Звёзды, которые отбрасывают тень

Ночи перед выпиской были темными и тихими. В них растворялся только размеренный убаюкивающий писк больничных приборов. После визита Фредди прошло несколько дней, которые Уилл провел на черных, нефтяных волнах размышлений и обрывочных воспоминаний. Маршрут намечен, но он не был уверен, что готов к невинным жертвам. Они всегда есть, стоило примириться с этим. Но чем чаще он видел лицо Молли, тем сильнее сожалел, что она оказалась на пути у катка обстоятельств. Это его ответственность, он должен принять и воплотить ее. В последнюю ночь перед выпиской Уилл едва ли мог уснуть, однако под утро провалился в сон, наполненный темными полутонами и живыми картинами. Он стоял на опушке леса, глядя на свой дом. На окно кухни, где за столом сидели он сам, Чио и Ганнибал. Уилл видел тени, крадущиеся, скользящие между деревьями и бесшумно приближаются к дому. Каждая из теней оглядывалась на него, сверкая ледяным сиянием в глубине глаз. Когда-то он был влюблен в эти глаза, когда-то даже осмелился поцеловать их обладательницу. Кажется, они все успели несколько раз умереть с тех пор. Уилл видел, как старалась Алана, облаченная в черное, как умирала вместе с каждым из них. Не только она, но и кричащие от боли крупицы ее надежды. Присутствие рядом, на залитой лунным светом поляне, все нарастало и на мгновение оглушило его. Уилл повернул голову и увидел рядом с собой вендиго. Черная кровь блестела на черных рогах, белые глаза смотрели мягко… Заботливо? Вендиго наблюдал вместе с ним, отсветы выстрелов ложились белыми тенями на его лицо. Он слышал отдаленный грохот, стук, собачий вой и звуки бьющегося стекла. Вендиго положил руку ему на плечо, спокойствие наполнило Уилла до краев. Еще одна смерть, которая коснулась его, пробралась внутрь и пустила там корни. Еще одна смерть, которая стала его частью и вросла в его жилы. Заросшее пулевое ранение закровоточило, заливая больничную рубашку. Он протянул руку, ища опоры. Черная костлявая ладонь легла поверх раны, Уилл чувствовал ровное дыхание у себя на затылке. Кровь остановилась, запеклась и запечатала внутри все, что ранее ускользало от взгляда, но теперь прояснилось. Вендиго отступил; Уилл слышал, как под ногами тихо шепчут листья. Он уходил дальше в лес, все звуки в доме стихли. Здесь больше ничего не было, лишь мертвые и тающие слезами глаза Аланы, устремленные в беззвездное небо. Они неторопливо скользили между деревьями, вендиго то и дело сливался с точеными силуэтами стволов, воплощал в себе кору, блестящую в лунном свете, ветки, что тянулись к лицу Уилла тысячами рук. В чаще царила тишина, заботливая, обволакивающая. Мох серебрился и мерцал, переливался так, словно состоял целиком из зеркальной пыльцы. Когда Уилл подошел ближе, он понял, что лес постепенно укрывает снегом. Чем дальше, тем гуще, снежный покров поднимался, словно волны. Каждый шаг был труднее предыдущего, ноги вязли и отказывались слушаться. Однако Уилл не чувствовал холода, лишь видел дорожку следов, которые обходил и которым отказывался следовать только из внутреннего упрямства. Череда деревьев закончилась внезапно, открывая пологий подъем на холм, выгибающийся в лоснящейся небесной черноте. Снег хрустел под босыми ногами и мелко покалывал, Уилл поднимался все выше и выше, пока не нагнал вендиго и не замер рядом с ним. Пальцы свело от желания сжаться на черном костлявом плече. Они стояли на вершине холма словно на краю мира. Очертания Маскрэт-фарм были удивительно знакомы, все еще живые в цепкой памяти. Монструозное здание, едва светлеющее на фоне угольного горизонта, подсвеченное едва ли десятком ламп. И пронзительный лунный свет, рассыпающийся мириадами осколков по бескрайнему снегу. Уилл понял, что спит, понял так отчетливо, что попытался найти вокруг хоть какие-нибудь следы сна, осколки, отголоски реальности, искаженной подсознанием — но не нашел. Существовало лишь воображение и отражение чужого воспоминания, которое сам Уилл не смог обрести. Уилл смотрел, как далекая фигура медленно, с усилием движется через снег. Чувствовал боль в руках, следы веревок на коже, кровь, высыхающую на лице, и триумф победы. Трепет, живой восторг. Самое важное сейчас находится в руках, нетронутое, спасенное. Внутри что-то сильно заболело. Уилл смотрел, как Ганнибал несет его через снег, боль внутри разрасталась вместе с чем-то другим, более подвижным, толкающим вперед. Уилл сделал шаг навстречу Ганнибалу через бескрайний глубокий снег, освещенный внимательным глазом луны. В это мгновение пространство пронзил громкий отвратительный звук. Уилл открыл глаза и несколько раз моргнул, избавляясь от мутной пелены, застлавшей мир. Первые секунды реальность казалась лимбом, куда его выбросило из чего-то более четкого, более настоящего. На всю палату отвратительно пищала система пожарной тревоги. В коридорах слышался нестройный топот медсестер, которые успокаивали пациентов — тревога была ложной. Уилл упал обратно на подушку, понимая, что заснуть снова не выйдет. Подсознание играло в игры, но он не чувствовал никакого противоречия с сознанием. Обстоятельства не менялись, лишь обрастали новыми слоями. Менялся он сам. Уилл вспомнил их последний ужин в прошлой жизни. «Имаго — это образ возлюбленного, похороненный в нашем подсознании, который мы несем с собой всю жизнь. Концепт идеала». Изредка, когда допросы во время суда над Ганнибалом вводили Уилла в состояние, близкое к кататоническому ступору, он пытался осмыслить эти слова. Проанализировать свою жизнь, убедиться, что внимательный взгляд Ганнибала не смотрел на него из руин детских травм или подростковой войны всех против всех. Много позже это заставляло Уилла лишь улыбнуться. Не нужно искать в себе пережитки предрассудков прошлого. Нужно лишь дефинировать собственный идеал. Им так или иначе обладают все. Самое человеческое, что могут делать люди — выстраивать мерило для этого мира и для самих себя. Тогда Уилл не был готов искать подобный идеал в себе. Не хотел его видеть, не хотел знать. Идеалов много. Молли во многом была идеальной. Заботливая, немного неловкая, терпеливая, слегка рассеянная, решительная, внимательная к другим. Искренняя. Любящая. Он мог бы остаться с ней. Жизнь с Молли была наполнена теплотой, она была простой, понятной и предсказуемой. Молли подобрала его на улице так же, как он подбирал своих собак. Вымыла, накормила, некоторое время держала в отдалении от своего дома и семьи, чтобы он мог освоиться и привыкнуть. Уилл понял это сразу же и не сопротивлялся. Подход работал великолепно, он был почти уверен, что Молли выбрала его интуитивно. Она умела сочетать в себе деликатность с прямолинейностью. Он мог бы прожить с ней всю жизнь. Выбрать одну из своих сторон, такую же простую, как она, такую же человеческую. Обыденную. Люди склонны недооценивать размеренную повседневность, было чудом отыскать в Молли то, в чем он так нуждался. Уилл поднял руку к лицу и провел пальцами по ровной линии шрама. Сердце стучало в груди, летело, неслось вперед вместе с рукой, в которой был зажат нож. Чтобы вспороть чье-то нутро, вывернуть, выпотрошить, нужна сила. Уилл знал это и прежде. Но там, на скале, он открыл, осознал еще одну вещь. Нужна воля. Губы изогнулись в ироничной усмешке. Он легко наполнился эстетическим удовольствием, которое переживал Ганнибал, когда тому пришла та же мысль. Уилл был уверен, что пришла, причем намного раньше, чем они с Драконом оказались на скале. Можно попробовать угадать момент. Пальцы равномерно поглаживали шрам на лбу, Уилл сильнее откинулся на подушку и уперся в потолок рассеянным взглядом. Раньше, чем он откусил щеку Корделлу. Раньше, чем оказался в Литве. Раньше, чем… Нет, не раньше. В тот самый момент, когда они глубокой ночью покидали здание Музея естественной истории, оставляя там завершенного, совершенного, полностью преображенного Рэндалла. Все так любили спрашивать, как он себя чувствует. Тогда, покидая безмолвное, холодное, священное здание музея, Уилл впервые просто чувствовал себя. И плотные бинты на ладонях, в которых мерещились призрачные прикосновения Ганнибала. Уилл отнял ладонь от лица и посмотрел на нее. Сбитые костяшки успели зажить миллион раз, но та воля из них никуда не исчезла. Он мягко сжал ладонь, чувствуя призрачные теплые пальцы. Утром перед главным сестринским постом было удивительно тихо. Туда-сюда сновали почти бесшумные пациенты, несколько раз проехала громыхающая каталка — единственный нарушитель спокойствия в разреженной тишине. Официальная выписка назначена только на завтра — чтобы болтливый персонал не призвал на их голову небольшую, но весьма назойливую стаю журналистов. Уилл сидел на небольшой скамейке, опираясь затылком о стену и дожидаясь, пока подействует аспирин. Эта небольшая и задорно стучащая таблетками баночка должна была давным-давно прирасти то ли к карманам, то ли к рукам. Уилл перебирал в голове образы, которые отвлекали от тупой и раздражающей боли в боку. Она появилась около часа назад, реагируя на слишком интенсивные сборы. Выбраться из больницы хотелось как никогда. Еще один шрам в коллекции, так или иначе связанный с Ганнибалом, на этот раз идентичный тому, что оставил Дракон на докторе Лектере. Тень усмешки змеилась на губах. Дракон никогда не смог бы ранить самого Ганнибала, оставить на нем даже крошечный след. Нельзя отметить болью и пониманием то, чего ты даже не видишь. Внутри бродило странное, воспаленное тепло. Это не то воспаление, которое нужно лечить. Оно пройдет само, когда догорят последние рудиментарные остатки его становления. Время от времени мысли возвращались к сожженному письму. Цепкие нити рефлексии уловили ту грань, где эмпатия разминулась с рационализацией. Он был рад получить письмо. Забота и призыв, и прямое, прозрачное отсутствие манипуляций. И эта пустота со временем, со всеми мыслительными слоями, что росли и ширились от пристальных размышлений прекращалась в прямую манипуляцию, настолько очевидную, что Уилл ее просмотрел. Так ли это важно? Ганнибал просто напомнил о себе. Это письмо должно было быть сожжено. Ганнибал скучал. Уилл улыбнулся краем губ сам себе. Он хотел накрыть это чувство рукой и растопить, словно сухой рассыпающийся снежок. Уилл мерно покачивался на волнах размышлений и анализа, не тревожась о выводах, к которым придет. Время забрало его тревоги, ледяные волны Атлантики колыхались внизу, смывая последние крохи сомнений. Разум мерно затачивался, маятник неторопливо качался где-то на задворках подсознания. Уилл словно готовился к охоте, разве что жертвы не было. Он просто выходил в дикий мир, чтобы ощутить на корне языка азарт неизвестного. — Мистер Грэм, — Уилл повернул голову, сталкиваясь взглядом с доктором Уэст. Она в очередной раз была точна и скрупулезна в выборе момента — рядом не было ни души, ни одного уха. Хотя Уилл был уверен, что сейчас у нее нет для него никаких слов, помимо собственных, — как ваше самочувствие? — Хорошо. Вашими стараниями. Она улыбнулась уголками губ, вокруг глаз расползлась тонкая сетка морщин. Короткие штрихи под ее искренностью. — Ваши документы и бумаги для страховки, все подписано и заверено. Не хочу вас задерживать. Необходимости в плановых осмотрах нет, однако, если вам понадобится помощь, вы всегда можете обратиться ко мне без предварительной записи. На ее лице не дрогнул ни один мускул, но Уилл понял. Он поднялся на ноги, забрал тонкую папку и протянул ей руку. Улыбка Мелинды Уэст стала шире. — Большое спасибо, доктор. — Не за что, мистер Грэм. Хорошего вам дня. — И вам. Некоторое время Уилл смотрел на ее ровную спину. Профессионализм, скрупулезное внимание, дисциплина. Воля и живой, неподдельный интерес к миру за ее собственными стенами. Эта женщина вызывала у него восхищение. Неторопливо двинувшись к выходу, он включил мобильный, игнорируя заваленную электронную почту и множество смс, в том числе от Фредди Лаундс. Немного же времени ей понадобилось, чтобы вновь набраться наглости и угрожать ему статьями на Tattlecrime.com. Впрочем, было очевидно, что это довольно бессмысленный шантаж — она напишет все, что захочет, в любом случае. Уилл просто смотрел на экран пустым взглядом. Он не сказал Молли, что выписывается сегодня. Не хотелось заставлять ее снова приезжать в больницу. Особенно после того, как несколько дней назад ей позволили вернуться домой. Уилл мог представить, как тяжело ей там находиться. И не мог ничего с этим поделать. Чувство вины уже отступило, сменившись иссушающим сожалением. Пока он размышлял, телефон завибрировал. После короткого напряженного разговора, который оставил после себя душащее чувство раздражения, Уилл вызвал такси к одному из боковых выходов из больницы. *** — Мы можем квалифицировать ее действия как самооборону! Существовала объективная угроза жизни доктору Блум и ее семье. Да, ее методы спорные, но… — Вы называете спорным заказное нападение и покушение на убийство гражданских лиц, агент Кроуфорд? — Кейд Пурнелл смотрела на Джека с удивлением, в котором можно было без труда найти ноты презрения. — Я ценю вашу заботу о докторе Блум, но для ее методов есть более подходящее описание, нежели «спорные». Незаконные. Она нарушила закон, и теперь вы пытаетесь сделать то же самое, спуская все на тормозах. — Агент Пурнелл… — Нет. — Голос Кейд был ледяным. Вся ее фигура искрилась холодом и решительностью. — Нет. Еще один шаг в эту сторону, агент Кроуфорд, и вы потеряете свой значок и последние крупицы уважения Бюро. Я вам обещаю. Все будет сделано по закону, и вас не отстранили от дела только потому, что Ганнибал Лектер записан на ваш счет. Джек с трудом удержался от прокисших и подгнивших аргументов, которые терпкой сладостью оседали на корне языка. Некоторые агенты любили по поводу и без указать ему на очевидную, пускай и неофициальную картину того, что произошло в Вулф Трап несколько лет назад. Однако Кейд Пурнелл, в отличие от многих, имела на это полное право и не обращалась к этому праву до сегодняшнего дня. Она была одним из основных архитекторов того дела, и, судя по всему, именно ей строить это. Джек опустился в кресло, ослабляя душащий узел галстука. Кейд закрыла за собой дверь бесшумно, но он был бы благодарен, хлопни она ею со всей силой. Это было бы спусковым механизмом, трещиной, пробивающей стену водохранилища. А так напряжение осталось в жилах, заставляя Джека задумчиво крутить пальцем на столе мобильный телефон. Алана скоро будет здесь, она позвонила и предложила приехать едва ли не засветло, и ему придется сообщить ей, что у них остался всего один шанс закончить все правильно. В том, что в данном случае правильно, Джек был уверен. Доктор Лектер должен был умереть, любым способом. Оставалось убедить в этом Уилла. Именно он стоял в самом глазу бури, решая, куда та повернется и на что обрушит свой гнев. Несколько часов спустя доктор Блум сидела в кресле напротив. Ее пальцы были сцеплены в замок, напряжение в воздухе вибрировало очень тихо, невыносимо щекотало нервы. Ее словно заморозило. До этого Алана в гневе металась по кабинету, желая разрушить его до основания, кажется, вместе со всем зданием ФБР. Стараниями своры адвокатов Алана оставалась под залогом. Судья, выносивший решение, занимал негласную, но весьма знакомую позицию по отношению к Ганнибалу-каннибалу. Однако это не значило ровным счетом ничего. Истцом, судя по всему, станет Бюро, которое во главе с Кейд Пурнелл будет добиваться жесткого и, по обоюдному мнению, несправедливого торжества закона. Дверь открылась без стука. Джек слегка поморщился, Алана напряглась еще больше и обернулась одним резким болезненным движением. Но Уилл не смотрел на нее. Он смотрел в глаза Кроуфорда нечитаемым взглядом, не пытаясь проявить и капли показного дружелюбия. В этот момент Джек осознал всю сложность задачи, которая перед ним стояла. Уилл не намерен был уступать ни на шаг. Но почему? Потому что был невиновен? Или потому что пытался обмануть их? Взгляд переместился на лицо Аланы. Оно заострилось, посуровело. Ее черты казались высеченными из прозрачного белого кварца. Она вернулась в ту же позу, как совершенная механическая кукла, откинув голову назад. Страх в глубине ее глаз превращался в злость. Алана будет стоять на своем до конца. — Доброе утро, Уилл. — Здравствуй, Джек. — Шаги Уилла были тихими, но Джек мог поклясться, что слышит их так же отчетливо, как колокольный звон в Венеции. Он бесшумно опустился в соседнее кресло и небрежно сложил пальто на коленях. Ладони легли на подлокотники, расслабленные, спокойные. Уилл смотрел прямо на Кроуфорда, и в его взгляде было что-то неназываемое, неуловимо пугающее. Взгляд Джека скользил между ними, двумя фигурами, противоположными во всем, в каждой детали, которую только можно ухватить. Они были похожи лишь в одном — ни один не хотел отступать. Тишина в кабинете разрасталась, казалась плотной, вибрирующей, бьющей десятками молоточков по вискам. Хотелось налить себе виски и уволиться из Бюро сегодня же. Однако где-то там бродил монстр, который не заслуживал даже возможности дышать. Его нужно устранить. И Джеку одинаково были нужны они оба, принявшие общую цель. — Здравствуй, Уилл. Хорошо выглядишь. — Кроуфорд успел заметить, как Уилл слегка дернул бровью. И как Алана сжала челюсти, напрягаясь еще сильнее. Бывший профайлер ФБР плавно забросил одну ногу на другую и расправил сложенное пальто. Он не делал ничего, что можно было бы счесть защитной реакцией. Никаких фортов, никаких бастионов. Поза была открытой, но Джек чувствовал прочную прозрачную стену, которая отделяла Уилла от всего остального мира. Безразличие — гладкое, бескомпромиссное. — Что тебе нужно? — Ганнибал на свободе. — Неужели? — Уилл дернул бровью снова, все еще глядя на Джека прямо, без стеснения или капли… Чего-то. Расположенного. Пристыженного. Человечного. Кроуфорд ощутил, как его заполняет злость. Какого черта, Уилл? Он перевел взгляд на Алану, однако та лишь дернула подбородком, словно убеждаясь в чем-то, что давно для себя решила. — Прекрати. Его нужно поймать. Убить. Можешь обижаться на Алану сколько угодно, но ты не можешь не понимать… — Джек осекся. На лице Уилла расцвела крохотная и ядовитая ухмылка. — Мириам Ласс, видимо, в конце концов поняла. Хотя ты так и не сказал ей, как быстро свернул поиски? Ярость, слепящая и жгучая, в одно мгновение всколыхнулась внутри. Джек сжал пальцы в кулак и выдохнул, подавляя волну внутри. — Я этого не слышал, Уилл. — Слышал, Джек. Как и я слышал, что ФБР считает методы доктора Блум допустимыми. Или это он надоумил тебя, Алана? — Уилл повернулся к ней натыкаясь сначала на растерянный, а после колючий взгляд. Ее вытянутая, едва ли не изломанная поза кричала обо всех возможных защитных механизмах, работающих на износ. Ей стыдно, Уилл это знал. Погибни он там, она бы обрадовалась. Меньше стыда, меньше поводов сомневаться. В глубине души он не осуждал Алану. Она защищала свою семью, убежденная, что оказалась в темном лесу посреди королевской битвы. Ей не на кого рассчитывать, не на кого положиться. — Ганнибал — убийца! — Как и Алана. И ты. И я. Мы все убивали, так или иначе. Но ты продолжаешь считать правым себя. — Уилл снова повернулся к Джеку, который едва ли не сопел от возмущения. Однако бывшего профайлера это не заботило. — Ты помогал ему. Не лги, помогал. Я знаю это, ты знаешь это. И на тебя упал еще один гребанный шанс сделать все правильно. — Голос Аланы был таким же, каким он его помнил, и в то же время совершенно другим. Она почти шипела, Уилл никогда не видел ее такой. — У тебя тоже есть семья. Он может сколько угодно обещать тебе оставить их в покое, этим обещаниям грош цена. На секунду Уилл подумал, что сейчас стоит держать язык за зубами. Но надломленность в тонких чертах Аланы заслуживала искренности. По крайней мере в том виде, в котором искренность понимал Ганнибал. Возможно, раньше Уилл промолчал бы просто потому, что для взвешивания всех за и против требуется время. Но сейчас он просто смотрел в тающие ледники, спрятанные на дне ее глаз, и не мог не быть честным. — Ты знаешь цену его обещаний. Его обещание привело нас сюда, Алана. Она выдохнула так, словно Уилл ударил ее по лицу. — То есть жизнь твоей семьи важнее жизней всех остальных? Уилл слегка наклонился к ней, выпуская в голос весь яд, который в нем был. — Не я это выбрал, Алана, а ты. — Хватит! — Голос Джека раскатисто разнесся по кабинету. Уилл снова принял ту же позу, отгораживаясь той же стеной безмятежности и безразличия. Джек сумел подавить в себе злость, однако эти укрепления не славились большой прочностью. — Поимка Ганнибала очевидный приоритет для всех. Он убивает людей, Уилл, он будет убивать их и не остановится. — Как и тысячи других убийц. Это твоя забота. Твоя работа. Меня она больше не касается. — Тебя больше не заботят жизни людей? По лицу Уилла скользнула тень отвращения. Джек откинулся в кресле, рассерженный из-за необходимости объяснять очевидные вещи. Эти инструменты были старыми, крепкими и надежными. Уилл Грэм всегда хотел помочь другим. Уилл Грэм обладал тем, чем не обладал больше никто. Кроуфорд внимательно смотрел в лицо бывшего профайлера ФБР, стараясь найти там или ответы, или хотя бы рычаги. Алана права, и Уилл все же поддался и встал на сторону Ганнибала? Тогда почему он здесь? Ему наплевать на свою семью? Или Ганнибал действительно пообещал не трогать Молли и Уолтера, но на каких-то условиях, о которых Уилл предпочитает умолчать? — Теперь меня заботят только жизни дорогих мне людей. — Уилл слегка вскинул подбородок, его взгляд блуждал по полкам за спиной Джека, однако вернулся к лицу главы отдела поведенческого анализа. — Ты пытался спасти мир моими руками. Это стоило мне многого, Джек, тогда и сейчас. Я отдал достаточно. И не собираюсь отдавать еще. — Уилл. — Тихо сказала Алана, она смотрела на колени. Он видел напряженную линию челюсти, сведенные брови, побелевшие костяшки. Сталь, облитая жидким азотом. То ли крепкая, то ли хрупкая. Он не собирался проверять. — Ты должен. Должен. Хватит себя жалеть. Ты должен. Алана подняла глаза и Уилл видел ледяную ярость в ее глазах. Страх, горе и борьба. Она была крепкой, но не вечной. Он не знал, когда она сломается, но был почти уверен, что это произойдет, если сердце Ганнибала Лектера не окажется в ее руках. В самом прямом смысле извлеченное из клетки ребер. Уилл вспомнил, как держал ее теплое лицо в своих ладонях, как целовал посреди дома в Вулф Трап. Как хотел целовать снова и снова. Смог бы он дать ей тогда все, чего она захочет? Хотел бы, но не смог. Смог бы он дать ей желаемое сейчас? Смог бы. Но не хотел. Сердце Ганнибала Лектера останется там, где и должно быть. Потому что этого хотел он сам. Уилл развернул пальто на коленях, перебросил его через предплечье и поднялся на ноги, поправив пиджак. — Нет. До свидания, Алана, Джек. — Уилл. Уилл! Дверь за бывшим профайлером ФБР бесшумно закрылась. Он не оборачивался всю дорогу до стоянки, чувствуя странную внутреннюю силу, которая перекатывалась по венам и отдавалась теплом где-то глубоко в легких. Уилл слегка улыбнулся сам себе и снова вызвал такси. Через почти три часа Молли встретила его во дворе, выходящего из леса. Уилл отпустил машину еще на съезде с трассы, проделав оставшийся путь пешком. Он не был уверен в том, что увидит за чередой деревьев. Скорее всего, никаких следов не останется, криминалисты и уборщики ФБР вычищали все с педантичной тщательностью. Все, что они могли оставить после себя, наверняка уничтожила Молли. Обычно дома так быстро не возвращали владельцам, особенно в громких делах. Они ничего не нашли: ничего нового, ничего неожиданного. Уилл сунул руки поглубже в карманы, когда деревья наконец начали редеть. Триумф от крошечной победы в Куантико осел на внутренностях и словно бы впитался в них, став его частью. Словно он его проглотил и поглотил. Но победа там ничего не значила здесь. Молли бежала к нему через двор; Уилл подхватил ее и крепко обнял. Он чувствовал, как сильно она опутана паутиной страха и неуверенности, как сильно ей хочется, чтобы эти нити просто растворились. Как она зла, потеряна и раздражена. И как рада его видеть. И как она хотела бы, чтобы он остался в больнице — тогда бы не пришлось смотреть в лицо переменам. — Почему ты не позвонил? Я думала, тебя выписывают послезавтра… — Они стояли посреди двора, Уилл гладил ее по голове и слышал, как в дверь скребутся собаки, запертые в доме. Наверное, она успела спутать его с кем-то из журналистов, что ошивались вокруг дома первое время. — Прости. Не хотел лишнего внимания. Нужно было тебе сказать. — Уилл чувствовал ее гнев. Молли всхлипнула, но покачала головой и выдавила широкую неискреннюю улыбку. — Ничего страшного. Я даже подготовиться не успела… Но думаю, что на кекс в микроволновке наскребем. — Они пошли к дому, Молли первой взлетела по лестнице и выпустила собак, которые тут же лавиной ринулись к Уиллу. Обнять их всех разом не было никакой возможности, но он очень старался. Уилл рассмеялся, когда Бастер ткнулся носом куда-то в бок, не упуская возможности поискать в карманах вкусности, а Уинстон принялся широко вылизывать его лицо. Хотелось надолго замереть, остаться здесь и сейчас. Сидеть на крыльце в окружении собак, одна половина которых старалась забраться к нему на руки, а другая уже несла всевозможные игрушки и палочки. Молли присела прямо на деревянный настил за его спиной и положила подбородок на плечо. — Добро пожаловать домой. — Спасибо. Они сидели в тишине, и Уилл чувствовал, как эти слова, переполненные надеждой, отравляют его окончательно. Отравляют играющих собак, отравляют теплоту, которая исходила от Мол, слезы, которые то и дело сбегали по ее щекам и которые она старалась спрятать. Отравляют каждое годичное кольцо в каждом бревне каждой стены этого дома. Скорее всего, Молли тоже это чувствовала. Но ни один из них не мог иначе. Уилл смотрел на лес перед собой поверх мельтешащих собачьих голов и хвостов. Среди деревьев и качающихся на ветру ветвей ему мерещились глаза Аланы, блестящие, истекающие отчаянием. Он пытался отыскать в себе следы жалости к ней, но не нашел. Уилл понимал ее, понимал, что она сделала и почему. И понимал, что ей придется заплатить за собственные храбрость и неосторожность. — Если подождешь, я приготовлю что-нибудь. — Можно разогреть магазинное, не утруждай себя. Давление подбородка исчезло с плеча. Уилл повернул голову и проследил за тем, как она скрылась в доме. Пальцы перебирали шерсть на спине Уинстона, который ухитрялся деликатно и незаметно переключать все внимание на себя. Нужно сдвинуть это мертвое пространство. Оно казалось живым, казалось функционирующим, но это иллюзия. Если присмотреться к уголкам картины, можно заметить следы плесени и гниения. Уилл был убежден, что Молли тоже чувствует этот сладковатый, терпкий запах разложения. Согнав собак домой, он поднялся наверх, принял душ, смывая с себя запахи больницы. После Уилл некоторое время стоял в коридоре, глядя на дверь гостевой спальни в конце. Ганнибалу не было здесь места, но он пришел сюда, и эта комната словно перешла в его единоличное владение. Он закончил то, что начал Фрэнсис, когда напал на Молли и Уолтера. Этот дом начал разрушаться еще тогда. Легко представить, как половицы и стены покрываются влажной поволокой гниения, как на них разрастается плесень, как расходится витиеватыми узорами по балкам потолка и дубовой мебели. Дом не вызывал отвращения, но навевал безразличие. Еще один обломок, лежащий на дне Атлантики. Остаток дня прошел скомкано. Молли уехала за продуктами, Уилл остался в гараже и копался в лодочных моторах, совершая все те же монотонные и бессмысленные действия. Это просто успокаивало, позволяя мыслям свободно заполнять голову. Они действительно не поймают Ганнибала без его помощи. Помощи, которую никогда не увидят. Если Ганнибал будет осторожен, единственным потенциальным препятствием может стать фортуна, благосклонна к преследователям. Однако до сих пор удача стояла на его стороне, и сам Ганнибал не был склонен испытывать ее терпение. У Уилла не было уверенности относительно его последующих действий. Это рождало внутри смутное ощущение тревоги. Вечером они приготовили ужин, разговаривая о необходимости перед зимой починить крышу над верандой и когда-нибудь укрепить фундамент гаража. После сидели на диване и смотрели какой-то фильм, голова Молли лежала у него на плече. Вся ее поза была обманчиво-расслабленной, но Уилл чувствовал возрастающее напряжение. Оно успело прочно осесть прямо в костях у Молли, невыносимое, непреодолимое. Казалось, рано или поздно резонанс просто разобьет ее на куски. Сославшись на головную боль, она ушла спать раньше, осторожно поцеловав его в щеку. Уилл напоследок сжал ее ладонь и остался перед камином в окружении собак. Пожалуй, они единственные были искренне рады его присутствию. Пальцы сжались на подлокотниках. Это не вполне правда. Уилл повернул голову и увидел смутную фигуру Ганнибала в кресле, которое теперь стояло в другом конце комнаты. С бокалом вина и мягкой улыбкой. Когда криминалисты пришли сюда, они видели сдвинутые кресла. Их видел Джек, видела Молли. Ганнибал неуловимо улыбался ему и Уилл не мог не улыбнуться в ответ. Казалось, стоит протянуть руку и он сможет коснуться. Уилл вернулся взглядом к огню, чувствуя, как согревает жар от камина и призрачное присутствие Ганнибала. Найти его для ФБР? Никогда. Отыскать его для… Себя? Но как? Уилл склонил голову в сторону. Заметным был лишь один путь, но стоило быть осторожным, чтобы не навести ФБР на этот след. И тем более не испортить жизнь человеку, который не вызывал в нем ничего, кроме расположения и доли восхищения. Уилл отправился спать глубоко за полночь, благодарный за то, что они с Молли привыкли спать под разными одеялами. Она казалась крошечной, сжимающей подушку тонкими пальцами. Даже ее сон был бесконечно тревожным, и Уилл мог отыскать один-единственный способ отгородить ее от этого напряжения, от страха, который заставлял ее утопать в холоде день и ночь. Его сон был спокойным, темным и лишенным образов. Окружение больше не тревожило Уилла, хотя даже утром он мог без труда видеть, как гниль и безнадежность заражают их дом все больше и больше. Молли снова не было рядом, ее сторона была застелена идеально — как никогда прежде. Уилл сел на кровати, опуская босые ноги на тянущий прохладой пол. Он знал, где найдет ее. И знал, что теперь Молли не отступит, пускай ею двигало и не бесстрашие, а отчаяние. Он умылся, некоторое время просто глядя на себя в забрызганное каплями зубной пасты зеркало. Короткий шрам на щеке был все еще красным и очень чувствительным, если на него нажать. Уилл то и дело прикасался к нему ногтем, особенно если погружался в размышления. Этот шрам был словно ключом, помогающим закрыться в собственном разуме. Он рассматривал свое отражение и понимал, что лишь оттягивает встречу с неизбежным. В конце концов Уилл спустился вниз и остановился внизу лестницы. В кухонной арке была ровно та картина, которую он ждал. Молли сидела за столом спиной к нему, рядом стоял все тот же давно остывший кофе, в ее руках все тот же планшет. Уиллу не нужно было даже угадывать, что именно она читает. — Ты знаешь, что здесь написано? Уилл помедлил, скользя взглядом неестественно искривленной линии плеч, по сгорбленной спине. Казалось, если вынудить Молли сесть ровно, вся ее фигура попросту рассыплется. — Мне не интересно мнение Фредди. — Я тоже так думала. Но она бывает убедительной. — Молли не поднимала глаз. Уилл обошел ее оперся бедром о кухонную тумбу. Ее лицо было заплаканным, переполненным болью, которую она не могла вынести, но все равно несла, почти сломанная и прижатая к земле. — Ты веришь ее словам? Молли подняла на него глаза, так же переполненные отчаянием, как глаза Аланы. Уилл видел, что ей хочется бороться, видел, как она старается победить. — Ты спал с ним? Уилл вскинул брови, с губ сорвался удивленный смешок. Она действительно об этом думала? Молли недовольно отвернулась, но после вновь посмотрела прямо на него. — Ладно, это глупо. — Она ненадолго замолчала. — Но ты убивал вместе с ним. Уилл склонил голову набок, испытывая иррациональное желание сложить руки на груди. Защищаться от Молли? Да. Потому что Молли важна. — Да. Я убил его бывшего пациента, он помог мне выставить его тело. Я убил Долархайда вместе с ним. Лицо Молли исказилось, хотя и не так сильно, как ожидал Уилл. Он знал, что она могла прочитать многое в интернете и задать ему много вопросов. Она лишь однажды спросила, что ей нужно знать. Тогда он был бесконечно благодарен за это. — В прошлый раз я спросила, правда ли ты пытался убить его. Ты сказал, что защищался и вы упали. Это правда? Ему хотелось отвести взгляд, но он не мог. Молли не заслуживала всего, что происходило с ней. Уилл смотрел, как на мраморе, из которого она сделана, ширятся трещины, растут, ветвятся. Он не хотел разбивать ее. Он не имел права разбивать ее. — Нет. Я не защищался. Мы не падали. Я столкнул нас обоих. Молли откинулась назад. Непонимание заполняло трещины в камне. — Что это значит? Ты пытался убить его, вас двоих, покончить с собой? Почему он не убил тебя за это? Уилл перевел взгляд на окно. Сквозь полупрозрачные шторы пробивался яркий солнечный свет, такой живой, невыносимо теплый. Он подсвечивал пылинки в воздухе, танцующие так медленно и ласково. Чтобы убить, нужна воля. Как и для того, чтобы принять истинное обличие себя и других. Сила Ганнибала заключалась не в том, на что он был способен. Она покоилась в принятии своей сущности. Из этого росло то, на что он был способен. Уилл пытался отыскать в себе следы стыда или вины за совершенное. Но их попросту не существовало. Дорога перед ним открыта. — Я не мог отступить и вернуться назад. Я мог только шагнуть вперед. — Уилл помедлил, чувствуя укол злости на самого себя. — И сделал это, вместе с ним. Ганнибал понял меня. Молли наклонила голову вниз, по ее щекам скатилось несколько крупных слез. Она обхватила себя руками и скрючилась над столом. Уилл слышал ее частое поверхностное дыхание, слышал, как она всхлипывает. Внутри отозвалась тупая зудящая боль. Он должен был заботиться о Молли, а не заставлять ее проходить через все это. Отчасти Уиллу хотелось подойти, обнять ее, успокоить. Отчасти хотелось стереть себя из ее жизни, чтобы Молли забыла обо всем и оказалась в безопасности, с любящим сыном и заботливыми родителями. — Молли… — Ты любил меня? Хоть когда-нибудь? Уилл тяжело выдохнул. — Я любил тебя, Мол. И сейчас люблю. — Ты жалеешь меня! — Молли резко поднялась, едва не уронив стул. Уилл видел, как тяжело ей смотреть ему в глаза, как ее разрывает на части. Чувство вины скрутилось колючей проволокой в животе. — Почему? Почему ты впустил его сюда? На кухне повисла напряженная пауза, которая так же неторопливо покачивалась в солнечных лучах, блестела и переливалась, как частички пыли. — Я думал, что мы сами выбираем свою семью. Отчасти это оказалось правдой. Отчасти нет. Что-то мы можем выбрать, что-то останется с нами просто потому, что такова его суть. Я выбрал тебя своей семьей, но… — Но он был ей до меня. — Сказала она жестко, голос что треск наждачной бумаги. Молли отошла, снова обхватывая себя руками. Она металась, словно птица в клетке, разве что клеткой были ее собственное тело, ее разум, переполненные болью, отравленные ею. — Я думала, что даже если ты изменишься, я останусь прежней. Что смогу помочь нам вернуться из той темноты, в которой ты жил раньше, в которую Джек увел тебя. Если бы я не отпустила тебя… Уилл сделал несколько решительных шагов вперед, огибая стол, и крепко сжал плечо Молли, разворачивая ее к себе. Он видел, что ей хочется отпрыгнуть от него как можно дальше. И прижаться ближе, надеясь, что все это оказалось отвратительным, невероятно липким кошмаром. — Нет. В этом нет твоей вины. Ты сделала все правильно, Мол. Ты заботилась обо мне так, как считала верным. — Уилл осторожно разжал руку, давая ей возможность отступить. — Это… Просто случилось с тобой. Как случается ураган или любое другое стихийное бедствие. Если стоит винить кого-то во всем, то только меня. Молли тяжело, отчаянно всхлипнула. Она обошла его по кругу, словно прокаженного, безуспешно пытаясь найти выход из цепей, что висели на ней невыносимым грузом. Который тем не менее Молли была вынуждена нести, чувствовать, делая каждый шаг. — Сегодня утром я подумала, всего на секунду, что лучше бы ты утонул. Я знаю, что делать, когда муж умирает. Но не знаю, что делать сейчас. Уилл повернулся к ней. У него не было ничего, никакого утешения, ничего, кроме искренности, вскрывающей и потрошащей ее внутренности. Это последнее, что оставалось у него для жены. — Ты использовал меня. Ты думал, что у нас есть шанс? Что мы могли бы состариться вместе? Что он бы сгнил в этой чертовой психушке? — Казалось, что вся Молли состоит из одних бесконечных трещин в камне. Но она стояла ровно, и Уилл не мог понять, откуда в ней берутся силы. — Не отвечай. Мне все равно. Уилл обрадовался ее словам. Ответить было нечем. *** Джек Кроуфорд ехал по шоссе намного медленнее, чем обычно. Он постоянно, раз за разом прокручивал в голове все те же аргументы, принципы, на которых строилась их работа. Все, начиная от практической пользы и заканчивая нотациями и увещеваниями для детей. И злился на самого себя, а еще больше на Уилла, потому что не понимал, какого черта тот отказывается. Неужели он не понимает, что живой Ганнибал — прямая угроза его семье? Почему его не волнует, скольким они смогут помочь, наконец отправив доктора Лектера или обратно в лечебницу, или, того лучше, на тот свет? Джек не знал, как уговорить Уилла, и не понимал, почему это в принципе нужно делать. Да, Алана совершила глупость, которую Кроуфорд не мог в полной мере осудить. Но они все так или иначе находились в опасности, и Уилл мог бы сообщить о местонахождении Ганнибала, запереть его где-то, передать семью в программу защиты свидетелей. Джек злился на его недоверие, которое теперь стоило им пойманного серийного убийцы. Он дал обещание Алане и твердо намеревался его выполнить. Оставалось лишь подобрать правильные аргументы. Возможно, Ганнибал как-то еще манипулирует? Возможно, как-то еще угрожает? Пальцы сжали руль крепче, перестраивая машину в другой ряд. Возможно, Уилл все же на его стороне? Алана в это верила, но Джеку мысль казалось абсурдом. У Уилла есть семья, любящая, нормальная семья. Он не станет рисковать ею. Нельзя списывать со счетов паранойю Аланы, нельзя недооценивать недоверие Уилла. Нужно лишь подобрать верные аргументы, правильный ключ. Но сейчас Джек не видел ни того, ни другого, и утопал в неуемном раздражении. Он внимательно всматривался в трассу, чтобы не пропустить нужный поворот. Хотя в последнее время казалось, что дорогу к дому Уилла он успел выучить лучше, чем маршрут до Куантико. Машину слегка потряхивало, когда он перешел на неровный грунт, деревья неприветливо зашелестели над головой. Джек мог представить, насколько недовольным будет Уилл, и сам злился не меньше. Зачем настолько все усложнять, подвергая их дополнительной опасности? Позиция ФБР по отношению к доктору Блум была достаточно жесткой. Уилл не выдвинул официальных обвинений, но это только замедляло процесс, а не останавливало. Если этого не сделает сам Грэм, то обвинения так или иначе предъявит штат либо же само Бюро. Намерения Кейд Пурнелл были пугающе прозрачными, но Джек давно был готов лишиться даже своего значка, если это поможет избавить мир от Ганнибала Лектера. Хорошая возможность наконец уйти на покой и заняться, например, преподаванием в Академии, которая так и не нашла достойную замену потерянному профессору. Кроуфорд не питал иллюзий: заменить Уилла на этом посту он не сможет, но кое-что рассказать все же сумеет. Осталось лишь разобраться с этим. Закрыть дело Чесапикского Потрошителя окончательно и отправить его снова в архив, на этот раз навсегда. И если придется применить все манипуляции, которые были в его арсенале, и надавить на Уилла как следует, то стыдиться такого подхода Джек не собирался. Он неторопливо вырулил к дому, который казался слишком уютным для места, где совсем недавно убили столько людей. Единственный выживший наемник находился в коме, поэтому у них все еще не было показаний о том, что же видели эти люди, затаившиеся у места, где отдыхало и набиралось сил настоящее чудовище. Агент Кроуфорд вышел из машины и постарался хлопнуть дверью как можно громче, привлекая внимание тех, кто был внутри. Он решил приехать утром, надеясь, что застанет Уилла дома и тот, еще не слишком уставший и разморенный сном, согласится быстрее. Джек поднялся по ступенькам, слыша где-то за дверями возню собак, и три раза постучал. *** Уилл и Молли дернулись одновременно, услышав звук подъезжающей машины. Она выглянула в окно, Уилл видел, как тревога волнами проходит по всему ее телу, как остается вибрацией в кончиках пальцев. — Это Джек. Собаки завозились в коридоре, также привлеченные новым звуком, Уилл громко шикнул на них, но это не возымело никакого эффекта. — Оставайся здесь, я не позволю ему войти. — Почему-то внутри не было ничего, кроме холодного раздражения. Даже сейчас Уилл не боялся того, что Молли решит выложить Кроуфорду все, что он рассказал ей. Это было бы слишком… Чужеродным, нетипичным, слишком низким. Даже если посчитать подобный поступок попыткой защитить свою жизнь. Молли не смотрела на него, оставаясь у окна. Уиллу хотелось подбодрить ее, но раздражение внутри росло с каждой секундой, да и слов никогда бы не хватило, чтобы вылечить ее прямо сейчас. Уилл разогнал собак, отдавая команды намного тверже и жестче, чем следовало. Стая послушно отступила в гостиную, хотя самые любопытные остались толпиться в дверях, принюхиваясь и заинтересованно помахивая хвостами. Уилл слишком резко дернул на себя внутреннюю дверь и услышал, как Джек отступает на шаг. Внешняя дверь поддалась легко, Уилл распахнул ее, лишь чудом не задев бывшего начальника. Их взгляды столкнулись и, судя по разочарованной искре, мелькнувшей в воздухе, Кроуфорд рассчитывал не совсем на такой прием. — Доброе утро, Уилл. — Мне нечего больше сказать. Я не буду с вами работать. — Уилл остался в дверях, загораживая собой путь и ясно давая понять, что приглашать кого бы то ни было внутрь не намерен. Он видел, как Джек мысленно чертыхается, как подбирает слова, как внешне смягчаются чего черты. Подобные манипуляции давались ему хуже всего, угрозы и прямое давление обычно выглядели куда эффектнее и работали куда лучше. — Я надеялся, что мы сможем обсудить это еще раз. Нам нужна твоя помощь, Уилл, и не только нам, но и всем, кто может пострадать от действий… Уилл успел краем уха уловить движение у себя за спиной. Мягкая рука легла на предплечье, отодвигая его. Они с Джеком одновременно повернулись к Молли, заплаканной, сломленной, растрепанной и разгневанной. — Убирайтесь. — Ее голос обмороженной сталью рассек утренний воздух. Молли было так больно, она была так зла и так красива, что Уилл застыл, не осмеливаясь даже шевельнуться. Она загородила его собой, легко вклинившись между ним и Джеком, вынуждая того отступить еще на шаг назад. — Миссис Грэм… — Прочь отсюда! — Молли кричала, и ее крик отдавался эхом среди качающихся деревьев. — Если бы вы не забрали отцовское ружье, я бы уже наставила его на вас, агент Кроуфорд. Вон из моего дома! — Мне нужно поговорить с Уиллом... — Вы будете разговаривать только с адвокатом и только в Куантико. Убирайтесь немедленно. Уилл смотрел на Джека из-за ее плеча, но совершенно его не замечал. Молли. Милая Молли. Сильная Молли. Надломленная, честная, верная самой себе, прекрасная, невыразимо прекрасная Молли. Уилл так хотел бы увидеть сейчас ее лицо, переполненное яростью, которую некуда деть. Это была его ответственность, его вина. Любящая Молли. Молли, которую он не заслуживал ни единого мгновения. Джек не хотел отступать, Уилл четко видел это в нем. Но он точно не ожидал ничего подобного и не придумал, как отреагировать, что противопоставить тому гневному и наполненному злобой созданию, которое оберегало сейчас свой дом, остатки своей целостности, последние крохи своей защиты. Несмотря на то, что все стены рухнули, а дом утонул в миазмах разложения, Молли продолжала сражаться. Уилл хотел поддержать ее в этом. Не ради того, что умерло, но ради нее самой. — Уходи, Джек. И не возвращайся. — Уилл мягко взял ее под локоть, чувствуя, как она вздрогнула от неожиданного прикосновения. Он потянул Молли в дом и демонстративно защелкнул замок изнутри сначала на внешней, а затем и на внутренней двери. Собаки начали стекаться к их ногам, слишком любопытные, чтобы помнить хозяйский приказ. Молли легко отступила и, отвернувшись, скрылась в коридоре. Уилл стоял на месте еще несколько минут, слушая скрип половиц, на этот раз намного более тихий хлопок дверей и, в конце концов, звук отъезжающего автомобиля. Ошеломленный и удивленный, Уилл наконец вернулся на кухню, останавливаясь в арке прохода. Молли стояла к нему боком, перед ней громко шипел и ворчал закипающий электрический чайник. — Спасибо. — Ты не заслужил этого. Ты не стоишь этого. — Она была все так же зла, все так же переполнена гневом. На секунду Уилл решил, что ему стоило бы подготовиться к летящему в лицо чайнику с кипятком. — Ты права. Но ты это сделала. — Не для тебя. — Молли резко повернула голову, оглядываясь через плечо. Волосы хлестнули по щекам. — Для себя. Там, в церкви во Флориде, я поклялась, что буду рядом. В болезни и здравии, и вся остальная чушь. Для тебя. Но не для меня. Я дала слово. Пока смерть не разлучит нас. Но она разлучила. Ганнибал Лектер — это смерть, в которую ты влюблен. Я никогда этого не пойму. Но я обещала. Я не стану тебе помогать. Но и Джеку помогать тоже не буду. Если бы он не пришел… Это стихийное бедствие могло обойти нас стороной. Уилл смотрел на нее и чувствовал себя чем-то крошечным и незначительным сейчас, перед ней, такой могущественной в своей злости. Он не смог бы вылечить Молли, но надеялся, что ее праведный гнев сможет залатать трещины, оставленные им, переливающимся и блестящим золотом. Уиллу хотелось сказать, насколько она была права. Он действительно не заслуживал ни ее помощи, ни ее слов. Уиллу хотелось сказать, насколько она была прекрасна. Но Молли бы оскорбили его слова. Потому что она всего лишь делала то, во что верила. — Спасибо. Я никогда этого не забуду. Все, что ты сделала, останется со мной. На лице Молли проскользнуло что-то, похожее на понимание. Даже больше. На принятие. Уилл видел отражение своей искренности в ее глазах. Кажется, они оба одновременно выдохнули. Напряжение в кухне немного улеглось. Они оба почувствовали дыхание свободы.