☬☬☬
Чонгук с трудом разлепляет веки и сразу же прикрывает обратно, потому что яркое утреннее солнце слепит, пронизывая тяжелую голову болью. Картинки вчерашней ночи почти мгновенно всплывают перед глазами, разливают по телу волну ледяного страха, заставляющего сжаться в комок. Он жмурится и утыкается лицом в кожаную обивку дивана, не в силах сдержать всхлипы, которые просятся из груди наружу. Чонгук не уверен, сколько он так лежит, вероятно, он снова отключается, но когда распахивает глаза во второй раз, солнце за окном уже не такое яркое, а вместо тишины его встречают звуки бегущей из-под крана воды за стеной. Сердце Чонгука беспокойно сжимается. Он приподнимается с дивана и растерянно оглядывает комнату, в которой только что очнулся. Голые бело-серые стены, несколько полок, заставленных книгами, два кресла и маленький стеклянный столик у черного кожаного дивана, на котором и сидит Чонгук. Все. Ни цветов, ни картин, ни мелких безделушек, напоминающих о том, что в этой комнате кто-то живет. Так выглядят квартиры на страницах журналов о дизайне — красиво и стильно, но абсолютно безжизненно. В комнате холодно и пусто. Почти так же, как и в темных глазах мужчины, который его зачем-то спас. Чонгук не уверен, чем он думал, когда ломился сюда. Откуда вообще в нем взялась мысль и даже какая-то нелепая надежда, что его впустят и спасут. В тот момент им руководил не разум, а слепое отчаяние, животное желание выжить, когда, спустившись с любимой крыши, Чонгук так и замер у собственной почему-то приоткрытой двери. Смятение и растерянность почти мгновенно сменились липким, удушающим страхом, когда из глубин родной квартиры донеслись чужие голоса, звуки ударов и надрывные крики матери. Сердце Чонгука вмиг подскочило куда-то к горлу, ускоренно забившись. Животный страх сковал тело, сознание охватила паника, а Чонгук просто стоял и смотрел на приоткрытую дверь, не в силах пошевелиться. Он, наверное, так бы и простоял, пытаясь осознать реальность, кричащую о том, что в его доме происходит что-то страшное, если бы из-за двери не раздался выстрел, а за ним — полный боли и отчаяния крик отца. Этот выстрел словно насквозь через грудную клетку Чонгука прошел, заставляя его вздрогнуть и выронить судорожно зажатые в ладони ключи. С трудом очнувшись от оцепенения, Чонгук развернулся и на негнущихся ногах шагнул в сторону соседней двери. Страх затапливал с головой, дрожащий голос застревал где-то в глотке, горячие слезы обжигали лицо, но Чонгук, сам не осознавая, что делает, упорно скребся в чужую дверь и молил о спасении. Выстрелы не прекращались, заставляя маленькое тело сжиматься и биться в истерике, но он упорно стискивал зубы и молил. Когда все звуки стихли, Чонгук понял, что ему конец. Страх того, что сейчас его заметят, что через секунду его вышибленные мозги украсят лестничную площадку, буквально оглушал, но кипучая смесь из отчаяния и надежды подталкивала, заставляя стучать еще и еще. Надежда — это то, что заставляет идти вперед. Забери у человека надежду, и что останется? Пустая оболочка, тело. Но вот в чем подвох — ее не забрать. Можно лишить человека всего, можно даже отобрать его жизнь, никому кроме него не принадлежащую, но надежду из человека не вырвать, не вытравить. Она будет теплиться внутри, будет подталкивать вперед, будет заставлять бороться до последнего, стискивая зубы и впиваясь ногтями в кожу собственных ладоней. Надежда будет жить до тех пор, пока человек сам от нее не откажется. Чонгук и не отказывался, только реальность говорила сама за себя — ему конец. Его прикончат точно так же, как несколько минут назад всю его семью. Надежда утекала сквозь пальцы, уступая место отчаянию. Когда дверь открылась, Чонгук не успел ничего почувствовать — ни облегчения, ни ощущения, что он наконец в безопасности. Он просто смотрел в чужое напряженное лицо, пытаясь собрать мысли в кучу, но они рассыпались в разные стороны, словно бусины с нити разорванного ожерелья. В голове набатом стучало одно — вся его семья мертва, и еще секунда — Чонгук бы последовал за ними. Последнее, что он помнит — растерянный взгляд мужчины напротив, а дальше только придавливающая к полу темнота. Звуки в ванной комнате резко затихают, оглушая Чонгука образовавшейся тишиной. Страх снова незаметно подкрадывается и цепкими пальцами хватается за щиколотки, намереваясь подняться выше, сковать горло и утащить на дно, но Чонгук отгоняет его, крепче стискивая зубы. Чего ему бояться? Кроме собственной жизни и за одну ночь опустевшей квартиры у него не осталось ничего. Сердце Чонгука болезненно сжимается — ему теперь туда и не вернуться. — Очнулся, — со стороны двери раздается сухой голос, и Чонгук резко поднимает глаза. Мужчина, как ни в чем не бывало, стоит, подсушивая полотенцем русые волосы и окидывая Чонгука безразличным взглядом. — Твоя обувь в коридоре. Закрой за собой дверь. Чонгук подрывается с дивана, но замирает, не решаясь сделать шаг. — Мне некуда идти, — шепчет он, отводя взгляд и цепляясь напряженными пальцами за край собственной толстовки. Чонгук не знает, зачем говорит это, ведь очевидно, это только его личные проблемы. Мужчина, словно подтверждая его догадки, в легком удивлении вскидывает брови, но уже через секунду его лицо снова принимает спокойное, безразличное выражение. — Мне теперь нельзя жить в своей квартире. Наверняка они скоро узнают о моем существовании и решат закончить начатое, — Чонгук с трудом сдерживает в голосе дрожь. Мужчина тяжело вздыхает и резким движением откидывает влажное полотенце на кресло. На секунду в его глазах словно что-то мелькает, но он тут же подбирается и хмурит брови, делая маленький шаг вперед. — Послушай, — его голос звучит низко и тихо. — Мне жаль, что это случилось с тобой, но я больше ничем не могу тебе помочь. Чонгук снова поднимает взгляд на чужое лицо и, как и ожидалось, никакого подтверждения словам мужчины в его глазах не находит. Ни упомянутого сожаления, ни даже презрительной жалости. Ничего. Его слова — это холодная вежливость. — Я понимаю, — Чонгук кивает, закусывая губу, и, наконец, сдвигается с места. — Я заберу вещи и что-нибудь придумаю, — снова кивает он сам себе, пытаясь успокоиться. Он натягивает обувь и усаживается на корточки. Руки слушаются плохо, но он все равно упорно вяжет узлы, пытаясь зашнуровать свои поношенные кеды. Все это время мужчина так и стоит в дверном проеме, сложив руки на груди, и изучает взглядом стену напротив. — Спасибо. Мужчина щурится и опускает глаза, вопросительно глядя на замершего со шнурками в руках Чонгука. — Вы спасли меня. Они бы меня убили, если бы вы не открыли дверь. Спасибо, — тихо поясняет тот, заглядывая в чужие глаза, но уже через секунду отводит взгляд и снова возвращается к шнуркам. Почему-то говорить об этом уже не больно и не страшно. Чонгуку кажется, что из него все эмоции выскребли — когда внутри выжженная земля, там негде прорасти и сорняку. — Закрой за собой дверь, — бросает мужчина, отрываясь от косяка, и скрывается за углом кухни. Расправившись со шнурками, Чонгук поднимается на ноги и, еще раз осмотрев спасительный коридор, покидает квартиру. Лестничная площадка выглядит как обычно — словно и не стоял он тут ночью, прямо под этой дверью, вымаливая спасение в то время, как его семья в последний раз видела свет. Чонгук почти силой заставляет себя развернуться и взглянуть на дверь собственной квартиры, порог которой он до ужаса боится переступить. Он знает, что его там ждет, поэтому всеми силами оттягивает этот момент. Сделав глубокий вздох, Чонгук аккуратно давит на ручку двери, но та не поддается. Он опускает взгляд, внимательно оглядывая замок на наличие повреждений, но ничего не находит — выглядит как обычно, никаких царапин или других следов взлома. Вероятно, дверь снова заперли, чтобы замести следы. Чонгуку в любом случае нужно попасть домой — забрать вещи и хоть какую-нибудь наличку, припрятанную отцом. Прикрыв глаза и переведя дыхание, он хлопает себя по карманам в поисках ключей, но не может нащупать их — ни в карманах джинсов, ни в кармане худи — ключей нигде нет. Словно ошпарившись, Чонгук одергивает руку от кармана и прижимает ее ко рту. Пугающая мысль словно молния рассекает сознание. Он выронил их. Вчера он выронил ключи, стоя под этой дверью и глотая горькие слезы. Чонгук падает на колени, начиная судорожно шарить ладонями по полу, заглядывает под коврик, ищет по углам — ключей нигде нет. Он выдыхает, прижимаясь спиной к собственной двери и пряча лицо в ладонях. Усталость и бессилие наваливаются стотонной глыбой, придавливают к холодной плитке лестничной площадки, не позволяя даже разогнуться. Они нашли его ключи. Его конец намного ближе, чем он думал.☬☬☬
Хлопок входной двери заставляет Юнги на секунду замереть с чашкой в руках. Ну и хорошо, он и так полдня потратил на то, чтобы дождаться, пока мальчишка очнется. Юнги давит в себе тяжелый вздох и опускает кружку на подставку в кофеварке. Машина начинает работать с тихим жужжанием, и уже через несколько секунд кухня наполняется горьковатым ароматом крепкого кофе. Дожидаясь, пока кружка заполнится доверху, Юнги облокачивается поясницей о столешницу и забирается пальцами в волосы, слегка массируя кожу головы. Он заставляет себя в очередной раз прокрутить в голове мысли о Хосоке, о том, как и где им найти Квансу, потому что это единственное, что имеет для него важность. Только все размышления разбиваются о потерянное лицо соседского мальчишки, образовывая в голове лишь звенящую пустоту. — Сука, — ругается Юнги, отталкиваясь от столешницы и проходя в опустевший коридор. Он резким движением цепляет с тумбочки пачку сигарет и зажигалку, но та падает, отлетая в сторону, и Юнги недовольно шипит, нагибаясь за ней. Он сует чуть смятую сигарету в рот и выходит на площадку, замирая в дверях. Уже успевший намозолить глаза мальчишка сидит под собственной дверью, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом. — Сам же сказал, что тебе бы валить как можно скорее, — выгибает бровь Юнги, облокачиваясь о стену и только с третьего раза прикуривая сигарету. Чонгук не отвечает. Юнги безразлично пожимает плечами и делает первую затяжку. Сигаретный дым приятно обжигает легкие, разнося по венам ядовитые смолы, и он сразу же затягивается еще раз, стряхивая пепел на пол. — Я потерял ключи, — раздается тихий голос. Юнги качает головой, не в силах сдержать усмешку. — Уронил их здесь вчера. Кажется, их нашли, — Чонгук откидывает голову и облокачивается затылком на дверь, бездумно разглядывая собственные ладони. Юнги ничего не отвечает. Он молча докуривает сигарету в несколько затяжек и тушит ее о дно железной банки, сплевывая сверху. Чонгук не может сдержать легкой дрожи, которая проходится по его телу, когда соседская дверь захлопывается с громким стуком. Он устало выдыхает и проводит ладонью по лицу, растирая уставшие глаза. Через минуту соседская дверь снова распахивается. Мужчина, сжимая в руках железные отмычки, уверенным шагом направляется к нему. — Так и будешь сидеть под дверью или позволишь мне ее открыть? — с наигранной вежливостью интересуется остановившийся в шаге мужчина, глядя сверху вниз. Чонгук сразу же отмирает и отползает в сторону, вскакивая на ноги. Он внимательным взглядом следит за тем, как мужчина аккуратно просовывает отмычки в скважину, двигая ими определенным образом. Буквально через пару минут замок издает тихий щелчок. Чонгук, все это время с приоткрытым ртом следящий за действиями мужчины, поднимает на него растерянный взгляд. Тот лишь пожимает плечами и отворачивается, снова закуривая. Чонгуку требуется несколько глубоких вдохов и внутренних уговоров, чтобы надавить на ручку и толкнуть дверь. Он почти сразу отшатывается назад, цепляясь за стену, чтобы удержаться — в нос резко ударяет сладковатый запах крови. На негнущихся ногах Чонгук буквально вталкивает себя внутрь темного помещения и, не удержавшись, падает на колени. Прямо в коридоре у стены сидит его мать, так и прижимающая к себе маленького брата Чонгука. В середине ее лба зияет черная дыра, оставленная пулей, а ее руки, пытавшиеся зажать раны в маленьком теле, чуть ли не до локтей покрыты кровью. Все кругом буквально залито кровью — ее брызги на стенах, ею покрыт пол и мебель. Крови так много, словно это кадр из фильма Тарантино. Чонгук не замечает, как слезы скатываются по лицу, обжигая своей горечью, он не замечает, как пачкает ладони и колени кровью, пока ползет в сторону матери и брата. Он даже не чувствует, как выплевывает свои органы, которые точно вываливаются из его расползающегося по швам тела, когда в проеме открытой двери родительской спальни замечает окровавленное тело отца. Он ничего не замечает, прижимая к себе тела родных людей и тихо поскуливая в голос. Даже того, как соседский мужчина медленно проходит в квартиру вслед за ним. Юнги боролся сам с собой, стоя на лестничной клетке и наблюдая через открытую дверь за тем, как разваливается на части ребенок, ставший свидетелем смерти всех своих близких. Он повторял себе, что ему все равно, что это его не касается, но все же шагнул через порог. Юнги окидывает взглядом коридор и в раздражении стискивает зубы. Словно психи действовали — кровь буквально повсюду, как будто ее намеренно развозили по всей квартире. Мысль обрывается на полуслове, когда на глаза Юнги попадает деталь, которой здесь быть просто не должно. Он медленно проходит в центр коридора и присаживается на корточки, вглядываясь. На залитом кровью паркете лежит чертово черное лезвие, словно кричащее о том, чьих грязных рук это дело. Задерживая дыхание, Юнги подцепляет тупой угол лезвия ногтем и поднимает его на свет. С трудом сдерживая себя, он переводит взгляд на мальчишку, который все еще сжимает родных в объятиях и чуть раскачивается с ними из стороны в сторону. Юнги как можно медленнее набирает в легкие воздух и старается выровнять голос. — Ты знаешь, кто это сделал? Мальчишка не отвечает, даже головы в его сторону не поворачивает, продолжая тонуть в собственной боли. Юнги медленно распрямляется и аккуратно, словно боясь спугнуть, приближается к нему. — Послушай меня, это очень важно, — повторяет Юнги как можно спокойнее. — Ты знаешь, кому твои родители могли перейти дорогу, и кто мог это сделать? Ответа не следует, мальчишка только плотнее стискивает зубы, утыкаясь лицом в мягкие волосы брата. — Чонгук. Чужой голос словно сквозь толщу воды проникает в сознание, заставляя Чонгука вздрогнуть. Он замирает, пытаясь отозваться на собственное имя. Просто пытается вынырнуть из этого болота боли, вмиг накрывшего с головой, но не выходит — он снова идет ко дну. — Чонгук! Он чувствует, как его хватают за шкирку и одним резким движением ставят на ноги. Колени подкашиваются, заставляя тело оседать обратно на пол, но чужие руки крепко держат за плечи, не позволяя упасть. — Ты знаешь, кто это был? Чонгук, ты знаешь, кто мог это сделать? Чонгук поднимает затуманенный взгляд, натыкаясь на уже знакомые черные глаза. Мужчина трясет его за плечи, больно впиваясь в кожу пальцами и выкрикивая вопросы прямо в лицо. Чонгук разглядывает его, отстраненно думая о том, что он выглядит очень взволнованным и растерянным, пока его самого вдруг резко не дергают в сторону и не прижимают к стене, больно ударяя спиной. — Послушай меня, — шипит мужчина ему в лицо. Чонгуку кажется, что взгляд темных глаз обжигает его кожу. — Вот это, — мужчина поднимает перед ним черное лезвие, зажатое в окровавленных пальцах, — мог оставить только один человек. И я хочу знать, почему ему понадобились твои родные. Чонгук заторможено переводит взгляд с лезвия на чужое лицо и с трудом разлепляет пересохшие губы. — Я не знаю, — качает он головой, вжимаясь в стену. — У отца были проблемы, но я ничего не знаю о его делах, — шепчет он, опуская взгляд на тело отца и снова возвращая его обратно. — Я не знаю, кто это сделал. Лицо мужчины заметно разглаживается, взгляд снова наполняется холодным спокойствием, лишь что-то едва уловимое плещется на самом дне темных зрачков. Он глубоко вздыхает и расслабляет пальцы, отпуская Чонгука. Тот все еще продолжает прижиматься к стене, опасаясь рухнуть обратно на пол, оставшись без опоры. Он просто бездумно смотрит на мужчину, не предпринимая попытки сделать хоть что-то, хотя бы сдвинуться с места, потому что в нем сейчас нет ничего, кроме абсолютной звенящей пустоты. — Вот как мы поступим, — подает голос мужчина, одаривая Чонгука серьезным взглядом. — Ты сейчас соберешь все, что тебе потребуется, переоденешься и выйдешь. Мы поедем к моему другу — там разберемся. — Зачем?.. — недоумевает Чонгук. — Каким-то образом ты оказался связан с тем, кого я давно ищу. Не знаю, как это вышло, но собираюсь выяснить, — объясняет мужчина, пристально наблюдая за чужими эмоциями, и, заметив зарождающееся недовольство, серьезно добавляет: — Не то чтобы у тебя был выбор, так что даже не пытайся что-нибудь выкинуть. Это понятно? Чонгук кивает, на самом деле не до конца осознавая, что происходит. Почему еще несколько часов назад у него была относительно обычная жизнь и семья, а сейчас он стоит по локоть в крови, и его все глубже и глубже затягивает на самое дно. Чонгук устал, у него просто не осталось сил. Мужчина на секунду задерживает взгляд на чужом лице, но почти сразу отводит его и идет к двери. — Стойте, я… — мужчина замирает и оборачивается через плечо, вопросительно выгибая бровь. Чонгук сглатывает вязкую слюну, не без труда отлепляясь от стены. — Как я… как мне к вам обращаться? Мужчина хмурится, проходясь ладонью по растрепавшимся волосам. Он медлит несколько секунд, прежде чем сухо бросить: — Не заставляй меня ждать, — мужчина отворачивается, снова начиная двигаться. — Я буду в коридоре.☬☬☬
Чонгук бездумно разглядывает проносящиеся мимо пейзажи города, уткнувшись лбом в стекло и теребя пальцами ремень рюкзака, зажатого между ног. Он сидит на пассажирском сидении того самого дьявольского Астон Мартина, который без труда выжимает сто пятьдесят, унося его в неизвестность, но это не вызывает почти никаких эмоций. Чонгук глотал слезы, запихивая в рюкзак первые попавшиеся под руку вещи и найденную в родительском комоде наличку. Он всеми силами старался не смотреть на близких, но взгляд то и дело сам падал в их сторону, пробегаясь по бледным лицам и так и не закрытым опустевшим глазам. “Что же ты наделал”, — прошептал Чонгук, в последний раз задерживаясь у тела отца, прежде чем на прощание оглядеть свой дом и выйти оттуда, зная, что никогда больше не вернется. В этот момент все слезы высохли. Мужчина больше не произнес ни слова. Молча запер чужую дверь, так же молча вызвал лифт и вместе с Чонгуком спустился на парковку. Чонгук сначала удивился, когда тот, вырулив на опустевшую вечернюю улицу, выжал из своего Ванквиша не больше шестидесяти, но после заметил нервно впивающиеся в кожаную обивку руля пальцы и напряженные брови, и сообразил, что мужчина сдерживается. — Вы всегда водите как старик? — ровным голосом поинтересовался он, коротко глянув в сторону мужчины. Чонгук готов поклясться, что увидел мелькнувшую на чужом лице ухмылку, но уже через секунду его вжало в кресло, и он отвернулся, решив сконцентрироваться на проносящихся мимо видах города. Чонгук не знает, куда именно его везут, что собираются делать, как скоро его отпустят и отпустят ли вообще. Его не пугает почти никакой расклад, потому что кроме собственной жизни ему терять нечего. Чонгук хочет жить. Чонгук очень хочет жить, и он уверен, что со временем раны затянутся, что, возможно, он даже сможет начать все заново — уедет как можно дальше, закончит учиться, будет работать и, если повезет, поступит в универ. Заживет нормальной жизнью. Он снова не отказывается от надежды. Но пока что пустота в груди слишком необъятная и засасывающая, чтобы думать о чем-то помимо настоящего момента, который ничего, кроме безразличия, не вызывает. Машина с визгом тормозит у высотного здания, в ночи переливающегося огнями освещенных окон и неоновых вывесок. Чонгук отлипает от окна и оборачивается к мужчине, ожидая дальнейших инструкций. — Вылезай, — бросает тот, щелкая кнопкой центрального замка и выбираясь с водительского сиденья. Чонгук подхватывает рюкзак и выходит следом. Офисное здание к вечеру уже опустело, выпустив работников на свободу — к семьям и друзьям. Мужчина сухо кивает охраннику на входе и проходит через турникет, который следом открывают и для Чонгука. Они слишком долго ждут лифт, который спускается к ним с одного из верхних этажей здания, а потом так же долго поднимаются на нем наверх. Современный офис, в который его заводят спустя минуту петляний по узким коридорам, встречает тусклым освещением и легкой прохладой работающего кондиционера. Из двойных дверей к ним выходит высокий мужчина, одетый в светлые чиносы и белую рубашку почти в тон выбеленным волосам. Он сухо кивает второму мужчине и окидывает Чонгука внимательным взглядом. — Жди здесь, — кидают ему короткую фразу и оставляют сидеть на диване в приемной. Юнги проходит за Намджуном в такой же слабо освещенный кабинет, прикрывая за собой широкие двери, и в два шага преодолевает расстояние до стола друга. — Вот это, — кидает он на стол нечто завернутое в бумагу, — я нашел в квартире мальчишки. Ночью всю его семью перестреляли и оставили маленький сюрприз. Намджун разворачивает сверток и хмыкает, разглядывая черное лезвие с уже подсохшими на нем темными пятнышками крови. — Это Квансу. Только этот больной ублюдок работает так грязно и раскидывает повсюду свои железяки, — цедит сквозь зубы Юнги, кивая на лезвие. — Там буквально бойня, Намджун. Но мальчишка говорит, что ничего не знает. Намджун, еще раз осмотрев лезвие, откладывает его в сторону и поднимает на друга внимательный взгляд. — Как ты нашел лезвие? — прищурившись, вскидывает он подбородок. — В смысле, что ты делал в этой квартире? И почему мальчишка еще жив? Юнги резко хмурится и выпрямляет спину, чуть растерянно отодвигаясь от стола. — Он живет по соседству. Ломился ко мне ночью, просил впустить. Я открыл, — коротко объясняет он, усаживаясь в кресло. — Не суть важно, Намджун. Он как-то связан с ними, и нам… — Юнги, послушай, — вздыхает Намджун, устало растирая лицо ладонью. Он сцепляет пальцы в замок и поднимает взгляд на друга. — Ты не совсем случайно поселился в эту квартиру. Мы выяснили, что в твоем доме живут люди из банды Квансу, поэтому я и посоветовал тебе туда въехать. — Ты, должно быть, гонишь, — подрывается с места Юнги, подаваясь вперед и цепляясь пальцами за край чужого стола. Его взгляд обжигает яростью, глаза неверяще бегают по чужому лицу. — Я не сказал тебе, потому что ты, блять, не можешь себя контролировать, — холодно отрезает Намджун. Он пытается сохранять спокойствие, но вспыльчивость друга, когда речь заходит о том деле, становится слишком опасной. — Узнай ты об этом, и от них бы не осталось ничего. А так ты, сам не зная, приглядывал за ситуацией. Как видишь, не зря. — Намджун, ты ублюдок, — цедит сквозь зубы Юнги, отворачиваясь. Он делает глубокий вдох и прикрывает глаза. Он понимает, что Намджун прав — узнай Юнги, и он бы сразу помчался туда, и не факт, что на этот раз успел бы получить информацию раньше, чем сам перестрелял бы всех к чертовой матери. С другой стороны, там семья, и Юнги не уверен, как… — Видимо, его предки, — подает голос Намджун, заставляя его обернуться, — и были теми, кто работал на Квансу. И судя по тому, что там, как ты сказал, настоящая бойня — они нихуево ему насолили. Юнги вздыхает, забираясь пальцами в волосы, и оглядывается на дверь. — Он выронил ключи, — тихо говорит Юнги, возвращая внимание другу. — Ублюдки знают, что есть кто-то еще, и точно захотят закончить начатое. Намджун вскидывает брови и легонько хмыкает, откидываясь в кресле и устремляя взгляд в потолок. — Мы можем устроить засаду, — пожимает плечами Юнги, вновь усаживаясь на место. — Подкараулим в квартире и прикончим всех. — Нет, — качает головой Намджун, задумчиво раскручиваясь в кресле из стороны в сторону. — Это ничего не даст. Нам нужно уничтожить их полностью и забрать все себе, а не подстрелить десяток человек. — И что ты предлагаешь? — хмурится Юнги. — Оставить все как есть и снова ждать? Это хоть какой-то шанс. — Нам рано воевать, — Намджун встает с места и подходит к окну, задумчиво разглядывая соседние здания. — Даже если мы найдем Квансу, сейчас мы не справимся с ним. Но мы можем переждать, — он резко разворачивается, вглядываясь в напряженное лицо друга. — Наберемся сил, а после выманим его. У нас как раз есть отличная приманка. — Ты же не предлагаешь… — Они будут искать его, Юнги, — закусывает губу Намджун, вновь возвращаясь к столу. — Квансу не оставит это просто так и точно захочет прикончить мальчишку. Мы спрячем его до тех пор, пока не будем уверены, что нам хватит сил справиться с ублюдком. — Да ты рехнулся! — подрывается с места Юнги. Он мечется по кабинету, словно раненый зверь, не решаясь принять ответ, который уже заранее знает. — Как ты себе это представляешь? — Тебе придется заняться этим, — серьезно говорит Намджун, поднимая на друга взгляд. — Даже не думай! Черта с два я заделаюсь нянькой! Я… — Юнги не успевает договорить. Намджун вскакивает с кресла и подается вперед, одаривая его тяжелым взглядом. — Юнги, из-за этого ублюдка погиб Хосок. Если бы не он, Хосок был бы сейчас с нами, и нам всем не приходилось бы проходить через это дерьмо, — его темный, полный боли и ненависти взгляд пронзает насквозь, а слова полосуют кожу словно лезвия. — Но Хосок мертв, и все, что мы можем — это отомстить за его смерть. Поэтому просто возьми и сделай то, что должен. Юнги с вызовом смотрит в чужие глаза, сжимая челюсти, в то время как внутри него сталкиваются друг о друга две противоположные силы. Одна буквально кричит о том, что ему не нужны лишние проблемы, и заставляет выплюнуть в чужое лицо резкий отказ. Другая же плотно сдавливает глотку, не позволяя открыть рта, и беспрерывно нашептывает: “на его месте должен был быть ты”. Юнги прикрывает глаза, шумно выдыхая, и сдается. — Черт бы тебя побрал! — он поднимает на друга пронзительной взгляд и в раздражении бьет кулаком по столу. — Мы найдем этого ублюдка, и тогда, клянусь, Намджун, я его уничтожу. А затем резко разворачивается и вылетает из кабинета, хлопая дверью. Чонгук подскакивает с места, замечая стремительно направляющуюся к выходу фигуру мужчины, и в растерянности замирает. Следом из кабинета неспешно выходит блондин. Он останавливается в проходе и с серьезным видом наблюдает за тем, как друг скрывается за дверьми, разве что не сшибая мебель на своем пути. Ничего не понимающий Чонгук оборачивается на мужчину, надеясь получить хоть какой-то намек на то, что здесь вообще происходит, но тот лишь спокойно смотрит в ответ, ничего не произнося. Чонгук снова оборачивается на дверь и, секунду помешкав, срывается следом. — Стойте! — Чонгук кричит мужчине в спину, но тот не оборачивается. — Куда мне идти? Мужчина продолжает двигаться по коридору, не останавливаясь и никак не реагируя на выкрики Чонгука. — Я теперь свободен? Вы все выяснили? — Чонгук почти догоняет его, касаясь чужого плеча. — Да стойте! Он не успевает опомниться — мужчина разворачивается и резким движением прижимает его к стене, окидывая тем самым холодным, пробирающимся под кожу взглядом. — Послушай сюда, — начинает мужчина. Он все еще вдавливает Чонгука в стену, но его голос ровный и почти спокойный. — Как я уже сказал, твои родители каким-то образом связаны с тем, кого мы ищем. От тебя толку нет, но информация нам нужна, поэтому, хочешь ты или нет, какое-то время тебе придется побыть с нами, — мужчина произносит это так, словно говорит об абсолютно будничных вещах, а Чонгук чувствует, как у него от этих слов дыхание перехватывает. — Поверь, я рад этому не больше, чем ты. Поэтому, будь добр, веди себя хорошо и не доставляй мне проблем. Это ненадолго. Мужчина еще секунду внимательно смотрит Чонгуку в глаза, словно убеждаясь, что тот все понял, а после отпускает, резко разворачивается и как ни в чем не бывало направляется к лифтам. Чонгук следит за ним растерянным взглядом, не веря в то, что его жизнь действительно повернулась вот так. Он медленно выдыхает и подхватывает лямку упавшего на пол рюкзака, сжимая ее как можно крепче и делая неуверенный шаг вперед.