Суок

Антон быстро печатает на цифровой поверхности, приближает графики, раздвигая двумя пальцами трехмерные проекции; Арсений стоит за плечом, удивляясь отсутствию малейших признаков похмелья и разглядывая сменяющиеся схемы нейронных связей, трехмерные изображения головного мозга с выделенными красным зонами. Рядом стоит нетронутая чашка остывшего кофе, Арс вздыхает и оглядывается. В его же функции включена уборка? Стоять и ничего не понимать невыносимо; он надеется, что Антон не обратит на него особо внимания. Арс собирает разбросанные вещи, убирает вроде нормально пахнущие рубашки в шкаф — он даже задумываться не хочет над тем, что нюхает чужую одежду; находит антибактериальные салфетки, протирая пыль. Не оборачивается, слыша затихшие звуки системы и задумчивое хмыканье Антона, идентифицирует как разрешение продолжать. Его настолько захватывает уборка, что он действительно чувствует себя кем-то вроде клининг менеджера, бегая мимо работающего Антона с тряпками; моет окно все равно, несмотря на то, что знает, что оно с функцией самоочистки — вернее будет; запускает робота-пылесоса, следует за ним по пятам и ехидно вытирает упущенные пятна. В какой-то момент Арсений ловит себя за тем, что стоит на коленях, наполовину забравшись под кровать так, что наружу торчат его ноги и задница. Едва удерживается, чтобы не чихнуть, пихает пылесос под кровать, разглядывая комки пыли. Пальцы наталкиваются на что-то маленькое и прямоугольное, вытаскивает, выбираясь из-под кровати. — У тебя комки пыли в волосах, — насмешливо сообщает Антон. Почему-то он не за столом, а в паре шагов от него, и Арсений еще и краснеет: давно тут стоит и смотрит? Он тянет руку к волосам, перебирает пряди, вслепую пытаясь нащупать. Антон ухмыляется. — Мне понадобится очистка, — бормочет Арсений. — Пожалуй. Арс поднимает руку, разглядывая маленький черный футляр. Антон смотрит на него тоже, и Арсений вскидывает вопросительно глаза. Антон снимает колпачок, подкручивает трубчатую гильзу, чтобы выступил стержень бордовой губной помады. Удивление Арсения становится еще чуть более осязаемым, в то время как глаза Антона возбужденно загораются. — Давай на колени, — предлагает мягко Шастун. Арсений не смеет ослушаться, плавно опускаясь перед ним, поднимает голову в ожидании. Ох, он предвкушает долгий рассказ Сереже об этом всем вкупе с матами, точнее, только из матов, учитывая, что за ними наверняка наблюдает Скруджи с повадками вуайериста. Лицо Антона сосредоточенное, по-детски серьезное, едва ли язык не высовывает, пока наносит старательно помаду на его губы. Арсений выдыхает ртом, заворожено разглядывая чужое лицо: черт возьми, что творится у Антона в голове? Лучи солнца просвечивают зеленую радужку, Арс такой яркий травяной цвет только в рекламе видел, Антон даже не щурится. А он моргает, стараясь не дергаться, чтобы не смазать помаду. Антон трет свою верхнюю губу о нижнюю, показывая, что делать, и Арсений послушно повторяет, но большим пальцем Шастун все равно растирает сам. — Давно искал ее, — говорит Антон, удовлетворенно разглядывая его. — Ты такой красивый. Надо сказать Сереже, чтоб чинил М-9 быстрее: в такой обстановке и у Арса крыша поедет. Антон гладит его по щекам любовно, улыбается. — У меня есть для тебя пудра, — Антон через плечо оглядывается на шкаф, — тушь, тени, все, что захочешь. Арс сглатывает. Антону бы психиатра. Арсений, конечно, копается в чужих вещах. После звонка коммуникатора Антон носится, собирая бумаги, а Арсений прячется за равнодушной маской и мечтает смыть краску с губ. — Чуть графики не забыл, — смеется Антон, роясь в ящике. Смотрит искрящимися глазами на него, запихивает все в портфель — вываливается, Арс не спешит помогать без приказа, но Антон справляется сам. Целует в щеку, уходя, как женушку, оставляя Арсения одного. Тот смотрит в объектив камеры, задумываясь лениво, сопровождает ли Скруджи Антона на работу. Едва Антон скрывается за дверью, Арс ныряет в душ, отскабливая от себя прилипшую пыль и грязь, пытается стереть помаду, отстранено рассуждая, что это может не понравиться Антону; наносит тональник по новой, тратя как всегда кучу на это времени, в которое мог бы искать документы. Арсений возвращается, обшаривает все ящики, никаких бумаг, ни флеш-карт, ни малейшей информации о М-9. Он слышит, как открывается дверь, от неожиданности дергается, с глухим звуком врезаясь макушкой в крышку стола. — Пожрем, красавица? — спрашивает хриплый голос. Арс трет голову, недовольно глядя на Эда, и задумывается, как за прошедшую ночь утратил все инстинкты самосохранения, что теперь смеет смотреть недовольно. Кивает, одергивая задравшиеся штанины формы, по пути вниз, до кухни сообщает, что ничего не нашел, бурчит, что пришлось замазывать следы на шее. Эд ухмыляется на его ворчание, даже не пытаясь сделать виноватый вид. Он продолжает трепаться, пока Эд варит бульон, игнорируя крутящихся вокруг ботов, и Арс обнаруживает, что ему настолько хочется доверять — да и как не довериться, пока варят бульон персонально ему, чтоб горячим был — и он рассказывает о потере Фиша. — Почему продал? — равнодушно интересуется Скруджи, стоя к нему спиной над кастрюлей. — Нечем было платить… — начинает Арс, но Эд дергает плечом, и он вздыхает, признавая трусость: — во время боя случилось что-то странное. Вроде ошибки программы, никогда такого не было, чтобы Сеть настолько лагала. Как будто все пропало, синий экран с длинным кодом, на пару секунд всего, но я чуть не проиграл. — И ты испугался? — А ты б нет? — огрызается Арсений. Сверлит скрюченные пальцы взглядом, вина изнутри гложет, жжется едким языком, глупо даже — чувствовать себя виноватым из-за продажи ненастоящего персонажа, но они были единым целым. — Ты знаешь, что будет, если вовремя не выйти из Сети? — В смысле? — непонимающе спрашивает Арс. Это было инстинктом, приобретаемым с момента первого входа в Сеть, — сорвать крепежи, чтобы разомкнуло клеммы, сбрасывать очки виртуальной реальности при проигрыше; ранения оставались синяками и кровоподтеками на теле, смерть персонажа ему ни разу не пришлось пережить, но он мог представить фантомную боль от нее в симуляции. — Что будет, если тебе не дадут выйти? — продолжает Скруджи. Арсений растерянно смотрит на его лопатки, торчащие из-под черной широкой майки. Тощий какой. — Кто… не даст? — хрипло выдавливает он. — Что будет, Арсений? — Скруджи резко оборачивается, отбрасывая ложку. — Я не знаю, — шепчет Арс, голос почему-то подводит. Он никогда не задумывался о таком. Возможно, боль будет такая сильная, слишком сильная, если у персонажа, как, например, у Графа установлена еще и повышенная чувствительность, то… — Геймер погибнет, — заканчивает его мысли Скруджи, поджимая губы. — Если вовремя не выйти из Сети, ты умрешь вместе со своим персонажем. — И случаи были? — уточняет Арс с опаской. — А ты думаешь, я просто так тебе говорю? — он зло смотрит, и Арсений тут же думает, кого Эд потерял. Но спрашивает другое: — Фиш кого-то убивал? Эд сверлит его взглядом, не глядя отключает кипящий бульон. — Да. — Когда он был моим? — с ужасом уточняет Арсений. Перед глазами череда картинок, где Фиш с хрустом отрывает зубами голову, прорывает легкие насквозь шипом хвоста, перегрызает глотку, захлебываясь чужой кровью и радостью оваций, и думает, как геймер, не в силах стянуть очки, скоблит ногтями по горлу, зажимая несуществующую рану, пока его персонаж бьется в смертельной агонии, как плавятся от боли нейроны. Под маской противника ведь может быть ребенок, какой-нибудь школьник, это может быть старик, это может быть беременная девушка… Что скажут людям? Сердце не выдержало? — Нет, — и ухмыляется уголками губ, видя очевидное облегчение. — Кому ты его продал? — Анониму, — кривится Арсений. Он нервно тянет руку к распухшему больному уху, сжимает на автомате, и пронзившая боль напоминает — зря. Скруджи кривится тоже, ставит перед ним чашку с бульоном. Но ведь его вины в этом нет, так? Не он же не давал выйти из Сети, он даже не представляет — как это сделать, заставить человека переживать виртуальную смерть, а вслед и вполне реальную? Они сидят долго, Арс от нечего делать облизывает ложку, не решаясь попросить добавки, у Скруджи то и дело вспыхивает радужка правого глаза от переключения камер дома: встроенный имплант позволяет контролировать всю сеть безопасности сразу. Он не решается даже спросить об Антоне, что-нибудь вроде: насколько он безумен? опасен? над чем он работает? Эд вдруг ухмыляется, глаз его горит постоянно сияющим серебристым — видимо, он наблюдает за конкретной камерой. — Это Антон? — обеспокоенно спрашивает Арсений. — Да, но… — ухмылка становится еще шире: — Ты ему не понадобишься. — В смысле? — и черт знает, почему, он чувствует скрытое недовольство. Уязвленное самолюбие? Скруджи переводит взгляд на пустую стену, проецируя изображение с камеры: Антон входит с двумя девушками, одна из которых недвусмысленно прижимается к нему, обхватывая рукой за талию. Ладони Шастуна лежат у них на плечах, и Арсений щурится, присматриваясь: самыми кончиками он касается округлой груди одной из девушек. Они заходят в лифт — Скруджи тут же переключается — Арсений с удивлением смотрит, как широкая ладонь ложится на ягодицы, скользит ниже, к кромке короткого платья. — Он не извращенец с кинком на роботов, — шепчет Арс и ловит насмешливый взгляд. Эд отключает проекцию на несколько минут, наливает им чай, ставит перед Арсением вазочку с конфетами, теми самыми, которые он рассматривал в магазине. Смеется тихо, пока Арс радостно шуршит фантиками, вертя в пальцах каждую, с пчелками медовые, с заменителем клубники, кокосовые — он забывает и об Антоне, вообще обо всем на свете. Не решается развернуть, сомневаясь, понравится ли ему мармелад, берет более привычную шоколадную, с опаской вдруг смотрит на Эда — а вдруг отберет? — но тот облизывает пухлые губы и разворачивается, снова врубая проекцию. Камера в комнате Антона лучше — цветная, в высоком качестве, и Арсений может разглядеть девушек: обе высокие, черноволосые, бледные. — Куклоеб, — усмехается Скруджи. Арс сует в рот конфету, жует, во все глаза глядя, как летит одежда на пол, вкуса сладкого совсем не чувствует. Одна из девушек берет в рот, насаживаясь сразу глубоко. Антон запрокидывает голову, грубо тянет ее за волосы, трахая в рот. Качество позволяет разглядеть даже текущую по ее подбородку слюну, капающую на недавно вымытый пол. — Ты так и будешь смотреть? — резко спрашивает Арс, отворачиваясь. — А ты б поучился. — Отвратительно, — бурчит Арсений, глядя в чашку, но взгляд, как примагниченный возвращается к картинке. — Антон об этом знает? Что ты смотришь? — Если это тебя смущает, обещаю не смотреть, — Эд подмигивает. — На вас. Одна девица скачет на члене Антона, и лицо его искажено удовольствием, вторая покрывает поцелуями его грудь, тонкая рука между ног, мастурбирует, дожидаясь своей очереди. Антон выгибается в оргазме, насаживает до упора, губы шепчут что-то; Арсений подходит, нагибается почти вплотную, заворожено глядя на него. — Ты слышишь их? — его. — Вполне отчетливо, — хмыкает Скруджи и повторяет: — куклоеб. — Что… — Арс сглатывает, оборачивается на него, желая и страшась услышать ответ: — что он говорит? Эд ухмыляется — эта его ухмылка приклеена будто по умолчанию, стартовый пак — говорит: — Не буду травмировать твою психику. Арсений смотрит на бледные Антоновы щеки, на зацелованные губы в размазанной помаде, сложенные в отчетливую «О». Скруджи вырубает запись, оставив выжженные следы сплетенных очертаний тел на сетчатке его глаз.

***

— Выгони шлюх, — говорит Скруджи в ошейнике с утра, от этого начинает болеть голова. Арс с радостью снял бы удавку, но Антон не давал такого приказа и не снимал сам тоже, оставляя его чувствовать себя вещью. — Я? — испуганно шипит Арсений, торопливо размазывая тоналку по лицу. — Ты, — в его голосе нотки веселья из разряда «конечно, это моя работа, но я бы посмотрел, как ты справишься». Арс укладывает волосы, поправляет форму, черную, как всегда. С такими тенденциями ему все-таки лучше бы потренироваться на бананах, чтобы не сблевать на Антона; вряд ли он надолго задержится на девушках. Арсений вздыхает тяжело и громко, но на Скруджи это не производит ни малейшего впечатления — он хрустит чем-то, наверняка, кости неугодных перемалывает. Пусть девушки останутся, он, Арс вовсе и не против, Антону не скучно, пусть развлекается… Он врубает дневной режим, слыша тихие стоны. Склоняется над одной из девушек, осторожно тормошит за плечо: — Доброе утро, — все равно получается взволнованно, она так раздраженно смотрит на него, — вам надлежит покинуть помещение. Девушка сканирует его взглядом с головы до ног, радужка мигает рентгеновским белым, вскидывает брови. — А ты его любовник? — развязно интересуется она, поднимаясь. Толкает свою подругу, на радость Арсению, которому претило доставлять неудобства девушке. — Я андроид-помощник, М-9, серийный номер… — начинает нести чушь Арс, забывая, что приказ играть роль человека все еще в силе (наверное? С другой стороны, все эти цветные коды деактивируются сами собой), как девушка взмахивает рукой. Груди ее подпрыгивают. — Не заговаривай зубы, уж я могу различить, кто тут андроид, — фыркает она и смотрит на подругу, та скрипит будто не смазанными суставами: — Ты скоро? Они уходят, босиком, застегиваясь на ходу, Арс провожает их взглядом, а потом склоняется над Антоном. — Доброе утро, Антон, — тихо говорит он, не решаясь дотронуться, ведет кончиками пальцев в паре сантиметров над нежной кожей скулы, и ему кажется, что он даже ощущает исходящее от Антона тепло. Но нет, на самом деле, Антон — проекция солнца-1, красивый, но отчего-то не греющий; его пальцы зависают над тонкой Антоновой ладонью, не смея прикоснуться, Арс заворожено смотрит на трепещущие ресницы и уверяется в желании уйти и дать поспать. Он почти отходит, как его запястье ловят цепкие пальцы. Антон сонно смотрит на него, и Арс повторяет шепотом: — Доброе утро, Антон. Он невнятно угукает, поглаживая косточку, забирается пальцами в рукав, чуть задирает — и Арсений с ужасом видит обнажившуюся черную родинку, прямо под мизинцем Антона. Утро моментально перестает быть добрым, пошатываясь в хрупком равновесии карточного домика, внутри все рушится, засасывает в зияющую дыру под ложечкой — он взгляда отвести от предательского пятна не может, и Антон, конечно, смотрит туда же сквозь ресницы. — Что такое, Долл? — его палец скользит прямо по родинке, пряча ее, второй рукой он трет глаза. Арсений не знает, каким богам молиться. Шастун откидывается на подушки, опасения его откидывает лениво, как остатки сна; Арс одергивает рукав.

***

Либидо Антона ненадолго успокаивается — он продолжает дотрагиваться до Арсения, мягко улыбаясь, но без всяких «красных», отчего у Арсения автоматически активировалась разве что паническая атака. Он и так потихоньку готовил себя к тому, что ему придется этим заняться с Антоном — морально готовил к тому, что нужно будет готовить себя еще и физически; и дело не в том, что его не привлекал Антон — с этим можно было смириться, он опасался выдать себя бесконечным напряжением и страхом. К тому же у Арсения закончились отговорки, и отказать еще раз будет чревато. В душе он то и дело проводил ладонью между ягодиц, с дрожью представляя на ее месте член, пробовал даже толкнуться в сжимающийся еще больше вход. Интересно, может, если он предложит (уже смешно), Антон согласится побыть снизу? Он перестает сильно пугать: замученный в расчетах и своих исследованиях, мило путающий носки, ругающийся по коммуникатору с коллегами. Арс фыркает, Эд поднимает вопросительно брови: благо, это Эд, а не Антон. — Почему ты не сопровождаешь Антона на работу? — Арс ковыряется в каше. Ему действительно повезло, что Эд — человек. Будь на его месте андроид, то все закончилось бы гораздо быстрее и трагичнее. А сейчас, Эд рычит на него, стоит только Арсению приблизиться к процессу готовки, варит легкие для желудка каши и супы с лапшой, конфеты, правда, не покупает, заявив, что тогда была одноразовая акция, но Арсу после них было нехорошо, поэтому он кивает только. — СПА обладает куда лучшей системой безопасности, чем я могу ему предоставить, — отмахивается Эд. — Че у тебя с ухом? Арсений щупает мочку, не болит совсем уже: и отек, и краснота спали, теперь и он сможет спать на правом боку спокойно. — Спасибо за мазь, — бормочет он. — Всегда рад обработать дырочку, — ухмыляется Эд и смеется на его «завались». Арсению нравится находиться здесь — пусть и в не спадающей привычной тревожности, ему хотя бы не надо думать о голоде. Он продолжает играть в Сети, по-прежнему не делая ставок — раз за разом ставит себя, и добирается до седьмого уровня без серых полос. Не рискует как в первый раз сражаться с игроком на уровень выше, чтобы перепрыгнуть на две ступени, но и так выходит каждый раз с синяками — у Графа и вовсе сломаны кости и перебиты в фарш мышцы. Только не в лицо, каждый раз молится он, потому что скрыть кровоподтеки на лице он не сможет. Гематомы не прячутся длинными рукавами, лиловыми, темно-фиолетовыми — ему оторвало кисть предыдущей ночью — они кольцуют запястье, и Арсений, потея от страха, скрещивает мокрые руки за спиной. Антон приподнимает брови, но не спрашивает, будучи слишком занятым электро-схемами — хоть в чем-то этот человек не разбирается? Антон как-то говорит, что давно не выбирался в свет (софитов, наверное, фыркает про себя Арс), и нужно наверстать. Он работает до поздних вечеров, зарываясь в проектирование трехмерных изображений, хмурится, лезет в Сеть даже — без погружения, просто. Арсений глотает зевки, сонно разглядывая его согнутую над столом спину, затекла же наверняка — вот у него затекла. Он распрямляется сильнее, стоя застывшим куском скуки, начинает покачиваться с пятки на носок. Глупо, но не увидит, увлеченный чем он там занят. — Ты умеешь играть в шахматы, Долл? — задумчиво спрашивает Антон, не оборачиваясь. — Всегда было интересно, смогу ли переиграть искусственный интеллект. Арс моргает, пытаясь сообразить, к чему это. — Мне необходимо загрузить информацию, — наконец, говорит он. Чуть поворачивает голову, ловит в темном отражении окна пятно своего бледного напряженного лица. — Загружай, — отмахивается Антон. — Мне как раз недолго осталось. Арсений вздрагивает — прямо сейчас? — неотрывно пялится в свое отражение, соображая, что делать. Он знает, что такое шахматы: мальчишкой Арс подолгу зависал перед доской, пытаясь обыграть отца, тот смеялся хрипло, сипло, свистяще как через противогаз, только противогаза не было. Этот навык здорово помог ему на Арене, но сыграть с Антоном? Думая, как робот? Он погружается в детские воспоминания о черно-белых играх, в которых его всегда обыгрывал отец. Всегда по-разному выигрывал, изобретая новую тактику (хотя ему многого для мата было не надо), и щелкал в конце по лбу — «болван!». Арсений болван и есть: глупая пластмасса. Ему повезло, что хотя бы не покер — вряд ли Антону захочется играть в карты с андроидом. От кровохаркающего отца мысли перетекают на мать — с марлей вечной у рта вместо фильтра, все их деньги уходили на Арсения. Мама показывала ему картинки, уча отличать акварель от масла (зачем?), а в школе с ребятней они собирали первые механизмы и осваивали двоичный код. Мама говорила, что ему нужно разностороннее образование, рассказывала о психологии и мифах, Арсений фыркал и копил на очки виртуальной реальности, сообщая, что культура давно мертва, все это хлам, лишнее пыльное тряпье. Оставались мелкие субкультуры одного дня — вспыхивающие идеями и мыслями, группирующимися и распадающимися за пару недель. Бушевали митинги на окраинах — против кого? Чего? — родительный падеж, учил Арсений после вызова матери в школу. Арсений воскрешает в памяти ее бледное лицо и потрескавшуюся серую кожу, сердце сжимается тоской, он втягивает воздух, моргает. Глаза в отражении темные совсем, мешки под ними под вечер уже катастрофические. — За кого будешь играть? — спрашивает вдруг Антон, и Арс видит чистый стол и плоскую клетчатую доску с металлическими фигурками. Простые они совсем, без выебонистых голограмм, проецирующих скачущих лошадей и беззвучные команды офицеров. — За черных. Антон усмехается, усаживаясь по свою сторону доски. Арсений опускается перед ним, укладывая ладони на коленях: не стучать, не дергаться, не нервничать. Холодная голова должна быть в любом случае, даже если он проиграет. Если выиграет — особенно. Антон выводит фигуры в центр, и Арсений уступает ему контроль за ситуацией, уходя на фланги. Шастун хмыкает, тарабанит пальцами по колену: — На что играем? Арсений поднимает на него недоуменные глаза. — Ответ на этот вопрос не в моей компетенции. — Да брось, — Антон лениво сбивает его пешку своей, и откидывается на спинку кресла. — Прошу прощения, Антон, — Арсений медленно передвигает офицера, лавирует. — В серийной модели М-9 нет возможности для настроек воображения. Антон согласно хмыкает, стучит пальцем по губе — смотрит на него чаще, чем на доску. Арсений не понимает, зачем какое-то желание, если он и так сделает все, что Шастун скажет. Если только тот не планирует собственный проигрыш. Но ради чего? Антон умный, очень умный (но рассеянный), хоть и долго рассуждает над казалось бы очевидным ходом — но выворачивает все по-другому, Арс теряется, не к месту смеется про себя — опешил. Он хоть и дурак, но не тупой. Следит за всеми фигурами — в голове отцовское «болван», в голове мамины тряпки, он фоном думает о старых фильмах про шахматистов и Карпове, думает, что вроде бы есть рыба такая, вспоминает снова Фиша — на Арене, в многочисленных боях, он всегда думал наперед. Антон изобретательный, интересный, и у Арса волнение смывает волна азарта, море волнуется раз — и главное помни: замри! Что вселяет в него каплю уверенности — его ходы логичные и не подлые, хотя могли бы, Шастун сам допускает ошибки. Арсений его не винит и не гордится собой (если только за пустое лицо): Антон вымотан, после нерабочих расчетов и формул он находит в себе силы думать, и это вызывает уважение. В миттельшпиле Арс «выигрывает», забирая Антонову ладью под бурчащее шутливое «ну лад…но», и едва не улыбается в ответ. После того, как Арс разменивает вторую ладью Антона на своего коня, Антон сосредотачивается, хмурится, подается вперед, сцепляя пальцы в замок. Переводит серьезный взгляд с ошметок белой армии на него, хмыкает: — На войне как на тебе. Антон проигрывает, и Арсений не знает, поддался ли он или действительно пропустил момент, когда мог не дать черной пешке стать ферзем. Шастун будто специально позволяет стать одной из восьми пешек-болванок королевой и поставить мат королю. — Чего ты хочешь, Долл? Ему нравится здесь, но он хочет домой, в свою грязь и спокойное одиночество. У него есть деньги, чтобы протянуть недолго, по пути из Верхнего города он купит себе электрическое одеяло и еще одну банку супа и не будет бояться, что за поясом брюк Антона пистолет. Потому что Арсений не М-9, но он заставляет себя ответить нейтральное: — Я хочу, чтобы вы были в безопасности. Я хочу быть в безопасности. Антон фыркает, качает поверженного короля в тонких пальцах, головой качает. — Хотелось бы мне, чтобы в твоем желании было больше смысла.