Мы, люди

Бэкхён лежит в постели и смотрит в окно, за которым спит непроглядная тьма. Где-то совсем далеко, там, где, наверное, располагаются казармы солдат, слабо чадит белым дымом огонёк. Похож на костёр, возле него должно быть тепло. И в нём тоже. Ещё похож на звезду, упавшую с небес и догорающую, беспомощно тлеющую в этом невыносимом людском мире. В общем-то, не важно, что там, так что Бэкхён отворачивается в сторону. Чанёль спит за дверью, на полу. Они не разговаривали после того случая. Через несколько дней легионеры отправляются на Марс, приказы доведены до солдат, планы налётов уже разрабатываются. Возможно, в этот раз не вернутся. Больше нет разведывательных миссией, есть – атакующие, уничтожающие, вычищающие земли точно так же, как когда Бэкхён сражался. Без права на жалость или пощаду. Он снова умоляет, чтобы Чанёль умер – пусть и не самой мучительной смертью, просто любой. И с прошивающим тело ужасом просит об этом забыть. Спать невозможно. Огонь на улице постепенно затухает, слабо полыхая неровными красноватыми пятнами. Может быть, жгут умершего – на Земле осталось слишком мало места, чтобы отдавать ещё и мёртвым. Бэкхён встаёт с кровати, почти не слыша её скрип. Ноги неприятно касаются холодного пола, но это тоже не важно. Пустота, захватившая всё внутри, из горла рвущаяся сильными спазмами, Бэкхёна пожрёт, если что-то не сделать. Боль, разрывающая без того истощённое тело, Бэкхёна убьёт, если останется с ней один. Он бесшумно выходит из комнаты. Огромное чёрное пятно расплывается перед глазами совсем быстро – это Чанёль, спящий спиной к двери, лежит, поджав ноги. Охраняет верным псом. Укрыт даже не одеялом, собственной курткой, потому что всё тёплое у Бэкхёна в постели, хоть это и бесполезно. Он – единственный на всей чёртовой планете, способный согреть, от одной только мысли болит не так сильно. Бэкхён садится рядом, просто смотрит. Не замечает, как перестаёт дышать. Этот дьявол убил его. Забрал абсолютно всё. Чанёль, чувствуя присутствие, начинает ворочаться, пока не оказывается лицом к лицу с омегой. - …Ты плачешь? В хриплом голосе столько испуга, растерянности, нежности, что Бэкхён не может. Не может больше быть один, выносить это чёртово горе. Слёзы обжигают кожу, перед глазами мир плывёт, и всё вокруг вздрагивает от резких судорог. Рыдания с трудом прорываются сквозь спазмы. Чанёль тянет руки и обнимает, неуверенно застывая на секунду. Боится прикоснуться. Его будто взорвавшийся запах обволакивает багровой сладостью, он чист и совершенен, идеален, заполняет до самых краёв и через них же переливается. Бэкхён стонет, цепляясь за чужие плечи. Утыкается носом в шею, чтобы дышать только Чанёлем. Хочется вжаться в это горячее тело и раствориться, ничего не ощущать, ничего не слышать, только бессвязный шёпот и нелепые признания, мешающиеся с извинениями. Бэкхён целует первым, потому что Чанёль не решается, пусть даже весь кричит желанием. Бэкхён позволяет любить себя, больше не представляя мёртвые глаза Ифаня. Он не думает о детях, которых потерял, о детях, которых убил – вообще ни о чём не думает, не может. Всеми этими воспоминаниями его тошнило каждый день и каждую ночь столько лет подряд, и вот ничего не осталось. Пусто. Может быть, так только сегодня – а завтра, готовя Чанёля в полёт, он ещё острее будет желать ему смерти, вновь развалится на части и пойдёт в тот амбар, из которого выполз, так и не найдя в себе смелости. И выстрелит, как должен был очень давно. А может быть, и правда всё кончилось. Бэкхён сгорает на костре любви или ненависти, уже не важно. Ведь это одно и то же.