Как я пойму, что изменился?

— Ауч, Минегиши, так не встречают гостей! — обиженно фыркнул Шимазаки, ловко увернувшись от запущенной в лицо книги. Все же не теряя расположение духа, Рё сделал еще один шаг вперед, оперся рукой на подлокотник кресла, а потом и вовсе скатился вдоль него на пол, вальяжно пристроив руку на коленке флориста. По телу Минегиши пробежал холодок, как-то слишком болезненно уколов его в груди, а нога ожидаемо дернулась от прикосновения. Сейчас в его голове бешеной вереницей крутилось столько мыслей и доводов касательно происходящего, что в какой-то момент он не выдержал и шумно вздохнул, закрывая глаза, чтобы не видеть вызывающую столько противоречивых чувств хитрую улыбку. Спустя минуту повисшей в воздухе отчаянной тишины, Минегиши окончательно сдался, откинулся на спинку кресла и, вытягивая из себя каждое слово, сказал: «Ты хочешь, чтобы я спросил, зачем ты здесь?» Улыбка Шимазаки растянулась еще шире, теперь едва обнажая белые клычки, что делало ее в какой-то мере безумной, но бесспорно эстетичной и притягательной. Неловко пытаясь пристроить свою голову на коленке флориста, Рё, не оборачиваясь на лицо товарища, начал: — Как хорошо, что ты спросил, — Минегиши, неожиданно для самого себя, едва ли мог пошевелиться, и его тело сковало еще больше, когда Шимазаки таки нашел удобное положение, улегся щекой на его ногах и продолжил, — Конечно же, я пришел за тобой, глупенький. Нет, это было уже слишком для Минегиши. Он был чертовски истощен морально, несколько месяцев бессонных ночей и безжалостной перековки себя во что-то лучшее, удушающие своим одиночеством вечера, ломающие его раз за разом попытки ухватиться за едва заметное хорошее в себе и взрастить это. И вот он сидит после надломившего его хрупкую чашу уверенности в том, что он все делает правильно, дня, а у него на коленях буквально олицетворение всего, чему он посвящал себя последние три года. У него на коленях пристроился гарант того, что как раньше уже не будет, что с нынешнего момента можно перечеркнуть малейшие изменения, давшиеся таким трудом. Сделав еще один глубокий вдох, Минегиши попытался натянуть на лицо свое привычное хладнокровие и начал неожиданно для себя надрывным голосом: «Шимазаки, ты … ты исчез бесследно, оборвал все связи, чем ты занимался все это время?.. А хотя я не хочу знать. Зачем ты…» Договорить он так и не смог, потому что Рё, все это время настороженно слушавший, теперь резко приподнялся, опираясь руками на колени флориста, и его лицо оказалось так близко, что Минегиши мог почувствовать на своем подбородке чужое дыхание, а непослушная угольная челка почти щекотала кончик носа. — Неважно, это все неважно. Сейчас я там, где хочу быть. Минегиши непонимающе смотрел на него взглядом загнанного в угол зверька, сердце почему-то бешено колотилось, и он поймал себя на мысли, что практически никогда не мог угадать, какие намерения скрывает эта плутовская улыбка, хитро прищуренные глаза и лукаво приподнятые черные брови. Вот и сейчас он смотрел, смотрел очень пристально, пытаясь зацепиться хоть за что-то, выдающее чертей, пляшущих у него в голове. Получалось плохо, и к горлу начало подступать волнение. — Рё, пожалуйста, уходи, — с трудом смог выдавить из себя Минегиши. — Ты никогда не отталкивал меня всерьез, Тоши, — протянул Шимазаки, немного наклоняя голову, — Не скажешь, почему? Он выдавал себя. Все это время выдавал. Подводило все: чертово сбившееся сердцебиение, так не вовремя сорвавшиеся вздохи, когда Шимазаки касался его лица, приливающее к щекам тепло. Сколько Минегиши помнил их общение, он всегда отвергал в себе так неожиданно и неправильно возникшие чувства, всегда считал их свои дефектом, самой нестабильной и уязвимой частью себя. А что, если?.. Нет. Если хоть на минуту принять в себе это… Перед глазами стояла пелена, и он не заметил, как Шимазаки плавно подался вперед, и когда тот легко коснулся его губами, как всегда провокационно прощупывая почву, Минегиши сдавленно выдохнул в голос. К черту. Если ему и суждено сломаться, то только сейчас и только так. Прикрыв глаза, флорист слегка двинулся навстречу, отдаваясь на волю происходящего. Минегиши почувствовал, как уголки губ Рё едва растянулись в улыбке. И когда Шимазаки запустил руку в мягкие густые волосы и, придерживая другой рукой шею, подтянул его к себе, Тошики окончательно сдался, позволяя полностью увлечь себя в этот затянувшийся поцелуй. Его тело, которое было напряжено до предела все это время, впервые расслабилось в сильных загрубевших руках, которые вопреки первому впечатлению всегда были аккуратны. Казалось, будто время замедлилось, и на секунду в голове Минегиши все стало таким простым и понятным, а на душе было непривычно легко. Вот оно. Он будто нашел себя, нашел впервые за последние несколько лет, и никак не хотел упускать это чувство, не хотел, чтобы это заканчивалось. — И ты будешь следить за ним, пока он не исправится? Нет. Только не сейчас, нет. — Почему ты думаешь, что он не соврал, чтобы выжить? Только не снова. Минегиши почувствовал, что ему не хватает воздуха. Почувствовал подступивший к горлу ком паники. В ушах отчетливо звенел тот самый леденящий душу голос, а в глазах все поплыло красными пятнами. Почему именно сейчас? Правда ли он шагнул в бездну мгновение назад? Его тело медленно сковывал бессознательный страх, и он начал было терять связь с происходящим, как вдруг почувствовал железный привкус на своих губах. Минегиши открыл глаза, с трудом вырывая свое сознание из спонтанно накатившей галлюцинации, и увидел отстранившегося Рё, удивленно касающегося своей укушенной губы. Тот медленно облизал с нее кровь и, замешкавшись лишь на секунду, привычно ухмыльнулся и выдал: «Хах, а я и не знал, что ты любишь грубости такого плана». — Рё, пожалуйста, уходи, — повышая голос, вытянул из себя Минегиши. Паника начинала отпускать, и на смену ей пришли здравый смысл и трезвый взгляд на ситуацию, качества, которые сейчас он в себе просто ненавидел. Он не сможет, просто не потянет борьбу с разрушительной энергетикой Шимы. При всем своем желании не получится сдержать порывы Рё заниматься неправильными вещами. Минегиши знал, что он не устоит, и вместе они лишь многократно преумножат вершимое зло. Он не сможет противостоять неоспоримой харизме и буйному темпераменту и с удовольствием сломается при первой же возможности. — Эй, ладно тебе, я же пошутил, — с нотками беспокойства сказал Шимазаки, вопросительно наклоняя голову. — Уходи и больше никогда здесь не появляйся, — пытаясь сделать дрогнувший голос твердым, сказал Минегиши. «Никогда больше не появляйся, я точно не смогу сделать это еще раз» — пронеслось у него в голове. Внутри бушевал неистовый ураган из обиды и страха, и желание куда-то выплеснуть эти чувства буквально разрывало ему грудь. Что обычно люди делают в таких ситуациях, громко кричат? — Тоши, ну что ты такое несешь, не собираюсь я никуда уходить, — почти обиженно сказал Шимазаки, все еще пытаясь не терять лица и натянуто улыбаясь. — Идиот, ты понимаешь, что ты мне не сдался? С чего ты вообще решил, что, завалившись сюда посреди ночи и разыграв этот жалкий спектакль, сможешь что-то изменить? — каждое сказанное слово отзывалось тупой болью в груди, но он уже все решил. У них еще будет шанс начать новую жизнь по отдельности. Без Когтя, без проклятого Джозефа, угрожающего то ли вербовкой, то ли тюрьмой, и, наконец, без катализаторов жесткости и безнаказанности в лице друг друга. Шимазаки внезапно вырос прямо перед флористом и резко схватил того за руку, неприятно сжав ее до побелевших пальцев. Он уже собирался перехватить вторую руку, ощутив взмах в воздухе, как вдруг его ногу обвила лиана. — Не шути так со мной, Тошики, — раздраженным голосом выпалил Рё. Минегиши поймал себя на мысли, что впервые видит его таким, и это в некоторой степени пугало. Судя по всему, церемониться и что-то объяснять в данной ситуации было бессмысленным. Лиана резко натянулась, и Шимазаки едва успел телепортироваться, прежде чем его лицо коснулось кафельного пола. — Ты всего лишь призрак прошлого и лучше тебе в нем и оставаться, — решая добить наверняка, выпалил Минегиши, — в моей жизни уже давно нет для тебя места. Он почувствовал, как уголки глаз наполнились предательскими слезами. Тошики испугался, что зашел слишком далеко, на секунду его пронзили сомнения в том, насколько оправданно было причинять боль этому человеку. Однако переживать о том, что он выдаст себя, как тысячу раз до этого, точно не стоило: Шимазаки и след простыл. Минегиши еще долго стоял посреди ночного магазина в тусклом освещении фонаря и смотрел в пустоту. «Что, черт возьми, я наделал?» — эта мысль набатом била по голове, лишая возможности отойти от произошедшего. Дрожащей рукой он коснулся покрасневшего отпечатка чужих пальцев на своем запястье и тупо на него уставился. Простояв так еще некоторое время, Минегиши тяжело опустился на холодный пол, и его плечи тихо задрожали. Почему он не избежал всего этого с самого начала? И с чего вообще решил, что так для всех будет лучше? Казалось, будто его здравый смысл отказывает все больше с каждым часом, он уже ни в чем не был уверен. Минегиши давился горьким осознанием того, что он продолжает совершать необратимые ошибки и определенно не знает, как перестать все портить. Он и не осознавал до нынешнего дня, что ему еще есть, что терять, и то, как больно ему будет на это смотреть. В душе плескался океан опустошения и внезапно накатившего равнодушия к своей жизни, медленно успокаивая истощенный организм и подводя к наиболее значимой на данный момент мысли — надо поспать.