---
Бэкхён ненавидит себя до тошноты. Нет. До потери сознания. Всё вокруг снова кажется мёртвым. День назад Чанёль пил свой кофе, спал, читал, раздавал приказы; был на глазах, куда бы Бэкхён не пытался уйти. Его запах бился под кожей. Был рядом, всюду, пусть даже с той ночи Чанёль уже не касался. Бессилие. Беспомощность. Бэкхён, пытающийся забыться в постели, слишком большой для него одного. За горами, за лесами. Никак не согреться, хоть сейчас и лето. Спать хочется, но не получается, как если бы толкали каждый раз, как только почувствуешь сон. Выплаканные, прижжённые усталостью глаза. Когда Бэкхён думает, что слёз в нём больше не осталось, они всё равно появляются, просто мыслей в голове уже нет. За горами, за лесами. За рекой и дальше. Обломок из детства, странной мелодией застрявший в горле. Нужно думать о чём-то ещё, кроме самого себя – иначе снова поведёт в тот сарай. Это не так уж и страшно, если подумать. Умирать. Бэкхён вспоминает Джухён и то, как она ему улыбнулась, как зашитые губы смогли сложиться в подобие надежды. Пошедшее паутиной боли зеркало. Он видел в нём себя. Всего этого могло не быть, если бы Бэкхён… если бы… Она ни в чём не винит. Даже не злится из-за раскрошившихся зубов. Она его понимает, и от этого настолько же больно, насколько и хорошо. Они есть друг у друга, потому что Джухён понимает. Как омега, самолично отказавшаяся от себя. Как человек, потерявший права на счастье. Они сбежали, потому что жить иначе было бы н е в ы н о с и м о. Джухён убила себя, чтобы не потерять свободу, а Бэкхён выжил, чтобы её лишиться – слепой и глухой, нелепо бредущие по краю. Но у Джухён есть Сыльги, и с ней придётся смириться. Бэкхён знает это. В конце концов, он останется один. Стоять на ногах тяжело, оставаться в постели дальше – труднее. Военный корпус опустел, нет ни солдат, покорно марширующих под истерию военной пропаганды, ни режущих металлических отзвуков от перетаскиваемых деталей биороботов. Бэкхён оказывается на улице впервые за эту неделю, и на секунду вдруг кажется, что он дома. Там, где ветер всегда ласков и мягок, деревья такие высокие, кроны шумят едва слышно, где вспоминаешь, как долго не был под солнцем. Где до головокружения сильно пахнет сонной травой, зелёной и будто бы ненастоящей, терпкой, шёлковой между губ, и свободные птицы легко парят над бесконечностью яркого синего неба. Тепло растекается мёдом по коже. В ногах появляется слабость. Может быть, для него ещё есть шанс, крохотный, пусть даже один на бесконечность. Может быть, эта война всё же закончится, Чанёль не вернётся, и больше никто никогда не должен будет умирать просто так. Может быть, Бэкхён ещё сможет полюбить. Увидит надежду. Может быть, предел собственной ненависти всё же будет пройдён, и тогда станет легче дышать. Существовать. Бэкхён вдруг резко сгибается, не в силах сдержать тошноту.---
- Возможно, ты просто слишком долго не вставал и мало ел. Хёнвон, закончивший осмотр, укрывает Бэкхёна пледом до самой шеи. Несмотря на поднявшуюся к полудню жару, его трясёт. Запах едва различим, пот и неприятная кислая плёнка слюны, покрывшая шею, ощущаются куда сильнее. Даже так, Бэкхён невыносимо прекрасен, и Хёнвон не может не думать об этом – любой, его встретивший, не сможет. Во всей своей опустошённости, разбитости. Бледное, почти прозрачное лицо с глазами, в которых даже свет гаснет. Мокрый, со спутавшимися волосам. Пахнущий рвотой. Хёнвон проводит рукой по волосам и тяжело вздыхает. Хосок, всё время стоявший в дверном проёме, тихо проходит в комнату. - Ему лучше остаться с нами, пока не… не знаю, пока не станет лучше. Если это возможно. Сладкий, непорочный запах этой омеги заставляет Бэкхёна уснуть.