Cogito ergo sum

I look at the stars, Do you? (с) The Neighbourhood

Мне не спалось. Да, моя каюта отнюдь не являлась тесным и душным кубриком охотников, куда меня поселили изначально, но я ещё не привык окончательно к морской качке и то и дело просыпался. Здесь было жарко, и сон просто не шёл, обходя меня стороной. Я не находил у себя подверженности морской болезни, но из-за необычных условий засыпал тяжелее. Долго ворочался и на утро вставал скорее усталым, чем отдохнувшим. Когда бессонница окончательно вымотала меня, я решил подняться на бак, где любил проводить время. Ночью там было необычайно красиво: чёрная вода, чёрное небо и россыпь звёзд по небу и воде. Моя тонкая натура с восторгом впитывала образы ночного моря, я думал, что когда-нибудь, возможно, они найдут отражение в литературных трудах — я воображал, насколько живописные картины выйдут из-под моей руки, каких я не смог бы нарисовать, не пережив их. Я рассматривал чужие созвездия, и мне не хватало знаний, чтобы вспомнить их наименования. Меня всё ещё не покидала мысль, что рано или поздно я сойду на берег и вернусь к прежней жизни, такой дорогой сердцу. Однако к своему удивлению я отметил, что вспоминал о жизни на суше всё реже. Это было странно, ведь сперва мне претил местный уклад. Единственное, что грело душу — мечты о возвращении, но теперь они так неожиданно для меня отошли на второй план. Я оказался не один в своей бессоннице. На полубаке, оперевшись о фальшборт, стоял Волк Ларсен, глядя вдаль. Я на расстоянии узнал его фигуру. Пусть вокруг и было весьма темно, но моя интуиция не подвела меня. Капитан не сдвинулся с места, хотя я был почти уверен, что он заслышал мои шаги — его слух, как я успел заметить, был очень тонок и чувствителен. Я остановился, оставшись пока на расстоянии и оценивая красоту картины, дополненной силуэтом Волка Ларсена. Сейчас я в полной мере осознал масштабы одиночества этого гордого зверя. На крохотной шхуне — песчинке в огромном океане — среди команды, ненавидящей его и смертельно боящейся, он был совсем один. Человек недюжинного ума, смекалки и начитанности, Волк Ларсен являлся белой вороной среди экипажа. Я понял, сколь сильно могут отличаться капитан и его команда, хотя всегда думал, что это неизменно одно целое. Я представил, что было бы, если бы я никогда не был окружён людьми умственного труда — наверное, не выдержал бы, не стал столько заниматься саморазвитием. А Волку Ларсену было важно саморазвитие, пусть у него даже не находилось ни одного достойного собеседника. Кроме меня, с недавнего времени. Неудивительно, что он тянулся к моему обществу и дорожил разговорами со мной, как неудивительно и то, что он прощал мне дерзость и вольности. Без излишней скромности могу сказать, что ему не приходилось опускаться до моего уровня, как он это делал с другими людьми на судне. Мы были с ним на равных. — Не спится? — я улыбнулся, подойдя к Волку Ларсену, и тоже опёрся локтями о фальшборт. Вокруг было темно, но я надеялся, что света хватит, чтобы увидеть мою улыбку. По крайней мере, Ларсен мог тонко почувствовать моё расположение по голосу. Мне отчего-то хотелось, чтобы он это почувствовал. — Бессонница, — по его тону я понял, что он тоже улыбается мне в ответ. Я чуть сдвинулся, чтобы видеть его лицо хоть немного освещённым светом звёзд: тень собралась в уголках его выразительного рта, искривлённого очередной причудливой усмешкой. Таких улыбок я больше нигде не видел, и было в них что-то притягивающее. — Та же ситуация. Быть может, сама судьба не хочет, чтобы мы провели эту дивную ночь в каютах? — я пошутил, но он, казалось, воспринял мою фразу, как очередную теорию в наших разговорах о вечном. — Вы верите в Провидение, Хэмп? — Частично. Мне кажется, что наши события предначертаны в той или иной мере, но мы сами влияем на исход этих событий. Предначертана моя встреча с вами, например. Но мы оба должны вынести из этой встречи что-то своё. Я снова подумал о том, как органично Ларсен смотрелся на фоне звёздного неба. Он словно терял свою дневную жёсткость — да, в нём оставалась властность и внушительность, но не злая. В такие моменты спокойствия он вообще не был похож на человека, способного хоть на какое-нибудь зло. А блики от звёзд в его светлых глазах делали его лицо даже мягче. Да, он не казался человеком жестоким или порочным, но это лишь оттого, что он не вписывался в привычные понятия о морали. — Вы считаете это хорошим предначертанием? — мне показалось, или в его тоне мелькнула осторожность? Будто за привычной ироничной ухмылкой и чрезмерной небрежностью, с которой он задал вопрос, Волк Ларсен пытался скрыть заинтересованность в ответе. Словно на миг зыбко дрогнула маска, скрывающая настоящего Волка Ларсена. — Я отношусь к этому неоднозначно. Это всё не так уж просто для человека, впервые попавшего в атмосферу моря. Но по большей части я оцениваю нашу встречу положительно. Это невероятный опыт для меня, — я отвечал максимально честно, стараясь при этом не задеть Волка Ларсена, иначе с него сталось бы развернуться и уйти, а мне хотелось продолжить нашу беседу. Однако лебезить перед ним, намеренно стремясь заработать его расположение, я не собирался. — Хоть для кого-то старый волк может стать новым опытом, — он хмыкнул, потом выпрямился, и я уже решил, что он покинет меня, но ошибся — Ларсен всего лишь раскурил сигару, и она выделилась на тёмном фоне оранжевым угольком. Я замолчал. Некоторое время мы стояли в тишине, нарушаемой лишь нашим дыханием и шумом волн за бортом — в море никогда не бывает абсолютной тишины. Мы находились очень близко друг от друга: какие-то жалкие сорок дюймов разделяли наши локти. Вдруг Волк Ларсен начал читать стихи по памяти. Голос его звучал сперва тихо, а потом принял ту глубокую вдумчивость, свойственную ему. — Мы весла брали, поднимали паруса, Когда же вечер шлет прохладу, И ночи вздох наполнит небеса, Пройденный путь бывал для нас отрадой, Веселые звенели голоса, Мы пели, будто на земле недвижной и зеленой, И, паруса отдав ветрам во власть, Надежно закрепив рули, Под блеском звезд мы спали всласть, Далеко от родной земли. Он читал вдумчиво, с выражением и трепетом перед стихией. Его голос звучал почти влюблённо: в это море, в этот корабль, в этот разговор. Я узнал в строках авторство Браунинга и восхитился тому, насколько многогранно могут звучать стихотворения, выраженные Волком Ларсеном. Он придавал им особые интонации, многообразие оттенков, каких я больше нигде не слышал и готов был стоять здесь бесконечно, лишь бы он не замолкал. Было удивительно, как доля его меланхоличности мешалась с восторженностью — он выглядел почти счастливым в данный момент. Что ни говори, а читал Волк Ларсен великолепно. К сожалению, с той ночи, когда я, так же мучаясь бессонницей, лежал на баке и смотрел на звёзды, а он читал мне про мореплавание — та ночь навсегда осталась в моей памяти, — он не читал мне. Возможно, иногда я даже переживал, что слишком грубо обошёлся тогда с Волком Ларсеном. Однако на деле я не жалел, будучи уверенным в том, что необходимо быть искренним. Он должен принимать меня настоящего, потому что, пускай и понимая своё зыбкое положение здесь, я не хотел быть шутом или цирковой обезьянкой для развлечений в его руках. Теперь же он снова читал мне, совсем как тогда. И голос его снова звучал восторженно и выразительно, а глаза буквально светились. Я поймал себя на том, что вслушиваюсь в голос Волка Ларсена и пытаюсь рассматривать его лицо в окружающей нас темноте. — Знаете, что? — сдавленным шёпотом спросил я, чуть коснувшись его локтя, чтобы привлечь к себе внимание, хотя внимание Ларсена и так было приковано ко мне, пусть он и не смотрел на меня. — Что же, друг мой? — он снова усмехнулся, но совершенно беззлобно, скорее из горькой привычки, вынуждающей постоянно защищаться. — Ваша жизнь сейчас ценна для меня, как никогда раньше. Если вы считаете, что ценность человеческой жизни назначает сам человек… Она очень ценна в моих глазах. Говоря это, я смотрел вдаль и чувствовал на своём лице испытующий взгляд Волка Ларсена. Я не пытался угодить ему и был абсолютно честен, и его недоверие совершенно беспочвенно. Возможно, я вообще казался ему человеком, не способным на высказывание чего-то хорошего, но суть в том, что я всегда старался говорить правду. А правда редко бывает хорошей. — Пойдёмте спать, Хэмп, — мягко заявил Волк Ларсен после недолгого молчания. Я ощутил, как он похлопал меня своей мощной ладонью по плечу, и улыбнулся.