***
Перед репетицией Гермиона заломила пальчики и посмотрела на профессора. Честно говоря, она побаивалась угрожать директрисе. Обида Минервы Макгонагалл также опасна, как укус клеща: сначала незаметно, а потом в Мунго живешь месяцами. — Сможете бросить аллергию на шерсть? — спросил Снейп и погладил длинными пальцами палочку. Повисла пауза. Для анимага такое заклятье равнялось круцио и являлось запретным. Гермиона несмело кивнула. Снейп хоть и знал, что делал, сажать в Азкабан будут её. — А может, щекотку там? — Тоже мне гриффиндорка, — усмехнулся он. — Успокойтесь, кару директрисы приму я. Изумлённая Гермиона растеряла слова. Шутка. Снейп шутил! Возможно, кто-то и предполагал наличие юмора в профессоре, да только чёрного и язвительного, но здесь было что-то иное, что-то тёплое. Она смущённо улыбнулась, и Снейп необычно посмотрел на неё, будто улыбок не видел, будто сбился. — Стойте в дверях, если что, зовите Помфри. Она хотела возразить. Но он строго посмотрел на неё. — Мисс Грейнджер, вы поняли меня? — Да. Он кивнул и толкнул дверь. Минерва прохаживалась из угла в угол. Её ладонь напряжённо сжимала магофон. Желваки ходили на худощавом лице. Взгляд наполнялся холодным бешенством. Опасность она заметила не сразу. Профессор сделал выпад, взмахнул палочкой и выплюнул: — Экспелиармус! Обезоруженная Минерва выставила ладонь и отгородилась массивной кирпичной стеной. Гермиона восхищённо огокнула. Всё происходило настолько легко, что казалось, не нашлось ничего необычного в нападении. Слышалась слабая вибрация щита. Наступило безмолвие. Снейп ожидал удара артефакта и с осторожностью смотрел по сторонам. Но ничего не происходило. За стеной послышалось лживое и обманчиво мягкое: — Нет, Клэр, что ты, никто меня не атакует! Это спектакль! Да, милая моя, Хогвартс запомнится всем. Ведь наши актёры — бывшие пожиратели, но не бери в голову. До скорого. Стена распалась по кирпичикам. Гермиону в который раз потрясла гармония директорской силы. Сурово Минерва смотрела на Снейпа, затем на любимицу. — Извольте объясниться, что за шутки? — Это моя идея, — вышагнула Гермиона и вздохнула. — Минус двадцать баллов с Гриффиндора! — Но мы… мы… — Мы считаем, что наикратчайший способ доказать артефактность витражей — это напасть на хозяина, — заметил убийственно спокойно профессор, пряча палочку. Минерва призадумалась и оттаяла. — Тогда тридцать баллов Гриффиндору за догадку. Гермиона улыбнулась, а Снейп закатил глаза. И почему он не удивлён? — Кто ещё прикасался к витражам, мисс Грейнджер? — Невилл… Гарри… Джинни, Рон, мистер Домшон и вы… Снейп изогнул бровь и плавно повернулся к ней. — Надеюсь, вы не убьёте меня в порыве страсти, мисс Грейнджер. Она вспыхнула, но взгляда не отвела. Играет на двусмысленностях! — Не знаю, не знаю, профессор. Но точно ясно, что сегодня на репетиции кому-то не поздоровится. Я готовилась. Когда мягкая улыбка тронула тонкие губы, стало ясно: пора бежать. Он шагнул к ней, и Гермиона быстро направилась к дверям. — Увидимся на сцене, сэр! — Это вас не спасёт. Берегитесь.***
Всю репетицию пристальный взгляд жёг спину. Гермиона ожидала подвоха ежесекундно. Думалось, он вот-вот прижмёт её за кулисами, слишком тесно обнимет или опалит ушко какой-нибудь двусмыслицей. Но ничего из этого не происходило. Снейп держал дистанцию. Такое затишье пугало намного сильнее, чем просто игра в «привыкайте». Она чувствовала напряжение в воздухе. Профессор задумал что-то серьёзное. Мистер Шарль хлопнул в ладоши. — Можете расходиться, кроме Гермионы и Северуса. Вы двое, пропустите сцены ссор. Они всегда сложны тем, кому легка страсть. Так что начнем с легкого. Отыграйте мне ревность Антония к гонцу Цезаря. И используйте софу, милые мои! Когда дверь за Гарри захлопнулась и они остались одни, глаза профессора Снейпа дьявольски потемнели. Он осмотрел новую декорацию — софу, с мягкими покрывалами и пышными подушками, медленно обошёл её и улыбнулся. Гермиона сглотнула. — Взять его и высечь! И привести назад. С моим посланьем Он к господину своему вернётся, — холодно сказал Снейп, надменно взирая на воображаемого актёра. Обернувшись к ней, профессор сверкнул глазами и сел на софу. — Полуотцветшей ты уже была, Когда с тобой я встретился. Затем ли Оставил я супружеское ложе, Не захотел иметь детей законных От редкостной жены, чтоб надо мной Негодница смеялась, для которой Что я, что первый встречный лизоблюд! Чувствуя вину за Клеопатру и держа ровно спину, Гермиона прикрыла глаза. Снейп с осуждением покачал головой. — Мой господин! — она бросилась ему в ноги и заглянула в глаза. Он медленно наклонился к ней и с презрением прошептал: — Таким, как ты, нет веры! Но если мы — увы! — в грехе погрязли, То боги нас карают слепотой, Лишают нас способности судить И нас толкают к нашим заблужденьям, Смеясь над тем, как шествуем мы важно К погибели. — О! Зачем ты так? Ладошки невесомо скользнули по его коленям. Взгляд Снейпа изменился. Он резко схватился за тонкую хрупкую шейку, не обещая ничего хорошего, желая остановить нахалку. Ни боли, ни удушья Гермиона не ощутила. Лишь тёплые мурашки поджигали кровь. Он наклонился ближе, почти касаясь носом её. — Позволить, чтоб угодливый холуй Осмелился простецки обращаться С твоей рукой, усладою моей, Печатью царской, символом священным? — шипел он в губы, чувствуя дикий пульс ладонью. — О, будь сейчас я на горе Базанской, Переревел бы там стада быков! Для бешенства есть повод у меня. Сейчас мне так же трудно быть учтивым, Как шее висельника — говорить Спасибо палачу. — Антоний, — прошептала Гермиона сладко и нежно погладила колени. Снейп тотчас высвободил её из хватки и прикрыл глаза, сцепляя зубы. — Увы! Моя луна земная! Затмилась ты, и это уж одно Антонию паденье предвещает. Чтоб Цезарю польстить, ты строишь глазки Завязывальщику его сандалий. Он отклонился назад, смотря на неё сверху вниз. Для него она не была царицей — рабыня! Гермиона прошептала хриплым голосом: — Меня ты плохо знаешь. Черная бровь изогнулась. Он горько хмыкнул: — Охладела? Гермиона привстала с колен и подалась к нему. Её ладони чувствовали каждую напряжённую мышцу на бёдрах мужчины. Она видела лёгкий румянец на бледной коже, горящее пламя в глазах. — О милый! Если охладела я, Лёд сердца моего пусть превратится По воле неба в ядовитый град И первая же градина пускай В меня ударит: с нею пусть растает И жизнь моя. — Их взгляды сцепились в схватке. Её голос чуть охрип. — …Пусть градина вторая Убьёт Цезаря. Пусть погибнут, Затопленные бурей ледяной, И дети все мои, и весь народ; И пусть непогребённые тела Останутся москитам на съеденье! Северус менялся. Гнев исчезал, он вновь был оплетённый нежностью и очарованием Клеопатры. Неосознанно рука потянулась к ней, заправляя прядку за ушко. В шепоте улавливалась теплота: — Довольно, верю я. Итак, Александрию взять осадой Задумал Цезарь. Здесь я с ним сражусь. Дух наших войск ещё не поколеблен, Рассеянный наш флот опять сплотился И в боевой готовности. — Так где же Ты было, мужество моё? — Послушай, Коль не паду я в битве и смогу Поцеловать ещё раз эти губы, — он провёл подушечкой пальцев по губам, и вновь возникла ноющая истома в животе. Гермиона вздрогнула, — Вернусь я, кровью вражеской забрызган И в летопись мечом себя вписав. Ещё надежда есть! Смущённая необычным желанием, она робко поцеловала палец и прошептала: — Вот мой герой! — Стоп-стоп-стоп! — вмешался мистер Шарль. — Не шёпотом! Милая, как я учил вас? Какой шёпот? Рычите! И не краснейте! В атмосферу ворвался холод, как если бы зимой им вздумалось открыть окно. Но это не помогало выходить из забытья. Только когда Снейп раздвинул ноги чуть шире, Гермиона словила намёк и вернулась на место. — Вот мой гер-р-рой? — прорычала девушка с сомнением. Шарль подал руку и улыбнулся. — Не совсем так, Мион. Он помог встать, размял её плечики и улыбнулся очаровательно. Гермиона опешила. — Я Клеопатра, вы Антоний, — Сказал Шарль и опустился перед ней на колени. — О мой Антоний! — Шарль взял её ручки нежно и поцеловал каждую костяшку, — И первая же градина пускай В меня ударит: с нею пусть растает И жизнь моя! — воскликнул он низко и медленно встал, смотря на её губы. — Пусть погибнут, Затопленные бурей ледяной, И дети все мои, и весь народ! — прорычал он, обнимая её за шею и наклоняясь к лицу. Признаться, Гермионе сделалось мерзковато. Ей хватало холодной близости Снейпа. Импульсивность Шарля вызывала неприязнь. — Мистер Шарль, по-моему, спектакль школьный… — заметил сухо профессор. — Быть может, мисс Грейнджер права? — Нет, нет, здесь больше страсти… и вот с коленями. Мион, трогайте бёдра! Квентин наклонился и коснулся не намного ниже края юбки, показывая, где должны лежать её ручки. — Понимаете? Нет, Гермиона не понимала. Честно говоря, как только ей встретился ледяной и опасный взор бывшего пожирателя, все положительные мысли улетучились. — И чем это выразит наш «роман», позвольте спросить? — Мне, наверное, виднее, профессор Снейп. Ваша «любовь» чувствуется и так, но колени не запиарят школу так сильно. — Так вы желаете скандала? — Едва ли, это просто позиция пиара. — Скажите, что хотите вы. Я не заинтересован в позициях, мне нужна адекватная оценка. Какими критериям руководствуетесь? — Северус, вы не смыслите в актёрском мастерстве и пиаре. Давайте не спорить. — То есть вы убегаете от ответа? — Повторюсь: виднее мне. Желваки заходили на лице профессора. — Мистер Шарль, у меня мало времени! Покажите, какие декорации нужны, — раздался в дверях голос Минервы. Шарль улыбнулся и подмигнул Гермионе: — Тренируйте то, что мы с вами учили. Воспользовавшись удачным случаем, он отправился в дальний угол, где на одной из парт Макгонагалл раскладывала ленточки. Гермиона скрестила руки на груди и прошлась по сцене. Она переваривала информацию, обдумывала игру. Снейп наблюдал за ней. — Какой замечательный, а главное — талантливый у вас преподаватель. — Ну извините. Один «талантливый» отказался меня обучать. А этот согласился, — выпалила она тайную обиду и криво улыбнулась. Профессор посерьёзнел. — Мисс Грейнджер, я мужчина. — И что? — Бессмысленно обучать женщину не смущаться. Гермиона прошла мимо него и удивилась: — Да вы сексист, профессор! А хотя, что я удивляюсь? Снейп поймал её за ручку и остановил. — Извольте, где я упомянул половое превосходство? Я не сказал, что смущаться — плохо. Гермиона задумалась на мгновение, пока он ласково поглаживал её костяшки. — Вы этим постоянно укоряете меня, разве это не предполагает превосходство мужчин за счёт отсутствия эмоций? Снейп задумался и мягко потянул на себя. — Пахнет феминизмом, мисс Грейнджер. Тема скользкая и очень уж туманная. Неужели может быть один пол ниже другого? Едва ли. Мы просто разные. Разве не за счёт этого существует человечество? Морщинка появилась меж её бровей. Дело говорил. На рациональные различия намекал. С интересом она обдумывала слова, пока он усаживал её на свои колени. — То есть смущение не так уж и плохо, но и не очень хорошо? Он кивнул, внимательно изучая бледные щёки. Не краснела. Думала о другом. Он усмехнулся. — Конечно. Румянец даже мужчинам иногда положен, но больше идёт женщинам. Как по мне, так гендеры различны, но прекрасны и равны. Подумайте сами, как сексуальны мужественный мужчина и женственная женщина в сочетании друг с другом, как интересны их различия и как чудесно, когда силён мужчина в том, в чём слаба женщина, и наоборот… Вы так трогательно беззащитны сейчас. Его ладонь скользнула по талии, вторая нежно заправила прядку и тронула бархатную кожу шеи. Гермиона осознала слова, своё положение, свою беззащитность. Стыд опалил лицо. Испуганной газелью она рванулась встать, но властные руки обняли крепче. — Вы всё-таки… — Помогаю. Теперь способ найден, милая Клеопатра. Привыкайте к моим коленям и смотрите на меня. Мисс Грейнджер, посмотрите… Она подняла на него нерешительно глазки. — Один — один, — завёл он счёт. — Вы знаете, что это можно расценивать как домогательства к студентке? — Вам только этого и хочется. Она смущённо улыбнулась и провела ладонью по колкой щетине. Он поднял затуманенный взгляд. — Удивительный закон, сэр: стоит моему лицу оказаться на ваших коленях, как смущаетесь вы, но стоит моей заднице посетить их, как конфужусь я. Он рассмеялся. — Вы краснеете в роли Клеопатры, а я от действий студентки. Не могу понять: с кем играть интереснее. — А вы привыкайте. Сразу к нам двоим! В ответ Снейп мягко погладил её щёчку и приподнял за подбородок лицо. Он наклонился и опустил взгляд. Дыхание тронуло губы. — Гермиона, а какие ленточки будут смотреться на… — Макгонагалл резко замолчала, увидев их. Хватка ослабла, и Гермиона встала, смущаясь. — Голубые в Древнем Египте означали траур, поэтому лучше будет жёлтые… После репетиции Гермиона вернулась к друзьям. Лёгкая улыбка не исчезала. Невилл сидел у камина с книжкой, Лаванда галдела о том, что через полтора месяца Рождество и нужно уже закупать подарки, а Гарри с Джинни о чём-то расстроенно шептались. — Гарри, а ты Герми спроси, она подскажет. Не расстраивайся только! — Джинни сжала его плечо и грустно улыбнулась подошедшей подруге. — Герм, скажи, что делать, если мою мантию-невидимку украли? Её лицо стало белее мрамора. Ещё одна кража! Гермиона соединила пропажи и поняла, что воришка действует дьявольски продуманно. Он хватает не просто ценные, но ещё и очень дорогие людям вещи. Зачем? — Так. Кто-то зачастил с воровством. Гарри, пиши на имя директора Макгонагалл заявление. Завтра же будем искать чарами. Джинни возмущённо покачала головой. — Беспредел. — И не говори, — согласилась Гермиона и подошла к окну. Погода не ладилась. Мрачные тучи почти перекрывали ночное небо. Было темно, но фигура, движущаяся в темноте, была различимой. Гермиона высунулась в открытое окошко и увидела профессора Снейпа, спешно направляющегося к запретному лесу.