Мы, люди

Горящая голова. Сехун видит её прямо перед собой, и внутри почему-то пусто. Тишина звенящая, несмотря на происходящий вокруг ад. Этот человек уже умер. Застыл в безмятежности посреди сухого колкого песка, лишь раздувающего жадное пламя, форма и шлем оплавились, медленно стекают по телу раскалёнными пластиковыми слезами. Не понятно, чей это солдат – цвета одежды здесь, на Марсе, всегда с искажением передаются. Да и всё, в общем-то, не такое, каким кажется. Потому что всё вокруг красное. Красное, как лишённый всякого звука смех, как истошный визг, в который он переходит неслышно – чувствуешь всё это каждой клеткой кожи. Сехун не может идти дальше, хоть и понимает, что должен. Нет, не понимает – животный инстинкт говорит. В голове пусто. На плечо резко опускается рука. Кажется, что ничего вокруг, кроме этого полыхающего тела, не существует. - На это нет времени. Да, верно. Кихён – самый здравомыслящий здесь. Времени вообще не хватает, ни на что. Нападение землян стало неожиданностью, но, наверное, только для Сехуна – он до последнего верил, что обойдётся. Как-то война сама собой закончится, без всех этих бессмысленных смертей. Может быть, верил потому, что не хотел со всем разбираться. Может, потому что боялся. Может, всё сразу, потому что он слишком молод, чтобы умирать здесь. Это так малодушно и так отвратительно, но пусть другие теряют свои жизни, только не он. Легко быть благородным и смелым, сидя в тронном зале, легко рассуждать о «потерях», а ведь война уже смотрит прямо в лицо. Она здесь. И всегда была. В её глазах – горящие головы таких вот жертвенных солдат. Красное. Кихён уверенно пробирается сквозь обломки зданий, лавирует среди остатков взорванных, разбившихся при падении или подстреленных роботов, и вид его угловатой спины словно слабо горящий маяк в темноте. Он выводит из преисподней, и оборачиваться нельзя – нельзя, потому что тогда никогда на свет не выйдешь. И темнота пускай не темнота – всюду красный и жёлтый, оранжевый, чёрный и фиолетовый, крики с воплями вперемешку, серый дым. И вонь. Удушающий смрад горелого мяса и костей, пролитого бензина или чего-то такого. Он никак не может проникнуть сквозь защитный шлем, но Сехун его чувствует. В горле постоянно застревает рвота. Стоило только выйти за пределы защищённого, такого красивого озеленённого, полного кислорода воздуха, как пейзаж изменился. Никогда Сехун не подумал бы, что Марс может быть таким… покинутым. Обречённым. Тошнотворно-обжигающим. За огромными невидимыми куполами, защищающими цветущие города, ничего нет. Дорог нет. Цветов нет. И искусственного дождя с ветром тоже. Дышать практически нечем. Сехун – бета, сильный и молодой, а уже н е м о ж е т. Омега Кихён будто ничего этого не замечает. - Северную часть зачистили, выжившие скрылись на западе, - голос в наушнике немного шипит и прерывается, Сехун слышит его тоже, правда, отвечать не может. Генерал Сон Хёну прямо сейчас обороняет королевский дворец, защищая его тайны, но всё равно успевает раздавать приказы. – Ведите О Сехуна в подземную часть города. Только внимательно, враг может ещё быть живым на этой территории, там были перестрелки. Сехун не борется вместе со своим народом. Вынужден сбегать от него. Это, если честно, не его народ. Он никакой не правитель. Ложь. Фикция. Легенда для отвода глаз. Никто в здравом уме не поверит, что такому могли доверить целую планету, пусть даже она почти вся пустая – и то, что он какой-то там внебрачный ребёнок короля, ни на что не влияет. Внутренний круг знати, военные генералы, богачи, контрабандой поставляющие на Марс людей, оружие и даже еду – вот кто на самом деле решает, что произойдёт дальше. Так было всегда. Наверное, будет тоже. Сехун – картинка, нужная для того, чтобы марсианам было кого ненавидеть. Землянам тоже. Кого было бы легко боготворить в слепой надежде на лучшее. Кого не трудно жаждать убить, присвоив мнимые богатства и несуществующую власть. Всего лишь символ, и прямо сейчас сбегает. Но ведь он ничем никому не поможет. Только из-за Кихёна Сехун по-прежнему жив. Из-за его интуиции, опыта, знаний и чего только не – ещё до того, как первые из биороботов врага приземлились на алый песок, он уже знал, что нужно делать. Только не успел. Не хватило совсем немного, чтобы отправить «наследника» куда подальше, оставшиеся целыми корабли очень быстро покинули землю. Это так странно, что никто, совершенно никто даже не задумался о людях вне центрального города – той грязной, друг на друга залезающей полосе корявых домишек, окольцовывающей «алую надежду космоса». О жителях городов ещё можно позаботиться, думать об этих… Сехун даже не знает, как их назвать, неприкасаемых? Проклятых? Обречённых на жизнь в нищете и голоде, в вечном убийстве и незнании? Если так, разве вторжение землян не станет для них спасительным очищением? Большая часть биороботов врага была остановлена именно этим кольцом. Нападение на города почти успешно было остановлено. И всё же, Сехун не понимает, откуда у землян появляются биороботы. Или не так – как они могут управлять теми, что украли. Никто так и не объяснил, как эти огромные гиганты функционируют, спрашивать о таком нельзя даже детям. Говорят только, что на такое способны только избранные марсиане, особенные люди. Звучит почти правдоподобно, но что-то здесь не так – Сехун только не понимает, что именно. Возможно, никто, кроме Отдела Разработок не знает правды. Вообще. К бункерам, где создаётся эта невероятная электрически-белая энергия, нет доступа даже у короля. Мнимого. Да, лицо Сехуна – на каждом баннере. И всё же. Во время этой атаки в первую очередь эвакуировали именно учёных – никакие гражданские потери не сравнятся со смертью хотя бы одного из них. Затем последовала знать и военные. Городским, запертым в стенах городов, поможет только надежда. И твёрдая рука генерала Хёну. - Осталось немного, теперь двигаемся медленно. Возможно, где-то здесь спрятался враг. Сехун не думает, что выживет, если столкнётся с вооружёнными землянами. Они нелюди. Сехун всё помнит – так, как если бы всё случилось вчера, не десятки лет назад. Помнит крики и кровь, и такие же алые взрывы с вонью горящей плоти, и то, как перед ним, раскрыв руки, встал Бён Бэкхён. То, что успел увидеть перед тем, как закрылась, отделяя от оставшейся внутри омеги, металлическая дверь. Этот взгляд Сехун пронесёт с собой до самой смерти. Последний взгляд Бэкхёна. Здесь, на территории «внешнего города» - той самой полосы не людей, а грязи, - Сехун идёт след в след за Кихёном, но всё равно задерживается. Может, от мыслей. Может, потому что всё равно не верит, что выберется. Поэтому пуля, пролетевшая перед самым краем шлема, не кажется ему чем-то неожиданным. А вот то, как грубо рука командира оттаскивает его назад – да. Враг здесь. Перестрелка звучит ужасающей какофонией, глаза слезятся от вспышек обжигающего света. Сехуну, прижавшемуся к подобию чьего-то дома, нечем дышать, и, вопреки запрету, он снимает шлем. Руки трясутся так сильно. Нестерпимо хочется в туалет. Как будто он вновь маленький мальчик, которого пытаются спасти, и ничем хорошим это снова не кончится. Звуки стрельбы невыносимо просверливают голову, попадают будто в самые глаза. Всё затихло. - Их там немного, – голос Кихёна вдруг совсем рядом, следом – звук как от пощёчины. Сехун не понимает, что ударили его. – Соберись. Думаю, человека три, не больше. Мы с тобой сейчас пойдём вперёд, оставим отряд разобраться. Осталось совсем немного. Точно – марсиан же целый отряд. Для защиты одного труса. - Сехун. Сехун. Да. - Сехун, посмотри на меня. – Кихён тоже снимает шлем. Лицо взмокшее, волосы липкими прядями разбросаны по лбу. В его глазах страха нет. – Мы выживем. Это приказ. Я выведу тебя отсюда. Только богом прошу: беги и не оборачивайся. А бог разве есть? Где бог, когда Кихён хочет оставить других умирать здесь? Ради чего? Кихён надевает свой шлем и помогает Сехуну, оставляет открытым лицо, потому что дыхания уже не хватает. Раздаёт короткие приказы солдатам, как именно и куда нужно отвлекать врага. Тишина заглушает звук его голоса. Наконец, первый из марсиан пытается выбежать из укрытия. Сехун уже не видит, куда летят пули. Сехун бежит за Кихёном, не оборачиваясь.

---

Спустя какое-то время снова становится тихо. Сехун ни на секунду не останавливался. Трущобы, через которые они пробираются, пустые. Куда сбежали все жившие здесь, ринулись ли они в открывшиеся города – никто не знает. Скудные вещицы, от касания к которым слышен треск, сами падают под ноги, пахнет ветхостью и дерьмом, чем-то настолько неприятным, что снова тошнит. Или нет, тошнит уже всё время, просто иногда вдруг перестаёшь это замечать. Возможно, Сехуна уже стошнило несколько раз – во рту кислый привкус, горло саднит, будто разодрано. Возможно, это всё из-за крика, который пришлось сдерживать. Сехун видел мёртвых людей среди этих почти развалившихся нагромождений из стен и крыш – возможно, увидит ещё. Он не сразу понимает, что Кихён перед ним как-то странно двигается. Падает. Короткий, сухой звук удара. Следующий слышно так хорошо, будто его самого ударили. Красноватое небо сменяет алый песок, когда Сехун падает. Чья-то высокая фигура в чёрном несколько раз бьёт Кихёна в живот, в грудь. Резко снимает шлем. Только не это. Только не на глазах, пожалуйста. Сехун готов скулить, но боится шевельнуться. Он следующий. Чужая нога в тяжёлом ботинке припечатывает голову Кихёна к земле, и это слишком яркий контраст между красным, чёрным и белым. Кихён без сознания. Его можно убить одним щелчком. Фигура почему-то медлит. Вдруг идёт в сторону Сехуна, и что-то знакомое есть в этих шагах. Плотных, отбивающих землю. Когда рука небрежно срывает в головы шлем, Сехун думает, что, наверное, ему стоило бы умереть ещё в замке. Было бы не так страшно. Не так больно. Потому что эти чёрные глаза он знает. И лицо это тоже знает. Из всех людей в мире он здесь именно с тем, кто уже пытался убить. Только вот теперь защищать некому. Нужно было умереть раньше. Пак Чанёль ничего не делает, не говорит, только смотрит пустым взглядом, в котором правда ничего нет, ни ярости, ни отчаяния, ни даже мысли, и Сехун закрывает глаза. Нужно было умереть раньше.