***
Я заёрзала на платформе, отгоняя от себя оцепенение. Кибертронцы были странными существами и их корпуса были кладезью того, что никогда не было доступно человеку. Как, например, возможность просидеть несколько дней кряду без малейшего движения. Нет, я не спала и даже не была принудительно вогнана в стазис. Просто в один момент я села и стала думать, а когда очнулась, то внутренний хронометр показал, что прошло три дня, пятнадцать часов, семь минут, тридцать шесть секунд… В это время меня не беспокоили. Ко мне не подходил Прайм: он попросту удалился из своего же отсека и с последнего нашего разговора в медотсеке перед моими окулярами не появлялся. Интересно, почему? Я была уверена в том, что он придёт ко мне, чтобы причинить вред, сломать. Да, слиться Искрами мы сейчас не можем, но многое другое — вполне. Может, это Оптимус влияет на него как-то, как тогда, в пещере? Хотелось в это верить. Ко мне не наведывался Рэтчет: он, кажется, совсем забыл, что я, де-факто, человек, который второй раз кардинально поменял свою сущность и уж точно нуждалась в квалифицированном медицинском наблюдении. Наверняка мех питал надежду, что я погибну. Всем остальным было будто бы… всё равно. Арси, Балкхэд и Бамблби не пытались со мной связаться. С одной стороны, это было логично. С чего бы им хотеть разговаривать со мной? Раньше я сама не особо ими интересовалась и теперь получала то, что посеяла. Хотя, ещё в самом начале, кажется, у меня был достойный план по налаживанию отношений. Когда всё полетело к чёрту? Дня два назад, кажется, я слышала где-то за толщей стен бункера яростный ор агента Фоулера и обеспокоенную речь Джун. Интересно, как тёмный Прайм поступит с ребятами? Убить он их не может — это будет слишком не в характере Оптимуса. Спихнёт на Фоулера? Просто запретит появляться на пороге базы? В любом случае, я сильно сомневаюсь, что Прайм станет терпеть людей рядом с собой. С Уильямом было всё понятно. Теперь я, хочу того или нет, была кибертронцем, пусть и не самым здоровым. Ну, если, конечно, отсутствие Искры у трансформера — это просто «не здоровый». Фоулер был недоволен — это точно. Теперь меня нельзя было запугать правительством или задобрить привилегиями. Зачем, если царь, император и Бог — это не дядя Сэм, а Прайм? Говоря о Сэме. Я усмехнулась, облокотив локтевой шарнир на бедренные сочленения и положив голову на кулак. Сомнений не было: тот «некто» — это Сэм, мать его, Бишоп. Живой. В теле кибертронца. Механоиды наверняка сделали и для своего главаря корпус, ну, а когда запахло жареным, то спасли его таким методом. Интересно, Сэм живёт внутри кибертронского корпуса, или он точно такой же, как и я? Парень вполне мог захотеть использовать первоначальный план своего отца из сериала… Если, конечно, знал что-то о нём. Или же Сэму помог выжить Прайм. Или они оба. В благодарность… Хотя, кого я обманываю? Очевидно, что Прайм пощадил Сэма только для того, чтобы тот следил за моим состоянием и, если что, как создатель корпуса, чинил меня. Во всём этом было хорошо лишь одно: не ровен час, как Прайм получит всё от Сэма и тот отправится на тот свет, как и дОлжно. Я до сих пор не испытывала жалости к сыну бывшего главаря Механоидов. Да и наш уговор… Конечно, можно было сказать, что смерть Сэма аннулировала всё, но кого я пытаюсь обмануть? Вокруг меня целый клубок змей, с которыми я пожимала руку. И это была огромная проблема. Оставалась Элита. Я давно не чувствовала её ЭМ-поля. Жива ли она? Оптимус… Прайм должен был выдать какие-то распоряжения на её счёт. Её могли казнить. Это логично, но, а если она жива? Чёрт, она же ещё договаривалась о чём-то с десептиконами… А десептиконы начали действовать тем временем. Всё это взаимосвязано? Мегатрон не глуп и его разум никакие любовные утехи не занимают. Он продолжает воевать, как и воевал миллионы лет до этого. Интересно, на Немезиде смеются над Оптимусом и его Дефектом? Наверняка, да. Но в этом случае десептиконам лучше молчать: эта версия Прайма не станет терпеть насмешек. Ход войны наверняка изменится, сделается более жестоким. Хорошо, если эта жестокость будет направлена только против врагов, а не в произвольном порядке против всех, до кого есть силы дотянуться. Я встала, направилась к автоматическим дверям, ведущим из отсека. Должна ли я выйти? Там меня не ждёт ничего хорошего — это я осознавала отчётливо. Но и сидеть здесь дальше… Я окинула беглым взглядом отсек Оптимуса. Нет, наш общий отсек. В этом месте ничего не менялось, и в какой-то момент мне показалось, что я тоже однажды стану неотъемлемой частью этого места. Бред, конечно. Однажды база будет уничтожена, а после и планета… Нет, я не должна об этом думать, как о чём-то самим-собой разумеющимся! Я не должна свыкаться с этим положением. Подойдя к дверям, я остановилась, ожидая от них реакции, но створки не разъехались передо мной. Я оказалась заперта. Наверное, в этот момент мой фейсплейт приобрёл выражение высочайшего понимания иронии той ситуации, в которой я оказалась. А я-то думала, что смогу хотя бы выйти. Ан, нет. Значит, Прайм решил поступить так, как было поступать проще, когда я была человеком: тупо запереть? Но это правильно, безусловно. Когда я куда-то выхожу, то заключаю дурацкие сделки и влезаю в неприятности. В конце концов, я убегаю от Прайма. Всегда убегала. Я вернулась на платформу, развалившись на ней. Хорошо. Чудно. Славно. Нет, ничего не хорошо! — Эй! — громко позвала я. Если в отсеке есть камеры, то тот, кто наблюдает за мной, уже должен идти сюда. — Девочка, не ты ли так долго мне мозги компостировала тем, что сюжет не двигается? Открой-ка замок, и я покажу тебе, что такое развитие истории. Тишина. Молчание стало ответом не менее громким, чем гробовая тишина снаружи отсека. Что, меня даже странная сущность решила кинуть? Нет, это сильно навряд ли. Такие как оно… она свои игрушки не кидают. Но и видно этих существ давно не было. Во снах ко мне никто не являлся, тёмным силуэтом не прикидывался, время не изменял… Что-то изменилось. А я даже не могла понять, что именно. Я вновь впала в этот странный режим ожидания. Текли часы, потом дни, а в какой-то момент и недели. Я не двигалась, лёжа на платформе, и всё думала, думала, думала, лишь иногда уходя в состояние оффлайна. Оказалось, Прайм вкачал в меня столько энергии, что этот корпус в состоянии бездействия тратил её так медленно, что я могла бы пролежать в таком положении ещё несколько месяцев, если не год. Так вот как трансформеры проживают свои жизни? Миллионы лет актива — и возможность тысячелетиями оставаться в состоянии, если не овоща, то чего-то близкого к этому. Причём, абсолютно добровольно. В один день, такой же серый, как и другие, в отсек вернулся Прайм. Именно тёмный Прайм, а не Оптимус. Как иронично, наш последний разговор с Оптимусом закончился на том, что он попытался меня прикончить. Это будто бы волнует меня. Отчасти. Всё же, неприятно иметь незакрытые гештальты. Я приподнялась, заинтересованно всматриваясь в новоприбывшего. Внутри меня юркой змейкой закопошился страх. Корпус бывшего хозяина менялся, подстраиваясь под нового владельца. Не знаю уж, что там произошло за эти недели во вне этого отсека, но Прайм выглядел… Иначе он выглядел. Корпус Оптимусу Прайма стал более крупным. Это точно была не та форма, которую он принимал в конце второго сезона, нет! Корпус оставался де-юре тем же, но де-факто был обвешан новым слоем брони — очевидным апгрейдом. Краска тоже изменилась. Всё те же красно-синие цвета, но на порядок темнее, будто тёмный Прайм не хотел скатываться в привычный фиолетовый, но показывал, что именно он истинный хозяин корпуса. А вот окуляры, к моему личному удивлению, не изменились. Конечно, было бы странно, поменяй мех цвет оптики на привычный для себя красный, ведь его бы в этом мире никто бы не понял. Но послушать комментарии Мегатрона из этой Вселенной на этот счёт было бы занятно. — Когда Оптимус вернётся, скажем так, к сознанию, то отчитываться за его корпус буду я. Так что ты не увлекайся, — я вернулась в горизонтальное положение, закинув манипуляторы за голову. И всё ещё отвратное чувство напряжения сводило где-то в грудине, как если бы там было сердце, способное волноваться. Неприятно было видеть Оптимуса, корпусом превращающегося в ублюдка. Хотя, от перемены мест слагаемых сумма не менялась. Как бы не выглядел Оптимус, как бы себя не вёл — наши отношения имели одинаковый градус безумства. — Не вернётся, — голос Прайма звучал тихо, но вкрадчиво, — а если даже так, то, моя Искра, знай: он уверен в том, что ты мертва. — Не мертва, — поправила я меха. Мысль о собственной смерти вновь пугала. Умерев однажды, попытавшись умереть во второй раз и несколько десятков до этого, я понимала, что, в действительности, умирать не хочу. Просто хочу перестать жить так. — Даже если Оптимус в конец сошёл с ума, то Дефект, как бы это ни звучало, вытащит его из состояния бреда. Как только он увидит меня… — Чушь, — Прайм подошёл к платформе, грозной скалой нависая надо мной, а после поднял меня на манипуляторы и сел, поменявшись со мной местами. Я устроилась поудобнее, но корпус сводило чем-то, похожим на судорогу. Инстинктивно попыталась отсесть чуть дальше, но Прайм не дал сделать даже такое простое действие. Сам будто бы и не заметил, что мне неприятно. Проигнорировал. — Для тебя больше нет другого выхода, Ева. Где-то очень глубоко в Душе, я всё ещё не верила в это. Иногда мне казалось, что выход был, но не тогда, когда Прайм прижимал меня к себе, желая то ли сломать, то ли стать единым целым буквально. Я ничего не ответила, отключила окуляры. На момент перенеслась очень далеко отсюда: куда дальше, чем мог перенести любой портал. Наверное, Прайм почувствовал что-то через моё ЭМ-поле, потому что в следующий момент он приподнял мою голову, вынуждая смотреть ему в оптику. — Не отворачивайся, когда с тобой говорю я, — прозвучало сухо, но в этом слышалась угроза. Я силком заставила себя включить окуляры и лишь для того, чтобы в ужасе внутри себя заверещать. Прайм смотрел на меня и, наверное, о чём-то, как всегда, думал. Не могло что-то другое занимать его мысли, когда на его коленях сидела я. — Назови моё имя. Я удивилась. Это была не та просьба, которую я ожидала услышать. Но это было ничуть не лучше того, что могло бы прозвучать. Безумие тем и плохо, что непредсказуемо, а когда с катушек слетал кто-то умный, то становилось в сто крат хуже. — Прайм, — не задумываясь, выпалила я, и тут же пожалела: Прайм, всё это время задумчиво поглаживающий сегменты моей малочисленной брони, изредка заходя чуть глубже к протоформе, вдруг пустил ток. Я вскрикнула от боли не столько сильной, сколько неожиданной, попыталась выбраться, но не смогла. — Ты ведь знаешь, что это не моё имя, — мех мне улыбнулся — именно улыбнулся, а не ухмыльнулся, как делал это обычно, но, видит Бог, лучше мне от этого не стало. — Ну же, моя Искра. Я жду. — «Моя Искра» — это не моё имя тоже! — рявкнула я, по обыкновению заменяя глубокий страх быстротечной вспышкой гнева. — Ты знаешь, как тебя зовут и знаешь, что я знаю, как тебя зовут. Так какого?.. Прайм резко поднялся, а после почти что бросил меня на платформу: я дёрнулась, как только почувствовала под собой твёрдую поверхность, но была быстро прижата. — Потому что ты никогда не называла меня по имени, Ева. Обезличивала, оставляя лишь титул. «Прайм» — это и Зета, и Сентинел, и Мегатронус и многие другие. Я — не только Прайм, — Прайм почти что судорожно водил ладонью по моему фейсплейту. Казалось, он пытался то ли погладить меня, то ли насытиться тем, что было ему недоступно раньше. — Я знаю, что ты разделяешь меня и его. Но, моя Искра, ошибкой будет думать, что есть он и я. Я убеждён, что ты даже в своих мыслях зовёшь меня так. //Предупреждение: высокий параметр страха. //Анализ… Предупреждение: повреждение правого манипулятора! Я отвела взгляд от Прайма. Кажется, мех совсем не рассчитывал своей силы: он настолько сильно сжимал мой манипулятор в своём, что сломал его. На внешнем слое брони пошли трещины, виднелись проводки и пару капель энергона. Медленно приходила боль, а вместе с ней неожиданное спокойствие. — Если ты хочешь, Оптимус, я буду называть тебя так, — я пошевелила манипулятором, привлекая внимание Прайма к тому, что он неосознанно делал. Мех даже не посмотрел в ту сторону: секунда, и многотонный вес Прайма пропадает с меня. Оказавшись в более-менее свободном положении, я тут же села, прижимая к себе повреждённый манипулятор. В конце концов, не важно, как я называю Прайма, пока он ведёт себя так, как ведёт. Или же я слишком боюсь признать, что нет никаких Прайма и Оптимуса, а есть лишь один? — Поднимайся, — меня резко дёрнули, заставив подняться на сервоприводы. — Мы идём в медбей, — Прайм так и не отпустил меня: придерживал за плечевой сегмент, и я чувствовала себя преступником, которого сопровождал конвой. Я не знала, чего ожидать, когда мы вышли из отсека. Казалось, кругом ничего не поменялось: всё та же база, тот же интерьер, но слишком тихо было кругом. — Где все? — путь до медицинского отсека был быстр. Но там никого не оказалось. Прайм оставил меня, подошёл к столу с инструментами, которыми пользовался Рэтчет. — На задании, — коротко ответил Прайм, продолжая внимательно осматривать предложенный набор лечащих средств. Внутри меня что-то протяжно завыло: мне не хотелось, чтобы Прайм меня лечил. Любой из них. Этот — особенно. Но выбирать не приходилось. — Задании… — тихо повторила я. — Что-то… ищут? — я шагала по минному полю. Когда ты много знаешь, но точно не в курсе, что можно сказать, а что — нет, то становится говорить хоть что-то очень опасно. — На Земле много артефактов, — Прайм выбрал один из медицинских инструментов, направился ко мне. Я вжалась в стену. — И если артефакты этого мира хотя бы отдалённо напоминают реликвии моего, как и их расположение, то киберформирование этой планеты произойдёт очень скоро. Прайм потянулся к моему сломанному манипулятору, но я перехватила его манипулятор здоровой конечностью. — Спаси Землю! — я ухватилась за его манипулятор, сама испугавшись своей напористости. — Зачем? — Прайм наклонился ко мне. — Для того, чтобы ты лелеяла в себе надежду сменить тело обратно на человеческое и уйти? Чтобы верить в это до последнего? — он взял меня за подбородок, грубо приподняв мою голову. — Ева, ты начинаешь повторяться. Я внутренне похолодела, но попыталась сохранить лицо. Прайм читал меня, как открытую книгу. По всей видимости, я была предсказуема. Но крыть мне было нечем: я больше не могла придумать достойного плана отступления. — Ты прав, — тихо начала я. — И что с того? — цедила я, наклоняясь к нему ближе. Он убрал манипулятор от моего фейсплейта. — Откажешь мне в моей просьбе? Одну Землю ты уже уничтожил, хотя, я уверена, что та другая Ева просила тебя о сохранении планеты и её жителей. Ставить Прайму в упрёк то, что он нарушил возможное обещание другой Еве — это казалось мне правильной тактикой. Возможно, этот Прайм действительно плевать хотел на то, какой Евой он владеет: пусть так. Пусть он не был болен Дефектом: всё равно. Главное, что ему не должно было быть наплевать на меня и мои просьбы. Если они, конечно, не затрагивали тему того, чтобы он, его война и безумие, оставили меня в покое. — Глупый маленький человек, — Прайм рассмеялся, и вновь я чуть не отключилась от эмоций, передаваемых Праймом через его ЭМ-поле. — Я подарю тебе эту планету, полную энергона и без убогих паразитов. Построю здесь очередную колонию — и ты будешь её возглавлять. Хотя, я могу ведь передумать, верно? Последние его слова — это озвученная угроза и не озвученная надежда. Я кивнула, принимая сказанное. Что же, всё продолжало катиться в Ад. Если с Оптимусом я ещё могла договориться, сыграть на его мягкости, да даже банально умолять, то с тёмным Праймом у меня не было шансов. Ему, в действительности, было наплевать не только на людей, но и на всех остальных. Прайм не видел ни в ком ценности, и, соответственно, ничью жизнь не ценил. Кроме своей и, возможно, моей, в самом извращённом понимании этого слова. — А теперь, — тон лорда автоботов стал жёстче, холоднее, — я введу тебя в стазис. — Эта травма требует того, чтобы я была без сознания? — с сомнением уточнила я и тут же поняла, что, нет, не требует. Это очередная прихоть Прайма. Может, и повреждения мне были нанесены специально. Но что я могу сделать? Высказать подозрения? Броситься бежать вон или драться? Нет, всё не то. Мне ничего не остаётся кроме того, чтобы смириться и молиться на то, что Прайм просто хочет позаботиться обо мне, чтобы я не чувствовала даже малейшего дискомфорта от починки, а не очередной эксперимент надо мной. //Предупреждение: принудительный ввод в стазис. Я ничего не успела почувствовать. Мир исчез в бескрайней темноте.***
Мир снов, находящийся вне реальности, был странен. Уходили ввысь столбы чёрного дыма, который, впрочем, им и не являлся. Кренились в разные стороны отсветы от неясных поверхностей и пропадали в подступающем рассвете. Фантасмагоричная картина не вызывала восторга, а лишь навевала уныние. Я опустила глаза вниз, осмотрела себя. Тело было обычным, человеческим. Моим. Стало свободнее, будто вернулось что-то родное. Я опустилась на что-то, что являлось полом (если в этом сне был пол) и посмотрела наверх. Задумалась. Мне казалось, что вот-вот должен кто-то прийти ко мне. Может, кот, может, Девочка, возможно, Прайм. Но тянулись минуты (тянулись привычно, как тянутся у людей), и я понимала, что нахожусь в странном мире совершенно одна. Грань между чем-то реальным, что имело отражение в жизни, и обычным сном, пусть и осознанным, была стёрта для меня. Всё вокруг казалось и было чужим планом, а я его маленькой частью. Конечно, стоило побороться. Мысль о том, что однажды Прайм раздобудет оборудование для психо-кортикального соединения и вновь вломится в мои мозги, сокрушала меня. Скрывать было много чего, намного больше, чем я могла позволить себе рассказать. И это при том условии, что тёмный Прайм знал о моих чудесных путешествиях. Совершать старых ошибок не хотелось, но они тянулись за мной тяжёлыми кандалами. И всё же, спокойное это место. Здесь, в отрыве от реальности, было намного легче, будто временный сон мог спасти меня от проблем грядущего. Не мог, конечно. Но это была необходимая передышка. Мир вокруг вспыхнул, а после на меня обрушились всевозможные сообщения от корпуса. //Оповещение: замена внешней брони правого манипулятора. //Предупреждение: ресинхронизация реального времени и времени восприятия! //Оповещение: энергия составляет 100%. Показатели в норме. — Да что ты делать будешь… Я откинулась назад, прогнулась. Внутри, там, где когда-то был позвоночник, что-то скрежетнуло: пришлось резко выровняться, чтобы не сломать и без того поломанную себя. В разъёмах опять саднило. Мне до сих пор мерещился он: в отсветах бункерных зелёных ламп, в каждой более-менее отражающей поверхности. Всегда он — там, тут. Везде. Но медотсек был пуст. Наверное, имело место быть какая-то ошибка: сущий пустяк, допущенный М.Е.Х. Они, может, и были умны, но не настолько, чтобы точно анализировать и понимать всевозможные процессы инопланетян. Но неужели Оптимус не мог дать им более правильные чертежи? И что, если все ошибки были допущены специально? Хотя, конечно, были. Никак иначе быть не может! Кто-то, плевать, кто именно, опять подкинул мне свинью. С другой стороны, важно было знать, с какой целью были допущены недочёты. В какой-то момент мне стало казаться, что реальность вокруг меня действительно сама по себе складывается так, чтобы я попала в объятья к Прайму. Но знать это наверняка нельзя было. Ровно до того момента, пока я не узнаю правду из «Светлой» Тьмы, не узнаю свой уровень… Нужны были пути отхода. Срочно. А потом прогремел взрыв.***
— Капитан… Уинстон, я полагаю? — агент Эскивель не поднялся со своего места, внимательно рассматривая вошедшего к нему в кабинет человека. Человека блёклого, надо сказать. С расплывчатыми чертами лица, без чётких примет. Такие хорошо сходились за маньяка: пройдёт, и никто и не заметит. Поймают — не поверят, что убийца. — Чем обязан вам тут, на военной базе? Полицейские, пусть и главы департамента, были редкими гостями в секретных правительственных местах. Доступ имелся лишь у очень ограниченного круга лиц, а кто-то посторонний мог сюда пробиться, лишь пройдя девять кругов бюрократического Ада. Глава джасперской полиции был человеком настырным и дотошным, оттого не растерялся от очевидной шпильки в свой адрес. — Не стоит любезничать, агент, — капитан без приглашения сел в кресло, расположенное аккурат напротив кресла агента Эскивеля. — Это ведь вы просили докладывать вам всё, что связано с Евой Дарби. Я лишь исполняю прямой приказ. — Боюсь, это уже не важно, — агент картинно взмахнул руками, как если бы ему вдруг стало душно. — Девушка скоропостижно скончалась не так давно. Агент Фоулер рапортовал об этом. Капитан Уинстон хмыкнул: Уильям Фоулер был ему хорошо знаком. Солдаты именно его подразделения чаще всего сторожили дом семьи Дарби. Впечатления на Уинстона Фоулер произвёл хорошее, не то что Эскивель. Но служба была службой, а начальство своё не выбирают, поэтому, тяжело вздохнув, капитан Уинстон начал свой рассказ. — Что же, в таком случае вам будет интересно вот что. Несколько месяцев назад в доме главного доктора джасперской больницы прогремел взрыв. Мужчина погиб в этой же больнице. Сперва наши спецы не смогли найти причину этому. Предварительно — это был взрыв бытового газа, но тут есть одно «но»: старик не пользовался газом. Да и разрушения были слишком сильными: дом почти полностью был разрушен. Даже удивительно, как его на куски не разорвало-то… — капитан вздрогнул, поняв, что отошёл от темы. — Так вот, да. Следующей теорией стала теория подрыва. Ни в доме, ни на ближайшей прилегающей территории не было найдено взрывчатых веществ. Мы решили перепроверить, а заодно эксгумировать труп. Похоронили этого доктора быстро, по настояниям коллег, а выкопать — это дело долгое. Родственников у него не нашлось, пришлось ждать одобрения от Штата. В общем-то, мы-то могилу откопали и кости достали, но появилась одна проблема — кости не мужские. Агент Эскивель откинулся на спинку кресла, прищурил глаза. — Что же вы хотите сказать, капитан? Сперва ваши олухи не могут точно определить причину взрыва, потом позволяют зарыть нужный для расследования труп, а дальше и вовсе оказывается, что в могиле лежит кто-то другой? — агент, при перечислении, загибал пальцы и был очень недоволен. — Тут и начинаются проблемы, — капитан будто бы и не заметил грубости агента. Сцепил руки в замок, чуть сдвинулся вправо. По лбу мужчины потёк пот. — Это может прозвучать безумно, но… Мы, конечно, сразу подняли эти кости, стали проводить ДНК-экспертизу, параллельно ища тело доктора… Нас ждало два открытия: тело главы джасперской больницы найдено не было. Хоронили его в закрытом гробу, но патологоанатомы уверяли, что точно в нужный гроб клали изувеченного мужчину. И, второе: ДНК-тест нашёл своё совпадение в базе, — Уинстон достал из кармана смятый листок формата А4. — Эти кости принадлежат Еве Дарби. А мертва она ровно столько, сколько мёртв доктор. Характер травм у костей идентичен тому, что получил старик при взрыве. Одежда же на трупе больничная, но на размер-другой больше. Агент Эскивель взял листок, бегло пробежался по бесстрастным строчкам взглядом. Вздохнул. — Капитан, вы же понимаете, что сейчас уверяете меня в том, что девка, которую я видел собственными глазами после взрыва, была мертва уже тогда? Я что, должен поверить в ходячие трупы? — Эскивель разорвал лист, а после небрежно бросил его в мусорку. — Знаете, как было всё на самом деле, капитан? Вы и ваши сотрудники абсолютно некомпетентны. Вы умудрились перепутать труп, потерять другой труп, ошибиться в ДНК-тесте. Я представить не могу, как вам удаётся при такой работе держать Джаспер более-менее спокойным городом, — голос агента был холоден. — Хотя, «спокойный» Джаспер? О чём речь, если вы не смогли найти чёткие доказательства причастности красно-синего грузовика к гибели подростка Винсента. «Исчезли записи с камер», говорите? А кто их украл? Инопланетяне? Или неисправное оборудование средств слежения за городскими улицами, которое по регламенту должно проверяться каждый месяц, но, де-факто, его никто не осматривал годы? Уйдите прочь, капитан. Не позорьте свой полицейский значок. Уинстон помолчал некоторое время, а после поднялся. Отдал честь. — Приношу свои извинения, агент. Как только появится новая информация, я с вами свяжусь, — и вышел. Агент Эскивель ещё некоторое время посидел в тишине, внимательно смотря на закрытую дверь. Когда шаги за ней стихли, Эскивель поднялся, запер дверь на замок, на секунду привалившись к ней, а после вернулся к рабочему столу. Судорожно порылся в карманах, достав оттуда рацию. — Приём, — тише нужного начал агент, облокотившись о стол, — у меня есть информация для Сэма.