Пленник Мохенджо-Даро

Вместе с тканями торговец принёс украшения — в Мохенджо-Даро не делали особой разницы между мужскими и женскими бусами или браслетами, хотя среди серёг и заколок действительно было много таких, которые не постеснялась бы надеть только девушка. Серьга, которую Динеш подарил Сандживу, была не из их числа. Тонкая и длинная, она, конечно, вряд ли подошла бы матросу или портовому грузчику, но Динеш не посчитал бы зазорным надеть такую сам и не удивился бы, увидев её на ком-то из царевичей. Насколько понимал это Санджив, он не знал, и от того беспокоился, как будет воспринят его подарок. Но сейчас, когда дело дошло до выбора всего необходимого для жизни во дворце, он напрочь забыл о сомнениях и легко и непринуждённо отобрал с десяток бус и ожерелий, которые особенно хорошо смотрелись на полуобнажённом мужском теле. Себе Динеш не взял ничего — ему вполне хватало трофейных находок. Следующим появился мастер, который должен был помочь Сандживу надеть серьгу. Наблюдать за происходящим Динеш не стал, оставил их наедине, а сам вышел в сад, и пока делалось дело, в задумчивости наблюдал как колышется листва вдалеке. Динеш думал о том, насколько можно верить Ниле. Но ещё и о том, что будет делать, если Нила действительно найдёт способ снять печать. Ему было хорошо, когда Санджив находился рядом. Так хорошо ему не было с раннего детства, когда его разлучили с матерью и отцом. И Динеш ужасно не хотел возвращаться к той обыденной реальности, в которой он всегда был беспросветно одинок. Он мог надеяться, что, если печати не станет, Санджив всё равно останется с ним. И сейчас готов был делать всё возможное для того, чтобы тот предпочёл его общество свободе. Но в глубине души шенапати прекрасно знал, что если бы у него была возможность навсегда покинуть этот дворец со всей его роскошью, он сделал бы это мгновенно и бесповоротно. И знал также, что не имеет права удерживать здесь другого человека, который так же, как он, всю жизнь мог только мечтать о свободе. Если в первые дни их знакомства Динеш был уверен, что силой и властью заставит Санджива быть его рабом, то теперь, зная о собственных намерениях избавить его от рабства, мог только надеяться привязать его к себе другими, более надёжными узами. Наконец мастер покинул его покои и, поклонившись, удалился в глубь сада. А Динеш вошёл внутрь и внимательно осмотрел стоявшего перед ним Санджива, заглядывая слева и справа, интуитивно опасаясь, что мастер мог сделать лишнего. Сандживу при виде этого беспокойства вдруг стало смешно. — Динеш, ты полагаешь меня настолько слабым и глупым, чтобы я позволил каждому слуге во дворце творить с собой непотребные вещи? — Я должен убедиться, — спокойно заявил шенапати, рассудок которого в отношении этого конкретного пленника всё более сдавал. Наконец, удостоверившись, что всё в порядке, он отошёл к сундуку на котором были разложены приобретённые ткани и ожерелья. Выбрал несколько особенно ему приглянувшихся и принялся одно за другим укладывать Сандживу на грудь. Санджив с самого утра был полуобнажён, кроме шаровар на нём не было ничего, так что эффект получался как раз такой, которого Динеш добивался. Если одна единственная серьга делала его изящным и утончённым на вид, то такое обилие украшений действительно начинало отдавать атмосферой гаремных утех. Но чем больше Динеш думал об этом, тем сильнее его возбуждало то, что он видел, пока, в конце концов, Санджив под его давлением не оказался на кровати, а Динеш не навис над ним, опираясь руками о простыни по обе стороны от его плеч и с наслаждением разглядывая дело своих рук. Свидетельства его возбуждения многозначительно упирались Сандживу в бедро. — Всё-таки ты любишь гаремных мальчиков… — прошептал Санджив, однозначно интерпретировавший эту фантазию господина. — Я люблю тебя, — отрезал Динеш. И пока ошарашенный Санджив пытался понять, всерьёз ли были сказаны эти слова, шенапати принялся вовсю его целовать. Начав с губ, он довольно быстро перебрался к груди и, иногда задевая языком бусины, так что те начинали перекатываться по обнажённой коже, принялся ласкать его соски. Санджив застонал, распалённый этой острой, но в то же время слишком невинной лаской. Подался бёдрам навстречу, норовя своим возбуждением в ответ прижаться к телу шенапати. Динеш не стал ему препятствовать, но сам спустился ниже, снова прерывая такое желанное трение. Нежными поцелуями начертил замысловатый узор на плоском животе. Нырнул ещё ниже и одним глубоким сильным движением вобрал в рот напряжённый член. Санджив испустил шумное: «Ах…» Динеш уже делал это для него, но Санджив неизменно терялся, когда подобное происходило. Это он должен был ласкать Динеша во всех доступных местах, а не наоборот. И в то же время, тягучее наслаждение, охватывавшее его в такие мгновения, было слишком сильным, чтобы возражать. Медленно Динеш продолжал свою изысканную ласку, заставляя Санджива прогибаться в его руках и стонать от наслаждения. Свободные шаровары не мешали ему воплощать в жизнь свои желания, а бёдра Санджива почти сразу же сами собой разошлись в стороны, давая лучший доступ ко всему вожделенному. Пальцы Динеша ненароком прошлись по краям входа, быстро скользнули внутрь, заставляя дыхание Динеша сбиться, окончательно потеряв ритм. Задвигались внутри, давая Динешу насладиться своей властью, а Санджива заставляя полностью утонуть в объявших его с двух сторон ощущениях. Динеш чувствовал, как тело невольника начинает покачиваться в ответ, насаживаясь сильней, и, не затягивая игру, пересел на колени. Придвинув раскрытое тело любовника ближе к своим бёдрам, он вошёл и принялся вбиваться в него сильными и неторопливыми, глубокими толчками. Он видел, что Санджив уже вовсе не контролирует свои движения, его наполовину обнажённое тело оказалось безвольно распластано перед Динешем, и только пальцы время от времени, в моменты особенно глубоких проникновений, принимались комкать сбившиеся простыни. Динеш не торопился, наслаждаясь каждым мгновением, одной рукой придерживая Санджива за поясницу, другой он ласкал то его член, то живот и грудь. Иногда принимался поигрывать с бусами, перекатывая их и дразня распалённые соски. Наконец, насытившись ласками и близостью, подхватил Санджива двумя руками за спину и усадил себе на колени. Придерживая так, принялся целовать — жадно, и всё-таки неторопливо, как человек, который наслаждается тем, что принадлежит ему по праву. Его толчки стали не такими настырными, Динеш передавал инициативу, предлагая Сандживу довести дело до конца в удобном и приятном ему темпе. Так они ещё не делали — тот, кто был сверху, всегда был сверху, и наоборот. Но Санджив уже слабо осознавал происходящее и, стиснув бёдрами бёдра Динеша, просто насаживался на него раз за разом, заставляя член хозяина биться о самое чувствительное место у него внутри. Санджив выплеснулся на живот Динешу уже без ласк, и Динеш замер, обнимая его, придерживая возле себя и тяжело дыша. Голова Санджива упала ему на плечо. — Что ты делаешь со мной? — прошептал он. — Всё, что приходит в голову, — признался Динеш. Они замолкли, восстанавливая дыхание, и только спустя какое-то время Динеш осторожно снял Санджива с себя и уложил обратно на спину. Сам пристроился к нему, опустив подбородок на обнажённую грудь. — Динеш… — позвал Санджив через минуту. — А… — сонно откликнулся тот. Санджив не продолжал, и Динеш приподнял голову, выжидающе заглянул в глаза. — Просто хочу сказать… — осторожно произнёс тот и снова замолк. — Санджив. — Мне нравилось, как было раньше, — Санджив сглотнул. Динеш приподнял бровь. — Когда ты мной управлял, — наконец, выпалил он. — Мне с тобой всегда хорошо. Но я хочу, чтобы ты знал, мне очень нравилось и тогда. Лёгкая игривая улыбка скользнула у шенапати по губам, и самый внимательный мошенник не заметил бы облегчения, проскользнувшего на дне его глаз при этих словах. — Хорошо, — откликнулся он, и уже укладываясь обратно Сандживу на грудь, добавил: — Я буду знать. Ближе к вечеру Динеш соизволил вылезти из кровати. Велел Сандживу одеться и отправился на прогулку по саду. Однако, чем дольше они шли, тем больше Санджив обращал внимание на то, что они каждый раз сворачивают на самую безлюдную, а то и вовсе заброшенную дорожку. У него была хорошая память на места и направления, без этого выполнять поручения монастыря было бы просто невозможно. Поэтому, где-то к середине пути, он понял, в какую сторону направлены эти внешне бессистемные метания. — Что мы хотим найти в гареме? — спросил он негромко, хотя места кругом давно уже были настолько безлюдные, что смысл таиться давно пропал. — Покои Хаяты, — как нечто само собой разумеющееся, откликнулся Динеш. Санджив остановился, как вкопанный, и сделав несколько шагов, Динешу пришлось последовать его примеру и подарить спутнику нетерпеливый взгляд. — Давай быстрей! — озвучил он. — В сумерках все девушки собираются смотреть представления возле фонтана. Даже служанки отправляются со своими покровительницами, так что их павильоны сейчас абсолютно пусты. Но если представление окажется скучным, кто-то может и вернуться домой. Поняв его намёк, Санджив ускорил шаг, и через некоторое время они добрались до длинного дома, в котором каждая дверь вела в отдельную комнату, служившую жилищем одной из приближённых к царевнам служанок. У каждой из родственниц махараджи таких было не меньше десятка, но слуги каждой из царевен обитали поблизости от её собственного павильона, так что здесь можно было встретить только служанок Нилы. Определить, какая из комнат принадлежала Хаяте, было нелегко. Но Динеш знал, что особенно ценятся те, которые находятся на востоке, а Хаята, с её познаниями и со всей пользой, которую она могла принести, наверняка должна была стать для Нилы доверенным лицом. — Умеешь вскрывать замки? — поинтересовался он через плечо, направляясь, тем временем, к самой восточной двери. — Конечно, — откликнулся Санджив. Поняв, к чему клонит Динеш, и какую спальню он выбрал, он обогнал господина и, подойдя к двери, немного поработал над ней кинжалом. Дверь распахнулась, и оба мужчины вошли внутрь. То, что они не ошиблись, Динеш понял сразу же — по обилию книг и папирусов со странными рисунками, лежащих на всех поверхностях.