***
Ким Виен провела в своей комнате немного больше суток. За это время в ее комнате многое произошло. Девушка плакала, много думала, глядя неморгающим взглядом в потолок или за пределы окна, усевшись на подоконник и обняв свои колени. Она скатывалась клубочком, забивалась в угол между кроватью и стеной и сидела там, пока ноги не затекут, и даже сама не могла сказать, от чего именно пыталась спрятаться, что не давало ей покоя. Девушка обнимала Танни, разговаривала с ним и с пространством, задавая вопросы небесам по типу «почему», и играла на фортепиано. Она очень много играла, и ей казалось, что это заглушает ее боль. Чушь. Ей только казалось. Ким Виен эти сутки была соплей. Ни живой, ни мертвой — чем-то пограничным. Эмоции лились из девушки через край, но одновременно с тем практически покинули ее. Она застряла в месте, которое ее очень пугало, и старательно карабкалась к выходу, но все было тщетно… никакого света в конце тоннеля не существовало. То, что с ней случилось, не было просто, и девушка отказывалась это принимать. Она даже подумать о таком не могла. Ни за что не подумала бы, что в их с Чонгуком отношениях может случиться такое. Она могла представить тысячу скандалов по разным причинам, даже десяток различных сцен для расставания, но не такое. К этому она не была готова и… даже мысли не допускала, что Гук может ранить ее. Но он ранил. Виен покидала комнату только для того, чтобы сходить в ванную и приготовить брату еду, пока его не было дома. Самой же есть категорически не хотелось. Иногда приходилось открывать и закрывать двери для Ёнтана, желающего войти в ее комнату или ее покинуть… щеночек просил для себя внимания, старался отвлечь хозяйку от грусти, но ей было не до этого. Она даже не пошла с ним гулять, хотя знала, что для Танни это необходимо, пусть он и приучен ходить в туалет на пеленку. Прошли сутки и еще какое-то время, наступило утро. За время своего короткого заточения, Виен многое обдумала, многое поняла и о многом пожалела. Она оплакала свое разбитое сердце и сломанные кости и решила больше не лить слезы по самой себе или тому, что от нее осталось. Возможно, раньше она проживала совершенно неправильную жизнь… возможно, раньше она думала совсем не о том и не тому отдавала приоритеты? Когда-то всем ее миром был Ким Тэхен, и тогда было так хорошо… в ее жизни не было совершенно ничего лишнего, почти не было печалей. Ей бы вновь вернуться в то время и сосредоточиться на благополучии брата… теперь, когда она взрослее, когда чуточку умнее и немного повидала жизнь за пределами того розового купола, что построил для нее Тэхен, она знала, что тогда была слишком эгоистичной. Тэхен пожертвовал абсолютно всем ради нее, ради ее счастья и удобства, но она ничего не дала ему взамен. Ким Виен была эгоисткой, она охотно принимала заботу брата, растекалась реками слез и жаловалась на жизнь, ища в его руках защиту и утешение, а сама не думала о том, какой ценой Тэ дается мягкость облаков, по которым она ходит, каково ему каждый день чинить бреши, пробитые посторонними в ее куполе сказочного мира. Теперь Виен ни за что не взвалит на парня свои проблемы, потому что теперь она повзрослела достаточно, чтобы взять свою жизнь в свои руки и не заставлять Тэ чувствовать себя ответственным за нее. Он больше ничем не должен ради нее жертвовать. Он должен проживать свою собственную жизнь, быть счастливым, а не переживать о том, что происходит в жизни Ви, ведь свою он так радушно приносит в жертву взамен ее благополучию. Ви больше не хочет быть слабой в глазах брата вовсе не потому, что это стыдно, а потому что она хочет, чтобы он заботился о себе. Она сама хотела о нем позаботиться. Ведь он заслуживает этого больше всех на свете. Ким Виен решила больше не заставлять брата переживать, видеть ее слезы и чувствовать себя неспособным что-то исправить. То, как он смотрел на нее в тот вечер… он больше не должен испытывать ничего подобного. Она не хочет, чтобы он так на нее смотрел. Девушка решила дать Тэхену свободу, отпустить его, провести между ними черту. Теперь они не обязаны быть одним организмом. Их миры могут отличаться друг от друга, и это нормально. Жизнь Виен не должна влиять на Тэхена. Жизнь Тэхена не должна влиять на Виен. Не потому что она хотела, чтобы они были чужими. Потому что она хотела, чтобы он перестал приносить себя и то, что ему дорого, в жертву ради нее. Так больше не может продолжаться… Было довольно рано, так что Тэхен удивился, что в такое время его сестра не спит. Обычно она была той еще соней, особенно по субботам, а если учесть, что она стала затворником на целые сутки, парень вообще не ожидал, что она резво сбежит по лестнице и залетит буквально на кухню, удивляя еще и своим нарядом. Что-то не припомнит Тэхен, чтобы Ким Виен любила заниматься спортом, особенно ходить на пробежку, особенно утром. Но вот она стоит перед ним в спортивной одежде с высоко завязанным хвостом, укладывая на стол бананку с ее телефоном. Парень внимательно осматривает младшую сестру, стараясь узнать ее в девушке напротив, а она привстает на носочки, чтобы оставить на его щеке быстрый поцелуй, которыми когда-то одаривала его постоянно. — Доброе утро, оппа, — широко улыбнулась Ви и опустилась на всю стопу под непонимающим взглядом брата, заваривающего себе кофе. — Доброе… — протянул брюнет с сомнением в голосе, а в голове его что-то не складывалось. Он не мог понять, что происходит. Виен вела себя странно, встав в такую рань и нарядившись подобным образом, но еще страннее было то, что она выглядела так, словно была в порядке. Ни синяков под глазами, ни опухших глаз или их покраснения, что выдали бы ее слезы, ни осунувшегося лица. Она не была похожей на ту, кто сутки прятался от людей, закрывшись в комнате после того, как перенес болезненный разрыв. Она выглядела бодрой, живой, полной сил, хотя позавчера выглядела так, словно никогда не оправится от произошедшего. Кто из них обоих сошел с ума? Тэхен, с опаской отнесшийся к тому, что его сестра выглядит почти что счастливой? Или Виен, кажущаяся абсолютно беззаботной, как в далекие времена, когда именно такой ее жизнь и была. — Ты… почему ты встала в такую рань? — Просто захотелось, — девушка пожала плечами и достала стакан, наполняя его водой под пристальным взглядом брата. — Как спалось? — не спуская с сестры глаз, поинтересовался Тэхен. Он не мог просто принять то, что видел, стараясь подловить Виен на лжи, ведь не верил, что она и правда в порядке. Только не его Виен. Только не после всего этого. Это невозможно… за сутки такое не проходит. Такое не забывается даже за месяцы, но не за две ночи. — Бывало и хуже, — выдержав небольшую паузу, ответила Ви и осушила стакан, прежде чем осмотреть Тэ, одетого словно на выход. — Собираешься куда-то? Свидание? — Нет. Мы с Гуком должны были… — начал парень, но осекся, поняв, что сказал лишнего. Они и правда собирались сегодня встретиться, попытаться привести в порядок старый байк, купленный Чонгуком за смешные деньги в интернете просто потому, что тот выглядит слишком круто, хоть и не заводится. У них были грандиозные планы, которые ни для кого больше не имели смысла, но которые для них должны были стать чем-то классным и увлекательным. Идея ремонта старого байка Тэхену сразу понравилась, ему было любопытно, справится ли он с починкой, а Гук просто хотел завести его и проехаться, как раньше. Для него не имело значения, сколько времени им потребуется на это, как трудно будет найти какие-то детали и сколько они будут стоить. Он просто хотел, чтобы все вышло. Они оба хотели. Тэхен рано встал, хотя всегда вставал примерно в это же время, машинально оделся и отправился завтракать, хотя знал, что к Чонгуку он не пойдет. И байк он ремонтировать не будет. Да и Чонгук не станет теперь с ним возиться, ведь в этом нет смысла, если с ним в команде нет Тэхена. А их команды больше нет. И планов совместных больше нет. И они оба это знают. — Не важно, — парень покачал головой, опустив глаза в пол, и сжал с силой челюсти, вновь думая об идиотском поступке Чонгука и своей злости. Тэхен все еще не мог принять тот факт, что Гук сотворил такое. В его голове все еще не укладывалось то, что парень так просто отрекся и от Виен, и от него. Но все это больше не важно… — У меня нет планов на сегодня. Хочешь, сходим куда-нибудь? Кофе-машина оповещает о том, что кофе Тэхена готов, и парень забирает кружку, тут же усаживаясь за стол. — Встреться с ним. Виен звучит очень спокойно, наполняя еще один стакан водой, и не смотрит на Тэхена, резко дернувшегося, чтобы взглянуть на сестру шокировано. Сейчас ее голос, по мнению парня, звучал более честно. Он не был воодушевленным и бодрым, но все еще не был страдальческим или даже надломленным. Ким Виен была абсолютно спокойна, произнося эти слова. Она не злилась и не печалилась. В ней словно не было ничего. Совсем ничего. — Что? — Встреться с Гуком, — повторила Ви, упираясь в столешницу попой, и поднесла стакан к губам, в этот раз осматривая шокированного брата. — Не смотри на меня так, словно я сказала что-то странное. — Может, и не смотрел бы, если бы ты не говорила глупостей, — произнес Тэхен и добавил напряженно, но с нотками обиды, которую могла расслышать только его младшая сестра. — Видеть его не хочу. — Ты должен, — девушка сделала еще один небольшой глоток и поставила стакан на столешницу, поднимая на брата свой странный взгляд, который он сегодня совершенно не мог понять. Обычно Тэхен отлично понимает свою сестру, но сегодня она ведет себя слишком странно, странно выглядит и говорит странные вещи. Продолжает их говорить, вздыхая, — Тэхен, я понимаю, почему ты злишься… — Я не злюсь, — отрезал он напряженно, перебивая Ви. — Я понимаю, что тебе больно… — С чего мне…? — бросает он насмешливо, но выходит совсем неправдоподобно, а девушка вздыхает снова, мысленно закатывая глаза. Ким Тэхен никогда не умел врать, хотя никогда особо не пытался, именно поэтому Ви понимает, что он с ней не искренен. — Я знаю, что ты разочарован и не понимаешь, как такое могло произойти, — продолжает второкурсница, перебив брата, как бы намекая, что он должен ее выслушать и услышать то, что она пытается сказать. — Это уже произошло, и этого не изменишь. Даже если бы ей самой хотелось все исправить, она знает, что это никому не под силу. Даже Тэхену. А он смотрит на нее снова так же, как в тот вечер, и это причиняет ей боль. Но Виен не может показать этого, поэтому прячет свои чувства за семью замками и вновь напоминает себе о решении, которое приняла — Тэхену больше не придется ничем жертвовать ради нее. Ни за что. — Ты не виноват, слышишь? Я должна была сказать тебе сразу, намного раньше должна была сказать, что в этом нет твоей вины, — она правда так думает, знает, что в произошедшем нет вины ее старшего брата, и он напрасно себя винит. Ким Тэхен не должен чувствовать себя виноватым, потому что это не так. И он не должен прямо сейчас смотреть на нее вот так, не соглашаясь. — И это только между нами. Между мной и Гуком, слышишь? Он предал не тебя, а меня. Поэтому ваши отношения не должны пострадать. Ты все еще его лучший друг, его единственный друг. И ты нужен ему сейчас. Эти сутки были невероятно длинными для той, кто застрял между двумя состояниями совершенно неправильными. Ким Виен многое пришлось обдумать после того, как закончились слезы. Заглушить боль внутри все равно было невозможно, но с ситуацией, которая сложилась, все равно нужно было что-то делать, так что, стараясь не зацикливаться на том, что за хаос творится внутри нее, девушка думала о хаосе, всколыхнувшем не только ее мирную жизнь. Выводы, к которым она пришла, были самыми верными из всего существующего. Она правда говорит то, что думает. Она говорит то, что считает правильным и во что верит. Чон Чонгук не предавал Тэхена, хотя тому именно так и кажется. Если бы только Тэ не был ее старшим братом, он бы не почувствовал боль от поступка Чона. Но Тэхен зол и расстроен именно потому, что ранили его сестру. Стрелы Гука не были направлены в Тэхена. Он не хотел его ранить и не пытался. Он не собирался причинять ему вред. Так просто вышло. Это из-за нее Тэхену больно, не наоборот. Да, Чонгук плохо обошелся с Виен, но не с Тэхеном. Парень даже не смог ударить его… Да, наши отношения разрушены. Но только они. Тэхен — не я. Мой Чонгук и его Чонгук — совершенно разные люди. И наши отношения на их отношения никак не должны влиять, как и их отношения на наши. Я знала, как ценен Гук был для Тэхена, и знала, что Тэ для Гука ценен не меньше. Они были почти что братьями, большим, чем просто друзьями. Тэхен чувствовал, что он ответственен за Чона с того самого момента, как спас его от смерти; считал его тем, кого должен оберегать так же, как меня. Для Чонгука Тэхен был его настоящей семьей, пусть и не единственной. В нем парень видел своего погибшего брата и дорожил им сильнее, чем самим собой. Эти отношения были намного ценнее тех, что Чонгук разрушил на днях. Разрушить их он не хотел и не посмел бы поднять на них руку, потому что они для него все. Больше у него ничего нет. У него больше нет никого, кроме Тэхена. Виен знала это слишком хорошо. Так же хорошо, как знала то, что никто из них не справится без другого. Так же хорошо, как знала, что Чонгуку сейчас тоже плохо. Что ему нужен кто-то рядом. Что ему нужен Тэхен. Она знала, что Тэхен это знает тоже. Но его безграничная любовь к ней не позволяла парню много думать об этом и тем более что-то делать. Он стремился прогнать мысли о Чоне из своей головы, потому что не мог его простить. Он считал, что Чонгук не заслуживает прощения, а вот страданий как раз напротив. В конце концов, все честно. Ведь это Гук обрек себя на одиночество. Это был его выбор, не выбор Тэхена или кого-то еще. — Он предал нас обоих. Он знал, что для меня… — Хотел предать и предал — разные вещи, — покачала головой Ви, перебивая Тэхена, потому что знала, что он скажет дальше. Она все еще не верила в то, что Чонгук все это время играл с ней. В начале — может быть, но не всегда. Со временем его план потерял значение для него, а может и вовсе забылся, — вот версия, которой Виен доверяла. И, да, приняв то решение вначале, Гук и правда поставил под удар свою дружбу с Тэхеном. Осознанно принял решение навредить единственному человеку, которого его лучший друг любил и берег, ценил больше жизни. Он виноват в том, что хотел причинить боль Виен, даже зная, что Тэхену тоже достанется. Но в итоге парень этого не хотел. И не собирался делать. Виен верила в то, что Чонгук солгал ей. Она это точно знала, сколько бы раз он ни пытался убедить ее в обратном. На самом деле он не хотел… Так что он не предавал Тэхена. Гук предал только Виен. Только ее. И сделал это не глупым заявлением, что считает ее сломанной игрушкой, ломать которую не интересно, не словами и мыслями о том, что ждал все это время подходящего момента, чтобы нанести удар в момент, когда счастливая и полностью здоровая Виен совсем не будет этого ожидать. Он предал ее, позвав в свой дом другую, уложив ее в свою постель… он предал ее, сказав, что никогда не любил и не любит. Сказав, что она глупая и все это время заблуждалась. Он предал ее, сковав в объятиях, вызывающих в девушке страх и отвращение. Он предал только ее. Только их связь разрушил. — Послушай, у него была причина желать этого, — вновь заговорила Ви, поняв, что Тэхен все еще не разделяет ее точки зрения. Возможно, ей нужно объяснить, что у Чонугка была причина желать растоптать ее, чтобы брат смягчился? Тем более, что это — чистая правда. — Я была занозой в его заднице, вела себя ужасно, это правда. Именно из-за тебя ему приходилось все это терпеть, благодаря тебе и своим чувствам к тебе, он не навредил мне. Ты был моим щитом и его щитом от меня, но ты не должен страдать в нашей войне. Она тебя не касается. Ты не должен терять друга, потому что мы расстались, слышишь? Он все еще твоя семья. — Я убью его, если увижу! — выплюнул парень, напрягаясь всем телом и ударяя кулаком по столу, из-за чего из кружки проливается нетронутый кофе. — Не стоит думать, что это только из-за тебя, Виен. Была занозой в заднице? А он не был?! Ты думала, я не знал? Я должен был поставить его на место еще в тот день, когда понял, что вы воюете! Я должен был быть умнее, так что не нужно мне говорить, что в этом нет моей вины! Это я виноват во всем… Девушка замерла, распахнув в удивлении губы, и недоверчиво смотрела на брата, не решаясь спросить о главном. Неужели все это время он…? — Ты знал? — она смотрит на него во все глаза и не может понять, как вообще возможно, чтобы он знал о том, что они с Чонгуком воевали. Как давно он в курсе? — Как… как ты узнал? — Ты думаешь, я идиот? Или слепой? — истерически интересуется парень, глядя на сестру с искренним недоверием по поводу того, что она была о нем столь низкого мнения. — Даже самый тупой в мире человек понял бы, что той девушкой, что сидела у него в печенках, была ты. Ты правда думала, что приклеишь к нему на спину записку, а я не узнаю твой почерк? Каждый раз при упоминании твоего имени он взрывался, а по универу ходили слухи. Эти объявления в манере твоей саркастической речи, которые появились всюду именно в тот день, когда ты ушла на учебу пораньше, и то, как менялось твое настроение в его присутствии… Ты правда думала, что я не знал? Она не знала, почему ни разу не подумала о том, что Тэхен в курсе всего. Тогда с запиской Ви думала, ее просто пронесло, надеялась, это не он ее обнаружил и вообще не видел. Но ведь и правда было очень глупо полагать, что знающий о ней абсолютно все Ким Тэхен ничего не знает о настоящей правде ее сражения. Прямо сейчас девушка чувствовала себя настоящей идиоткой, самым тупым человеком в мире. Потому что она искренне верила в то, что Тэхен ни о чем не подозревает. Она думала, он совсем не умеет врать, но он ни разу не выдал того, что в курсе всего. Спрашивал о том парне, предлагая решить все проблемы, хотя все это время знал, кто он такой, заводил разговоры о той, кто раздражает Чонгука, даже когда узнал, что ею была Виен… Это было бессмысленно. Если он знал обо всем, почему ничего не сделал? Почему оставил ее в его доме? Почему заставил вместе завтракать? Почему пытался их подружить? Разве это имеет хоть какой-то смысл? Может, именно поэтому ни Чонгук, ни Виен не задумывались о том, что Тэхен может быть осведомлен об их войне намного лучше, чем им казалось? — Я… почему не сказал? — Потому что ты сказала, что хочешь сама решить свою проблему, — спокойно и честно ответил парень. — Ты так воодушевленно рассказывала о том, что накричала на того придурка, и это уже было для тебя победой. Я знал, что Гук не навредит тебе, поэтому просто надеялся, что он может быть твоим… — тренировочным манекеном — подумал Тэхен, но не смог произнести этого вслух. Чонгук был отличной грушей для несильных ударов кого-то вроде Виен, которая иногда ударяла бы девушку силой рикошета, но ни разу не нанесла бы серьезного удара, сбившего с ног. Именно так думал об этой ситуации Тэхен. Он думал, что из-за их дружбы Чонгук не станет вредить Ви, но в итоге… — что ты сможешь стать сильнее и забыть о своих травмах… Но мне нужно было просто сразу придушить его еще тогда. Тэхен зря надеялся, что Виен и Чонгук смогут дать друг другу то, чего им не хватает. Что Ви станет свободнее от своих страхов, что станет немного сильнее и увереннее в себе, что позволит себе не прятаться от других и ничего не бояться. Чонгук лучше других умеет делать это: плевать на чужое мнение и делать то, что ему хочется, противостоять кому угодно и побеждать. Тэхен думал, Чонгук станет спокойнее и уравновешеннее, что в его жизни появится легкость, которую несет Ви, но в то же время его вспыльчивый характер чуточку заземлится, и Виен покажет ему, что думать — не так-то и плохо, прежде чем бросаться в пламя эмоций. Что она научит его вещам, которым он не придавал значения, что заставит взглянуть на мир по-другому и полюбить его. Себя полюбить. Мечты Тэхена были прекрасны, так прекрасны, что он слишком сильно в них погряз и им поверил. Он совсем забыл за всем этим о реальности, в которой все шло не так гладко, как он планировал и как ему бы того хотелось. Между ними виснет молчание, в которое каждый думает о своем. Виен пытается принять факт того, что Тэхен и правда знал обо всем, а что-то даже спланировал, надеясь на какой-то эффект, а Тэ о том, что допустил ошибку, пустив все на самотек и решив просто наблюдать за всем со стороны, чтобы в случае чего вмешаться. В итоге он пропустил момент, когда еще мог предотвратить трагедию, произошедшую с сердцем его младшей сестры. Ким Тэхен облажался. — Ты прав. Благодаря ему, я стала сильнее, — в итоге нарушила молчание Виен, должная признать, что план ее брата все-таки сработал. Сработал и ее собственный план, из-за которого она не встала перед Чонгуком на колени во время их первой встречи. — Видишь, я в порядке. Так что ты можешь положиться на меня, Тэхен. Я правда буду в порядке, — пообещала девушка, а глаза Тэхена не наполнились доверием. Они все еще рассыпали всюду непонимание. — Если я так долго была костью в горле кого-то вроде Чона, меня не так просто одолеть, не думаешь? Виен слегка улыбнулась, выгибая брови в ожидании того, что Тэхен посмеется над ее шуткой или хотя бы как-то отреагирует, но парень молчал, внимательно глядя на второкурсницу, чувствующую, что она все еще не убедила его ни в чем, в чем пыталась убедить, и что принять для него было очень важно на самом деле. — Ты ведь тоскуешь по нему и нуждаешься в том, чтобы убедиться, что он в порядке, — вновь вздохнула она, взывая одновременно и к сердцу брата, и к его разуму. Ей было жаль оставшегося в одиночестве Чонгука, того маленького и застенчивого мальчика, который так много пережил в своей жизни, но еще больше она переживала о Тэ. Она знала, что он не сможет не думать о Чоне. Она знала, что в итоге он будет чувствовать вину за то, что не был с ним рядом. Она знала, что ему будет очень тяжело, если ему придется вычеркнуть Чонгука из своей жизни. — Ты нужен ему, а он нужен тебе. Не думай обо мне, хорошо? Я буду в порядке, обещаю. Тебе не обязательно снова отказываться от своей жизни из-за меня. Это то, с чем я смогу справиться. Ким Тэхен молчал какое-то время, глядя на девушку, которая была очень похожа на его младшую сестру, но в то же время слишком сильно от нее отличалась. Она и правда выросла. И теперь Тэхену придется это принять. В этот раз не получится отмахнуться от этой мысли, глядя, как закрывается дверь ее комнаты, и думать, не показалось ли ему все это в темноте ночного коридора. При свете дня он не может отрицать того, как сильно она повзрослела. Парень не может не гордиться ею, но также не может не сожалеть, потому что она стала взрослой слишком внезапно, совсем неправильно. Это не так должно было произойти, совсем не так… — Ты… очень изменилась, Виен, — проговорил парень с печалью, тихо и медленно. Он знал, что она права, что каждое ее слово взвешенно не один раз, и что она правда думает то, что говорит. Раньше, хоть и была умной, Виен не особо заморачивалась о таких вещах, а сейчас… Чонгук так сильно ее обидел, а она говорит Тэхену «иди и утешь его, ему очень больно». Вместо того, чтобы вцепиться в брата и плакать в его футболку, потому что больно, потому что несправедливо, она делает вид, что в порядке, улыбается ему, чтобы не вздумал переживать и с чистой совестью мог позаботиться о ком-то другом. Виен всегда слишком много думала о Тэхене, слишком много еще с тех пор, когда они снимали комнату в старом общежитии. Когда пропускала приемы пищи во времена их бедности и врала, что уже поела, чтобы ему досталось больше, потому что он взрослее, потому что мужчина, потому что вкалывает на шести подработках и пытается учиться ночами… потому что любит и по-своему пыталась заботиться. И сейчас она все еще заботится о нем, хотя нуждается в том, чтобы о ней позаботились. Тэхену грустно, но он знает, что так правильно. В конце концов, всем приходится взрослеть, и он не вправе простить ее отмотать время вспять и продолжить цепляться за него. Тэ придется признать, что она взрослая, что она — самостоятельная личность, и со многим может справиться сама. Что он нужен ей не так сильно, как раньше, что теперь у нее есть личное пространство, которое она прячет даже от него, хотя друг от друга они ничего никогда не скрывали. Тэхену очень и очень жаль, но он знает, что не может быть по-другому. В конце концов, он не всегда будет с ней рядом. В конце концов, он не сможет ее защитить от всего… он уже ошибся и может ошибиться вновь. В конце концов, она должна уметь постоять за себя сама. Тэхен знает, что должен сделать вид, что все в порядке. Потому что на самом деле все так и есть. Он знает, что ему нужно сделать шаг назад и позволить Виен быть «сильной». Сделать вид, что он и правда не должен беречь ее чувств, хоть ему и правда важно знать, что Чонгук в порядке. Она так изменилась… но все так же понимает других людей. — Но главное не изменилось даже сейчас. — Ты не виноват, — качает головой Виен, точно зная, что Тэхен все еще не верит ей и винит во всем только себя. — И он не виноват перед тобой. Ваша история не должна закончиться только потому, что закончилась наша. У него ведь кроме тебя совсем никого нет. — Я не смогу его простить. Тэхен знает, что не простит. Хоть Виен и говорит, что Гук не хотел навредить Тэхену, что ничего этого не было бы, если бы только они не были родственниками, и даже если сам Тэхен это понимает, он не сможет простить Чонгука, потому что тот совершил слишком серьезную ошибку. Пусть это и неправильно, но камень, брошенный в Ким Виен, брошен и в Тэхена тоже. Это не изменится ни от того, кто бросает этот камень, ни когда, ни с какой целью. — Ты должен, — неотрывно глядя на брата, слишком серьезно произносит Ви. — Один из нас должен сделать это, а я… — она замолкает, не может сказать о том, что еще не готова простить Чонгука, что не может этого сделать, хотя так старается не расклеиться вновь. Когда-нибудь, она сделает это. Когда-нибудь, когда найдет в себе силы, когда сложатся правильным образом звезды, когда тому поспособствуют обстоятельства. Она непременно простит его, сделает для этого все, но сейчас… сейчас это невозможно, как бы ей ни было его жаль, и как бы сильно она о нем не переживала. Как бы хорошо она не понимала причину того, почему все так случилось. — Он не хотел мне навредить, ты должен понять это. Он не хотел… просто так вышло.***
Ким Тэхен просидел на кухне еще какое-то время после ухода Виен. Прошло около часа с начала ее пробежки, а он все так же сидел на кухне и думал обо всем, что случилось, обо всем, что сказала Виен, и о том, что он чувствовал. В конце концов, парень оказался у знакомой двери, впервые в жизни тарабаня в нее ногой и совсем не заботясь о том, что кого-то разбудит или напугает, или что может повредить входную дверь Чонгука. Тэхену было плевать, даже если она слетит с петель, уж тем более ему было все равно на то, что на ней может остаться несколько вмятин. Чонгуку потребовалось несколько минут, чтобы открыть дверь, за которой он никак не рассчитывал увидеть Тэхена. Тэ тоже не рассчитывал, что представший перед ним Чонгук будет выглядеть именно так, что совсем растрепанный, помятый и опухший, в грязной футболке. При виде Чона сердце Тэхена сжалось, хоть челюсти и сомкнулись сильнее, чтобы заиграли напряженные желваки. Такой вид Гука ему совсем не нравился, и здесь в голове брюнета не было места мыслям о том, что тот все это заслужил. Вместо приветствия, Ким оттолкнул парня от двери, проходя внутрь темного дома полного сбитого воздуха, словно Чонгук мог его прогнать. — Почему ты пришел? — потирая глаза, пусть один из них был опухшим больше другого из-за недавней драки, поинтересовался Чонгук, слишком шокированный появлением друга. По правде, он ждал этого визита в тот вечер, когда к нему заявилась Виен, ночью ждал, ждал утром и весь следующий день. Чонгук ждал, когда наступит время его казни, но палач так и не пришел, а раз так, Гук понял, что это значит. Они больше друг другу никто. Но сейчас Тэхен здесь. И не схватил его за шкирку с порога, все еще не напал с кулаками… Чонгук совершенно не понимал, почему тот так хотел попасть в дом, если все еще ни разу не ударил. — Все-таки решил меня убить? — Даже ты думаешь, что мне стоит убить тебя, — Ким хмыкает совсем невесело, качает слабо головой, глядя в пол, и только после нескольких секунд молчания поворачивается к младшему, поднимая на него взгляд. — Виен запретила мне трогать тебя. Я даже ударить тебя не могу, хотя хочу всю дурь из тебя выбить… А Виен и правда запретила, а он почему-то не мог себе позволить ее ослушаться, хотя и правда очень хотелось. Хотя бы несколько раз ударить, чтобы мозги на место встали, потому что только так Тэхен и умеет. И сейчас он еле сдерживается, чтобы не врезать, хоть и трудно видеть Чонгука таким. Такой сложный орган это дурацкое сердце… в прямом смысле слова умеет разрываться на части. А сердце Чонгука тоже на части рвется, особенно когда он слышит ее имя. — Виен… — тихо так, едва слышно, совсем не смело, словно считает, что ему вообще нельзя произносить это имя вслух, произносит Гук, глядя на Тэ огромными глазами, — она в порядке? — А тебе есть до этого дело? — Тэхен не собирается сдерживать резкость, он не собирается быть вежливым или относиться к Чонгуку с особым пониманием. Хоть он здесь для того, чтобы оказать поддержку и убедиться, что Чон в порядке, гладить по головке и хвалить Тэхен не будет. Как не будет и делать вид, что ничего не произошло, или что он считает, что все в порядке. — Вид у тебя так себе, но мне тебя почти что не жаль. Тебе так плохо? Тэхен жесток, но ему хочется, чтобы Чонгуку было плохо. Потому что это справедливо. Потому что это будет значить, что ему не плевать на Виен. Потому что это будет значить, что он соврал. А Чонгуку плохо. Конечно, ему непросто, и то, что он так измучен — справедливо. Вот только есть что-то еще, что-то, что все усложняет так сильно. — Это я предал ее, она наверняка чувствует себя намного хуже… Ему просто хочется, чтобы она была в порядке. Он знает, что это невозможно, но Чонгук надеется, что она чувствует себя не так паршиво, как он думает, а он даже представить не может, как отвратительно на ее душе. Пусть на ее лице этим утром расцвела улыбка, и ни что в девушке не выдало ее ночных слез, ей было плохо. Чонгук чувствовал себя идиотом. Знал, что сам все испортил, знал, что переборщил знатно, и знал, что быть после этого в порядке невозможно, но все равно надеялся увидеть в глазах Тэхена «она в порядке», услышать это от него. Хоть Гук и сделал Ви больно, он знал, что ее сердце не заслуживает этого. Тэхен все видит, он не слепой и не идиот. Он видит мысли Чонгука так явно, словно тот их озвучил, и снова удивляется тому, что Виен была права. Он соврал. И ему действительно плохо. Для него это тоже было непросто. Ни тогда, ни сейчас просто не было. — Иногда предавать бывает намного сложнее, чем быть преданным, — вздыхает Тэхен, неотрывно глядя на измученного друга. Он уже видел его таким давным-давно, годы назад. Тогда Чон страдал от предательства, сейчас — потому что сам стал предателем. Кажется, так много изменилось, но на деле изменилось мало что. В итоге ему все равно больно. А предать того, кто тебе дорог, намного труднее, чем быть преданным. Потому что когда тебя предают, можно проклинать того человека, обзываться и искать причины в себе, потому что кажется, что ты сделал что-то не так, был недостаточно хорош для него, сделал недостаточно. Но когда предаешь ты, обвинять других не получится, и с этим приходится жить. Не все заморачиваются на этот счет, но некоторые тонут в своем отчаянии, постоянно слыша в свой адрес «ты сам виноват». И не поспоришь, потому что правда. И не согласишься, потому что, черт побери, на больное. Предавать любимых труднее, чем быть любимыми преданным. Бросать труднее, чем оставаться брошенным. Не всегда, конечно же, не со всеми и не у всех, но все же. У Чонгука, да. — Мы не будем говорить о моей сестре, — серьезно заявил Тэхен, не отрывая от Чонгука пристального взгляда. — Если тебя что-то интересует, иди и спроси сам. — Хё-ё-ён… — Я ненавижу тебя, — перебивает его парень, все еще будучи честным. Ведь он правда Гука ненавидит. И себя ненавидит за то, что так ценит этого идиота, переживает о нем так сильно, чтобы в итоге оказаться здесь, несмотря ни на что. — Я все еще не могу поверить, что ты так поступил со мной. Я думал, мы семья. Ты был моей семьей и так просто… — Я… Мне жаль. — Правда? — издевательски переспросил Тэ, вскидывая черные брови. — И что? Это что-то меняет? Конечно же, ничего не меняют сожаления Гука. Конечно же, они оба это знают. Но Чонгук больше ничего не может сказать, потому что… потому что ему правда жаль, но он ничего не может исправить. — Я… — тянет парень виновато и не может смотреть Киму в глаза. Пусть и находится в своем собственном доме, чувствует себя не в своей тарелке, неловко. Он знает, что виноват, и хотел бы искупить свою вину хотя бы перед Тэхеном, но знает, что никогда не сможет. Вот так и стоит, сжавшись, опустив голову и глядя в пол, как провинившийся щенок, как ребенок, совершивший страшную ошибку и пришедший к родителям каяться. Тэхен зол, очень зол и разочарован, но это вовсе не значит, что ему просто смотреть на то, как Чонгук прячет от него взгляд, не решаясь стоять перед ним прямо, как скукоживается и говорит с ним шепотом, практически неслышно. — Ты ел? — немного смягчившись, а Чонгук не понимает вопроса, глядя на парня огромными глазами и несколько раз моргая, переспрашивая с осторожностью. — Что? — Ты ел? Выглядишь не очень, — Тэхен сомневается, что Гук ел хоть что-нибудь, хотя знает, что тот много выпил. От него разит за версту перегаром, весь дом провонялся, да и в гостиной настоящий бардак. Холодильник Чонгука наверняка пуст. В нем никогда не было еды раньше, до начала дружбы парня с Виен. Решив, что они теперь друг другу близкие люди, Ким Виен следила за тем, чтобы в холодильнике Гука была еда и продукты. Больше года она наполняла его холодильник как минимум раз в неделю, а теперь там снова будет пусто… Прямо как в сердце парня, из которого он выставил ее так дерзко, громко хлопнув перед ней входной дверью, на которую тут же вновь нацепил поржавевший замок. Даже Тэхену думать об этом становится грустно… Чонгук на вопрос не отвечает, в прочем, ответ Тэхену не нужен. Пихнув ногой пустую бутылку от соджу, парень проходит к окнам до самого потолка и распахивает темные шторы, пуская в гостиную солнечный свет, от которого Чон тут же щурится, ведь тот причиняет его глазам настоящую боль. — Мне обойти все комнаты и осмотреть на наличие петли на потолке или предсмертной записки с покаянием, или можно не переживать об этом? — интересуется Ким, раскрывая стеклянную дверь, чтобы хоть немного проветрить комнату, и надеется, что ему не стоит опасаться, что Гук попытается повеситься или сотворить еще какую-нибудь глупость. Хоть и прошло с тех пор время, хотя парень и изменился, в момент слабости люди могут возвращаться в самые неожиданные моменты в своей жизни и решаться на самые безумные вещи. Чон Чонгук не тот, кто стал бы заканчивать жизнь самоубийством. Больше нет. Ко всему прочему в этот раз у него нет на это права, ведь это он тот — кто все разрушил. Предателям не пристало сбегать в другой мир. Это было бы уже слишком. — Зачем ты пришел? — Мне уйти? Тэхен и правда сделает так, если Чонгук ему скажет. А сейчас упирает руки в бока и смотрит на друга терпеливо, выжидающе, а тот молчит, но взгляд его наполняется страхом, что старший и правда уйдет. Он молит его своим взглядом не уходить, хоть и знает, что не должен, потому что не заслужил, чтобы тот оставался с ним рядом и заботился о нем. — Ты облажался, — бросает он тверже. — Знаю. — Я никогда не прощу тебя. — Я знаю. — Но это не значит, что ты останешься один, — взгляд Чонгука такой уязвимый, когда он смотрит на Тэхена. Непонимающий, напуганный даже немного, а Киму совсем непросто говорить все это, даже если это правда. Ведь в его глазах Чон Чонгук все еще виноват. Он будет виноват, наверное, всегда. — Я все еще твой друг. Я пришел не чтобы убить тебя. Я здесь, чтобы тебя утешить. Звучит очень глупо, поэтому Чонгук не верит. Он не верит, что такое возможно, ведь Тэхен… он души не чает в своей сестре, а Чонгук растоптал ее в крошку. Ким Тэхен, которого он знает, сотворил бы с обидчиком Виен нечто раз в десять хуже, чем то, что пришлось бы пережить его сестре, а он пришел поддержать и пожалеть того, кто причинил ей такую боль? — Меня? Чонгук все еще не верит, хотя смотрит на серьезного Тэхена и знает, что он говорит каждое слово искренне, но это не укладывается в его голове все еще, потому что в этом нет смысла. А смысл есть, даже если его не всем видно. И сейчас Тэ пришел к своему лучшему другу, не к бывшему парню своей младшей сестры. Сделал вид, словно эти две личности не принадлежат одному человеку, словно их можно разграничить. «Мой Чонгук и твой Чонгук — совершенно разные люди» — снова крутится в его голове голосом Ви, хотя он не уверен, что она когда-либо говорила что-то подобное. — Тебе ведь тоже больно… в такие моменты человек не должен быть один.***
Не было просто, но Чонгук и Тэхен остались собой. Их отношения практически не изменились. Оба окончили ВУЗ на прошлой неделе и теперь думали о магистратуре, а еще проводили время в гараже Чонгука, ремонтируя старый байк, а потом, уставшие выпивали охлажденное пиво за пиццей, прежде чем Ким отправится домой, а Гук в постель. Многое вернулось на круги своя, стало таким же, как было раньше. Многое в жизни Чонгука вернулось к тому, с чего все начиналось, хоть на самом деле ничего уже не могло быть, как прежде. — Еще не поздно все исправить, — глядя на уставшего до невозможности Чонгука, проговорил Тэхен, которому плевать было на то, что они только что говорили о его работе, и быстрая смена темы может быть кому-то непонятна. — Если ты поговоришь с ней, если попросишь прощения и все объяснишь… Прошло не так много времени, всего две недели, которые всем вокруг показались вечностью. Даже Тэхену показались, что говорить о тех, кто действительно пострадал в инциденте, произошедшем две недели назад? Виен не была в порядке, хотя все так же старательно скрывала это от Тэхена, но она правда старалась двигаться дальше, несмотря на то, что Тэ опасался, что она снова пойдет к Чонгуку, чтобы попытаться все исправить. Она не пошла. Конечно, она не пошла, потому что это было бы уже слишком, и Тэхен был рад, что девушка поняла это самостоятельно. Пусть ей и было непросто принять все произошедшее, она просто сделала это и теперь старалась жить прежней жизнью, не зацикливаться на своей боли. Чонгук в этом плане, по мнению Тэ, сдал позиции, хотя именно он и был организатором преступления и, по мнению парня, не имел права даже страдать, потому что это убивает в его поступках оставшиеся капли смысла. С другой стороны, Тэхен был рад, что Чонгук понимает, что на самом деле облажался и чего именно он себя лишил. Кого он себя лишил. Тэхен видел, что парню не все равно, но этого было мало. Слишком мало. Ким Тэхен все еще злился, он все еще не простил своего лучшего друга. Особенно сильно он раздражался, понимая, как Чону на самом деле тяжело. А еще он приходил в ярость от того, что тот совершенно ничего не делал, чтобы все исправить. Тэхен думал, Чонгук порвет на голове своей глупой волосы, пару раз напьется до беспамятства и, может быть, сотворит пару глупостей, а потом поймет самое главное и попытается все исправить. Тэхен думал, ему придется говорить Ви что-то по типу «подумай, прежде чем прощать», что придется обещать Чонгуку, что больше никогда не спустит с него глаз и похоронит его под тремя метрами земли, если что, и чуть пристальнее наблюдать за самой необычной парочкой, которую когда-либо видел. Но прошло две недели, а Чонгук все еще ничего не сделал. Он не пытался поговорить с Виен, не пытался ее увидеть, не звонил и не отправил ни одного сообщения. Несмотря на свои терзания, он словно вычеркнул ее из своей жизни, не пытаясь ничего исправить. Тэхен долго молчал, молчал целых две недели, потому что не его это дело, да и зол он все еще на Чонгука. Но больше он молчать не смог, потому что ему их обоих очень жаль, и потому что он знает, что им обоим нужно, чтобы все наладилось. Но все они, все трое знают, что Виен не будет той, кто должна делать этот шаг. Не снова. Не после всего. — Я не могу, — отвечает Чонгук тихо, качает головой и смотрит на друга очень уязвлено. Он знает, знает, что может все исправить, ему нужно только набраться смелости и пересилить себя, нужно только взять ответственность за свои слова и действия. Ему нужно только прийти к ней, нужно только сказать, что он не хотел, сказать, что больше не поступит так снова. Чонгук знал, что Виен простит его, даже если он ничего не скажет. Если только придет к ней, если только честно на нее посмотрит. Он знал, что она и так все поймет, что поймет больше, чем он сам понимает. Но появиться перед ней он не мог. Как бы сильно он ни нуждался в ней, он не мог сделать этот глупый шаг, не мог переступить через самого себя. Чонгук знал, что поступил ужасно, он понимал это и даже… жалел ли он? В момент, когда разбивал сердце Виен, он хотел этого. Всем сердцем желал, желал увидеть ее боль, сломать ее. Желал так же сильно, как ее желал все это время. Он искренне хотел ее слез, ее слабости, хотел вновь ощутить себя всесильным перед единственным человеком в мире, кто ставил его силу под сомнения. Ему нужно было то ощущение морального превосходства, подпитавшее изголодавшуюся по чужому унижению и боли гордость. Он соврал, что не любил, соврал, что не любит, но не врал ни о чем другом. Ломая ее, он был искренен, и за это он сам себя ненавидел. Он знал, что у него нет права просить прощения, что у него нет права просить ее вернуться. Потому что на самом деле ему не было жаль. Ему все еще не жаль, что он выбрал свою гордость вместо целостности Виен, девушки, будоражащей его кровь с самого первого взгляда. От злости ли, от страсти ли… множеством способов, из-за тысячи причин будоражащей. Когда-то гордость ничего для него не значила, совсем ничего. Он позволял другим диктовать ему, что он должен делать, позволял плевать ему в душу и топтаться по сердцу, и в итоге чуть не лишился жизни, лишившись всего остального. Бездушные люди лишили его всего, потому что он им позволил, и, вдобавок ко всему, высмеяли доброту и наивность его хрупкого сердца. С тех пор утекло очень много воды, с тех пор Чон Чонгук стал совершенно другим человеком, который никому не позволял себя ранить. Это он диктовал условия. Это он ставил на колени. Это он разбивал сердца. Он смог выжить только благодаря Тэхену и гордости, которые оберегали его от всего все это время. Чонгук не мог просто попрощаться с ней, не мог позволить ранить ее, даже если вместо этого пришлось самому нанести себе удар в сердце. Сердце совсем ничего не значит, оно ни от чего не сможет защитить… Чонгук не мог пожертвовать своей гордостью, в тот момент и сейчас. Он все еще не может. Он должен был защитить ее в тот день, несмотря ни на что, он все еще должен, потому что он до сих пор считает, что только она может позволить ему выжить. Он ранил Виен, чтобы спастись самому… за это он не может просить прощения, потому что, вернувшись в тот день, поступил бы так же, пусть это жестоко, глупо и в какой-то степени нелогично, он все еще не видел другого выхода из этой ситуации. По крайней мере, он был честен сам с собой. — Я совершил ошибку, причинив ей боль, но я уже сделал это, — продолжает парень и сглатывает, признавая самую ужасную, но самую честную вещь на свете. — Я хотел сделать ей больно. Я… я не могу просить у нее прощения. У нас больше нет будущего… Я… я слышал треск ее сердца, Тэхен, я не могу… — Потому что тебе страшно и стыдно, — перебивает друга брюнет, завершая его фразу словами, которых тот бы не произнес, но которые были правдой. Ким Тэхен напрягается и раздраженно смотрит на парня, которого впервые в жизни считает самым тупым человеком на свете. — Но гордость не стоит счастья, Чонгук. Ты ведь был счастлив. Мы оба это знаем, потому что ты был, и это не изменится от того, что ты скажешь сейчас. Не гордость сделала тебя счастливым, а Виен, и даже ты не посмеешь с этим спорить. Ким выдержал паузу, а Чонгук ничего и не ответил, опуская голову и зажмуривая глаза. — Виен больше не придет к тебе навстречу, но это не значит, что она не выслушает тебя, если ты придешь к ней. Не хочешь засунуть свою гордость в одно место и просто все исправить? — Я правда… правда не могу, — с сожалением признает Чонгук, потому что тогда он перестанет быть победителем, тогда он признает, что все было зря. Чонгук не понимает, что осознание своей ошибки, желание все исправить и попытка склеить сердце, которое разбил, свое собственное склеить, не сделает его проигравшим, потому что все это — не игра. Он убежден совсем в обратном и не может пожертвовать своим статусом самого сильного ради чего бы то ни было еще. Чон Чонгук — самый настоящий тупица, — именно это понимает Тэхен, с грустью наполняющий свой рот прохладным пивом. — Слабак. — Знаю. Я старался избавиться от своей слабости, а в итоге растерял всю силу. Я жалок, да? — Нет, — Ким вытирает влажные губы и ставит пустую бутылку на стол, а затем переводит на парня самый сложный взгляд, который Гук когда-либо видел. Он ни за что не сможет разгадать, что именно тот значил. — Ты не жалок, ты — идиот. Чону нечего сказать, а Тэхен совсем не собирается останавливаться, хоть и знает, что произнесенные им слова не смогут ничего изменить сейчас, но, возможно, они уберегут Чонгука от глупости в будущем? — Один человек ранил тебя, практически лишил тебя пульса, и теперь ты не доверяешь никому, раня всех вокруг и разбивая сердца, что бились ради тебя. Как думаешь, как долго ты сможешь прожить вот так? Они больше не говорили до самого ухода Тэхена. Гук думал о своем, а Тэ вернулся в вечер, в который Ви пришла к нему и спросила о Гуке и его шрамах. В вечер, когда она сказала, что хочет подружиться с ним, что знает, что он перенес боль и поэтому вот так прячется от других за маской безразличия и жестокости. Тогда он сказал ей, что ей не стоит стучаться в его дверь, что она не должна пытаться открыть его, человека-консервную банку, потому что может порезаться, сделав это. Она сказала, что сможет справиться с этим, сказала, что даже если Чон Чонгук — одичавший волк, она знает, что ему одиноко, и он ее совсем не пугает. Она сказала, ей жаль его. Сказала, никто не заслуживает одиночества, тем более такого, на которое обрекает себя самостоятельно. Сейчас, глядя на того самого дикого волка, с которым Чонгука сравнил сам Тэхен, парень думал о том, какая его сестра все-таки удивительная. В конце концов, как она и говорила, ей удалось любоваться им издалека, сказать, что он красив, и это тронуло его замерзшее сердце. В конце концов, она смогла его погладить, подойдя ближе, смогла коснуться гладкой мягкой шерсти и улыбнуться, вглядываясь в глаза, красоту которых не видно издали. Ким Виен — удивительная девушка. Она умудрилась погладить волка, который никого к себе не подпускал. Виен… она все-таки тебя погладила, — мысленно проговорил Тэхен, печально глядя на друга. — Она покормила тебя с руки и сказала, что ты красив, и ты разрешил ей себя погладить, а она подумала, что приручила тебя. И в итоге попыталась одарить тебя большей лаской, чем та, к которой ты привык, потому что ей не было страшно, и потому что она была уверена, что ты ей не навредишь. Но, не смотря на ее доброту и то, что тебе и самому нравилось ощущать ее руки в своей шерсти, ты все равно укусил ее… Невозможно приручить того, кто желает только свободы, пусть и понимает ее неправильно.***
Сегодня жарко, так жарко, что на ней только майка и приличной длины, но все же короткие, шорты, просторные такие, объемные. В них ее ножки кажутся еще тоньше, а Чонгук не может этого не заметить, глядя в окно, у которого занял столик. Похудела. Виен и раньше была стройной, а сейчас похудела еще больше, особенно это заметно по заостренным чертам красивого лица. Сегодня жарко, так что на нем черная футболка с вырезом слишком глубоким, чтобы назвать ее приличной, но ему так комфортно, а значит, сойдет, и шорты, доходящие до колен. Может, это зовется бриджами? А есть разница? Разницы нет то особой. Сегодня жарко, так что Гук заказал холодные напитки: себе с лимоном, а ей с клубникой. Она любит клубнику… он знает. Они молчат. Смотрят друг на друга, сидя по разные стороны небольшого круглого столика, и молчат. Оба знают, что эта встреча была неизбежной, оба ее представляли и даже ждали ее, быть может. Но никто не мог ничего сказать, даже простого «привет». Но «привет» — значил ее первый взмах ресниц, когда глаза были подняты к его глазам. «Здравствуй» — значил его ответный взгляд. — Ты в порядке? — Чонгук все же нарушил молчание, спустя какое-то время. В конце концов, это он стал инициатором этой июльской встречи. Уже завтра наступит август и все изменится, но сегодня все по-старому. На дворе все так же июль. С их последней встречи прошло два месяца, Господи. Какой долгий срок. Целых две трети лета, целая вечность… но сейчас они оба здесь. Ее пальцы касаются, вспотевшего от перепада температур, большого стакана с розовым напитком, а его нога нервно дергается под столом. Они говорят впервые с того самого вечера. — А ты? Он знает, она не в порядке, хоть и выглядит прекрасно, несмотря на потерю веса. Она знает, он не в порядке, хоть загорел и стал чуточку больше в размерах, а эта футболка ему совсем мала стала, и дело вовсе не в неправильной стирке. Виен отлично помнит, как эта футболка сидела на нем раньше. Прошло только два месяца, а он так изменился… Она изменилась тоже, и, что самое ужасное, они оба… не только внешне, но внутренне тоже. И вот они снова молчат. Потому что оба знают, что не в порядке оба, но никто из них не может этого признать. Потому что это и так очевидно. Потому что говорить об этом бессмысленно. После всего им оставалось только молчать и смотреть друг на друга вот так внимательно. Одновременно холодно и даже чуточку безразлично, и с сожалением, с тысячей вопросов, которые никогда не сорвутся с губ. Они просто смотрят друг на друга и молчат. Возможно, ведут какой-то разговор мысленно, только каждый о своем говорит, и никто другого не слышит. — Тэхен сказал, ты уезжаешь, — в этот раз молчание нарушила Ви. Она и правда слышала от брата, что Чонгук собирается оставить город. Оставить все и уехать, сменить обстановку. Тэхен не говорил с ней о Чонгуке, хотя она об этом не просила, как не просила и говорить о нем. Но об этом он ей сказал. Ни о чем больше, только об этом. О том, что в начале августа он уезжает. Нет, не навсегда, учиться. Что изменил свои планы идти на магистратуру в свой родной универ с Тэхеном, захотел попробовать что-то новое и просто уехать. Даже Тэ оставить здесь. — Ты же знаешь, что не должен? — интересуется девушка, внимательно глядя на парня напротив. В какой-то мере она чувствовала себя виноватой в его решении, потому что вряд ли он бы покинул свой дом и друга по другой причине. Это точно из-за нее. — Тебе не обязательно переезжать в другой город, Чонгук. Неужели этот город так мал для них обоих? Они ведь ни разу не пересеклись за эти два месяца, а сейчас спокойно ведут диалог. Разве не могут они просто сосуществовать так и дальше? Даже если он больше не хочет с ней видеться… — Выглядит так, словно я пытаюсь сбежать, да? — Чонгук хмыкает и опускает взгляд на стакан, из которого не сделал ни глотка, прямо как Виен, и на секунду замолкает. Он знал, что все будет выглядеть именно так, потому что так все и было. Он на самом деле пытался сбежать. — Я бегу не от тебя, я бегу от себя, — произносит он тише, вновь глядя в ее глаза, а она, наконец, решается сделать глоток предложенного напитка. Губы нежно обнимают широкую розовую трубочку, а Чонгук не может не думать о том, что когда-то он мог их коснуться и к ним прикасался. Они все такие же мягкие? — Но ты берешь себя в эту поездку, так в чем же смысл твоего побега? Когда тебе кажется, что ты, наконец, сбежал от своей тени, на самом деле ты просто не видишь ее из-за того, что солнце село. — И когда я проснусь, она снова будет со мной, — продолжил Чон, кивая. Выглядит так, словно они оба вспомнили сцену из фильма, но на деле Виен просто пыталась дать совет человеку, на которого ей не плевать, а Чонгук, возможно, впервые очень правильно понял то, что она хотела сказать. — Знаю… Но, думаю, это нужно мне. Ему это правда было нужно. Начать сначала, перезагрузиться. Осознать себя, на какое-то время вычеркнув все, что когда-то имел и знал. Уехать — его осознанный выбор, пусть он и не очень долго над этим думал. Ему просто подвернулась такая возможность, а он решил ею воспользоваться. Предложил Тэхену поехать с ним, но не надеялся, что тот согласится. Уехать одному даже лучше, пусть и страшно вновь почувствовать одиночество, которого Чонгук так отчаянно боялся, выбирая вот такую «гулящую» жизнь. Никаких привязанностей, никаких болезненных расставаний — один из принципов, которому он изменил и из-за которого теперь вынужден бежать от самого себя, потому что самому от себя тошно и страшно. Побег — его попытка спастись, попытка выжить. Он бежит не потому, что будет неловко столкнуться с Виен где-нибудь, не потому, что его лучший друг — ее старший брат, и не потому, что Чимин, к которому Гук так привязался, ее лучший друг, вообще-то. Он бежит не потому, что везде, куда бы он ни посмотрел — она. Он сбегает, потому что все еще не раскаялся в содеянном достаточно, потому что все еще может найти для себя оправдания. Потому что он все еще не может искренне перед ней извиниться. Он бежит не чтобы уберечь ее от боли, чтобы уберечь от нее себя. Да, снова эгоистично, но вот такой он. Даже сейчас не может признаться вслух о том, что чувствует, о том, что без нее ему совсем плохо, о том, что ему хотелось бы, чтобы все сложилось не так. Если бы он только сказал… даже сейчас все еще не поздно. — Тогда, надеюсь, это сработает, — кивает она понимающе и слабо улыбается, словно приободряет, а ему так тепло становится, но тело дрожью берется почему-то. — Обязательно возвращайся, Чонгук. У тебя все еще есть семья здесь. Он вернется, обязательно вернется, она знает, но все равно говорит, чтобы возвращаясь, он не чувствовал себя виноватым. Он и, уезжая, так чувствовать себя не должен. Чон обязательно вернется, они знают это оба, потому что так и должно быть. Его место здесь. Он тоже это знает, и не пытается сбежать навсегда. Только на время, за которое, он надеялся, внутри него шторм станет штилем, а раны затянутся, и забудется боль. Не только его раны, не только ее боль. — Ты… — тянет он очень робко, словно опасаясь услышать ответ, — будешь в порядке? Будет ли она в порядке? А сейчас она в порядке? Была ли она в порядке эти два месяца? — А ты будешь? И они снова молчат, и оба знают ответы на свои вопросы. А молчат, потому что не хочется лгать, и потому что говорить «мне плохо» не хочется. Все, что остается им после всего — вот так вот молчать, не прерывая зрительного контакта. Она бы могла сказать ему остаться, и, может быть, он остался бы. Если бы она еще раз сделала шаг к нему навстречу, он бы не непременно схватился за ее протянутую руку. Но шагов, что были сделаны ею к нему, слишком много. В этот раз она просто не может подойти ближе. Не все в своей жизни мы можем сделать самостоятельно. Некоторые вещи нам не по силам. Смысл человеческих отношений заключается именно в том, чтобы над ними трудились двое. Смысл в том, чтобы встретиться на середине пути и взяться за руки там, стоя рядом друг с другом. Неправильно, если один приносит себя в жертву ради отношений, которые, кажется, другому совсем не нужны, а тот стоит на месте и только смотрит на то, как к нему подходят, протягивая свое сердце на блюдце. Даже если кто-то делает для отношений больше, а кто-то меньше, стараться должны оба. Даже если кто-то один сделал уже девять шагов из десяти, другой человек должен сделать хотя бы этот единственный оставшийся между ними шаг. Как и сказал Тэхен, Виен больше не шагнет навстречу Чонгуку, потому что она уже прошла сама слишком долгий путь. И даже если она может сделать этот самый последний шаг, она не должна. Он должен. Она не просит многого, она вообще ничего не просит. Но если он хочет все вернуть, исправить, ему нужно лишь сдвинуться с места, показать, что ему это нужно тоже. Всего один шаг против девяти, что она уже сделала. Всего один, и она примет его, как и обещала. Больше ничего не будет важно, если только он протянет ей свою руку. А Чонгук не может, даже если ему очень хочется вновь оказаться рядом и держать Виен за руку, он не готов сделать этот единственный шаг навстречу к ней. По разным причинам не может, но причины совсем не важны. В конце концов, это только его выбор, и никто не заставляет Чонгука выбирать именно этот путь. Но он снова выбирает его, несмотря на то, что Ви сидит напротив него. Ему ничего не стоит прикоснуться к ее руке, лежащей на столе, ведь его ладонь лежит на нем тоже. Всего двадцать сантиметров, которые можно пересечь за долю секунды. Всего двадцать сантиметров пути до нее… Этот путь кажется Чонгуку слишком пугающим. — Виен, может быть, через время…? — он говорит не о том, что будет в порядке через время, возможно. Он говорит о том, что сможет попросить у нее прощения, и что, быть может, она простит его, и они смогут начать все заново. Он не может произнести этих слов вслух, глядя на нее так уязвимо и печально, а она и так знает, что он имел ввиду. Ей после всего не остается ничего, кроме как понимать его взгляды, ведь говорить с ней он не может все так же, как раньше. — Может быть через время…***
Для Виен Чонгук был маленьким мальчиком, которому сделали больно однажды. Он был хрупким и очень ценным, когда-то сломанным и разбитым, а от этого закрытым от мира и даже на него обозленным. Для Виен Чонгук был мальчиком, который нуждался в любви, во внимании, в защите… он был мальчиком, которого обидели однажды. Всего лишь ребенком, которого предали. Ребенком, который нуждался в объятиях и теплом шепоте на ушко о том, что он не один. Для нее он был ребенком, который потерял веру в людей и способность любить. Но на самом деле же, Чонгук был мужчиной. Взрослым мужчиной, вселяющим страх во всех и каждого, вселяющий в других восхищение и чувство восторга. Желание. Чонгук был силен, дерзок, он умел постоять за себя и за других, если вдруг понадобится. Чонгук был колючим и очень осторожным человеком, был парнем очень эмоциональным и черствым. Он не доверял людям и не умел любить, потому что однажды его предали. Однажды его сломали. Гук не был слабым или ранимым, он не был уязвим, но именно таким его видела Виен после того, как услышала его историю. Он был взрослым привлекательным мужчиной, внутри которого все еще жил маленький, обиженный на мир, мальчик, и Виен не могла не думать о нем. Она не могла не видеть его, не могла не слышать его слабый голос, не могла перестать пытаться взять его за руку и окутать своим теплом, пряча от всех вокруг. Она была для него взрослым, на которого можно было положиться, взрослым, который мог защитить Чонгука, который мог постоять за него, и которому Чон мог довериться. Она была той, кто обещал никогда и ни за что не причинять ему боль и сохранить его трепетное сердце целым… Она бы сделала все, чтобы тот мальчик внутри Чонгука перестал сжиматься в комочек от страха и плакать от боли. Она бы сделала все, лишь бы он не разочаровался в людях снова, лишь бы он не разучился любить других и самого себя. Она хотела, чтобы Чонгук снова полюбил жизнь. Для Ким Виен Чон Чонгук был ребенком, но на деле он им не был. Ему уже давно не нужна была защита, ему не нужен был ответственный за него взрослый и не нужны были нежные объятия. Он хотел вызывать в ней желание, он хотел сам его по ней испытывать… Ему не нужно было, чтобы она обнимала его нежно и прятала за собой, он хотел, чтобы она могла спрятаться за ним. Это он должен ее защищать. Это он должен к ней прикасаться. Это он должен открывать для нее новые закоулки ее души, учить ее вещам, о которых она ничего еще не знала… Он должен был научить ее любить. Не сердцем, как она пыталась научить его, телом, как он умеет, но как не умеет она. Для Чонгука Виен была маленькой, но совсем не хрупкой. Она не была стеклянной, не была хрустальной. Ему казалось, она скована из стали. Ей совсем ничего не было страшно, она была странной и совсем нелогичной, слишком импульсивной временами, но забавной. Она была совсем глупой, невинной и в то же время той еще чертовкой, слишком непонятной для него. Она не была хрупкой, но была… цветком. Полевой ромашкой, самой обычной ромашкой, коих тысячи на лугах в это время года. Ничем неприметным полевым цветком, в котором не было вычурной красоты, но который завораживал взгляд и заставлял сорвать его, чтобы забрать с собой. Ким Виен была для Чонгука таким цветком, который хотелось забрать домой, поставить в вазу и любоваться им, спрятав от других. Для Чонгука Виен была маленькой, но совсем не хрупкой. Ее хотелось сгрести в охапку и не выпускать из тесных жарких объятий, покрывать ее кожу поцелуями хотелось, запершись в спальне на пару дней… Она была совсем юной, ничего не знающей о взрослой жизни, слишком улыбчивой и саркастичной. Ей не хватало манер, и за это ему хотелось ее как следует наказать… Она была для него такой вездесущей. Завладела его домом и мыслями. Он видел ее всюду, когда ее не было рядом, чувствовал ее запах, слышал голос в своей голове. Нет, он не сошел с ума, просто слишком погряз в ней, перестав в какой-то момент себя контролировать. Он поддался, позволил ей руководить им и ими, тем, что между ними было. Он позволил ей окутать себя и шептать на ушко, что не причинит ему боли и не даст в обиду… Но Чонгук не хотел слышать таких слов, он должен был их шептать. Должен был, но не шептал… А Виен на самом деле была маленькой и очень хрупкой. Возможно поэтому ей так нужно было защитить того мальчика, боль которого она видела каждый раз, глядя в глаза Чонгука. Потому что самой ей нужна была защита от прошлого и даже от будущего? Говорят, такие как она заботятся о тех, кого считают слабее, кто кажется им ценнее их самих. Маленький напуганный Чонгук казался ей очень ценным. Она считала, что он заслуживает только лучшего, не того, что с ним произошло… Она была полевым цветком, самой обычной ромашкой, коих тысячи на лугах в это время года, и она была очень уязвима, несмотря на то, что совсем не была глупой и не поступала нелогично. Она обещала Гуку, что не причинит ему боли, потому что сама нуждалась в таких словах. Она обнимала его нежно и крепко, закрывая собой от других, потому что в глубине души знала, что сама нуждается в этом. Она нуждалась в нем… Но он никогда не прятал ее за своей спиной и не обнимал ее нежно. Он не шептал ей на ушко слова любви, которые ей так хотелось, которые нужно было услышать, и не обещал оберегать ее сердце. Ким Виен и Чон Чонгук видели не тех, кем они хотели друг другу казаться. Ведь внутри Чонгука все так же жил тот мальчик, а Виен не была стеклянной вазой, и на самом деле у нее было намного больше силы, чем она подозревала. А Чонгук об этой силе знал уже давно. Они знали друг друга настоящих, но отторгали ту самую часть в другом, которая самим им казалась наиболее важной. Гук не видел той Виен, которую она считала собой. Виен не видела того Чонгука, которым он себя считал. Они не могли дать друг другу того, чего друг от друга хотели и ждали, но дали то, в чем их души и сердца нуждались на самом деле. Теперь Виен и правда была сильной и не нуждалась в защите… Теперь Чонгук снова любил свою жизнь… Он научил ее быть сильной и не сдаваться, научил ее побеждать других и даже саму себя. Она узнала, что может завоевать доверие даже самого дикого волка, если только попробует, хоть он все еще может вновь возжелать быть самодостаточным и свободным, лишившись ласки ее рук и теплой улыбки. Она научила его радоваться мелочам и испытывать своим ледяным сердцем счастье. Она научила его нежности и спокойствию… она научила его любви… Возможно, с течением времени что-то изменится, и они смогут увидеть друг в друге то, чего не замечали или что игнорировали раньше? Быть может, тогда все сложится по-другому… А пока ждать того времени — все, что остается им после всего.