все участники схватки были безнадёжно мертвы. Динеш почти не удивился, увидев под сизыми поношенными покрывалами белые шёлковые одеяния, в складках которых скрывались амулеты в виде полумесяцев. Он замер ненадолго на корточках над телом главы бандитов, размышляя. Любой сколько-то разумный человек, маскируясь под преступника, переоделся бы целиком, иначе весь маскарад приобретал очень уж бестолковый вид. Но эти люди поступили иначе, что заставляло думать: белые одеяния для них не только бравурный знак отличия, но и нечто ритуальное. Возможно, такой одежды требовали их боги или, по крайней мере, их жрецы. Пока Динеш не знал, какие выводы из этого можно сделать. Он нехотя отвернулся от мертвеца и ещё раз огляделся по сторонам. Протянул руку и поднял с пола лежавший в луже крови медный лотос. Обтёр его краем своей одежды. Лотос был недорогим, но сделан искусно. Динеш покрутил его в руках, чувствуя, что это украшение может о чём-то ему сказать. Молча засунул в кошель, выпрямился в полный рост и, не оглядываясь на Санджива, скомандовал: — Пошли. Ярость продолжала клокотать в сердце Динеша до самого постоялого двора, но он по-прежнему не говорил ни слова. Только когда они поднялись в апартаменты и за спиной Санджива захлопнулась дверь, Динеш повернулся и резко произнёс: — Как работает твоя печать? — Господин? — осторожно переспросил Санджив. — Я задал вопрос. Не молчать. Не избегать ответа. Не отделываться недомолвками. Как работает твоя печать? Как и когда хозяин может активировать её? — В любой момент, — тут же кротко откликнулся Санджив. — Я не знаю точно, как выглядит процесс активации для господина. Только то, что ощущаю сам. Обычно сначала лёгкое жжение, если сопротивляться приказу, оно перерастает в боль, которая в конце концов становится нестерпимой… даже для меня. — Для этого нужно быть рядом? — всё тем же тоном продолжил Динеш. — Нет, — так же легко отозвался Санджив. От этой лёгкости Динеш на мгновение даже растерялся. Потом вдруг понял, что лицо Санджива выражает даже какое-то облегчение, как будто с него сняли тяжкую ношу. Однако, вопреки всякой логике, разозлился от этого только сильней. — Значит, рядом быть не нужно, — процедил Динеш. Посмотрел на печать, концентрируясь на ней, пытаясь представить, что должен испытывать командир, который придумал этот знак, чтобы управлять. Динеш толком не уловил момента, когда печать начала слабо мерцать. Постепенно, как и там, в развалинах таверны, она разгоралась всё более ярким огнём, пока в конце концов Санджив не вскрикнул и не рухнул на пол, потеряв над собой контроль. — Больно, господин! — выдохнул он. — Хорошо. — Динеш шагнул к нему и замер, стоя над ним, чуть расставив ноги для упора и сцепив руки за спиной в замок. — Тебе и должно быть больно. Ты нарушил мои планы, и даже если сделал это по недомыслию, нежелание вдумываться в дело, которым я занимаюсь, нельзя прощать. — Да, господин… — выдохнул Санджив. Вначале, когда печать только начала действовать, он повалился на бок, но теперь Динеш видел, как невольник группируется, пытаясь встать, пока наконец не распрямился и не замер на коленях перед шенапати. Динеш молчал. Происходящее в этот момент не трогало его. Ярость продолжала клокотать, и он снова перевёл взгляд на печать. Теперь Динеш понимал, как послать в неё своё желание, свою злость. Он видел, как Санджив на полу перед ним сжимает кулаки, пытаясь пересилить боль, но не собирался останавливаться. Потом в один момент ярость иссякла. Оба одновременно испустил облегчённый вздох. Санджив скрючился, баюкая в ладони руку, только что бывшую источником боли. Динеш лишь слегка ссутулился и устало смотрел на него. — Злишься на меня? — тихо спросил шенапати. Санджив покачал головой. Сглотнул, смягчая пересохшее горло, и заставил себя ответить: — Ты был прав. Он не добавил ни «хозяин», ни «господин», но Динеш не стал его поправлять. — Принесёшь ужин? — спросил он. — Я хочу немного побыть один и обдумать всё, что сегодня произошло. Стояла глубокая ночь, когда Динеш открыл глаза. Санджив лежал возле него, откатившись на дальний край кровати. Печать на его плече слабо мерцала в полумраке. Серебристый свет Луны заливал подоконник и отбрасывал глубокие тени на лицо — беспокойное даже во сне. От Динеша не укрылось ни то, как невольник стискивает кулаки, ни то, как плотно сжимает веки. Время от времени его мышцы слабо подёргивались, словно сопротивляясь чему-то. Динеш вздохнул. Одна и та же картина повторялась каждую ночь, и Динеш не знал до конца, как её понять. Чувствовал только, что источник происходящего — проклятая печать. Он слишком хорошо знал, что значит находиться в плену обязательств и клятв. Пусть к его клятвам была непричастна магия, а его собственные путы были сплетены из шёлка, он был бы так же рад вырваться из них — и так же понимал, что это невозможно. Санджив слабо шевельнул губами, бормоча что-то. Динеш молча пододвинулся к нему и обнял. Просунув руку между его шеей и подушками, переплёл свои пальцы с его пальцами. Санджив тут же схватился за его руку, стискивая ещё крепче, чем собственные кулаки. Динеш ждал. Сжимая его руку в своей, он другой, свободной, принялся осторожно гладить Санджива по волосам. Они были сейчас совсем близко, но всё же почти не соприкасались. Динеш лежал на боку, чуть приподнявшись, борясь с желанием поцеловать обнажённое плечо — и в то же время, не испытывая ни капли возбуждения. Наконец, Санджив начал успокаиваться. Так бывало всегда. Каждую ночь. И когда его дыхание наконец стало ровней, а печать почти погасла, Динеш облегчённо вздохнул, опустился на простыни позади него и обнял. Положил подбородок другому мужчине на плечо. Динеш знал, что печать больше не проснётся. Санджив будет спать без сновидений и проснётся на рассвете, чтобы погрузиться в круг обычных утренних дел — умывание, тренировка, завтрак. Динеш после этих пробуждений подолгу не мог уснуть. Лежал, обнимая любовника, пока на горизонте не начинал брезжить рассвет. И думал. Мысли не хотели его оставлять. Сначала Динеш думал только о том, почему так странно себя ведёт. Почему не вернётся во дворец, не насладится обществом Маэндры и Ришимы, а, вместо этого, торчит на проклятом постоялом дворе вместе с собственным рабом и занимается одни даэвы ведают чем. Потом стал мечтать о том, как заведёт когда-нибудь собственный дом, где они с Сандживом будут проводить время только вдвоём, вдали от посторонних осуждающих глаз, от всех, от кого нужно что-нибудь скрывать. И никогда в такие минуты не думал ни про печать, ни про то, кто может за ней стоять. Динеш сам создавал мир, в котором хотел жить, и пока никто не мог ему помешать, желал остаться в нём.