Как я пойму, что изменился?

Голова гудела, а нос был заложен так сильно, что пазухи неприятно ныли. Так Шимазаки потерял еще одну тонкую ниточку, связывающую его с окружающим миром, что не могло не выбить его из равновесия. Болезнь подступала незаметно, и поначалу могло показаться, что это просто кашель, которого не будет через пару дней, но уже сейчас стало очевидно: если не начать лечиться, то оно как минимум не пройдет само по себе. Шимазаки лежал на застеленной кровати и подбрасывал теннисный мячик над собой, как бы желая каждую минуту быть уверенным в том, что другие чувства, ориентирующие его в пространстве, не покинули его. Тело немного бросало в жар, а виски будто сдавило прессом. Эспер упустил тот момент, в который уровень драматизма ситуации достиг своего максимума, и теперь он просто лежал и не желал ничего предпринимать. "Организм подвел меня, ” — эта прискорбная мысль крутилась у него в голове, лишая малейшей мотивации сдвинуться с места и попытаться начать запоздавшее лечение. Едва слышный скрип двери в комнату сразу же вырвал эспера из сетований на хрупкость и недолговечность своего организма. В последний раз ловко поймав подброшенный над собой мяч, Шимазаки лениво приподнялся на кровати, и его губы растянулись в довольной ухмылке. Сначала внутри волнующей теплотой отдалось осознание того, что он узнает эту ауру из тысячи, а звук проминающегося кресла прямо напротив постели взбудоражил внезапной близостью. Не было никаких сомнений — буквально в полуметре от больного сидел Минегиши, пристально смотря прямо на него. Они просидели так около минуты, прежде чем Тошики наконец отвел осуждающий взгляд и резко спросил: — Ну и чего ты балду гоняешь? Не так уж и плохо выглядишь для того, чтоб было о чем сильно беспокоиться. — О, так тебя прислал босс? — задал закономерный вопрос Шимазаки. Он прекрасно понимал, что коллега оказался здесь явно не из своих душевных побуждений. Тем не менее, он был рад присутствию своего недружелюбного товарища. Минегиши проигнорировал вопрос и молча протянул больному термос, его рука на некоторое время зависла в промежутке между кроватью и креслом, но немного погодя, он догадался аккуратно вложить стакан прямо в ладонь Шимазаки. В этот момент Рё задумался о том, насколько же плохо он на самом деле выглядел, раз его коллега так обходителен с ним. Только сейчас он заметил, как сильно вспотел, взмокшая футболка облегала его спину, а к горящим щекам еще сильнее приливала кровь. Однако на данный момент все мысли больного занимала явно не его внешность. С первого дня знакомства с высшим эшелоном Когтя Шимазаки чувствовал ледяное покалывание под ребрами каждый раз, когда он пересекался с молчаливым эспером, управляющим растениями. Проклятые мухоловки неоднократно жалили Рё во время его настойчивых попыток обратить на себя внимание этого равнодушного маньяка. Да, Шимазаки недолго заблуждался, считая Минегиши тихим и безобидным, с каждым днем совместной работы все больше убеждаясь, что в его ауре и правда было что-то холодное и отталкивающее. В какие-то моменты эспер ловил себя на мысли, что его коллега-цветочек на самом деле гораздо более жуткий монстр, чем он сам. Едва уловимый страх перед этим притягивал, вызывал где-то внутри потаенное желание докопаться до истинной сути Минегиши, вскрыть его душу как консервным ножом. Впервые в своей жизни Шимазаки чувствовал некое родство с кем-то, и это чувство разгоралось в его груди беспощадным пламенем противоречия, которое съедало его изнутри. Вся эта ситуация одновременно раздражала Рё и будоражила его рассудок. А равнодушие Минегиши в его сторону только подогревало азарт и желание любой ценой заполучить драгоценное внимание, заполучить целиком без компромиссов и хладнокровных отказов каждый кусочек паззла, чтобы наконец составить в голове полноценный образ неприступного коллеги. И вот Рё сидел напротив предмета своих терзаний, слышал его ровное дыхание, немного сбившееся после того, как тот случайно коснулся пальцами загрубевшей кожи на его руке. Мысль о том, что Минегиши здесь, чтобы позаботиться о нем, определенно подначивала его самолюбие и волновала внезапно нарисовавшейся перспективой получить желаемое здесь и сейчас. Тяжелую пелену раздумий разрезал сухой голос коллеги: «Это настой зверобоя, его точно придется пить. На столе оставлю нужные таблетки, если не будешь капризничать — мы быстро с этим разберемся». Шимазаки вопреки только что озвученной просьбе собирался возмутиться, но его сбили покалывающие ощущения в носу. Эспер шумно и прерывисто вздохнул, зажмурился пуще прежнего и рвано подтянул плечи вверх, а в следующий миг громко чихнул, заставляя коллегу вздрогнуть, и… исчез. Вернувшись через пару минут, он неудачно приземлился на журнальный столик рядом с постелью и с грохотом уронил с него принесенную ранее аптечку и, кажется, кружку. Минегиши сразу же к нему подскочил и начал небрежно стряхивать тающие на растрепанных волосах снежинки. Шимазаки неловко опустился на кровать и, немного поерзав, уселся, пождав ноги под себя. Ему оставалось только гадать, что может быть хуже, чем спонтанная телепортация и ее отказывающая точность на фоне болезни. В какой-то момент аккуратная кисть Минегиши задержалась на плече, на котором к тому времени снег уже успел растаять и теперь образовывал холодное мокрое пятно, и эспер спросил: «А термос где?» Шимазаки, немного вздрогнув от заставшего его врасплох вопроса, лишь виновато пожал плечами. — Действительно, неужели я и правда надеялся, что будет легко, — с ноткой раздражения этот голос становился все более привычным. Минегиши и дальше бы продолжил с укором рассуждать о безответственности Рё, но, видимо заметив усталость и бессилие на запыхавшемся лице коллеги, он встал и направился к выходу, напоследок уже смягчившимся голосом бросив — Я принесу еще, никуда … никуда не уходи. Развалившись поперек кровати в одних домашних штанах, Шимазаки наконец притих и лишь иногда тихонько покашливал. К вечеру ему становилось все труднее говорить из-за так не вовремя заболевшего горла, в голове шумным вихрем кружились все невысказанные мысли и лишь саднящая боль удерживала его от того, чтобы взорваться и наконец выплеснуть свои шуточки, вопросы и претензии на Минегиши. Рё непроизвольно поморщился от общего ощущения болезненности где-то в пазухах и висках, а потом резко потянулся, еще больше при этом сползая с кровати так, что теперь его свесившиеся руки касались пола. Он лежал в этой нелепой позе и сосредоточенно слушал, слушал регулярное шелестение книжных страниц и редкие вздохи Минегиши, слушал угрожающее завывание колючего зимнего ветра за окном и, наконец, слушал как посвистывает его нос на вздохах, и как он хрипит каждый раз, когда вздымается его грудь. К ставшему привычным за последние два часа коктейлю звуков неожиданно примешался мягкий голос коллеги, приправленный ноткой тревоги: «Шимазаки, у тебя все еще жар?». Знакомый скрип кресла, пара едва слышных скользящих шага, робко проминающаяся кровать где-то рядом, и вот его покрытого холодными каплями пота лба коснулась такая знакомая и теплая рука. — Тебе бы лучше так не лежать, — устало протянул Минегиши, кое-как натянув на больного коллегу одеяло, — А температура и правда поднялась, пойду принесу жаропонижающее, и ложись-ка ты спать уже. — Тоши, какой спать, я более чем уверен, что время еще детское, ты просто избавиться от меня хочешь, — хриплым срывающимся голосом отчеканил Шимазаки, он пытался еще что-нибудь сказать, чтобы в полной мере выразить свою обиду и несправедливость ситуации, но зашелся приступом кашля. Обжигающая боль буквально раздирала горло и беспощадно спирала дыхание, в ушах звенело, а на зажмуренных глазах выступили слезы. Так, Рё давился каждым своим вдохом, беспомощно свернувшись на кровати, будто в попытках скрыться от пугающего внешнего мира, в котором сейчас он был полностью дезориентирован. Из этого состояния его вытянула рука Минегиши, которая одним рывком привела его в сидячее положение, а затем обе его ладони сгребли в кучу и вложили в них горячую керамическую кружку. Шимазаки не задумываясь осушил ее целиком на следующем рваном вдохе и почувствовал, как приятное тепло молока с медом растекалось у него по горлу и, скорее всего, отзывалось краской на его щеках. Кашель бесспорно отступил, и Рё еще на какое-то время замер в одной позе, чувствуя, как тепло медленно добралось до живота и согрело его изнутри, отчего на без того пылающей от жара спине выступил пот. — А теперь я точно пойду принесу тебе жаропонижающее, а ты пойдешь спать, и это не обсуждается, — немного резко выдал Минегиши и, уже вставая с кровати, бросил напоследок, — и что за фамильярности ты себе позволяешь? Глубокой ночью Шимазаки проснулся в холодном поту от очередного приступа кашля и после пары жалких попыток его сдержать, резко скинул с себя одеяло и подскочил на поиски чего-нибудь горячего. Он уже несколько часов не ощущал в комнате присутствия Минегиши и до этого момента прекрасно справлялся сам. Чувствуя, что кашель только нарастает, полусонный эспер с вытянутыми руками искал где-нибудь кружку, но после того, как несколько раз что-то уронил и явно разбил, он на секунду застыл на месте, пытаясь избавиться от гула в ушах. Кашель беспощадно наседал, и в какой-то момент у Рё по горевшим щекам потекли слезы, а в носу резко засвербело. Следующий вдох после оглушающего «апчхи» обжег горло ледяным воздухом. В лицо подул ночной ветер, увлекающий за собой тысячи снежинок, а все тело будто пронзило морозными иглами. Это опять произошло. У Шимазаки в голове в попытках зацепиться за какой-то якорь в пространстве пестрой пеленой пронеслось множество образов, но он остановился на самом четком: ауре Минегиши. Через мгновение он оказался явно не в той комнате, из которой исчез, в нос ударил сладковатый запах жасмина с дурманящими нотками лаванды. Буквально в ту же минуту эспер ощутил знакомую ауру, правда находилась она слишком близко. Игнорируя прилетающие в его адрес тумаки и сонные ругательства, он дрожащими от холода руками стянул на себя одеяло Минегиши и зарылся в него так сильно, как только мог. Шимазаки, в нервных попытках подобрать слова, которые бы все объяснили, полностью оторопел, когда его волос аккуратно коснулись чужие руки, смахивающие с них снег. Перехватив худую нежную кисть, Рё приподнялся на кровати и протянул так и не согревшуюся руку к до сих пор неизведанному лицу. Поколебавшись некоторое время, он вдруг поймал себя на мысли, что коллега так и не отпрянул, и холодные пальцы наконец коснулись мягких скул Минегиши. Пока Рё нежно исследовал каждый холмик на его лице, Тошики несколько раз вздрогнул, а к его щекам прилила кровь. Наконец, опомнившись от минутного забвения, Шимазаки резко убрал обе руки и смог выдавить из себя слова:  — Можно я… Мне не по себе от перспективы еще раз потеряться, можно я посплю здесь? — и на мгновение поразился собственной наглости. Минегиши лишь плавно откинулся назад на подушку, совершил не очень успешную попытку натянуть обратно на себя хотя бы часть одеяла и, отвернувшись на другой бок, пробубнил: — Черт с тобой, Шима, — тут сердце Шимазаки явно пропустило удар, — но только на эту ночь, завтра я покончу с твоим кашлем. Рё чувствовал, как внутри него бушевал шторм не совсем понятных ему эмоций. Он, стараясь особо не ворочаться, подлег под бочок Минегиши так, чтобы одеяла хватило обоим, и попытался уснуть, не задохнувшись от нахлынувших чувств. Так было ли во всем этом чуть больше смысла, чем азарт и желание понять кого-то близкого по натуре? Задай себе этот вопрос Шимазаки в тот момент, это бы окончательно доломало его неопытную и неприспособленную к подобным привязанностям психику. Но эспер давно потерял способность здраво мыслить, он просто лежал и вдыхал ненавязчивый мятный аромат шампуня, утыкаясь носом в мягкие растрепанные волосы. В груди плескалось что-то теплое и волнующее, а рассудок впервые за последние дни болезни полностью прояснился, позволяя наконец мирно уснуть.