Звёзды, которые отбрасывают тень

Пара дней после звонка Джека была удивительно пустой. Уилл и Ганнибал почти не пересекались, лишь изредка сталкивались на кухне и говорили о бытовых мелочах. Только эти встречи и шум воды в душе по вечерам напоминали профайлеру о том, что он в доме не один. Иногда Уилл задумывался, не нужна ли Ганнибалу помощь с перевязками и ранами, но почему-то был уверен, что доктор откажется от подобного предложения. В воздухе повисло ненавязчивое ожидание. Джек молчал, Чио все еще не вернулась, поэтому бывший профайлер ФБР полностью сосредоточился на собаках и лодочных моторах. Перебирать их было удовольствием и успокаивающей рутиной, однако чем дальше, тем сильнее Уилл осознавал бесполезность этих действий. Почти любой аспект его существования в этом стазисе вызывал подобное ощущение. Желание задать проклятый вопрос «зачем?». Дважды он звонил Молли. Она была обеспокоена и счастлива одновременно. Уиллу не пришлось долго извиняться за свое молчание. Он знал, что ей было неприятно, и знал, что она отпустила это чувство. Молли была мягкой и сильной одновременно, и потому жить с ощущением того, что все это становится все более ненастоящим, было мерзко. На третий раз пришелся все тот же стандартный набор вопросов с новым набором ответов. — Уолтеру здесь очень нравится. Через дом живет его ровесник из местной школы, на соседней улице еще одни. Уверена, они подружатся, — Уилл слышал, как в ее голосе постепенно зарождается воодушевление. — Как родители? — Уилл стоял на крыльце, подпирая плечом деревянную балку. Собаки резво носились между деревьями, кто-то утащил старое рыбацкое покрывало из-под лестницы и теперь оно превратилось в переходящее знамя. Часть Уилла думала, что он хотел бы смотреть на это всегда. Однако это было ложью. Он хотел бы хотеть смотреть на это всегда. По каплям и песчинкам повседневность утекала сквозь пальцы и он не знал, что последует за ней. — Хорошо, волнуются о тебе, — Уиллу показалось, что Молли всхлипнула. Она тоже чувствовала, что что-то не так, — я тоже волнуюсь о тебе. — Я пока не знаю, когда вам можно будет вернуться. Уилл сжал зубы. Любые мысли о прошлом и будущем казались фольгой, смятой в блестящий шарик. Рисунком на кальке, разорванным на кусочки. Он понятия не имел, что будет дальше. Молли несколько секунд молчала. — Может нам не стоит возвращаться? — ее голос звучал неуверенно, но Уилл понял, что она думала об этом с того самого момента, как Дракон вломился в этот дом. Больше не было крепости, только стены и окна без стекол. — Может нам переехать сюда? — Молли… — Нет, послушай! Здесь нас никто не знает, здесь много детей, хорошая школа и мои родители, можем найти что-то в пригороде. Пускай это не так далеко, но Джеку Кроуфорду будет сложнее добраться до тебя в другой стране. Уилл слышал огонь в ее голосе, и этот огонь оставлял ожоги на его внутренностях. Точнее, должен был оставлять, потому что наткнулся на огнеупорное стекло. Он должен был подумать о семье, позаботиться о них. Уиллу нравилась эта жизнь, нравились несколько лет в уюте и комфорте, подальше от сетей и преступников, подальше от этой смертельной пляски, в которой он был то ли жертвой, то ли охотником. Уилл молчал, не зная, что ответить ей. Слишком много надежды в словах жены, той надежды, которую он не мог ей дать. — Просто подумай об этом, ладно? Уилл смотрел на то, как между деревьями показывается неприметная Хонда песочного цвета. Она тихо прокатилась мимо крыльца и заехала за дом. Это была не та машина, на которой Чио уехала несколько дней назад. Бывший профайлер только смог разглядеть номера Западной Вирджинии. — Хорошо, конечно. В трубке было слышно, как Уолтер издалека зовет Молли. Уилл был благодарен ему, как никогда. — Ладно, мне пора. До скорого, люблю тебя. Молли отключилась до того, как Уилл успел ответить. Бывший профайлер сунул телефон в карман. Чио буквально вспорхнула на крыльцо, все в том же самом светлом парике. — Джек Кроуфорд ищет тебя. — Я знаю, — Чио могла бы поморщиться, но Уилл при всем желании не мог представить настолько простое выражение на настолько отрешенном лице, — они должны были потерять меня в Канзасе. — Это самоубийство, — выстрел в молоко. Ничто не сможет поколебать уверенности Ганнибала тогда, когда он принял решение. Уилл смотрел в черные внимательные глаза Чио. Нет, кое-что может. Точнее, кое-кто. Разве что они все пережили слишком много для того, чтобы Уилл мог унизить Ганнибала аналогией с султаном и Шахерезадой, которая в этом случае рассказывает сказки для того, чтобы спасти других. — Нет. — Девушка сверлила его взглядом еще несколько секунд и после скрылась в доме. Уилл потер виски и переносицу. Головная боль снова взялась из ниоткуда, однако идти в дом за аспирином было не самой лучшей идеей. Таблетки бесполезны против психосоматики. Остаток дня он провел за мытьем собак. Ожидание не исчезло из воздуха, тучи будто бы сгущались, странное ожидание растворялось в крови, заставляя напрягаться от каждого лишнего звука. Почему-то Уилл был уверен, что рано или поздно Джек нагрянет к нему, что рано или поздно он все поймет и тогда они все отправятся известным путем. С условием, что Ганнибал, скорее всего, таинственным образом умрет по дороге до ближайшего федерального учреждения. Вечером Уилл услышал тихие голоса на кухне. Он застыл возле лестницы, глядя на то, как Ганнибал что-то нарезает. Чио стояла, опершись о стол, и время от времени негромко смеялась. Бывший профайлер не сразу понял, что они говорили на японском. Ганнибал время от времени оборачивался к ней, отпуская короткие комментарии и получая в ответ новую порцию смешков. Уилл почувствовал себя одновременно завороженным и совершенно лишним. Они действительно выглядели семьей. Первым его заметил Ганнибал, Чио повернула голову следом. Уилл следил за тем, как улыбка гаснет на ее лице, сменяясь безмятежным спокойствием. Словно они не прятались от ФБР и не бродили на краю пропасти, рискуя с каждым мгновением все больше и больше. — Уилл, — голос доктора, наоборот, излучал мягкое и ненавязчивое тепло, — не хочешь присоединиться к ужину? Бывший профайлер промедлил лишь секунду. — С удовольствием, — Уилл зашел в кухню. На столе перед Ганнибалом были разложены ингредиенты для суши, на плите что-то кипело. Пар поднимался к вытяжке, распространяя аромат говядины и мисо, — разве что я буду бесполезен в приготовлении. — Я почти закончил, спасибо. — Ганнибал повернулся назад, нож тихо застучал по деревянной доске. Уилл не знал, куда себя деть, поэтому просто встал рядом с Чио. Повисло неловкое молчание, неудобное, судя по всему, только для профайлера, который всеми силами пытался отогнать ощущение нереальности происходящего. Они будто бы застряли в карманной вселенной, недоступной для всего окружающего мира, и это было самой страшной ловушкой. Мир вокруг оставался недружелюбным и опасным, и в первую очередь Ганнибал должен был об этом помнить. Уилл смотрел на то, как меняют свою форму складки на рубашке от каждого движения доктора, как невесомая стружка дайкона ложится на тарелку, как идеально выверенные кусочки рыбы укладываются сверху, один к одному. Разумеется, Ганнибал помнил. И получал удовольствие и от того, что может сейчас создавать что-то, что даст им сил, и от того, что в любой момент эта идиллия может быть разрушена. Опасность делала ее куда более ценной. В конце концов еда была готова. Уилл и Чио заняли места по обе стороны от торца стола, Ганнибал сел во главе. В этом было что-то ритуальное, почти символичное, и как бы сознание бывшего профайлера ни пыталось сосредоточиться на том, что единственными палочками для еды в доме были одноразовые из какой-то доставки, он все равно ощутил сопричастность. Ощутил себя частью целого, частью чего-то большего, чем он сам. Подняв голову, Уилл поймал на себе внимательный взгляд Ганнибала, темный и пронзительный. Тот, который мгновенно пробирается под кожу и остается там, кажется, навсегда. — Приятного аппетита. — Они взялись за палочки почти синхронно. Рыба была восхитительной, каждый элемент блюда дополнял его, Уилл смотрел в свою тарелку и видел в цветах, формах, продуктах какую-то сложную внутреннюю поэзию, которую можно было почувствовать, но у него вряд ли бы нашлись слова, чтобы ее описать. — Я ожидал увидеть фугу, — бывший профайлер не поднимал глаз от головокружительной спирали из кусочков тунца. Ганнибал замер с палочками в руке, а после широко улыбнулся, на мгновение обнажив резцы. — Эта идея одинаково привлекательна и опасна, — Уилл был убежден, что доктор имеет в виду не яд в коже и внутренностях рыбы, от которого до сих пор нет противоядия, — но я учусь на своих ошибках, так что не в этот раз. «Batard-Montrachet e tartufi bianchi». Сейчас Уилл мог бы поклясться, что будет другой раз и будет именно фугу. И они снова или выживут, или умрут вместе. Опасно. Мысли окрасились бордовым, почти таким же, как и темное мясо тунца на полупрозрачной подушке из дайкона. Уилл ощутил призрачное и соленое дыхание океана на своей коже, видел мерцающий свет луны, в котором переливалась черная кровь. Все внутри отозвалось болью и восторгом на этот образ и Уилл с трудом вырвал себя из его объятий. Казалось, Ганнибал не заметил секундного замешательства, но бывший профайлер успел поймать ухмылку, затаившуюся в уголках его губ. Разумеется, Ганнибал видел все. — Весьма вероятно, что вскоре Джеку станет мало одних звонков. Разумеется, рано или поздно они должны были покинуть этот дом. Останется ли он или уйдет вместе с ними? У Уилла не было ответа на этот вопрос. Река снова принялась неистово биться о дамбу, сотрясая медленно крошащийся камень. Закостеневшие устои, высохшие традиции, мумифицированные обещания. Уилл все еще сжимал их в руках, смотрел на них со всем вниманием, но даже так было трудно не замечать того, что предлагал ему Ганнибал. — Мы не будем задерживаться надолго, — голос доктора был мягким и опасным одновременно. Ганнибал не угрожал, Уилл был уверен, что сейчас он будет выше этого. Угроза означает сомнение, означает необходимость доказать свое превосходство и исключительность. Ганнибал же доказывал что-то только тогда, когда считал это необходимым. Когда неосторожная муха влетала в сеть и позволяла себе дергаться так сильно, что паутина в некоторых местах рвалась, эта муха быстро поднималась в хит-параде самых важных вещей из всех, с которыми необходимо было разобраться. — Следующий пункт назначения? — Рыба была нежной и маслянистой, она буквально таяла во рту. — Зависит от обстоятельств. — Ганнибал быстро посмотрел на Чио, но она осталась безучастной. Уилл не знал, где заканчиваются границы ее преданности. Вероятно, их не было вообще. Она сделает то, что скажет Ганнибал, и он позаботится о ней. Просто и немыслимо. Семья. Сумерки быстро сгущались, Уилл только сейчас заметил, что за окном стало совсем темно. Кухня была залита мягким электрическим светом, палочки не стучали по тарелкам и бывший профайлер не мог понять, переходит ли этот картинный уют в гротеск или он сам умышленно саботирует все, что делает Ганнибал. — Ты ждешь, что я пойду с тобой? — Чио дрогнула всего на мгновение, но ее безучастность снова встала на место стеклянной стеной. Никакого холода, никакого тепла, только ровное и гладкое стекло. Ганнибал подцепил кусочек сашими, неторопливо прожевал его и бросил на Уилла короткий взгляд. — Ты уже задавал этот вопрос. И я уже отвечал на него. — Не холод, но вежливый упрек. Как терпеливый родитель отчитывает нетерпеливого ребенка. Злость кольнула бывшего профайлера под лопаткой. — В прошлый раз ты не смог сбежать не только от меня. Алана стала осторожнее с тех пор. — Да, я прочувствовал всю ее осторожность, — казалось, Ганнибал забавляется. Доктор Блум выторговала себе время, семью, ребенка и наследство Верджеров, сорвав свой банк. Вероятно, единственная из них всех, кто остался в выигрыше. Ей было что терять. Уилл из новостей и кратких замечаний Джека знал, что они с Марго и ребенком где-то прячутся, отказавшись от защиты ФБР. Уилл отчасти понимал ее. Он бы тоже не стал полагаться на федеральных агентов, у Ганнибала они вызывали не проблемы, а в лучшем случае изжогу, — и тем важнее закончить все дела с Аланой сейчас. — Ты знаешь, где она? — Это был риторический вопрос, который Уилл не смог удержать за зубами. Откуда бы ему это знать. Если бы Ганнибал был чуть менее собой, он бы закатил глаза. — Нет, но надеюсь, что представится возможность узнать. — Будет лучше, если тебя признают мертвым. — Посмотрим. — Ганнибал был полностью сосредоточен на еде. Уилл ощущал нарастающее раздражение. Он хотел поговорить с Ганнибалом и не знал, как это сделать. Правота доктора раздувала чертово раздражение, разгоняла его по всем клеткам тела. Сначала Уилл поговорит с собой — это было его единственным условием. Ясное и понятное, неоспоримое условие, от которого Уиллу хотелось плеваться просто из вредности. *** Они наблюдали за домом только в темное время суток и только тогда, когда в окнах горел свет. Раньше или позже в этом не было смысла. Генри Клинтон стоял под одним из деревьев, время от времени поднося к глазам бинокль. Все три объекта были на кухне, будто куры на жердочке. Это будет просто. Возможно, еще не поздно взяться за снайперку, но их с собой было только две, так что трех выстрелов не получится. Да и стрелять в лесу с такого расстояния можно только один раз. Ничего, шестеро на девку и двух старичков вполне хватит. Он вздохнул, перенеся вес на другую ногу, и потрогал в кармане почти пустую пачку жвачки. Дурацкая привычка после армейки, где из-за запаха полусгнившего чеснока в столовой хотелось блевать. Может быть потом. Генри перебирал в голове всю информацию, которую они получили от заказчика и дополнили с помощью гугла. Слить бы в какой Таттл Крайм, что Ганнибал-каннибал свил гнездышко и чинно отдыхает, когда гребаные ФБР тратят налоги американцев непонятно на что. Но тогда им вряд ли заплатят. Хорошо, что японка вернулась, он устал ждать и ночевать на продавленном диване придорожного мотеля. Генри в очередной раз посмотрел в бинокль. Люди в доме ужинали. Он презрительно хмыкнул, вспоминая магазинный сэндвич. Интересно, кого этот сумасшедший прирезал для очередного ужина? Ладонь все же полезла в карман за жвачкой. Химическая мята обожгла рецепторы, Генри спрятал пачку в карман и пошел в сторону подъездной дороги, внимательно глядя себе под ноги. Он чувствовал одновременно презрение и воодушевление. Приятно было записать на свой счет такую жирную утку. Фургон остался у главной дороги, они подгонят его потом. Перелесок сменился небольшой поляной. Они ждали его, кто-то проверял пистолет, кто-то подбрасывал в воздух найденную шишку и чертыхался тогда, когда не мог ее поймать окончательно наступившей темноте. Лучи убывающей луны с трудом просачивались сквозь деревья, подсвечивая мох и остатки вечерней росы. — Все на месте? — Так точно. На кухне. Командир кивнул, проверяя фонарик строго перпендикулярно земле. — Идем. Расположение согласно плану С, стрелять куда угодно, но не как в Нью-Мексико. Клиент должен опознать всех. — Собаки? — Если будут нападать. Разбегутся — и черт с ними. Генри ждал подколок или ворчания, но все молчали. Заварушка в Нью-Мексико вышла и правда горячей. *** Ганнибал мыл посуду, Чио на убранном столе разбирала и чистила винтовку. Уилл вышел в гостиную и разжег камин, оставаясь в комнате без электрического света. Запах дыма и треск сухих бревен напомнили ему незнакомый дом в далекой Литве. Интересно, сколько запахов он смог бы угадать. Желтый огонь дышал на него теплом, Уилл услышал тихие шаги и обернулся. Ганнибал стоял недалеко, точно перед той границей, которую люди воспринимают как личное пространство. Бутылка из темного стекла в его руках казалась совершенно непрозрачной. И два бокала из Икеи, которые вызвали у бывшего профайлера невольный смешок. Даже он мог отличить их от хрусталя, которым обычно пользовался Ганнибал. Подняв взгляд на доктора, он увидел все тот же миролюбивый упрек. И предложение. Уилл взял один из бокалов, слушая тихий шелест вина, треск пламени и шепот тьмы у себя в голове. Ни слова не разобрать, но голос был ясным, голос он мог узнать легко — его собственный. В нем не было даже тени интонаций Ганнибала, только следы разговора с Беделией и с собственными снами. Уилл не мог избавиться от ощущения, что он страшно опоздал. — Как твои раны? — Уже гораздо лучше, спасибо. А твои? — Ганнибал опустился в кресло недалеко от огня, но от Уилла не укрылась осторожность его движений. Он с точностью знал, как заживают пулевые и ножевые ранения. Прошло достаточно времени, чтобы жить с этим и недостаточно, чтобы не просыпаться от боли при отсутствии анальгетиков и беспокойном сне. — В порядке. Скоро снимать швы. — Уилл сел на соседнее кресло, они оба смотрели на огонь. Зачем-то он попытался вспомнить о Молли, о том, как они так сидели вечерами или лежали на ковре, сдвинув кресла к противоположной стене. Но эти мысли быстро таяли и выцветали. Хорошие, заботливые воспоминания, которые просили его выйти из этой комнаты дворца и не проливать лишний свет. От света они только выгорали. — Очень аккуратно, шрам останется, но не слишком заметный. — Нота, которую Уилл уловил, одинаково была горечью и восторгом. Тихая и единственная, но он ее услышал. — У меня нет проблем со шрамами на лице. Ганнибал усмехнулся, всего секунду разглядывая лоб бывшего профайлера. Звук пилы тихо резонировал в воздухе, Уилла подмывало спросить, действительно ли Ганнибал тогда собирался убить его и съесть. Но в этом вопросе не было смысла. Он и так знал, что нет. Это было напоминание о возможностях, демонстрация силы. Уязвленный дьявол. Уилл усмехнулся в ответ. — В Японии, среди прочих прекрасных вещей, есть искусство кинцуги. Разбитые керамические изделия реставрируют с помощью лака, смешанного с золотым, серебряным или платиновым порошком. Уилл смотрел на огонь и видел блестящие линии расколов, узоры, которые оставили судьба, время и обстоятельства на вещах. — Красота того, что несовершенно, мимолётно или не закончено. Он не видел, но слышал, как Ганнибал улыбается. — Да. Действительно прекрасные вещи останутся таковыми во всем своем естестве, неподдельности, незавершенности. Жизнь оставляет на нас шрамы, отметины, которые мы пытаемся скрыть. Но в этом нет красоты. Мы пытаемся начать новую жизнь, считая, что старая не заслуживает продолжения. Сердце сжалось, отдалось горячей и мгновенной болью. Уилл продолжал смотреть на огонь и пробовать вино, которое не заглушало вкус этой боли, а подчеркивало ее. — Мы убиваем себя прежних, раненных и разрушенных, надеясь стереть сам факт ранений. — Да. Но можно принять раны, сохранить шрамы и извлечь саму жизненную силу из них. — Люди так делают. Строят новые храмы из обломков старых. — Уилл чувствовал, как вода бьется о внутреннюю дамбу. Как волны накатывают на нее снова и снова, с тем упорством, с которым может действовать только природа. Его собственная натура, которая рвалась из границ, выстроенных и искусственных. Бывший профайлер слегка повернул голову. Выпад Ганнибала ничуть не задел, он копировал движение, неотрывно глядя в огонь. — Только для того, чтобы этот храм снова обрушился им на головы. Но они будут так делать снова и снова, и это делает их людьми. Уилл поставил бокал на столик между креслами, рядом с бутылкой, которая, казалось, загадочно мерцала в бликах огня. — Ты хочешь склеить чашку обратно. Покрыть ее золотыми швами и надеяться, что она снова станет целой. — Чего хочешь ты, Уилл? Ганнибал смотрел ему прямо в глаза и в черноте зрачков горел огонь. Пламень, который никогда не гаснет, от которого когда-то должен был заняться и сгореть дотла Рим. Уилл видел, что было бы, если бы войска Карфагена не остановились. Если бы та строгая, моральная и сметающая все на своем пути республика сгинула в огне. Он хотел, страстно желал прикоснуться к этому огню. Хотел почувствовать ту свободу, которую ощущал в руках Дракона. Силу, невероятную, несоизмеримую ни с чем. Силу, которая делала его центром этого мира, которая двигала этот мир с точки невозврата, дальше, вперед и вперед. Понимание, растворенное в этой силе, взаимное притяжение. Уилл смотрел в ответ. Они были звездной системой из двух звезд, которые обращаются друг вокруг друга, снося все объекты, до которых только могут добраться. Система нестабильная, и каждая звезда то удаляется, то приближается к другой, норовя уничтожить противницу. То, что было между ними, было простым и понятным. Гравитация. Неразумная, непреодолимая тяга, заложенная в самую основу. Безусловная. Бессердечная. Необходимая. У Уилла не было слов для того, чтобы произнести все это. Но Ганнибал понял, прочитал по его лицу так же, как прочитал бы по собственному, глядя в зеркало. Он хотел что-то сказать, но лай собак остановил его. *** К дому они пробирались медленно и осторожно, обходя его с западной стороны по кругу. Двое к черному ходу, двое к центральному, двое отслеживают окна на веранде. Тишина важнее скорости, если переполошатся собаки, то приоритет мгновенно менялся. Деревья слабо качались над головой, кажется, начинал накрапывать невесомый и мелкий дождь. Генри сжимал в руке пистолет с фонариком и обходил двор вдоль небольшой сточной канавы, по которой вода уходила от дома весной и летом после дождей. То тут, то там были разбросаны большие лодочные детали, за домом была спрятана машина. В глубине стояла проржавевшая борона и другие орудия, которыми когда-то пользовались для сельскохозяйственных работ. Они предполагали, что внутри имеется оружие. Нужно сделать все так, чтобы никто не успел этим оружием воспользоваться. После долгих колебаний Генри выскользнул из-под навеса, неслышно пробежал через двор и остановился, прижавшись спиной к фасаду дома. До него не доносилось никаких звуков. Он попытался заглянуть в окно на нижнем уровне, но там была темнота, поэтому заметить его в ответ было бы довольно легко. Сложившиеся условия Генри не нравились. Что-то внутри свербило и не давало покоя, ладони под перчатками стали влажными. перед глазами проносились все заголовки, которые он когда-то читал. Прежнее предвкушение исчезло без следа. Дом был совершенно на отшибе, никто не услышит, никто не помешает. Он совершенно не защищен, пускай им и не удалось узнать точную планировку. Однако человек внутри был опасен, да и друзья его, вероятно, не из простых. Второй был бывшим агентом ФБР, про девчонку вообще ничего узнать не удалось. Генри сосредоточился и подкрался к широкому окну на веранде. Микронаушник в ухе тихо зашипел. Только бы не как в Нью-Мексико. — Вперед. *** Сначала до Уилла долетели звуки. Лай собак, выстрелы, звон бьющегося стекла и сломанной двери. Топот и резкое движение Ганнибала слева от него. Инстинкт сработал гораздо раньше, чем мышление, поэтому он скатился с кресла и бросился к двери. В нижнем ящике комода возле нее лежал дробовик отца Молли, который тот подарил на импровизированную свадьбу, узнав, где они собираются жить. Уилл ненавидел этот дробовик. И сейчас как никогда хотел почувствовать его в руке. Вспышка света, выстрелы, собачий вой. Адреналин, стремительно летящий по венам. Вторая дверь распахнулась, Уилл прыгнул за диван. Стену за его спиной прошила пуля, что-то разбилось. В неверном свете огня, искажающего комнату, Уилл увидел лишь тени, одна из которых бросилась навстречу другой. Крик и тяжелый, тихий звук, с которым расходится плоть. Запах моря и вкус собственной крови, звон разбитого окна, осколки, вспарывающие кожу и первобытная ярость, заполняющая вены. Он не чувствовал ножа, воткнутого в его собственное тело. Лезвие кочевало из плоти в плоть, будто бы причащая его к чему-то великому. Будто бы это была смерть и рождение, отпевание и крестины. Дракон перед ним раскрывал крылья и ему страстно хотелось сразить его всей своей силой. Кровь и восторг, вино и гнев на корне языка. Он смотрел на своего Дьявола и на Дракона, который пытался забрать у всего мира солнце. И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Уилл упал на пол и буквально выдернул нужный ящик, вытаскивая дробовик. Дверь распахнулась и он, не глядя, выстрелил прямо сквозь нее. Еще один крик и тело, падающее вперед. Уилл с трудом поднялся, находя взглядом Ганнибала. Кровь медленно расползалась по полу, он держался за диван, сжимая в руке разбитое горлышко бутылки. Тело у его ног слабо дергалось, впрочем, имея не слишком много шансов с таким кровотечением. Сквозь выбитые стекла в двери Уилл видел часть коридора, свет падал прямо на человека, который стонал от осколочного ранения, пытаясь отползти. Бывший профайлер увидел пистолет, лежащий на полу, и не стал долго размышлять. Дробовик полетел в угол, рукоять удобно легла в ладонь. Тяжелее, чем у ФБР, но так же надежно. Ганнибал подобрал свой пистолет. Дракон падает и поднимается, он буквально горит, сжигая всех людей, которые протянут к нему свои руки. Но они больше не люди, они окружают его, воздавая должное его силе, питаясь ею и взращивая самих себя. Агнец и Дьявол бросаются на Дракона одновременно, ликуя и умирая, сжимаясь и оживая. Нож кажется продолжением руки, он хочет забрать жизнь Дракона себе, хочет пробиться сквозь ребра и добраться до сердца. Он вонзает нож в его чрево, вспарывая человеческую плоть, пока Дьявол сжимает Дракона в объятиях. Они сильнее него. И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий. И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь. Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти. Итак, веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошел диавол в сильной ярости. Ганнибал двигался бесшумно и застыл у арки, в кухне раздался выстрел, один, другой, третий. Разбилось кухонное окно, кто-то упал, кто-то закричал. Удар, еще удар, металлический звон и нечленораздельные ругательства. Они отвлекли Уилла, выходящего в смежный коридор, и он обернулся только тогда, когда стало слишком поздно. Бок пронзило болью, он вскинул пистолет и несколько раз выстрелил в ответ. Тело упало практически на него, бывший профайлер зашипел и сбросил его на пол, сползая по стене. Ткань свитера быстро становилась влажной, где-то вдалеке протяжно и высоко скулил кто-то из псов. Уилл повернул голову и увидел, как в этот же коридор вылетело из кухни еще одно тело со вспоротым горлом. Падение, треск дерева, после возня на кухне стихла. Уилл тихо застонал, прижимая ладонь к ране. Кажется, навылет. Он моргнул пару раз и оперся о колено. Боль пульсировала в висках, пистолет тяжелел с каждым мгновением, но он все равно наставил его на кухню, готовый выстрелить при первой же необходимости. Палец дернулся на курке, кровь медленно пропитывала брюки. Из кухни вышла Чио, в ее ладони блестел разделочный нож. Она осмотрелась бегло, внимательно, и выскользнула на улицу. Уилл вслушивался в напряженную, звенящую тишину, не решаясь позвать кого-нибудь, выдать себя. Секунды утекали одна за одной, Уилл поднялся на ноги и тяжело дышал сквозь стиснутые зубы. Боль пульсировала, кровотечение не останавливалось. Несколько шагов до кухни. В теплом электрическом свете он видит лужи крови и ровный, ажурный узор из брызг на стенах. Пара пулевых отверстий в стенах и одно в холодильнике, человек, лежащий на столе и рассматривающий потолок остекленевшим взглядом. Уилл чувствовал сожаление. Он хотел бы, чтобы человек был жив. Хотел бы выдавить жизнь из него собственными руками. Кровь Дракона расползается крыльями за его спиной. Величественный, могущественный, поверженный. Дьявол, протягивающий руку, Агнец, принимающий ее. Гнев, пылающий в сердце обоих. Расплавленное золото летит по венам, залечивает его раны, его боль, оставляя только сияющие шрамы, горящие в ночи. Восторг и жизнь. Это прекрасно. И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его — имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него — как у медведя, а пасть у него — как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним? Уилл практически рухнул на один из стульев у стены. Дышать стало легче, ноги и руки постепенно слабели. Он истекал кровью. Тихие, практически неслышные шаги из коридора. Он хотел было поднять пистолет, но в следующее мгновение увидел темные глаза напротив. Ганнибал опустился на колени перед ним, осторожно надавил ладонью на грудь, заставляя откинуться спиной назад. — Что-то кроме пулевого? — Ничего, — голос хрипел, боль звенела в каждом звуке, — ты не ранен? Ганнибал покачал головой, глядя ему в глаза. Уиллу казалось, что мгновение замерло, что все стрелки застыли. Кровь остановилась, сердцебиение, пылинки в воздухе — все это замерзло. Был только Ганнибал, живой, целый, невредимый Ганнибал. И вспоротое горло судьбы, лежащей на столе, мертвой и бессильной. Уилл поднял окровавленную ладонь и накрыл ей пальцы Ганнибала. Его сознание горело от боли и облегчения. Река с гулким эхом пробила плотину. — Я в порядке, Уилл, — голос доктора был молоком и медом, — все будет хорошо. Бывший профайлер судорожно кивнул, с трудом отслеживая дальнейшие движения Ганнибала. Резко запахло спиртом, Уилл протяжно зашипел, когда смоченное в спирте полотенце было прижато к ране с двух сторон. — Собаки? — Ни одна не пострадала. — Чио… Цела? В ответ раздался тихий смешок. — Она в полном порядке. Чио умеет за себя постоять. — Кто… они? — Уилл несколько раз моргнул. Зрение постепенно размывалось, конечности заполнялись холодом. Он терял кровь быстрее, чем стоило. Ганнибал сжал его рану, положив ладонь профайлера на нужное место и заставил его надавить. — Наемники. Вариантов не так много. За окном раздался быстро нарастающий звук сирены. Они оба напряглись. Мысли перекатывались в мозгу медленно, собрать их вместе представлялось какой-то невероятной задачей. Уилл пошевелил губами, пытаясь срастить все в единое целое. — Сигнализация. Скорее всего вневедомственная охрана, и совсем скоро будет Джек, — Уилл сжал ладонь Ганнибала, которая все еще помогала ему прижимать к пулевому ранению полотенце, — Уходите. Лицо Ганнибала было непроницаемым. — Нет. — Уходите. Я отвлеку их и выберусь, — Уилл сжал его ладонь сильнее, — я не намерен дать им поймать тебя. Ганнибал размышлял недолго. Нечеткий взгляд бывшего профайлера пытался выделить какие-то конкретные эмоции, которые слабыми волнами отражались на чужом лице, проанализировать их, но это было тщетно. Поэтому все, что оставалось Уиллу — надеяться, что Ганнибал послушает. Что успеет. Что скроется как можно дальше и не позволит себя обнаружить. И, тем более, ранить. В конце концов Ганнибал поднялся на ноги и наклонился вперед. Уилл ощутил тепло его пальцев на своей ладони, а после мягкое, невесомое прикосновение губ к костяшкам. Он пытался увидеть это, рассмотреть, впитать в себя, но зрение немилосердно подводило. Осталось лишь ощущение, тихое и глубокое. — Fortis fortuna adiuvat. Ганнибал поднялся на ноги и тихо растворился в темноте коридора. Уилл еще минуту дрейфовал на границе сознания, надеясь, что кто бы ни приехал на вызов, он догадался прихватить с собой реанимационный набор. Внутри, отдельно от боли и холода из-за потери крови сжалась раскаленная пружина, согревающая, ранящая и обнадеживающая. Уиллу казалось, что он видел свет где-то там, под блестящей поверхностью черной воды. Он закрыл глаза и соскользнул в темный поток.