Зеркала. Тихий шёпот. Ночные кошмары — Это всё стало частью меня, и давно. Разрываю я вновь зажившие раны, Лишь бы сыграть в твоём страшном кино. Я готова искать тебя в лицах прохожих, Слышать голос, в агонии спать по ночам. Сломай мне все кости и выжги на коже Несколько слов. Я любила тебя.
[Иллюзия]
Когда Сакура вернулась в палату, Изуны уже там не было. Он ушёл, как и весь воздух из её больных, прокуренных лёгких, как её эмоции, вырванные хрипом из раздражённого горла, как всё её отчаяние, разбившееся каплями крови на белоснежном снегу. Сил и терпения не было совершенно, а до конца рабочего дня ещё долго. На кушетке её ждала девочка, она нетерпеливо дергала ногами, свисающими вниз. Детская, нежная кожа была покрыта бледно-розовыми пятнами — хороший знак, иммунитет начал бороться с корью. Сакура внимательно провела осмотр больной, предварительно накинув на себя халат и надев медицинские перчатки. Их ткань была шершавой, но пальцы под ней пропускали тепло, поэтому неусидчивая девчонка не испытывала никакого дискомфорта, лишь иногда морща веснушчатый носик от щекотливых ощущений. — Тётя, от вас странно пахнет, — голубые наивные глазки внимательно осматривали, изучали особенно молчаливую и мрачную сегодня Харуно. — Конечно, я выкурила полпачки несколько минут назад, — сухие губы мягко растянулись под маской, поэтому было видно лишь еле заметные морщинки в уголках глаз. — Не обращай внимания. Увидев, что серьёзное до этого лицо немного повеселело, девочка улыбнулась в ответ, показывая ещё молочные, хрупкие зубки. — Ну, вот и всё, ты умница. Отдай, пожалуйста, эту бумажку своей маме, она ждёт тебя в коридоре. Хорошо? Резво спрыгнув с кушетки, девочка побежала к двери, ведущей в коридор. — Играешь в доктора? — голос раздался за её спиной. На месте, где недавно сидел ребёнок, уже находился Саске. Он был расслаблен, и его настроение, вроде бы, можно было считать хорошим, если оно таким, конечно, бывает. — Зачем ты пришёл? Я занята. Она совершенно не выспалась, её взгляд был отстранённым и максимально апатичным. В добавок ко всему, её трясло, а тело было объято огнём. Остервенело сдёрнув перчатку с вспотевшей руки, она обтёрла ладонь об немного мятый на подоле халат. Приложив руку ко лбу, она чертыхнулась — температура на лицо. Больной врач, очень смешно. С другой стороны, какой дурак выбегает на мороз в одном свитере и юбке? Да, на ней были теплые чулки, да и юбка почти достигала колена. Ей было безумно жарко, когда она со всех ног понеслась к выходу, ей хотелось вдохнуть холодный свежий воздух, чтобы остудить разум и душу, но вот тело отреагировало на такое резкое изменение температурного режима крайне негативно. Сейчас Сакура отчётливо ощущала дрожь и головную боль, она проклинала свою беспечность и безалаберность. Через её руки ежедневно проходит куча больных, пусть и её миссией была непосредственная, интенсивная борьба с корью, обычную простуду или грипп никто не отменял. Хотя она старалась предпринимать все меры предосторожности, чтобы ни в коем случае не заразиться самой, но иногда это всё же происходило. А всё потому, что все её мысли были далеко отсюда, не принадлежали ей. Они кружили стервятниками вокруг чёрноглазого мстителя — центра её существования. Ей было чертовски жарко и холодно одновременно. С каждой минутой её состояние менялось: хотелось то содрать с себя колючий свитер вместе с кожей, то нацепить ещё три таких, лишь бы не трястись, как осиновый лист в сильный ветер. Учиха, сидящий за её спиной, тоже не давал ей крепиться морально, она буквально слышала его глубокое размеренное дыхание, что неимоверно раздражало. Так продолжалось до конца её смены. Розоволосая боролась со своим недомоганием, чтобы вдруг обессилено не свалиться с ног, принимала у себя пациентов, которыми в основном являлись дети, поражённые недугом. А ещё был Учиха. Он просто был и бесил уже только этим. Его взгляд сверлил ей затылок, раздражал её сознание, иногда говорил без умолку очень неприятные вещи, от которых хотелось реветь, а если вдруг её посещал представитель мужского пола — жди беды, Саске давил её своей ревностью, мешая сосредоточиться на работе. Вот же придурок! Поэтому она ещё и много курила, а медсестра, помогающая ей, как-то высказалась о её пагубной привычке, на что Харуно, удивительно для себя, очень грубо выразилась, напоминая ей о том, что это совершенно не её дело, а если ей так не нравится запах, то она может просто не дышать или выйти вон, за дверь, чтобы лишний раз не раздражаться самой и не терпеть дискомфорт. Просунув голову в дверной проём, Изуна убедился, что у Сакуры на приеме никого нет, значит он может войти и при этом не помешает её работе. Только вот постучаться он совершенно забыл. — К тебе можно? Она перебирала использованные инструменты негнущимися пальцами, чужой голос, раздавшийся неожиданно, заставил её вздрогнуть, оттого металлические приборы выпали из рук, глухо ударяясь о стол. Ну зачем же так пугать? Да и на разговор Сакура сейчас не настроена совершенно. Особенно с ним. Особенно после того, что случилось сегодняшним утром. — Извини, я уже ухожу, если только недолго. — Я хотел спросить тебя… Что это было утром? Он не спешил подходить слишком близко, чтобы не смущать её. Кроме того, ему самому стоило собраться с мыслями и привести их в порядок. Сделать это было трудно потому, что ему очень хотелось прижать её к себе и продолжить с того места, где они остановились. — О чём ты? — Ну, мы… Ты правда забыла? Взгляд голубых глаз был чуть осуждающим, и она это видела. — Оу, я… Знаешь, я замоталась, извини. — Сакура, я знаю, что у меня не самая лучшая репутация, многие думают, что я та ещё козлина. Но ты мне правда нравишься, и с утра я зашёл к тебе, чтобы узнать твои планы на вечер. — Изуна-кун, мне очень жаль, но я не смогу ответить тебе взаимностью. — Что? Почему? Ты уже любишь кого-то? — Да, и… Он ждёт меня… В Конохе. Ложь. — Прости, мне правда жаль. Враньё. — Может всё-таки дашь мне шанс? Приблизившись, он осторожно коснулся её подбородка кончиками пальцев. Её лицо было горячим, даже слишком, и до того румяным, что розоватую кожу, которая, наконец, приобрела более здоровый, живой вид, хотелось поцеловать, прикоснуться к ней. Изуна пытливо взглянул ей в глаза, пытаясь найти в них ответ, но вместо этого заметил смятение и тоску. Она ломалась, мялась, пытаясь подобрать нужные слова. Не удержавшись, он притянул её к себе за талию, настойчиво сжимая места, которые ещё с утра ласкал без зазрения совести. Но Сакура ведь сама ему это позволяла? К чёрту выдержку! Воспользовавшись её смятением, он притянул её лицо за подбородок и поцеловал. Её дыхание опаляло кожу, кровь буквально закипала. Но хотелось куда больше, чем обычный поцелуй. Его совсем не смущало то, что она ему не отвечала, он просто продолжал действовать так, как хотел. Он углубил поцелуй, проникая в её рот языком, лишь сейчас Изуна начал ощущать её сопротивление. Она прятала свой язычок, пытаясь увернуться, даже пару раз укусила его за губу. — Изуна, ты не понимаешь. Я не могу, — вырвавшись, сказала она с придыханием. Все её попытки отстраниться не увенчались успехом. Оттолкнуть его хотелось не жёстко, чтобы не задеть чувства и не нагрубить, но слишком собственнические порывы, проявленные по отношению к её телу, были неприемлемы. Поэтому она упёрлась ладонями в его плечи, слабо сжимая их. Это движение хоть немного позволяло сбавить какую-то слишком интимную обстановку между ними. — Почему?! Тогда зачем ты меня поцеловала? Мы зашли так далеко, а ты остановилась. Это очень странно, Сакура. Знаешь, мне кажется, если ты и состоишь с кем-то в отношениях, то очень в них не счастлива. Парень не часто позволял себе срываться на крик. Особенно, если это касалось женщин. Но эта розоволосая чертовка буквально провоцировала его своей недоступностью и переменчивостью. С утра он определённо видел взаимность с её стороны, она позволяла себя касаться, была страстной и податливой, мягкой и чувственной, а сейчас просто отвергает его. — Это было ошибкой. А сейчас дай мне пройти, рабочий день давно закончен. — Сакура, постой! — Не сейчас. После этого разговора остался неприятный осадок. Снова её касался нелюбимый человек, напомнил о том, что его следы есть на её ранимом теле. Было больно и гадко. Просто невыносимо. Дома её встретила Мито-сан, женщина буквально силком затащила её на кухню и заставила съесть хоть что-то. Сакура была бы и сама не против что-нибудь закинуть в желудок, но в неё просто не лезло, из-за этого ей приходилось пренебрегать пищевыми пилюлями, чтобы вдруг не свалиться от голодного обморока. Но вечно так продолжаться не могло, она это понимала как медик, её организму нужен не ограниченный набор питательных веществ, ей нужны самые разнообразные ферменты, которых просто не могло быть в пилюлях. Пусть она и изготавливала их сама, делая упор на те продукты распада, которые нужны женскому организму и просто организму в жёстких условиях жизни, где тело всегда должно быть в тепле, быть стойким к перепадам минусовых температур и отсутствию витаминов. Но, если подумать, для кого она берегла себя? Для кого цеплялась за свою жизнь, которая давно потеряла свои прежние краски? Может, всё ещё ждала, что Саске вернётся, и всё станет по-прежнему? — Кого я обманываю? Он не одумается. — Не смей решать за меня. Снова он появился из ниоткуда. Заставил кровь в жилах застыть, а сердце забиться сильнее. Эта странная реакция начинала надоедать ей самой, сколько ещё она будет так перед ним трястись и млеть, выглядеть забито и крайне глупо, немощно? Внутри всё сжалось от недовольства. — Столько, сколько я захочу. — Ты ужасен. Ты чёртов садист, эгоист и тиран! Ей пришлось это прошипеть, чтобы Мито-сан, сидящая в гостиной, не услышала её разговора с самой собой. — Да, поэтому ты и любишь меня, — Саске усмехнулся. — Нет. Нет! Ты просто внушаешь мне это, я вовсе не могу любить такого, как ты. Рука девушки потянулась к столовому ножу, сейчас ей до жути хотелось метнуть его в голову Учихи. Чтобы этот гад больше не приходил к ней каждую ночь и не изводил своим ядовитым языком. — Ты посмеялся надо мной. Зачем сказал представить тебя на месте другого? Это слишком жестоко, Саске. Сакура сжимала лезвие в руках, решая, стоит ли это делать, ведь он может разозлиться, а ей потом станет только хуже. — Потому что ты идиотка, Сакура-чан. Предсказуемая и немощная идиотка, которая только и может, что проливать слёзы, на которые всем плевать. И в этом ты виновата сама. Задохнувшись от обиды, Сакура, не целясь, бросила нож в Учиху. Ей было плевать, куда именно она попадет, но сейчас ей очень хотелось его крови, хотелось задушить его собственными руками, чтобы его бездыханное тело смиренно лежало перед ней. К сожалению, Учиха не состоял из плоти и крови, он был лишь призраком её чувств, поэтому лезвие пролетело сквозь него и упало на пол со звоном. — Сакура, у тебя там всё хорошо? — раздался женский голос из гостиной. — Да, Мито-сан. — Лгунья, — на его лице растянулась поистине дьявольская улыбка, и он скрылся в дверном проёме. Больше Сакура Учиху нигде не видела. Она, на удивление, довольно быстро остыла, спокойно приняла ванну, не шарахалась от зеркал, курила без осуждающего взора за спиной. Это настораживало, неужели обиделся? Звучит как-то неправдоподобно. Хотя, это же Учиха, он странный и загадочный, а в его голове чёрт ногу сломит. Может, он всё-таки придёт ночью, чтобы появиться в её кошмаре? Так было каждую ночь, с чего бы он решил нарушить свой график? Сон к ней не приходил довольно долго. Луна светила ярко, поэтому почти полностью освещала комнату, свет рассеивался примерно тогда, когда едва пересекал порог ванной комнаты, дверь в которую была открыта. Прервав вереницу тяжёлых мыслей, Сакура неосознанно сосредоточилась на звуке капель, ударяющихся о раковину. Кран подтекал уже довольно долгое время, поэтому иногда было сложно заснуть под этот надоедливый, до жути навязчивый звук, беспрерывное повторение которого безумно давило на нервы. Это было больше похоже на фильмы ужасов, где подобные звуки используются для нагнетания атмосферы и усиления чувства тревоги и беспокойства. Именно так она бы описала своё состояние сейчас. Руки вдруг стали такими холодными, она задрожала всем телом, хотя, учитывая то, что она умудрилась заболеть, ничего удивительного в этом не было, однако пульс ускорился, отдавая набатом в ушах. Спазмы и конвульсивное подрагивание в мышцах распространялись по всему продрогшему телу. Ей пришлось обнять себя за плечи, чтобы хоть как-то усмирить дрожь. Тем временем капли, казалось, падали с удвоенной силой, а сам звук стал намного звонче, громче, будто раздавался прямо над ухом. Сакура заволновалась. Эти слуховые помутнения ей совсем не нравились, потому что от них откровенно болела голова, но сил, чтобы подняться с кровати и закрыть чёртову дверь, не было, создавалось ощущение, что она совершенно не владеет своим собственным телом, будто её приковали к кровати, ноги залили цементом, а лёгкие плотно перевязали жёсткой, грубой бечёвкой. — Тебе страшно? Сакура полностью сконцентрировалась на своих ощущениях и эмоциях, поэтому не сразу заметила, что в кресле, которое находилось в углу комнаты, прямо напротив кровати, появилась чья-то фигура. Хотя, кто ещё это мог быть? Чуть серая рубашка с откровенным вырезом в свете луны казалась абсолютно белоснежной, а кожа под ней ещё более бледной, чем обычно, зелёные глаза привыкли к темноте, поэтому рассмотреть его в ней было лёгкой задачей. Лицо же, напротив, было покрыто мраком, из-за этого становилось ещё более жутко, хотя каждое его появление можно было охарактеризовать таковым. — Отпусти меня. Саске не нужно было задавать лишних вопросов, он прекрасно понимал, о чём она говорит, ведь был воплощением её разума, её мыслями и отклонением в рассудке; её болью и радостью, ненавистью и любовью. Все её просьбы и мольбы были очевидны, ведь она всегда хотела одного и того же: «…отпусти меня…», «…не делай мне больно…», «…почему ты так со мной поступаешь?» Это можно продолжать до бесконечности. Слишком наивная, слишком глупая, слишком доверчивая Сакура-чан. Он хорошо видел, как она пытается двинуть конечностями, как пытается вздохнуть полной грудью, как смыкает и размыкает губы от обиды и безысходности, но… Чёрт! Это её отчаяние так завораживает, заставляет желать ещё больше, причинять всё новую и новую боль, страдания. Это убивает её израненную душу, впивается раскалёнными иголками прямо в сердце, наносит рваные раны тупым ножом. — Ты боишься? Звук капель не утихал ни на секунду, ещё больше нагнетая атмосферу. Сакура буквально видела сквозь тьму его красные жестокие глаза и искривлённую улыбку. Новая волна боли прокатилась по телу, выбивая весь воздух из лёгких. Чувство страха взяло полную власть над её ощущениями: все звуки стали оглушительно громкими, раздаваясь звоном и гулом в ушах. Ей казалось, что голова сейчас лопнет, а из ушных каналов точно пойдёт кровь. В добавок ко всему, её настиг новый приступ удушья. Он подошёл ближе к её кровати, чтобы видеть страдания, то, как она корчится от боли, обессилено мечется по постели, сбивая простынь, отчаянно хрипит и зовёт на помощь. Наивная. Кто может ей помочь? Кроме неё в этом доме только лекарша, которая сейчас крепко спит. Саске же не станет облегчать её муки, ведь откровенно наслаждается ими, как самым лучшим зрелищем на свете, смотрит ей прямо в глаза, из которых давным-давно текут слезы. Наруто? Не-е-ет. Этот идиот предпочел ей силу. Ушёл с Джирайей в дальний путь, чтобы впитывать знания и познавать сокровенные техники мудрецов. Бросил несчастную девочку на растерзание Учихе… Глупец. И дура. Его рука потянулась к её шее, поглаживая багровые пятна: — Я не простил тебя. Он собрал весь яд в голосе, всю сталь и ненависть, чтобы его слова впились в её сердце клешнями. — Я-я…ненавижу…теб-бя… Она прошептала это так чётко, как только могла, превозмогая хрипы, судороги и пересохшее горло. У неё не осталось слёз и сил выносить эту пытку дальше. Каждую ночь одно и тоже. На протяжении уже больше полугода он изводит её, ломает, мучит. Где предел её терпению? Её любви? Чем она так провинилась перед создателем, что он решил послать ей в палачи Учиху прямиком из адского чистилища? Но, нужно признать, выполняет он свою работу на славу. Не проходило ни дня, чтобы Сакура не стенала. — Очень на это надеюсь. С громким вздохом она подорвалась в кровати. Это был всего лишь сон. Футболка насквозь вымокла, неприятно прилипая к телу. В ванной по-прежнему продолжала капать вода, раздаваясь громом в голове, а Учиха всё так же сидел в кресле, чему-то ухмыляясь. Ему было забавно наблюдать за тем, как она ворочается во сне, видя кошмары, хватает ртом спасительный воздух, но всё бесполезно. Его глаза внимательно следили за её смятением на лице, как она пытается найти в себе силы, чтобы высказать ему что-то; будто сомневается в последствиях, которые определённо будут после того, как она разозлит или насмешит его. — Чего ты хочешь? — девушка посмотрела ему прямо в глаза и спросила сиплым голосом. С ответом Саске не спешил, специально тянул время, чтобы эта дрянь внутренне поедала саму себя, изводилась и нервничала. Повисшая пауза и тишина окутывали её, словно коварная змея, поймавшая бедного кролика, чтобы безжалостно вонзить смертоносные клыки в его мягкое тельце. Её дыхание было прерывистым, грудь судорожно вздымалась, а руки нетерпеливо теребили ткань футболки. Ожидание убивало всю надежду в Сакуре, заставляя сердце сжиматься и обливаться кровью. Когда это мучение закончится? Почему её мучитель не может просто вынести ей, наконец, свой злосчастный приговор? Зачем столько ждать, если в конце все равно будет боль, её слезы, всхлипы и страдания? Слишком жестоко. — Ты знаешь. Его слова отразились эхом в голове, они оглушили её, заставляя подчиниться. Что ещё ей оставалось? Всхлипнув, она бросила последний взгляд на него: умоляющий, полный надежды и смирения одновременно. Вдруг он над ней сжалится и отпустит, не станет причинять боль; вдруг он уже насытился её отчаянием, насладился пытками. Но даже она сама в это не верила, ему вряд ли это когда-нибудь надоест, а она перестанет в нём нуждаться. На негнущихся ногах она прошла к зеркалу у стены, предварительно захватив пачку сигарет и зажигалку. Она пробежалась взглядом по своей истерзанной шее и ключицам — это всё, что позволяла видеть футболка, поэтому, подхватив ткань снизу, она стянула её через голову, отбрасывая в сторону. Теперь ее глаза могли видеть больше — на оголенной груди тоже остались укусы. Подпалив один конец белого свертка, Сакура начала втягивать лёгкими дым, выпуская его дрожащими губами. Поднеся сигарету к багровому засосу, она принялась «выжигать» его, корчась от боли. Когда свёрток почти перестал тлеть, розоволосая вновь поднесла его к губам, чтобы снова появился сизый дым, и табак начал пылать ярко-оранжевым цветом. Так, след за следом она продолжала прижигать и без того воспалившуюся кожу, слёзы текли по щекам, а глаза щипало, губы кривились от боли. Одной сигаретой ограничиться не удалось, вслед за ней сгорела и вторая. Мыслить ясно уже не удавалось, из-за всхлипов ей было сложно дышать, а тогда, когда нужно было сделать полноценный вздох, Сакура раскуривала сигарету, чтобы та не потухла. — Изверг, — сухие губы слегка приоткрылись, чтобы только сказать это. Его красные глаза наблюдали за каждым её действием, он наслаждался зрелищем, облизывал пересохшие губы, переставал дышать каждый раз, когда она прижигала миллиметр за миллиметром нежной кожи. Это опьяняло его, навсегда врезалось в память, кружило голову, доставляло неимоверное удовольствие. Сейчас она казалась ему такой притягательной, такой покорной и смиренной, слишком идеальной. Совсем не жалкой или сломленной. К её слезам он не чувствовал неприязни или отторжения, так же как и к всхлипам, вздохам и вскрикам. Ему нравились эти серые разводы вокруг ожогов, пепел оставался на её плечах и груди, будто накрывал её своим теплом, пытался облегчить боль и страдания, но ей это не поможет. Это даже не в его силах. Помочь ей не в силах даже Учиха, ведь эта дрянь сама загнала себя в тиски своих желаний. На самом деле всё было только в её власти. Если бы Сакура смогла отпустить себя и свои мысли, всё было бы совсем по-другому. Однако ей было бы очень одиноко, холодно… Она бы сгорела в своём же огне, в пожаре чувств и сожалений. То, что происходит сейчас, было больше похоже на спасение, на то, что боль возвращает к жизни, ограничивает свободу, но заставляет хвататься за свою судьбу. Без этих ощущений, возможно, она бы остыла, навсегда закрылась чувствам. Прикосновения к груди были невыносимыми, Сакура закусывала губу до крови, лишь бы не закричать. Это было лишь малой частью того, что она могла вытерпеть, как шиноби. Но эта боль копилась изо дня в день, точила её волю, делая слабой и утомленной. Не вытерпев, Саске подорвался с кресла, стремительно приближаясь к ней. Он стиснул её плечи, совсем не заботясь о том, что причинит ей ещё большую боль, касаясь обожжённых участков кожи. Учиха тщательно осматривал проделанную ею работу, искал недостатки, хотя и отметил про себя, что Сакура совсем себя не пожалела, делая всё качественно, покорно снеся пытку. Он был доволен. Почти. Дотронувшись большим пальцем до искусанных губ, он чуть приподнял её голову вверх, ведь она сильно ссутулилась под его исследующим взглядом. Она чуть прикусила его, с вызовом глядя в зеркало. Саске усмехнулся. — Ты пропустила. Он навис над ней, словно грозовая туча, отчего по спине пробежался галоп мурашек. Все чувства разом обострились, а дыхание заметно участилось, к щекам прилила кровь, был неизменным тот факт, что он оказывал на неё неимоверное влияние, подчиняя своей воле. Сначала Саске невесомо коснулся места чуть выше правой лопатки, погладил нежную кожу и слабо подул, от чего она вздрогнула, потом перевёл взгляд в зеркало и внимательно посмотрел в отражение её испуганных глаз. Он потянулся к сигарете, выхватывая её, этот ожог был больнее всех до этого — он очень медленно тушил окурок, проворачивая на месте, тем самым принося ещё больше мучений. В воздухе поднялся запах жжёной плоти.