Суок

Эд вздрагивает, открывая мутные глаза. — Антон, — осторожно говорит Арсений, вцепляясь подрагивающими руками себе в колени, пока ищущий взгляд Антона не останавливается на его лице. — Ты взломал Сеть. Шастун хмурится, а потом его лицо расслабляется в том блаженстве, которое появляется, когда справляешь нужду после долгого терпения. Арсений оторопело смотрит, как намокают его брюки, Эд привстает — его глаз мигает серебром, и через пару мгновений появляются боты с тряпками. — Не помню, — говорит Антон расслабленно. Падает в кресло, растекаясь по сидению, и эту лужу убрать сложнее. — Ему стало хуже? — спрашивает Арсений, хотя ответ совершенно очевиден. — Что с ним? — одновременно с ним спрашивает Сережа. Арс беспомощно пожимает плечами на хмурый взгляд друга. — С ним все будет в порядке, — отрезает хрипло Эд. — Ему нужна помощь… Голос его подводит, осекается, поэтому он замолкает, с трудом поднимается и поднимает Антона — Арсений бессмысленно топчется рядом, не зная, как помочь. Он следует за ними и в ванную; Антон жалобно мычит, когда Эд его раздевает. Тогда Арсений мягко, но твердо отстраняет Эда и продолжает стягивать одежду с замолкшего Антона самостоятельно. — Забирайся, — ласково просит Арсений, подталкивая Антона под душ. Эд приваливается к стене, снова закрывая глаза в изнеможении. — Что произошло в Сети? — Мы едем в лабораторию, — бросает Эд. Арсений вздыхает, намыливает Антона мягкой губкой. Тот отрешенно пялится в стену, сквозь, может, видит что-то недоступное для их глаз. Его тело неловко поворачивается, повинуясь несмелым движениям рук; когда Антон спокоен и податлив, Арсений разглядывает белую кожу с одной лишь родинкой на кончике носа, твердые мускулы и плоскую грудь. Он находит это красивым. Арсению всегда было все равно на чужие тела — он ни разу ни с кем не спал до Сети. В Фише это сделать было нереально, и его больше заботил голод, чем что бы то ни было, но до Фиша, когда он был еще совсем юный, у него было другое тело. Он не дрался, так, перебивался на ставках, а потом пропадал в клубах, исследуя свои возможности и потребности организма. В Нижнем городе есть бордели, и однажды он даже вошел в один из них, выскочив через две минуты смущенный, униженный и расстроенный. Антон же принимает его осторожные ласки и поглаживания, предоставляя возможность действовать самостоятельно, и Арсения захлестывает незнакомое ранее тепло. Когда он прикасался к Скруджи в темноте переулка, тот жаждал его прикосновений, властвовал над Арсением, рождая страх, но сейчас это подчинение завораживает. Он моргает, приходя в себя, — это неестественно, Антону нужна помощь, и Арсу нужно чувствовать его силу в ответ. — Тебя взломали? — Нет, — рявкает Эд, и Антон испуганно вздрагивает под его мыльными пальцами. Арсений бросает на него косой взгляд. — Ты мне поддался, — констатирует он. — Гилти, — Скруджи потирает костяшками шею, не смотря на него. — Он любил тебя. Арсений оборачивается так резко, что ударяется плечом о дверцу душа под встревоженное мычание Антона. — Любил? — охуевше спрашивает он. — Что за бред? Мы виделись дважды! И в первый раз он сожрал мои пальцы. Ты сожрал. Эд поворачивается, смотря на него раздраженно, сжимает губы. — Тебе ли не знать, что персонажи перенимают черты хозяев, — говорит Скруджи, и Арс кивает, вспоминая высокую чувствительность Графа, и как ему было хорошо под черными руками. — Гилти был наивным. — Наивным? — переспрашивает Арсений, вглядываясь в лицо Эда, пытаясь разглядеть ложь, но видит только изнеможденную прокисшую обреченность. Эд переваривал это так долго, что в конце концов сварился сам. — Он думал, что делает как лучше, — Эд смотрит мимо него, на Антона, и у Арса падает сердце. — Это ты! — вскрикивает Арсений, выпуская губку, шлепнувшуюся к ногам бесполезного Антона. — Это ты пытался убить Антона? Это из-за тебя все это?! Арс бросается на него, не имея ни малейшего понятия, что собрался делать, и у него остается время подумать о своей импульсивности, пока Эд, одним махом перевернувшись, вбивает его в стену, лишая кислорода. Мгновение смотрит в ошарашенное лицо Арса, молча глотающего воздух открытым ртом. — Не из-за меня, — устало отвечает он и отстраняется, подходя к Антону и выключая воду. Арсений, все еще тяжело дыша, наблюдает, как он заворачивает Антона в огромное полотенце, бережно протирая волосы. Скруджи аккуратно выводит Антона из машины, с тревогой оглядывая его, и тревожность эта только усугубляет состояние впадающего в панику Арсения. Антон оглядывается, послушно идя за ними, Арсений крепко держит его за локоть, потому что Шастуна ведет, если не вести. Антон спотыкается на ровном месте, Арс вскрикивает от неожиданности, подхватывая. Он успевает уловить краем глаза блеснувший хитрой искрой взгляд, но, повернув голову, видит, что слюна течет по подбородку Антона. Эд оборачивается на них, но идет впереди к светящимся белым дверям, прикладывает ладонь к датчику. Двери бесшумно разъезжаются, пропуская их в такой же ослепительно белый коридор, по которому неловко ступать перепачканными в грязи кроссовками. Они бредут за тощей спиной в кожанке, Антон поднимает голову, когда слышатся легкие шаги впереди, и им навстречу выходит Оксана. — Антон? — встревожено спрашивает она, не глядя на Эда. Шастун молчит, и тогда Оксана испытующе смотрит на Скруджи. — Ему хуже, — кратко информирует тот. Арсений и моргнуть не успевает, когда Антона вырывают из его рук — «Арсений!» — и запихивают в гроб томографии, и повсюду слепящие ультрафиолетовые лампы и мерное гудение приборов. Арс наблюдает за пиканьем приборов, не слыша, как с тихим щелчком за Оксаной и Скруджи закрывается дверь лаборатории, оставляя его одного в комнате с Антоном. Он в панике оборачивается, но рядом с дверью датчик, поэтому Арсений стучит по стеклу. Эд оборачивается, закатывает глаза и открывает дверь, дергая его на себя, никак не комментируя его рассеянность. — Привет, Арс, — роняет Оксана, снова погружаясь в 3D-томограммы. Арсений далеко не врач, но голограмма выглядит ужасно: иссохшие извилины чернослива съежившегося мозга, состоящего из тускло-неоновых мигающих нитей. Арс приглядывается внимательнее — нити не мигают, а угасают по одной, где-то в глубине. — Это нейронные связи, — поясняет Оксана, видя его озадаченность. — Они соединены между собой синаптическими передачами, у обычного человека около ста миллиардов нейронов, а у Антона, — она раздвигает пальцами картинку, приближая так, что Арс с обреченным ужасом видит зияющие дыры, — их остается все меньше и меньше. — Ты сделаешь слепок сознания? — спрашивает Эд, привалившись к стене. Оксана кивает, стоя к ним спиной и внимательно следя за показателями. — Что? — Непонимающе оглядывается на Эда Арсений. — Она сделает что? — Составлю цифровую карту его мозга, — рассказывает Оксана, стуча пальцами по сенсору. — Этим раньше занимался Blue Brain Project, но за шесть лет они смогли картографировать только мозг крысы, а на человека уйдет двенадцать лет. У нас нет столько времени, поэтому все, над чем мы здесь работаем — это пытаемся помочь Антону, и, могу тебя заверить, мы сделали значительные успехи. Теперь сознание можно восстановить. Мы не знаем, что будет с эмоциями и чувствами, но, по крайней мере, его память останется прежней. — Антон против этого, — вспоминает Арсений все слова Шастуна о работе. — Он с самого начала был против переноса сознания в компьютер, потому что это будет не тот же человек, а самостоятельный разум. Вы не можете знать, что этот новый будет поступать так же, как поступил бы прежний носитель сознания. Оксана поднимает голову, и Арсений видит в отражении странное выражение ее лица. Он едва успевает распознать ядовитую усмешку, как она изменяется на улыбку, Оксана качает головой. — Тем не менее, он работал со всеми нами, пока больше не смог. Арс отворачивается от нее, подходя ближе к стеклу, за которым запертым в этой гудящей коробке лежит Антон. — Что станет с сознанием при переносе? — глухо спросил он. — Он будет просто набором фактов о прежней жизни и с возможностью принимать решения? Он будет эволюционировать? — Мы не выясним это, пока не попробуем, — пожимает плечами Оксана. — Сейчас я делаю карту сознания, чтобы у нас были его воспоминания на случай утери, мы должны сохранить то, над чем он работал. Не беспокойся. Для такого шага мы еще не готовы, к тому же понадобится куча проверок и документов, одобрение Генерального совета Мегакорпа, конференции, согласования, все такое. Эд сзади замер тенью, поэтому Арсений недоверчиво кивает, дотрагиваясь кончиками пальцев до стекла. — Когда-нибудь мы создадим репликантов, — возбужденно продолжает Оксана. — Биологические создания, выращенные из пробирки. Раньше законом это было запрещено, но потом ученые научились выращивать печень из клетки, кожу! Разве это не восторгает? Разумеется, собрать искусственные органы в одну систему, каждый волосок, каждую клетку кожи, каждого сосуда и нерва, и заставить ее функционировать — практически неподъемная задача. Практически. Мы приближаемся к этому. У Антона получилось создать анди с симуляцией человеческого разума, но это только первый шаг. Мы хотим создать биологическое создание с собственным разумом, — конечно, потребуется много времени, но сколько это рабочей силы! Скольких мы можем послать исследовать другие планеты, не жертвуя людьми! — Разве они не будут людьми? — откликается Арсений, не отрывая взгляда от белоснежного саркофага. Внутри почти физически пульсирует злость — наверняка та же, что пульсировала в Антоне. Оксана молча передвигает рычаги. — В них не будет того, что зовется душой, — наконец, говорит она. — Я так думаю. В любом случае, мы сможем сделать еще. Но подумай, чего мы можем добиться! Поднять демографию! Бесплодные родители смогут выбрать себе идеального ребенка — похожего на них или наоборот, всего лишь выбрав нужный набор ген. Или восстановить умершего человека! Жужжание смолкает и, по легкому касанию Оксаны, створки аппарата раскрываются словно огромная ракушка, оставляя лежащего Антона на кушетке. Он вяло садится на постели, осматриваясь, вертит головой, пока не находит глазами их, и лицо его озаряется радостью, и он тянется к ним, вставая и несмело махая рукой. — Выпусти меня! — рявкает Арс, бросаясь к двери. Он бросается к Антону, замирая в полушаге, пока тот не упирается в него взглядом. — Антон? — А… Арсений сглатывает, робко протягивая руку к нему, но Антон смотрит с таким наивным удивлением, будто не знает, что это, как оказалось перед его носом и что с этим делать. — Ты поправишься, — уверенно говорит Арсений. — Оксана и все остальные работают только над этим. Антон кивает, отворачиваясь. Арсений, преодолевая сосущую боль в сердце, тянется к нему ближе, трогая за рукав. — Пойдем, — зовет он, и Антон идет за ним. — Возьми, — говорит Оксана, протягивая Эду пластинки с электродами. — Новая разработка. — Что это? — спрашивает Эд, вертя лекарство, но никаких опознавательных знаков на них нет. Антон прижимается грудью к спине Арсения, так и замерев в дверях и не давая им закрыться, и Арс нащупывает его сухую ладонь, сжимая в своей, потной и дрожащей. — Стимуляторы нейрогенеза извне, — Оксана устало проводит ладонью по лицу. — Несколько человек работают над введением искусственных нейронов в умирающий мозг, но пока эксперименты неудачные. Как только получится, мы попробуем ввести их Антону. — Не выживают нейроны или крысы? — натянуто спрашивает Арсений, сжимая пальцы Антона крепче. Оксана бросает на него сочувствующий взгляд. — Крысы.

***

— Я побуду с ним, — тихо говорит Арсений, не отрывая взгляда от спящего Антона. Он не оборачивается на Эда, через мгновение слышит тихий шорох закрывающейся двери. Арсений не знает, сколько проводит в застывшей позе, наблюдая за спящим, но спину ломит, когда он, наконец, встает и потягивается. Он решает воспользоваться уборной Антона, умывается, с печалью глядя на темно-серые тени под блеклыми глазами, трехдневную щетину и потрескавшиеся губы, ища в себе силы вернуться в спальню и позаботиться об Антоне. — Ты волнуешься за меня, — раздается хриплый голос у него за спиной. Арсений вздрагивает, поднимая глаза на уставшее отражение Антона. Тот опирается плечом в косяк и выглядит совершенно обычно. — Мое состояние ухудшается постепенно, — объясняет он изумленному Арсению. — Сейчас я на самых сильных таблетках, какие только смог найти на черном рынке, поэтому смог замедлить разрушение. — Что? — Арсений хватается за раковину: у него до сих пор стоит перед глазами безмозглое послушание в глазах Антона. Тот ухмыляется, и Арсений понимает, что перед ним все тот же Антон, что внушал ему ужас. Теперь Арсений смотрит на эту усмешку почти с восхищением. — Я не могу сломаться по щелчку, — Антон щелкает пальцами в воздухе. — Но могу попытаться изобразить то, что, по моим расчетам, со мной произойдет. Ты поверил мне на парковке, поэтому я решил рискнуть еще раз. — Зачем? — слабо выдавливает Арсений, опираясь поясницей в холодный мраморный обод. — Я должен был узнать, что она вам скажет, — пожимает плечами Антон, будто это очевидно. — От меня давно скрывается мое состояние, чтобы я не поддавался панике и продолжал работать. Возможно, они изучают мозг в спокойном состоянии, не подверженном стрессу, не знаю. — Но как ты узнал бы? Спросил бы меня? — спрашивает Арсений, глупо хлопая глазами. Ему хочется похлопать и в ладоши, но бессильно висящие руки не шевелятся. — Зачем? — передразнивает Антон недавний вопрос Арсения и поднимает руку, шлепая себя по виску, хмурится, но настойчиво нащупывает ухо. — У тебя отличный жучок. Арсений настолько сросся с драконом, обвивающем ушную раковину, что перестал его чувствовать. Восхищение сердца граничит с его же хищением Антоном. — Ты нас обманул, — все еще глубоко пораженный говорит Арс. Антон подходит к нему, мягко поднимая пальцами подбородок и заставляя взглянуть на себя. Его глаза как всегда пустые, но Арсению чудятся ведьминские болотные огни дьявольского разума. — Не обманывайся, — ласково говорит он. — Смотри на меня, увидь меня: мне действительно становится хуже. Я не знаю побочные эффекты препарата, не знаю, сколько продлится действие, но я должен был рискнуть. Понимаешь? Все меньше времени. Арсений заворожено смотрит на него, радостный, что с Антоном все еще все хорошо, пораженный, едва дышащий, и Антон гладит его по щекам. Раньше Антон дарил ласку только М-9, но сейчас эти прикосновения только для Арсения. — Я не хочу тебя терять, — шепотом признается он, дотрагиваясь до острых косточек на запястьях. — Ну и дурак, — хмыкает Антон, пристально глядя на него. — На твоем месте я бы мечтал избавиться от себя как можно быстрее. — Я уже не мечтаю. — Ни о чем? — уточняет Антон. Его лицо вдруг близко — Арсений чувствует дуновение легкого дыхания. — Кое о чем, — он опускает ресницы, но пальцы на его лице такие неловко-нежные, прохладные для его разгоряченного лица, призывающие раскрыть все тайны и грезы. — О девочке из рекламы, бегущей по чистому полю без респиратора. Она может дышать, и над ней голубое небо. Вот о чем я мечтаю, понимаешь? Быть свободным как она. Арс видел эту рекламу в детстве, и она настолько врезалась буром в его память, что он пронес ее через мрачные зловонные годы жизни, тщательно оберегая как хрустальную слезу. — Она андроид, ты же знаешь? — с любопытством уточняет Антон, его хватка сжимается крепче на вздрогнувшем всем телом Арсении. — Насколько я помню, это реклама СПА про использование андроидов без затрат человеческих ресурсов. — Нет. — Арсений мотает головой. — Она живая. Его мечта — живая. Он просто не мог гнаться все это время за роботом. — Если у Оксаны все получится, — уголок рта Антона презрительно дергается. — То андроиды действительно оживут. Я предпочел бы не дожить до этого момента, но мне кажется, она заботится о моем здоровье только чтобы в итоге показать мне первого андроида с полностью человеческим сознанием и сказать: «А я же говорила». — У вас есть андроиды с симуляцией, — напоминает Арсений, прижимаясь к дарящим нехитрую ласку пальцам. — Ариадна, — кивает Антон. — Она может в сарказм и помощь убогим. Но Окс нужен человек. Арсений прикрывает глаза всего на мгновение, вслушиваясь в тихий голос, но когда открывает, натыкается на внимательный взгляд Антона. — Ты устал, — замечает он. — Идем в постель. Арсений переодевается в какую-то из пижам Антона, забираясь в его постель, а после — в раскрытые объятия. Сухие губы касаются его лба, носа и щек, замирая у уголка губ; Арсений дрожит от тепла и несправедливости, от тянущего к Антону настойчивого желания быть ближе и защитить его. Арсу не верится, что Антон обнимает его, и ему от этого не страшно. — Все будет хорошо, — тихо говорит Антон, и Арсений тянется к нему губами, раскрываясь навстречу успокаивающему горячему шепоту и мокрым касаниям языка. — Ты будешь в порядке, Арсений. — А ты? — голос его подводит, звуча слишком жалобно, и он, стыдясь своего страха, жмется ближе к твердой груди, сжимая челюсти. Арсений не разбирается, что им движет — жалость, страх за другого или что-то иное, но все, чего ему хочется, — это поцеловать Антона снова. — Хаос — один из видов порядка, — Арс не видит его улыбку, но чувствует ее губами.

***

— Ты это зря, — задумчиво говорит Эд, почесывая большим пальцем подбородок. Сигарета в разрисованных пальцах тлеет, но он не обращает внимания на падающий на кожу раскаленный пепел. — Что — зря? — уточняет напряженно Арсений. — Ты с Антоном. Арсений склоняет голову, делая вид, что тщательно обдумывает, сжимает от злости губы. Какого черта он лезет? Переводит взгляд на молчащего Сережу, тот пристально смотрит на него — Арсений знает этот немой осуждающий взгляд. Его друг согласен со Скруджи, и в глубине души Арсений знает, что это вовсе не хуйня, и не просто так, но пока Антон может осознавать себя, пока Антон хочет трогать и целовать Арсения, и звать его по имени, пока все его существо отзывается на эти ласки, почему он должен отказаться от этого? — Он нестабильный, непредсказуемый, опасный… — Псих, — заканчивает Сережа. Арсений бросает на него яростный взгляд. — Ты вроде хотел снять жилье и съебать отсюда, нет? — бросает он. Сережа цокает языком, пожимает плечами, возвращаясь к жженым микросхемам на барной стойке. — Откуда он взял таблетки? — Из Нижнего города, — нехотя отвечает Эд. — Виталик ему достал. Сережа поднимает на него изумленные глаза, отвертка выпадает из ловких пальцев; Арс глупо смотрит на них, до него доходит чуть медленнее. — Который взломал дроны? — заторможенно спрашивает он. — Это была одноразовая сделка, — поясняет Скруджи. — Антон получил лекарства, этот чокнутый — информацию. — И когда это было? — Слова с трудом выталкиваются из пересохшего горла, будто выскобленному наждачкой. Арсений тянется к воде; происходящее настолько нелепо и сюрреалистично, что кажется, что это сон. Где-то глухо играет цирковая музыка, лошади пасутся на кладбище, поедая зеленые ростки из праха клоунов. — Ты болел, — Эд трет подушечки пальцев друг о друга, растирая между ними пепел. — Антон был уверен, что в Нижнем городе есть что-то, способное ему помочь, этот хер с даркнета подкинул нужные контакты. Арсений вспоминает, как вышел на минуту, не выдержав напряжения рулетки, — и вопрос был задан. — Антон ненавидит Мегакорп, — говорит Арсений тихо. — Какая выгодная сделка. Смерти в Сети происходили с санкции Мегакорпа — и если Антон прав, если его пытались уничтожить из-за Фиша агенты, то ответный протест вполне вписывается в рамки больной логики — Шастуну плевать на людей. — Вся муть с черного рынка — кот в мешке, — качает головой Сережа, — неизвестно, что и в каком месте рванет. У них с этим ящиком Пандоры остается только надежда, что рванет как можно позже. Арсений трет ноющие виски, сгибаясь к стойке, закрывает щиплющие глаза. — Он все еще спит? — шепчет Арс. Эд согласно угукает. — Что? — резко спрашивает Сережа. Арсений непонимающе поднимает голову, — брови у Эда нахмурены, глаз светится серебром. — Антон проснулся. — Отнесу ему чай, — бормочет Арсений, поднимаясь и игнорируя неодобрительные взгляды. Его осеняет идея завтрака, и он, вероятно, сможет его приготовить. — Наверняка он голоден. — Арсений, — предупреждающе рычит Эд, но Арс не слушает, разливая яйца на сковородке. У него не очень получается — не получается совсем, потому что ему никто не давал тренироваться, но он достаточно наблюдал за ботами и Эдом, чтобы попробовать, и сейчас его никто не останавливает, поэтому он внимательно и скрупулезно сжигает свою первую яичницу. — Я сам! — Арсений дергает плечом, отстраняясь от вставшего помочь Эда. Вторую попытку Арсений так же методично и дотошно превращает в провал. После того, как он выбрасывает обугленные хлопья, он обреченно поворачивается к мрачному Скруджи. — Арсений, — медленно говорит Сережа, качая головой. — Ты пиздец. — Я тебя не спрашивал, — огрызается он и тут же виновато опускает голову: — Прости. Можете мне помочь? Он внимательно слушает, как Эд учит взбивать яйца, убавлять огонь, и светится улыбкой, когда по кухне разносится настолько вкусный запах, что его желудок отзывается урчанием, но Арсений не обращает на него внимания, захваченный радостной мыслью, что Антон будет в восторге. Когда Арсений заходит в комнату с подносом вполне приемлемой еды, Антон сидит за не включенным столом, барабаня пальцами бессмысленно по тачпаду, и поднимает на него горящие безумным весельем глаза. Арсений робко улыбается ему. — Я не понимаю, как это включается, — доверительно сообщает Антон. — Представляешь? Я пользовался словарями, чтобы вспомнить теорию селекции нейрональных групп, а теперь я не только не имею ни малейшего понятия, что это, но и не могу включить ебаный компьютер! Арсений отступает на шаг, сжимая задрожавшими пальцами поднос, но, переборов опасения, подходит ближе. — Тебе нужно отдохнуть, — неуверенно предлагает он, но Шастун поворачивается к нему с такой яростной стремительностью, что на затылке шевелятся волосы. — Отъебись! — одним резким движением, которое Арс не успевает уловить, он выбивает из рук поднос, не провожая взглядом разлетевшиеся тарелки с ошметками получасовых стараний. Эти таблетки — кот в мешке, напоминает он себе, поджимая дрожащие в обиде губы, этих котов нельзя топить в живом организме. Ящик Пандоры, в котором осталась лишь надежда. Антон запускает пальцы в волосы, принимаясь расхаживать по осколкам, как по пуховой перине. Арс ошарашенно смотрит на искаженное мукой досады лицо, совсем не болью, обида сменяется страхом за Антона. — Что, если… — голос теряется, погребенный подступившими тошнотными слезами. Он откашливается и пробует еще раз: — Что, если мы найдем книги для тебя? Антон останавливается, замерев посреди яиц в луже черного чая; Арс тупо смотрит на окровавленные стопы и прилипший розоватый кусочек омлета на ногте большого пальца. — Что такое книги? — растерянно спрашивает Шастун. — Эд найдет, — обещает Арсений, поднимая глаза в угол, где, по его мнению, находится камера. — Учебники по биологии и программированию. Он трогает дракончика и шепотом добавляет: — Найди, пожалуйста, еще и сказки. Антон позволяет Арсению обработать свои ноги, не подпуская ботов. Арсений внимательно оглядывает каждый порез, орудуя пинцетом и чувствуя молчаливое неодобрение камеры слежения. Арс аккуратно ощупывает кожу в поисках припухлостей от застрявших стекол и вытирает темную кровь, стараясь разглядеть белые острые крошки в ране. — Прости, — говорит Антон, его лицо не меняется, когда Арсений выдергивает длинный фарфоровый осколок. — Я не должен был себя так вести. — Я все понимаю, — бормочет Арс. — Ты знал, что тот хакер с Нижнего города скорее всего тот, кто взломал М-9? — Нет, — качает головой Антон. — Но это все равно ничего бы не изменило. Мне похуй. Арс вспоминает жесткие пальцы на своей шее, отчаянно спрашивая себя, почему же такая ненависть была к Арсению? Он уговаривает Антона спуститься на кухню — Сережи там уже нет — и снова пытается соорудить им обед, Шастун подпирает щеку ладонью, скучающе за ним наблюдая, а потом без комментариев съедает черные угли, которые Арсений со стыдом выуживает из духовки. — Ты поиграешь сегодня? — нерешительно спрашивает Антон. Арсений смотрит, как он сует горелое мясо в рот, сглатывает виновато, отводя глаза. Он мог бы попросить ботов, и Антон бы ел что-то нормальное, полезное для его здоровья, — Арсений вообще не может вспомнить, когда Антон ел в последний раз, а теперь из-за него вынужден есть что-то отвратительное, но Шаст даже ему улыбается, не говоря ни слова. — Да, — кивает Арсений, — конечно. Без проблем.

***

Они крутят странные коробки, которые привозит Эд, не понимая, что с ними делать. Эд закатывает глаза, беря в руки одну из них, и приподнимает твердый первый слой, показывая белые такие же слоистые внутренности. — Их нужно читать, — Скруджи тыкает чернильным пальцем в строчки, Арсений подается вперед, пытаясь разглядеть написанное. Эд протягивает ему книгу. Арсений берет осторожно, он еще никогда такого не видел: буквы черные и маленькие, он пытается увеличить их пальцами, но ничего не происходит, поэтому приходится наклониться ближе, чтобы прочесть хоть что-нибудь. — Я не понимаю, — отчаянно говорит Арсений, поднимая глаза. — В Нижнем городе не обучают языкам, — фыркает Антон, протягивая руку за книгой. — Я изучал Эдельмана на факультативе в школе, очень познавательно. Я обожал нейродарвинизм и его противопоставление концепции обработки информации и инструкционистским теориям. Эти концепции рассматривали мозг как компьютер, перерабатывающим информацию, Эдельман считал, что нейроны постоянно перестраиваются, адаптируясь под окружающий мир. Антон пролистывает книгу, отшвыривая ее в сторону. — Она для меня бесполезна, — сообщает он равнодушно. — Я не понимаю смысла. Они пробуют другие — Антон внимательно вчитывается, и Арсений жадно следит за его мимикой: он хмурит брови, кусает губы, стараясь вникнуть в смысл фраз, сердится. Скруджи осторожно поднимает очередную брошенную книгу, мрачно взирая на Антона, и Антон зло смотрит на него в ответ. Его лицо искривляется в гримасе — Арсений предчувствует вспышку ярости, предупреждающе кидая взгляд на Эда, и тот отворачивается, доставая сигареты. — Это пустая трата времени, — бормочет Антон, равнодушно глядя, как Эд высовывается по плечи на улицу, прикуривая. — Очевидно, что нам нужно сосредоточиться не на этом. Пальцы Антона бледные и неживые вяло лежат на коленях; Арсений отчаянно ищет желание дотронуться до них, сжать в молчаливой поддержке, но находит лишь страх и тщательно спрятанную брезгливость, будто перед мертвым разлагающимся животным. Эти пальцы готовы ожить, готовы рвать и терзать книги, безжалостно вырывая страницы, у которых только одна участь — быть смятыми в кулаке; Арсений торопливо поднимает глаза на лицо Антона и видит ядовитую усмешку — Антон в ответ видит его страх и готов его оправдать. Арсению вечно сопутствовал страх — за себя, за Фиша, за Сережу, Антона, за Антона, — ему кажется, что если страх вдруг исчезнет, то и он исчезнет следом, так он был им пропитан. — Не хочешь прогуляться? — спрашивает Арсений, бросая быстрый взгляд на Эда: тот оглядывается на них, поднимая брови. — Съездить к лошадям? — Меня не любят животные, — дергает плечом Антон. Его лицо расслабляется, плечи уже не выглядят каменно-напряженными; Арсений подбирает какую-то из лежащих книг, по названию определяя в ней художественную. «У меня нет рта, но я должен кричать» — Арсений видит себя в одном названии. — Хочешь, я почитаю тебе вслух? — предлагает он. Антон кивает, забираясь с ногами на кровать, сворачивается вокруг него как в прошлый раз. Арсений смотрит на Эда, но тот не собирается никуда уходить, растекаясь чернильным осьминогом в кресле. Эд хрустит суставами, исподлобья глядя на Арсения, и опускает глаза вниз, на лежащего Антона. — Покорми сначала крысу, — бормочет тот, обнимая Арсения за пояс. Они молча наблюдают, как Эд аккуратно пробирается через обрывки разметанных книг и разбитые тарелки с завтраком, и пальцы Шастуна сжимаются на коже Арсения до белых вмятин, когда Эд задевает что-то. — Ладно, хорошо, — тихо говорит Арсений, стоит Скруджи занять его место на кресле. — Давайте начнем. «Безжизненное тело Горристера висело головой вниз высоко над нами, под самым потолком в компьютерном зале». — Можно не о горе? — жалобно просит Антон, прижимаясь щекой к его бедру. — Пожалуйста? Я ничего не хочу знать о будущем. Арсений покорно выбирает другую книгу. — «Антуану всегда казалось, что он живет по-собачьи — год за семь. Еще в детстве, в семь лет, он чувствовал себя потрепанным жизнью, словно ему было уже под пятьдесят, в одиннадцать утратил последние иллюзии, как семидесятисемилетний старец. Сейчас, в неполные двадцать пять, мечтая обрести наконец покой, Антуан решил упрятать свой мозг в саван глупости. Ему не раз приходилось убеждаться в том, что слово «интеллект» сплошь и рядом означает способность красиво формулировать и убедительно преподносить полную ахинею, а ум человеческий настолько сбился с курса, что порой лучше быть дебилом, нежели записным интеллектуалом. Ум делает своего обладателя несчастным, одиноким и нищим, тогда как имитация ума приносит бессмертие, растиражированное на газетной бумаге, и восхищение публики, которая верит всему, что читает». — Арсений вздыхает, пробегая глазами по строчкам, прежде чем прочесть вслух. — Как называется эта книга? — прерывает его Антон, легко погладив ладонью по спине, и выгнуть спину навстречу касанию оказывается так просто и приятно. Арсений закрывает книгу: — «Как я стал идиотом». Эд фыркает, а Антон вдруг смеется в голос, вжимаясь лицом в его ноги. Его смех громкий, фальшиво-натуральный и пустой — от которого вязнет кровь. — Ты не мог выбрать лучше, — признается он его коленям. — Арс, — зовет Эд. — Ему нужно пройти процедуру стимуляторами. Он откуда-то выуживает провода, но не встает, давая им немного времени. — Я пойду проходить процедуру с симуляторами, — тихо говорит Арсений, аккуратно пытаясь выбраться из объятий Антона непослушным вялым телом, но тот сжимается крепче, не выпуская. — Не уходи. — Мне нужно играть, Антон, — мягко говорит Арс, натянуто улыбаясь. — Ты сам просил, помнишь? Они оба смотрят ему вслед, когда он уходит. — Арсений, — зовет Антон, — не оставляй меня спать одного.

***

— Скруджи научил меня пользоваться плеером, — оповещает Антон, когда Арсений, прихрамывая, входит к нему в комнату. — Послушаем перед сном? Антон кажется таким счастливым, но Арсений с тревожной тоской видит острые изгибы тела под широкой пижамой, трясущиеся руки и теряющий фокусировку взгляд. Антон одергивает себя, моргает, старательно таращась на Арса и протягивая ему плеер с выпуклыми кнопками — разобраться в его устройстве более, чем просто, и тот факт, что Антону пришлось объяснять… по крайней мере, он вовсе не похож на овощ. Пока. Плеер трясется в дырявых пальцах, Арсений перехватывает ладони, ласково оглаживая косточки на запястьях и забирая гаджет. Антон забирается под одеяло, внимательно следя, как медленно передвигаясь Арс затемняет мокрые от дождя окна, привычно окинув взглядом чернильные высотки с неоновыми пятнами рекламы, гасит свет в комнате, и невнятно бормочет («Асений»), требуя, чтобы он шел к нему. — Я боюсь засыпать, — признается тихо Антон. — Я думаю, что я поглупею, пока сплю. — Все будет хорошо, — обещает Арсений, не чувствуя ни йоты уверенности за словами, и нажимает на кнопку. Между ними разливается тоскливый голос исполнителя о сгорающем небе и исчезающих надеждах, и в Эде больше иронии, чем в Железном человеке. А мозгов как в утюге. — «Засыпай на руках у меня, засыпай, засыпай под пенье дождя, далеко, там где неба кончается край, ты найдешь потерянный рай»… — Это о смерти? — тихо спрашивает Антон, укладываясь у него на груди. — Твое сердце бьется так быстро. — Это не о смерти, — едва шевеля языком, отвечает Арсений и вторит песне: — Не бойся. — «Подставлю ладони, их болью своей наполни, наполни печалью, страхом гулкой темноты». Антон послушно нащупывает под одеялом руки Арса, скользит вниз к запястьям, чтобы перехватить влажные пальцы своими, и тихо удовлетворенно вздыхает. — «И ты не узнаешь, как небо в огне сгорает, и жизнь разбивает все надежды и мечты». — Я бы хотел этого не узнать, — сонно шепчет Антон. — Но все мои мечты разбились в тот момент, когда коллега выхватил пистолет на праздничном ужине.

***

Антон смотрит все трансляции боев, в которых участвует Граф. Арсений думает — он смотрит вообще все, он смотрит новости, развлекательные фильмы про убийство супергероев андроидами, порно, очередные новости, передачи для тех, кто не спит, — Арсений тянет его, слабо сопротивляющегося, в кровать, обвивая руками и ногами, внимательно прислушиваясь к тяжелому прерывистому дыханию, и сам заснуть не может. Эд качает головой, бросая: — Будь осторожен. — Почему? — раздраженно спрашивает Арсений, выдергивая запястье из некрепкой хватки. — Скажешь, ему мало осталось? Эд серый, выцветший весь, краска с радужек будто стекла в мешки под глазами, качает головой. — Не привязывайся, — отрывисто предупреждает он. Арсений слышит опущенное: «Не влюбляйся». Руки опускаются, будто на эти слова потребовалась вся его сила. Арсений устало трет глаза, прикидывая, будет ли Антон слушать новую главу книги или взбесится и разрушит в очередной раз комнату — утром Антон не сопротивлялся завтраку, дал почистить себе зубы и одеть, по всем признакам маячило благоприятное развитие ситуации, и Арс не хотел тратить время. Эд смотрит прямо, открытый перед ним и уязвимый, симпатия к Арсению лежит на самой поверхности — вот она, бери и делай, что хочешь, но Арсу она не нужна — его толкает вперед, за закрытые двери через равнодушную броню, за которой опустошенная усталость и жалкие остатки любви к роботу; Арсению чужая забота чужда. И Арсений сжимает зубы, чтобы не огрызнуться, чтобы не выплюнуть ядовитое и ранящее. «А ты хочешь, чтобы я привязался к тебе?» Сказать колкость легче, чем проглотить, ведь как это — проглотить колкость? Она в горле застрянет, ранит, и ты с ней наедине, своим же острым языком режешься как бритвой. А тут сказал, вывалил на другого, и пусть кому-то еще будет больно, пусть кого-то другого она порежет, а не тебя. У него губы дрожат в попытке удержать злые слова, но Эд проницательный — он видит. — Ты разве не думал, что он тобой манипулирует? Арс вдыхает, сутуля плечи: озвученные его скрытые мысли падают на них острыми камнями. Антон на своих неизученных нелегальных таблетках как мерно тикающая бомба: но Арсу тикать не хотелось, да и некуда. Он мог предположить, что вся ласка эта, все просьбы, все это только для корыстных Антоновых целей, но — Арсений закрывает глаза, — Антон его обнимает, и гладит, и целует в макушку, думая, что он спит, — разве это все может быть притворством? — Что, если он представляет вместо тебя своего робота? Но Антон зовет его по имени и не стремится завладеть большим, чем способен дать ему Арсений, Антон делится своими страхами, разве был он так же искренен с М-9? Он не узнает правду, а если и спросит — то какова вероятность того, что Антон не лжет? У него была возможность убедиться в его актерских способностях, поэтому Арсению не остается ничего кроме слепого доверия и стремления если не помочь, то хоть скрасить оставшиеся дни. — Ты веришь, что он найдет, кого ищет? — спрашивает Арсений. Эд поджимает губы, жмет плечами. — Я не ебу, что у него в башке, — признается он. Расчетливый хитрый ум в разрушающейся паутине нейронов, бьющийся в последних аккордах разумного существования прежде, чем кануть во тьму. Арсений кивает. — Я хочу быть с ним, — тихо говорит он Эду, но в первую очередь — себе. — Что это, Арсений? — глухо интересуется Скруджи, облокачиваясь спиной о стену, смотрит на него с насмешливым интересом. — Жалость? Сочувствие? Интерес? Можешь даже не говорить, что любишь его — это полная хуйня. Арсений качает головой — он не знает. В оставшиеся дни? В оставшуюся жизнь? Сережа бы назвал его дебилом, он им и был, но бросить Антона он больше не мог, — да и с самого начала не мог. Когда Антон узнал о нем, об Арсении, и стал говорить с ним не как с куклой, стал искренним, — Арсений взглянул на него по-другому. Понимание рождает эмпатию. Сопереживание, восхищение умом и расчетливостью, подлинное наслаждение широкой улыбкой и сияющими глазами зародили в Арсении нечто странное, жаркое и тянущее уголки рта наверх при виде бледного лица с ищущим — его, Арса — взглядом. Казалось, Антон успокаивался при виде его, и это не могло не льстить, не могло не подтверждать собственную нужность. Его не пугали ни отрешенность Антона, ни вспышки ярости — даже на солнце бывают вспышки, но оно остается самым необходимым. Оставалось, поправляет себя Арсений, до тех пор, пока его не заменили плоским фальшивым небоходимым солнцем-1.

***

— «Прощай! Больше я никогда не увижу тебя, — прошептал я, стараясь удержать слезы. — Ты не узнаешь, как я тебя люблю. Но ты навсегда останешься в моем сердце — такой, сияющей и согревающей своим сиянием мир», — читает Арсений, поглаживая жесткие волосы Антона. Тот приподнимает голову с его груди, задумчиво разглядывая ясными глазами. — Я любил его, — серьезно говорит он. — И каждый раз глядя на тебя, я думаю, что люблю. — Кого? — тихо спрашивает Арсений, замирая. Вместо ответа Антон его целует. Касание легкое и ненавязчивое, — Арсений никогда не думал, что Антон может так целовать, даже не представлял (он ничего не представлял, кроме возможной боли, которую Антон ему принесет), — приятное, что губы размыкаются навстречу сами собой. Антон вынимает книгу из его ослабевших пальцев, откладывая куда-то в сторону, склоняется ближе, касаясь губами и языком снова и снова, мягко толкаясь в его раскрытый рот, и Арсений откидывается глубже на подушки, чтобы было удобнее. Антон нависает сверху, оценивающе глядя, готовый остановиться в любой момент — Арсений закрывает глаза, поднимая подбородок выше, открывая шею, которую тут же касаются теплые губы. Он трогает Арсения так осторожно, боится, что непослушные руки подведут, гладит его скулы, усыпая сухими поцелуями родинки; Арсений притягивает Антона в объятия, расслабляясь под тяжелым теплым телом, считает: море волнуется раз, море волнуется два, он замирает на три — где-то у моря внутри, поглощенный плескающейся через край не предназначенной ему лаской. Он захлебывается ею и снова не может дышать, но теперь причина не в сомкнутых на горле жестких ладонях, теперь Арсений млеет под лижущим рот языком, блестящим в темноте взглядом и широкими мазками твердого члена, с волнительным восторгом ловя тихие мокрые звуки. — Тише, мой хороший, — шепчет Антон, опуская руку вниз. Шкрябает нежную кожу у пупка — Арсений вздрагивает от пробивающих мурашек, подаваясь навстречу, но твердая рука прижимает его к постели, не давая двигаться, — длинные пальцы обнимают член, неуверенно скользя. Подушечка большого пальца потирает головку, пока Антон прикусывает его подбородок, лижет, из-под ресниц следя за его лицом. Арсению сухо и неприятно, он дергается, пытаясь выползти, но его догоняет мысль, что такое может больше не повториться, а он идиот, поэтому Арс застывает залагавшим андроидом, как никогда напоминая М-9. Шастун понимает все раньше, чем Арсений осмеливается признаться, поднимает брови обратной галочкой: — У меня нет смазки, — кается он. — Давай-ка по-другому. Он ползет вниз, оставляя Арсения растерянно хлопать глазами и давиться воздухом с первыми касаниями члена языком, кондиционер холодит щеки, но жар внизу живота сильный как мини-крематорий. Голодный рот Антона горячий и обволакивающий; Арсений цепляется скрюченными пальцами за простыни, раздвигая сильнее колени, едва дышит, глядя слепыми расфокусированными глазами в потолок. Антон вбирает в рот яички, быстро двигая мокрым от слюны кулаком по члену, сползает еще ниже, игриво поддевая их носом, чтобы коснуться языком сморщенных мышц. Раздвигает большими пальцами ягодицы, поднимая Арса выше для своего удобства, склоняется, касаясь мокро и жарко, огонь ползет с кончика языка внутрь, разгорается похотливым жаждущим большего пламенем, Арсений сгорает весь. — Антон! — задыхается Арсений в полубреду. Антон не дает ему скатиться в нирвану, прикусывая слегка зубами и возвращая в чувства едва уловимой болью, лижет и сосет все, до чего дотягивается, ввинчивается языком внутрь, лаская член над головой, отвлекается, целуя бедра и колени. — Антон… Тот в ответ приподнимается, пропуская до горла, сосет глубоко и быстро, массируя внизу пальцами — настойчиво и мягко, так хорошо, словно нет никаких проблем с тремором, — и Арсений кончает, выгибаясь так, что на постели остаются только затылок и стопы. — Ты никогда раньше не был таким отзывчивым, — нежно говорит Антон, не спеша подниматься. Шастун аккуратно вытирает Арса уголком простыни и натягивает на него спальные штаны, пока он пытается сообразить размякшим от удовольствия мозгом, о ком речь. — А как же ты? — в итоге нерешительно спрашивает Арс, понимая, что тот так и не кончил. — Долл… долю удовольствия я получил, — хмыкает Антон, наклоняясь, чтобы поцеловать его в край рта, обхватывает его руками, утыкаясь холодным носом в шею. Арсений неловко поворачивается к нему спиной в кольце рук, хотя уже привык засыпать в обнимку, прижимает колени к груди: Антон представлял все это время М-9.

***

У Антона дрожат руки сильнее, но Арсению, наблюдающему из-за его плеча, нравится размашистая аляпистая картина. На безобразно-розовом пятне Антон выводит два огромных несимметричных беловато-серых круга, рисует из них черные изогнутые палки (одна из палок перечеркивает круг неловким мазком), в кругах он, высовывая от усердия язык, рисует голубые круги поменьше. В левом белом круге у него получается синий треугольник, но ни одного из них это не смущает. В центр синих фигур Антон как можно аккуратнее тычет кончиком кисти, Арсений одобрительно кивает на обернувшегося вопросительно взглянуть на него Антона — конечно, милый, это похоже на зрачки. Грязно-черной кистью Антон набирает красную краску, рисуя яму испуганного беззубого рта, переползшего на подбородок. Сверху розового лица мажет единым пятном волосы — рука дергается в последний момент — выходит почти красивый завиток, Арсений решает сделать вид, что все так и задумано, но выглядит это как попытка закрыть чайным листком гейзер. Все не так плохо — Антон ориентируется в цветах и вполне может имитировать человеческое лицо на рисунке. Но, конечно, может, он вовсе и не ставит целью нарисовать именно человеческое лицо. Уголок его рта невольно дергается, и Арсений отворачивается, сглатывая и машинально поднимая голову на камеру слежения. Сережа предложил попробовать рисование — Эд кивнул, пропадая на пару часов, — и теперь Антон увлеченно трудится над холстом среди масляных восхитительно пахнущих баночек. Эд принес еще и уголь, и Арсений радуется, что Антон выбрал разноцветные баночки; углей и так хватает. — Это ты! — сообщает Антон, улыбаясь ему. Его глаза как две стекляшки жуткие, от дружелюбной улыбки мороз по коже, но Арсений улыбается ему в ответ — Антон рисует все же его! — Красиво! — глядя на уродливое пятно острого носа и коричневые мухи-родинки, натянуто восхищается Арсений. — Не притворяйся, что тебе нравится, — фыркает Антон, его рука так сильно дрожит, что вот-вот все перечеркнет жирной черной полосой. — Сколько у нас еще времени? Так мало, почти говорит Арсений, вовремя прикусывая кончик языка. — Пара часов до выхода. — Он тянется к русой шевелюре, безуспешно приглаживая хохолок на макушке. — Поможешь принять ванну? — Антон поднимает вопросительные глаза, а потом бодает лбом его в живот. — А может, не пойдем никуда? Останемся здесь? Вдвоем? Арсений с удовольствием променял бы СПА на спа, но… — Антон… — тяжело начинает Арсений, отстраняясь, но Антон не дает, обхватывая руками и вжимаясь лицом сильнее, прячется. — Понимаю, — бурчит он. — Будет куча важных шишек Мегакорпа… — От которых у тебя синяки, — продолжает Арсений, и Антон смеется, а потом чешет нос об его живот.

***

И снова — зеленый блеск пропуска Антона, огромные залы, отделанные розоватым светящимся изнутри кварцем, бюсты на постаментах, женщины с неоновыми пятнами красок на лице — Арсению кажется, это они освещают помещения, а не диодные ленты плинтусов и хрустальные люстры. На столах — с виду неустойчивые пирамиды желейных пудингов и золотистых воздушных меренгов — он на автомате цепляет их взглядом, восторженно замирая. Боты мелькают среди гостей, разнося шампанское и экстази, но подносы так и остаются полными — на лицах гостей застыло вежливо-напряженное выражение ожидания взрыва бомбы, которого так и не происходило. Арсений крепко держит ладонь Антона, который не смог удержать равновесия, выходя из машины, и теперь цепляется за него как за коктейльную соломинку. Арсений и, правда, коктейльный — в панамке, огромной белой куртке с черными неровными полосами в пародии какого-то животного, гольфах с таким же странным синим орнаментом и коротких шортах, на которых настоял Антон одним просящим «пожалуйста». — Я здесь работал, — шепотом говорит Антон, склоняясь к его уху. — Счастлив вернуться сюда с тобой. — А где ты работаешь сейчас? Антон молчит, покачиваясь с пятки на носок, и Арс волнуется, как бы тот не упал. — Не знаю, — качает он головой, — у Оксаны. Арсению не нравится такой ответ, но Шастун измученно смотрит на него, поглаживая запястье кончиками пальцев, и он не решается спрашивать еще. Эд сзади шумно втягивает воздух и тут же поясняет, не дожидаясь, пока они обернутся: — Там Воля. — А где земля? — хмыкает Антон. Арсений видит его — абсолютно такого же, как и в Сети — худого, выхолощенного, в ядовито-зеленом костюме, под руку с красивой женщиной. В глазах рябит от разнообразия красок — компенсация серости города — поэтому он останавливается, успокаиваясь, на Антоне в обычной серой толстовке и мягких штанах с вытянутыми коленями: даже с равнодушным ворчанием Скруджи им не удалось заставить Антона надеть что-то другое. Прежде, чем они успевают среагировать, Эд кровожадно сообщает: — Пойду поздороваюсь. Антон удерживает его, бросившегося следом, мотает головой, безразлично провожая Скруджи взглядом. — Идем выпьем? — Но… — Он ничего не изменит, — бросает Антон. — Город уничтожат. Арсений позволяет увлечь себя в толпу, растворяясь в ворохе разноцветных пятен, но то и дело ищет взглядом черную нахохленную фигуру рядом с тонким ядовитым червем. Арс представляет, как было бы, если бы Антон был здоров. И они бы встречались. Было бы, наверное, здорово — жить здесь вдвоем, чтобы этой всей хуйни не было — Антон бы работал над созданием идеального робота, а Арсений… ну, может, занимался бы проблемами экологии — их хоть жопой жуй. Они бы пришли сюда так же идиотски наряженные: Антон в черном латексе, Арсений в чем-то, закрывающем шею в засосах; выпили кучу разноцветных шотов, может быть, друг у друга из рук, а потом Арсений под смех Антона полез бы на сцену петь про вымирание деревьев — что-то, где плакала береза желтыми листами или другое такое же драматичное. Но у них — тормозящий Антон, клокочущий от злости, видной даже с расстояния в ползала, Эд и Арсений, совершенно не понимающий, что делать. Он рассеянно кивает, пристально вглядываясь в мельтешащие руки, грозящие задеть длинный нос, и, бросив быстрый извиняющийся взгляд, начинает пробираться к ним. Антон остается неловким бледным островком неуверенности, но Арс запрещает себе остаться с ним: он должен выяснить хоть что-нибудь. — Арсений! — жалобно зовет его Антон. Арсений вздрагивает, дергаясь в полуобороте, но останавливает себя. Он успевает услышать только «мы разбираемся с этим, но сейчас такое время…» от Воли, когда металлические пальцы крепко, но аккуратно цепляют его за локоть. Ариадна вежливо улыбается, скользя ладонью вниз по его руке и вручая бокал витаминного коктейля. — Долл, — коротко говорит она. — Рада приветствовать вас в СПА. — Прости, мне надо идти, — Арсений кивает на Эда и невольно оборачивается на Антона, бессмысленно взирающего на мужчину в очках рядом с ним. Он сглатывает, разрываясь — идти вперед или вернуться и забрать Антона, съежившегося и больного, как Арсов желудок, потерянного и несчастного, и Арс определенно не должен зависать с роботами из отделов аналитики. У нее в руках йо-йо — старая антикварная игрушка, но она управляется с серебристой нитью мастерски, по-прежнему не сводя глаз с его лица. — Как Антон? — В ее приятном машинном голосе ему чудится скрип насмешки, но Арс отмахивается от паранойи, поводя плечом. — Отлично. Губы Ариадны шевелятся в беззвучном режиме, но Арсений не умеет по ним читать, поэтому хмурится, озираясь в поиске столика, на который можно пристроить бокал. — Он в критичном состоянии, не так ли? Арсений бросает на нее раздраженный взгляд; под тонкими слоями одежды испуганно заходится сердце — неужели это настолько очевидно? — Оксана работает над этим, — выдавливает он, комкая воздух в пальцах. — Чтобы ему помочь. На лице Ариадны не отражается ничего — будто он смотрит в бездну, — его пробирает дрожь: именно такое выражение он часто видит на лице Антона. В ее глазах нет блеска — абсолютная черная пустота. — По моим последним данным она сочла этот проект безнадежным, — роняет Ариадна, йо-йо крутится быстро-быстро, Арсений загипнотизировано пялится на него. Что?.. — Проект? — заторможенно повторяет он. Он забывает, что нужно идти к Эду и узнать про смерти в Сети, про геноцид людей в Нижнем городе, все его мысли сосредотачиваются на серебряной вспышке диска, вертящегося в белых пальцах со стекшей кожей. — Ее эксперимент официально закрыт, — говорит она, йо-йо поплавком выныривает из паутины нитей и ныряет в них снова. — Оксана Фролова числится куратором агентов Мегакорпа. Арс равнодушно наблюдает, как в слоу мо бокал валится из его рук, но не успевает разбиться, как разбивается в это мгновение он сам, — один из роботов молниеносно подхватывает его у самого пола, но Арсения это не интересует. Его зрение расслаивается так быстро; он падает внутрь сознания: значит ли это что-то? Кроме того, что она, очевидно, истребляет нарушивших правила Сети? — В чем заключался эксперимент? — обреченно спрашивает Арсений, будто со стороны слыша свой ломкий голос. Йо-йо — как его несчастное сердце — подпрыгивает и в свободном полете падает на пол, дергаясь вверх в последнюю долю секунды. — В выживании. Арсений не спрашивает, кого. Он оборачивается — Антон качается не в ритм под музыку, одинокий, покинутый всеми, — и делает шаг навстречу, забывая дышать слипшимися легкими. Сердце не качает кровь — харкает, перебитое, в нужные сосуды стылые сгустки; Арсений задыхается. — Эй, — за плечо его дергает мужская рука. Это он — Антонов друг. — Дима Позов, — подсказывает друг и пристально его оглядывает. — Ты вроде как должен быть роботом, нет? Похуй. Я вообще не должен это делать, у меня семья, но я так не могу больше. Антон… Оксана не должна узнать. Дима отпускает его, стирает пот с лица, смотрит выжидательно, протягивая руку. — Что? — непослушными губами спрашивает Арсений. — По правилам этикета ты должен представиться в ответ, — напоминает Дима. Арсению поебать на этикет. — Арсений, — говорит он, пожимая чужую ладонь. Вместе с потной кожей его касается маленькая металлическая пластинка, которая остается через секунду в его кулаке. — Мои воспоминания, — тоскливо говорит Дима, не позволяя себе опустить взгляд вниз на карман шорт, где скрылась мини-дека. — О том, каким был Антон. Его рука дергается, но под тяжелым взглядом Димы он напряженно замирает. — Не сейчас, — обрывает он Арсения. — Не хочу, чтобы кто-то знал. …о моей помощи. Арсений кивает, все еще придавленный оглушающими тяжелыми мыслями, пока никак не формируемыми в одну связную догадку, но разрозненные ошметки паники уже собираются в огромного разрушающего истеричного монстра. — Антон работал в СПА, — медленно говорит Дима, подталкивая его к пониманию, но это все равно что толкать в стену и надеяться, что Арс пройдет сквозь: он все-таки не волшебник. — Он давно не появлялся здесь. Арсений кивает снова, пряча дрожащие руки в широкие карманы. Дима качает головой, сжимает его плечо крепкой ладонью. — Ариадна… — начинает Арсений, оглядываясь. — Она сказала… — В нее заложена программа, — обрывает его Дима, — она считает ее своим предназначением. Арсений снова глупо кивает. — Идем, — рядом появляется раздраженный Эд. — Этот мудак ничего не знает. У них вакханалия творится с жалкими попытками взять все под контроль. Арс послушно следует за ним к Антону, глубоко погруженному в себя. На бледном худом лице мерцает расслабленная улыбка человека, услышавшего хор ангелов. — Я все понял, — счастливо говорит Антон, переплетая свои пальцы с Арсовыми. — Я все, наконец, понял. — Ты меня слушал, — говорит Арсений, ни к кому конкретно не обращаясь. Действительно же — Антон позвал его по имени, когда он уходил, активируя прослушку, и Арсению остается только разочарованно удивляться, почему до даже умирающего мозга Антона доходит быстрее, чем до него. — Что сказал Воля? — интересуется Шастун в машине, гладя большим пальцем его костяшки, обводит невесомо ласково родинку на косточке, касается коленом его бедра, мягко бодая. Эд фыркает, отворачиваясь к окну. Голограмма рыбы кои, прыгающая через дорогу, рябит черно-белым. Отсюда давно пора валить — в Сколково, а оттуда на Марс, ведь на Марсе, как известно, — классно. — Что не поддерживает деятельность агентов, — скучающе говорит он. — Что Сеть и так небезопасна и не доработана, чтобы устанавливать статью о ликвидации. Что внес предложение о роспуске штата агентов, но сейчас все больше озабочены Нижним городом. Антон индифферентно прижимается сухими губами к бьющейся венке на запястье, закрывая глаза в блаженстве невинных касаний — Арсений не находит в себе сил отнять руку. Ни сил, ни желания — пластичный не пластиковый человечек.

***

Антон цепляется за Арсения, выбираясь из авто, но уверенно ковыляет по коридору. Антон проходит мимо покрытого пылью рабочего стола с мертво-погасшими экранами — он запретил ботам трогать его вещи, — Арсений с тоской смотрит на приборы, к которым давно никто не прикасался — да и не коснется уже. Антон валится на кровать, разглядывая свое отражение в потолке. Тянется рукой к лбу, аккуратно проводит указательным пальцем по линии роста волос. Арсений устало наблюдает за этим, но услышав тихое шебуршание в клетке, идет к лабораторной крысе, просовывая палец, чтобы погладить по белой шерстке. — Я был дураком, — признается Антон. LGRNN внимательно обнюхивает подушечку указательного пальца, шевеля усиками. Арсений трет свободной рукой мочку с драконом в детской попытке заткнуть уши и ничего не слышать, смотрит на трубы лабиринта, который зверек должен проходить вновь и вновь, чтобы получить корм. Арсений убирает палец, с любопытством глядя — потянется за ним крысенок или нет, — и тот встает на задние лапы, упираясь передними в прутья клетки. В белом брюшке мерцает красный огонек. Происходящее вызывает только унылый смех в сухом горле. Бессильный для эмоций он зовет: — Антон… — Вижу, — отзывается тот, стоя у него за плечом. — У него батарейки садятся. Арсений и не услышал, как тот подошел. Он отстраненно наблюдает, как с тем же отсутствующим выражением Шастун запускает руку в клетку, бесцеремонно вытаскивая пищащую извивающуюся крысу. — Что ты… Вопрос Арсения обрывается на полуслове — пальцы Антона сжимаются. Он жмурится, стараясь отгородиться от нестерпимого писка, хруста костей и безмолвия Антона. Все смолкает, кроме прерывистого тяжелого дыхания Арсения: он приоткрывает слезящиеся глаза — у крысы в пасти пузырится черная кровь, выпученные глаза, скрывшиеся в мутной пелене смерти, слепо смотрят на него в ответ. Арсения передергивает — взгляд Антона немногим отличается от LGRNN. — Зачем? — шепчет Арс. — Он был живым. — Живым был и я, — скрипит Антон.