admiring the shadows

Шига с явным трудом открыл глаза: налитые свинцом веки, словно он долго и упрямо пил вчера, совершенно не желали подниматься. Но даже так перед глазами стояла чернота, густая и удушающая, будто обволакивающая мерзкими щупальцами и лишающая не только зрения, но и остальных органов чувств. Попытавшись закричать, Наоя не услышал… ничего. Его плотно окружил вакуум, проникающий под кожу, растягивающий ее изнутри, просачивающийся сквозь поры. К горлу подступал ком желчи, и обычно уверенный в себе Шига ощущал сейчас лишь едкое отчаяние, не оставляющее ему связных мыслей, будто и внутри черепной коробки давление стало слишком сильным, превратив серое вещество в бесформенную массу. Это состояние напомнило ему время после первой смерти, ещё до призыва, когда осколки души, неполноценные и жалкие, беспорядочно мерцают в кромешной тьме в попытке отыскать свое предназначение, тело, вернуться к жизни или сгинуть окончательно. Однако сейчас обманчивого чувства надежды не оставалось вовсе, и Шига, вновь открыв рот (рот ли?), словно хлебнул смолы — горло перехватило, крепко сдавило тисками, и перед невидящими глазами вдруг возникли… шестеренки. Искусно резные колеса, складывающиеся в механический калейдоскоп, но вращающиеся в разных направлениях. Все это создавало сюрреалистичную, до тошноты неправильную иллюзию, и Наою накрыло липкой волной страха неведение. Дышать становилось все труднее, и тем чётче и ярче становились вращающиеся колеса перед глазами, будто пытающиеся заполнить своими объемами все пространство перед Шигой. Они растягивались в стороны, сжимались и вновь раскидывались ажурной сеткой — «смотри лишь на нас, погрязни в этой мгле, задохнись!» Шига хрипло, но бесшумно вдохнул в последний раз и вновь закрыл глаза. А потом, открыв их вновь, увидел яркий в своей белизне больничный потолок, неприятно раздражающий глаза, ещё не успевшие привыкнуть к свету. Половину потолка вдруг перекрыло лицо бледного Акутагавы. — Шига-сан! — А… Акутагава… — Хорошо, что вы очнулись! — на лице Рюноске легко читалось волнение, и он крепко сжал безжизненную руку Наои, кукольной конечностью лежащей на койке. — Ваше состояние было критическим, однако Мори-сенсей действительно творит чудеса. Ничего не говорите, вам надо отдохнуть. Хотя, конечно, вновь закрывать глаза Шига опасался, вместо этого отвел взгляд в сторону, чтобы не пялиться в яркие лампы. — Где вы были, Шига-сан? — Не знаю… во тьме. Как до… того времени, когда… меня призвали. Рюноске кивнул с каким-то необъяснимым пониманием и отвернулся, но сжимать холодную руку своей (не очень-то теплее) не перестал. Штора отодвинулась, и заглянул сам Мори: — Состояние явно улучшилось и стабилизировалось… а это что? Подойдя ближе, Огай с беспокойством провёл рукой по шее Шиги, рассматривая багряные продолговатые следы. — Ты видел что-нибудь, пока лежал без сознания? — Темноту… и колеса. Шестерни. Рюноске похолодел, и взгляд его вдруг стал бессмысленным, потерял весь блеск. Но это продлилось лишь секунду. — У вас, наверное, жар, — улыбнулся Акутагава. — Мори-сенсей, я присмотрю за ним. — Хорошо. Сейчас возьму градусник и кое-какие препараты, постереги пока. Огай исчез, плотно задвинув шторку обратно, и Рюноске задумчиво приложил правую руку к следам на горле Шиги, который, устав говорить, явно собирался уснуть и потому закрыл глаза. Рука идеально перекрыла почти все следы на шее Наои. — В следующий раз я не буду медлить, — прошептал Рюноске с улыбкой и убрал руку.