Я тебе не враг

От тёмных проходов слишком громким эхом отражается каждый шаг, а выдохи почти прозрачными клубами пара поднимаются в влажный воздух, так что Артёму приходится двигаться крайне медленно. Через каждый десяток метров на стене встречается факел, но слишком мало света дают эти источники света, хотя таковыми их можно назвать с натяжкой. Холодно, старая поношенная майка почти не согревает и в жалкой попытке согреться парень попытался обнять себя за плечи, что не сильно, но помогло. Неизвестно, что ждёт его тут, лучше быть потише. Слишком сложно вспомнить, что тут происходило и как он тут оказалось. Но одна мысль упрямым и наглым комаром неприятно жужжит в голове, заставляя сконцентрироваться только на себе и не на чём более. Где Паша? Едва удалось сохранить равновесие, когда бесконечная лестница из каменных, покрытых редким мхом ступенек закончилась потемневшей от влаги дверью. Артём неуверенно протянул руку к чуть ржавой ручки и чуть толкнул, на что послышался громкий скрип, усиливающийся эхом. На стенах, потолке и полу и в принципе где только можно были нарисованы преобразовательные круги, да и то, большинство и не видно из-за тех же факелов, одиноко висящих в верхних углах помещения. Посреди стоит высокая фигура в тёмном одеянии и чуть впереди неё, судя по едва различимой тени, сидит собака, но слишком уж огромных размеров… Шаги медленно подходящего Артёма слишком гулко отталкиваются от стен, где-то под ложечкой неприятно засосало… — Погляди, друг мой, — резко заговорила фигура и парень невольно вздрогнул от тона говорившего. — Говорящая химера, не чудо ли? И эта самая фигура неслышимо отошла (отошла ли?) в сторону и догадки Артёма подтвердились: огромная собака, но шерсть местами мастерски выбрита и единственное, где шерсть была нетронута — голова. К горлу начал подкатываться комок от полностью белых глаз, в которых не читается абсолютно ничего. Пересилив себя, парень на негнущихся ногах подошёл к существу и погладил по морде. Тихое, но довольное фырчание на доли секунды рассеяло напряжение. — Это Мирон, — в голосе мужчины чётко была слышна усмешка. — Ми. рон… — по слогам повторил химера на низких тонах, будто едва выдавливая из умирающего (по голосу) тела звуки. — Молодец, — зачем-то похвалил парень и вновь погладил создание перед собой. — Моло. дец… — так же повторил химера, тупо глядя на Артёма Внезапно Мирон чуть опустил морду, глядя на пояс Артёма, на котором висят серебряные часы с гербом страны да старая деревянная фигурка в виде чуть кривоватой и местами треснувшей снежинки, сделанная когда-то Павлом в подарок. Оторвал и уронил химера на пол именно её. А потом… — Па. вел… Парт. нёр… — Вновь поднял морду, а парень подумал, что точно чуть поседел. Слишком глупо было надеяться на то, что он не нащупает среди шерсти шрам чуть выше левого глаза. — Обратная трансмутация невозможна, — издевательски пропели над ухом, а Артём почувствовал, как с щёк начинает медленно и неконтролируемо стекать влага. Дрожащими руками парень обнял собачью голову, утыкаясь куда-то в теперь мохнатую макушку Павла и всхлипнул сначала тихо, а после заскулил, услышав: — Ар. тём… Холодный нос тычется куда-то в шею, разбивая что-то внутри на тысячи кусочков, что мгновенно впиваются в плоть, заставляя реветь уже в голос. — Артём… Шерсть в руках мягкая, тёплая и от этого хочется впиться в неё зубами, чтобы не слушать собственного жалкого скулежа. Но жалость к этому ни в чём невиновному существу, что когда-то было его любовником и наверняка ласковым псом, останавливает его. — Артём! Одновременно с этим начинает раздаваться злорадный, звонкий, проникающий до костей смех, который перекрывает собой тихое ворчание химеры и те звуки, что издаёт сам парень. — Артём, твою мать, очнись! Пара пощёчин отрезвляют, но ещё трудно осознать, где находится. Слишком крепкие сети сплёл кошмар в его разуме, совсем уж нехотя позволяя жертве выпутаться из своих нитей. Первое, что он почувствовал: родные объятия, тепло кровати и приглушённый, мягкий свет свечи. — Паша?.. — слишком уж неверяще спрашивает, в следующую секунду положив ладони на его щёки. — А ты кого ожидал увидеть? — хмыкнул, чуть улыбаясь. — Конечно же я. Парень ничего не отвечает, мимолётно целуя, а потом сгребая мужчину в объятия, утыкаясь носом куда-то в плечо и нервно выдыхая. — Катись к чёрту эта лицензия… — почти что шепчет, глотая слёзы в мимолётном вдохе. — Д’Артаньян, ну ты чего? — слишком растерянно спрашивает, поглаживая по спине человека в своих объятиях. Когда всё грозило перерасти в масштабную истерику, Морозов чуть отстраняется, слишком уж нежно стирая капли с чужого лица, а потом целует. Жадно, до мелких вспышек накатывающего возбуждения, заставляя цепляться как за спасительную соломинку в пучине желаний и одними только прикосновениями прося большего. Павел скалится, опрокидывая Артёма на кровать и быстро разбираясь с одеждой, целуя и лаская всё податливое тело так, что у парня едва искры из глаз не хлещут, а вздохи-стоны переросли в бессвязный поток. И всё-таки почти что забывшись дрёмой после сладкой пытки, Артём слепо находит свои брюки и, нащупав снежинку с часами на месте, только тогда успокоился, добровольно позволив утащить себя в объятия.