Мир, говорят, сгорит в огне Иль станет Льдом. Вкус страсти я познал вполне - Пожалуй, мир сгорит в огне. Но если дважды гибель ждет, То, ненависть познав сполна, Я знаю, как смертелен лед - Боюсь, зима Нас всех убьет. Роберт Фрост.
***
— Ваше имя? — Мужчина, лет тридцати пяти, строгим взглядом посмотрел на девочку четырнадцати лет. На нем был надет белый халат, справа на груди был небольшой бейджик с надписью "Курт Лоуренс". В комнате было темно, она походила на камеру для допроса в полиции, только ее размеры были раза в четыре больше. Небольшой стальной стол отделял девочку от мужчины, который терпеливо ждал ответа, сжимая в левой руке ручку. — Катерина. — Фамилия, отчество? — Я из детдома, своими данными не интересовалась, как и родителями. Мужчина что-то черкнул у себя на листке и многозначительно глянул на девочку. Он стал записывать ее данные, в то время, как девочка, уже стоя на весах, смотрела в пол. Ее темные волосы, доходившие до лопаток, скрывали лицо; белая кожа делала ее вид больным, а большие карие глаза отпугивали из-за дикости, отчетливо видневшейся в них. Не было похоже, чтобы она смущалась. Она просто была какой-то странной, не такой как остальные, что-то в ней пугало простых людей, как этот доктор. Проведя все нужные измерения, доктор попросил девочку вернуться на ее место, железный стул, и сам вернулся на свое место. — Что ты можешь? — вопрос пояснять не было нужным, она понимала, что он спрашивает вовсе не о том насколько хороши ее кулинарные способности или сколько раз она может принять упор лежа. — Вы это узнаете потом. — Отчего же я не могу узнать этого сейчас? — Не задавайте вопросов, если вам не понравится мой ответ. — И все же? — мужчина с силой нажал на ручку, сделав в белоснежном листке небольшую дырку. Он уже знал какой мутант будет ему ненавистен и чья жизнь здесь будет похожа на Ад. — Человеческому любопытству нет предела, — сказала девочка, слегка улыбаясь. Выдержав недолгую паузу, наблюдая за тем, как мускулы на лице мужчины начинают подрагивать — он явно не отличался терпеливостью, — она же, откинув прядь волос, все-таки сказала, — я несу с собой знание, как и те, что появились у вас до меня. Их ведь шесть, верно? — Снова мучительно долгая пауза, и на ее лице появилась еще более широкая, плотоядная улыбка. — Мы выбраны для того, чтобы спасти этот мир от грязи. От всего и всех, кто портят этот мир и делают из него бомбу замедленного действия, начиная от отбросов общества, заканчивая правительством. Наши методы могут показаться вам немного... странными, но нас это не остановит. — Тоненьким пальчиком она легко провела по стальной столешнице, оставляя мутный отпечаток. Мужчина вздрогнул. О чем она говорит? — Что касается именно вашего вопроса, то могу сказать, что, когда это будет необходимо, в нас откроется та сила, которой управлять сможем только мы; та сила, которая вам не подвластна. И вы будете бояться нас, вы будете дрожать, как кролики, поджав хвосты, и будете кланяться нам в ноги. Людям всегда нужен кнут, который будет держать их; людям не нужна свобода. Свобода — есть величайшая ложь. Вы будете следить за нами, ставить опыты, проводить всяческие тесты, как вы это делаете с обезьянами или прочими живыми существами, но вам никогда не познать того, что знаем мы. Мы — высшая раса, и как бы вы это не отрицали, в вас таится страх; да вы дрожите при одном взгляде на меня! — она снова замолчала и широко улыбнулась. — Вы, люди, были слишком самонадеянны, когда писали в учебниках по обществознанию, в СМИ и интернете, что человек — венец природы. Скрежет метала о кафельную плитку сильно ударил по ушам, но девочка даже не поморщилась. — Занятия начинаются завтра в восемь, да? Я приду, мне интересно посмотреть на то, как вы будете обучать мутантов тому же, чему и обычных детей, — она вышла из кабинета, осторожно прикрыв дверь. Мужчина, стоявший за дверью, отвел ее в просторную комнату, в которой ей теперь предстояло жить. Может, это было и странным, но ее комната была самой не обустроенной и самой серой из других. Видимо, доктор очень зол. — Это будет забавно.***
За эти два года многое изменилось. Скорее, изменилась она, но сказать это равносильно самолюбованию, так что предположим, что изменилось все вокруг. Все же теперь здесь мельтешило в пятнадцать раз больше детей, куча людей в белых халатах, ну, и конечно же вечно неприятно пахнущий учитель физкультуры с трудовиком, который даже на этом секретном объекте умудрялся найти алкоголь. Чем это место могло отличаться от других? Собственно, ничем, кроме вооруженных людей по округе, которые не играют в кошки-мышки с детьми, а наставляют ружье, угрожая их жизням. "Приказ" — единственное слово, которое они знают, казалось иногда детям. Здесь были свои правила, но на то они и правила, чтобы их нарушать, разве нет? Если в обычных школах есть два-три человека, которые не могут жить спокойно на этом свете, если не нарушат пару-тройку школьных правил, то здесь этим действом отличались все ученики. Может, дело в том, что иногда способности детей перечили правилам, например, Лили, девочка, которая никогда не спит, в принципе не может ложиться в одиннадцать вечера для сна. Но кого это волнует? Или Адам, из-за которого почти вся техника, в округе включается, хотя после десяти вечера все это запрещено. Некоторые дети любили это место, ведь у них было все: лучшие технологии, лучшая одежда — хотя в учебное время их заставляли носить форму, — лучшее образование, разнообразие кружков и, конечно же, обучение бою с использованием способностей. Из них непременно хотели сделать новый вид вооружения, которому не было бы равных. Она, кстати, так и не показала своих способностей. Ее сторонились только из-за того, что она пугала своей аурой. Тяжелый взгляд, длинные волосы, скрывающие лицо, когда она окуналась в новую книгу. А еще ее безумная мания величия, которая иногда неожиданно просыпалась, а после так же неожиданно утихала, и иногда на ее лице даже проскальзывала горечь, обида, просьба. Непонятная никому просьба. Она как будто умоляла людей, окружающих ее, простить ее за что-то, чего она еще не сделала или за то, что она сделала неосознанно. Иногда в ее глазах горела боль, жарким огнем; казалось, в Аду прохладней; но никто не осмеливался к ней подходить. Иногда пускали слухи о том, что она обычный человек и вообще непонятно, что она здесь делает, но эти абсурдные вещи также быстро затихали в непрерывном потоке новых слухов. Кто-то боялся ее, а кто-то просто считал ее изгоем, коим она по сути и являлась, как итог: она всегда была одна, точнее не совсем, но об этом потом. Сегодняшний день не был исключением из их повседневной жизни, но все же он многое изменил. Жаркий, знойный, заставляющий детей прятаться под козырьками главного корпуса и литрами пить воду, но большая часть сейчас находилась на стадионе, который занимал немалую площадь заднего двора их "тюрьмы". Все в лучших традициях американских школ: поле для регби, высокие трибуны, на которых сейчас сидела уйма девчонок, собравшихся в одну кучку и постоянно тыкающих своими пальчиками в парней и мальчишек, которые поснимали футболки, чтобы было хотя бы чуть-менее жарко. Девушки были очень красивыми, умными, но большинство из них были стервозными, хотя на это уже никто давно не обращал внимания. Парни были очень увлечены игрой, поэтому не замечали всех брошенных в их сторону взглядов. Во время небольшого перерыва, парни подбежали к трибунам и жадно впились в бутылки с холодной водой. Катерина лежала на самой верхней скамейке трибун, смотря в небо. На ее лице сейчас была непонятная, нечитаемая гримаса. Она очень любила смотреть в небо, хотя сама не знала почему. Ее натуру никак нельзя было связать с романтикой, скорее с истерикой, но Катерина очень сильно любила этот небесный голубой. Казалось, что на ее родине, в России, небо было не таким понимающим, даже чужим. Ее идиллию прервала чья-то тушка, так неподходяще свалившаяся рядом, приняв полулежачее положение, девушка увидела Эрика. Невольно прыснув, она легла обратно. — Я тебе настолько неприятен? — Мой ответ что-то изменит? — Думаю, что нет. — Тогда, помолчим. Тишины не получилось, потому что все девчонки смотрели на Эрика и о чем-то перешептывались. Не каждый день самый уважаемый, спортивный и красивый парень подходит к изгою. Скоро до них стали долетать отрывки фраз, типа: "Как ему не противно сидеть рядом с ней?"; "Она же совершенно не красивая, как он вообще может смотреть на нее?". Катерина усмехнулась, но не горько, скорее злобно и глянула на Эрика, который почему-то уставился в небо. — Тебя там зовут, чукчи соскучились. — Почему ты постоянно смотришь в небо? — вдруг спросил он, снова уставившись в небесную гладь, как будто пытаясь найти там НЛО или дневные звезды. Она прикрыла глаза и как будто уснула. — О таком вслух не говорят. — Или не хотят говорить? — Думай, что хочешь. Могу лишь сказать, что ты мне неприятен, и я не хочу, чтобы ты сейчас сидел со мной рядом. — А если я скажу, что ты мне тоже неприятна, — как будто в доказательство, он непроизвольно сморщил нос и посмотрел на нее. — Мне плевать. — Неужели? — Не для всех ты здесь авторитет, мальчик. Тебе бы стоило бояться просто сидеть со мной рядом. — Мне иногда кажется, что самовлюбленный здесь вовсе не я. — Я просто лучше тебя, смирись. — Почему же ты так в этом уверена? У тебя силы даже до сих пор не проявились! — он взмахнул руками, восклицая. Показывая, что он-то силу свою давно познал, парень посмотрел на бутылку в его руке. Правая рука тут же посинела, вены стали похожими по цвету на снег, после чего бутылка в его руке покрылась инеем и от нее пошел легкий пар холодка. — Если ты сомневаешься в моей силе, то ты дурак. — Сколько комплиментов в мою сторону! — воскликнул он и снова развел руками. — Ладно, чувствую, еще пару минут с тобой здесь посижу и буду думать, что ты действительно что-то можешь кроме игры в гляделки с небом. — Не сомневайся, я могу. — И даже танцевать? — Да, — непоколебимо ответила она. Соврала и не покраснела, годы тренировок. — Посмотрим на сегодняшней дискотеке, — и, нагло улыбнувшись, он сбежал по ступенькам вниз, возвращаясь к своим друзьям. Она же тихо застонала, проклиная свою ужасную память: как она могла забыть про эту чертову дискотеку! И ладно бы, посещение было бы добровольным, так нет — обязательно. Доктора и директор, якобы, хотят, чтобы они росли нормальными детьми, такими же как их сверстники. Катерина же ненавидела все эти танцульки, попойки и развлекаловки, но из-за дурацких правил приходилось ходить на дискотеки раз в две недели. Часто она сбегала с них, выпрыгивая в окно, но что-то ей подсказывало, что сегодня это не прокатит, и все внимание будет обращено на нее.***
Как всегда, не заморачиваясь над своим внешним видом, она даже не могла сказать — нравится ли ей сейчас свое отражение. Джинсы чистого, без потертостей, темно-синего цвета, яркие бирюзовые кеды и белая борцовка. То, в чем ей было всегда удобно. Единственное, чего девушка не учла — если на дискотеке не пить и не танцевать, будет холодно; кондиционеры из-за жары включили градусов на десять, по ощущениям, но, кажется, это замечала лишь Катерина. Заправив прядь, когда-то бывшей челкой, она огляделась. Видимо, выпили детки немало, дергались они ну очень неестественно, некоторые едва контролировали свои способности. Хорошо, что доктора и директор додумались поставить здесь в охрану несколько учителей и вооруженных солдат, а не то все могло бы выйти из-под контроля. Еще раз оглянувшись по сторонам, Катерина спешно направилась к окну, расталкивая на своем пути всех. Возле окна был придвинут ряд столов с закусками, сладостями, пуншем, водой, соками и прочим. Оглядев это все, девушка не удержалась,и схватила небольшой кусочек шоколада. После чего, расчистив себе на столе место для ног, она залезла на стол и стала открывать окно. Оно поддалось через минуту, и когда одна нога девушки уже была перекинута через подоконник, ее кто-то схватил за руку. — Неужели ты настолько плохо танцуешь, что решила сбежать? — Этот голос она узнает везде. Самый противный голос для нее, самый запоминающийся, похожий на рычание волка и шипение лисы одновременно: опасный, хитрый, но все равно не вызывающий страха, лишь непонятную тревогу и дрожь во всем теле. Ненависть наполнила ее, поэтому, когда Катерина попыталась выдернуть свою руку из его запястья, лишь усугубила положение и сильно поцарапала ногу. Зашипев, она влезла обратно, не без помощи Эрика, который вцепился в нее стальной хваткой. — Не льсти себе, я просто ненавижу дискотеки, — буркнула девушка, и до того, как парень успел ее затащить на танцпол, она схватила еще пару кусочков шоколада. — Сладкоежка, — шепнул он ей на ухо, от чего девушка скривилась. "Он действительно считает себя крутым? Нет, ну, правда? По-моему, самый противный и надоедливый человек в мире". — Танцуй молча. На ее счастье, включили медляк, так что особо двигаться тут не нужно было. Ей было рядом с ним неуютно, казалось, от одного его дыхания где-то на уровне ее макушки, захватывает дух и становится нормальным смущение и нелепость. Ей, как одиночке, это было очень неприятно. В течение танца она пыталась несколько раз выскользнуть из его рук и сбежать, но он держал ее очень крепко. — Еще раз дернешься, я тебя заморожу, — шикнул он ей на ухо опасливым тоном и посмотрел вокруг поверх ее головы. Девушка проследила за его взглядом и заметила его друзей. Они что-то оживленно кричали, подымали большие пальцы вверх; один же разочарованно смотрел на нас, как будто он... — Ты что, поспорил на меня? - Его руки отчего-то сильнее сжали ее талию, но улыбка так и не сползла с его лица. — А ты думала, что мне вдруг понравится девочка-изгой, и я с того-ни-сего начну с ней танцевать на дискотеке? Да ты наивная, девочка. — Ты меня слишком плохо знаешь, мальчик, — в тон ему ответила Катерина и улыбнулась. — Если бы я захотела, ты бы меня полюбил, но, знаешь, количество извилин в твоем мозгу меня чрезмерно смущает. Терпеть тебя больше трех минут нет ни сил, ни желания. — Просто давай потанцуем, осталось минут двадцать до конца дискотеки, а потом делай все, что тебе в голову взбредет. Хоть с крыши прыгай, тебя тут никто ждать не будет, а у меня будет повод придумать еще парочку новых обзывательств. Кстати, как тебе... — он что-то говорил дальше, а она похвалила себя за способность умения фильтровать всю информацию, которая втекает ей в уши на нужную и ненужную. "Они меня ждать не будут, как родители, которых просто нет. Можно ли их вообще назвать родителями, если они меня бросили под дверью детдома и ушли. Может, когда-то давно, два года назад, точно так же эти милые дети вынули мою душу и оставили под дверью? А ее потом просто смыло первым же дождем. Иногда я правда задумываюсь зачем я есть на этой планете, но голос внутри меня всегда заставляет забыть о таких мыслях. Я принадлежу к высшей расе, я самая сильная среди них. И когда-нибудь Эрик не сможет сказать мне что-то грубое." — ...да,нужно определенно придумать тебе какое-то прозвище, а то Катерина — слишком длинное имя. — Слышь ты, чихуахуа переросток, что ты там тявкаешь? — она посмотрела на него своими зелеными глазами, пытаясь вместить в них всю злобу, но выглядело это более, чем комично, учитывая то, что он был на голову выше. — Только попробуй что-то придумать, да я тебя сама, лично, закопаю на заднем дворике и на надгробии напишу "здесь похоронен самый надоедливый, аморальный и противный мутант". — Ты хоть понимаешь, насколько смешно звучат твои угрозы? — Ты обо мне ничего не знаешь. — Ты обо мне тоже, но все же судишь. — Эрик, ты себя со стороны видел? В этом здании ты не встречался, наверное, только с Лили, потому что она слишком маленькая, и со мной, потому что я тут якобы изгой. Это уже ненормально. Ты считаешь, что ты лучше, хотя это не так, мне кажется, ты здесь вообще самый большой кусок дерьма. Собственно, твой поступок в мой адрес тому доказательство: нормальные парни не спорят на то, чтобы потанцевать с девушкой для того, чтобы посмеяться. Ты только посмотри, из твоих друзей сейчас просто радуга польется, они так счастливы, что у тебя все получилось. Ну и сколько из всех этих мутантов твой настоящий друг? Тот, что постоянно лижет тебе зад или, может, тот, который с тобой постоянно дерется, а, нет, скорее всего это тот... — Ты не имеешь права судить обо мне! Я совсем не такой! — Если бы ты был не таким, я бы тебе этого не говорила. Отрицаешь ты все лишь потому, что ты сам себе противен, или я не права? — Ты не права. — Ну, да, конечно. Меня просто всегда поражала эта способность самых низких и испорченных людей оказываться наверху. Скажи, как ты, со своими ничтожными способностями, мог взобраться так высоко? Лучший ученик, лучший спортсмен, где ты там еще лучший? — Да если уж на то пошло, то ты такое же дерьмо, как и я! Ты постоянно воображаешь себе чего-то, думаешь, что ты лучше всех,но сама ничего не можешь. Это развлечение такое у лузеров? Возомнить себя королем мира и убеждать в этом других? Да ты никто, тебя здесь никто не любит, ты не нужна даже таким же лузерам, как и ты. Что ты делаешь на тренировках, когда все совершенствуют свою способности, когда все общаются, смеются; что ты делаешь?! — ... — Молчишь, да? А я скажу тебе, что ты делаешь: ты смотришь в свою книжку и не видишь ничего дальше своего носа, а потом удивляешься, что с тобой никто не общается. Ты самое ничтожное существо, которое я когда-либо встречал, — последние слова он прошипел, выплюнул ей в лицо. Сжав кулаки за его спиной и прикусив губу, она подняла взгляд и ответила: — Я могу сказать о тебе тоже самое, Эрик. Ты ничтожество, и навсегда для меня таковым окажешься, в то время, как я в твоих глазах буду Божеством. Уверенная в своих словах, девушка отошла от парня на шаг, потом на два, а после и вовсе скрылась в толпе. Катерина и не заметила, как ей стало душно и захотелось подышать свежим воздухом. Пробираясь сквозь толпу мутантов разного возраста, она слышала всякого рода обзывательства в свою сторону. Некоторые даже толкали ее или наоборот расступались, как перед прокаженной. Их разговор слышали, если не все, то половина точно. Завтра определенно будет нелегкий день, но сейчас ей хотелось лишь одного — на свежий воздух. Вместо того, чтобы пойти на двор, она стала быстро подниматься по лестнице. В этом корпусе было всего лишь пять этажей, не считая подвального помещения, в которое пускали лишь тех, кто достиг определенных успехов и кому доверяли. Поднявшись на самый верхний этаж, Катерина пробежала по коридору и остановилась строго по центру. По правую и левую сторону было множество дверей, в которых они обычно проходят всякие обследования, где у них берут кровь на анализ и для прочих медицинских нужд. Еще на своем самом первом обследовании она заметила в потолке неестественный выступ, и именно сейчас она поняла, что же это за выступ. Оглянувшись и убедившись, что по краям нет, она стала подпрыгивать и приподнимать "крышку". На ее счастье, кто-то забыл запереть вход на крышу и кусок несчастного металла с лязгом отворился. Еще раз подпрыгнув, Катерина схватилась за края и подтянулась. По физкультуре у нее была слабая четверка, но сейчас, когда ей что-то было нужно, она смогла и дверцу приоткрыть и подтянуться. Ее лицо тут же обдало холодным ветром, отчего ей пришлось зажмуриться. Сейчас был единственный день, когда она действительно была расстроена. Она знала, как к ней относятся остальные, знала, но думать об этом самой — одно, услышать это в лицо, да еще и от человека, которого ненавидишь, — совсем другое. Впервые за все время своего существования Катерина заплакала. Ее никогда не огорчало то, что у нее нет родителей, она понимала, что в сегодняшнем мире так живут многие; ее и не огорчало отношение сверстников к ней, до этих пор. Почему-то именно сегодня и именно сейчас нервы сдали, и не хотелось ничего слушать, никого видеть, хотелось забыть, кто она, но все воспоминания только и делали, что лезли в голову. Девушку затрясло, и она заплакала уже вслух. Вдруг она почувствовала резкую боль в области лопаток, такой боли она не испытывала никогда. Крик, наверное, был слышен даже в четвертом корпусе, который был в нескольких милях от основных трех. Послышался хруст, как будто у нее стали ломаться кости, руки задрожали, ноги подкосились, и Катерина упала лицом об пол. Ее не волновало то, что скорее всего будут царапины, она не чувствовала никакой боли кроме той, что начиналась в спине и волной отдавалась по всему телу, даже этот злополучный разговор на мгновение вылетел из головы. Прошла минута, а Катерине показалось, что целый час. Боль стала затихать, а после и вовсе исчезла, но какое-то странное ощущение тяжести на спине не давало покоя. Сначала сил хватило только на то, чтобы повернуть голову влево и то, что она увидела, заставило ее шумно выдохнуть и сглотнуть. Прямо перед ее глазами были белые перья. Собрав все силы, она поднялась и стала крутиться на месте, как собака, когда гоняется за своим хвостом, только девушка смотрела на большие белоснежные крылья только-только выросшие на ее спине. Она осторожно прикоснулась к ним и как только ей стали нравится эти ощущения, она почувствовала покалывание на кончиках пальцев, после чего на них появились маленькие языки пламени, которые тут же перебрались на крылья и уже через секунду их как не бывало, только горстка пепла вокруг. Глаза Катерины расширились, она сделала шаг назад и тут же упала на пятую точку, не удержавшись на ногах. Вдруг в голове стало проноситься множество голосов, мыслей, как будто она слышала сразу всю их школу, включая преподавателей, докторов и охрану. Звон в ушах стоял неимоверный. Ветер стал еще сильнее хлестать по лицу, но было не больно, а приятно, как будто он приветствовал ее, но этот звон в ушах так мешал, что девушка оглушительно запищала и, не справившись с этим всем, отключилась, сильно ударившись виском о небольшой выступ на крыше. Неужели, мои способности проснулись?