Что может быть более ужасающим, чем вернуться однажды домой и обнаружить там полнейшую разруху? Пожалуй, осознать, что в этом беспорядке не найти уже того, с кем ты делил так называемый дом. Того, кто с течением лет стал неотъемлемой частью этого уютного гнездышка, даже если в жилах этого человека текла не родная кровь и даже если вас не связывали некие интимные чувства. Просто с этой утратой ощущается потеря чего-то очень важного, без чего в жизни явно недостает некой важной детали, точно в часах. Ведь пропади всего одна шестерёнка, пусть самая крошечная и мелочная, – механизм не сможет функционировать.
Вернувшись домой почти в обед, Джебом пришел в немой шок от увиденного беспорядка. Мало того, что вообще не было заперто, все двери были распахнуты, хотя обычно они как минимум прикрыты. По полу в коридоре были разбросаны мелкие предметы из комода здесь же, вроде связок ключей, мелких заколок, средств по уходу за обувью и прочих мелочей жизни. Куртки с вывернутыми карманами были кем-то небрежно сброшены с крючков, испачканы следами чьей-то обуви. В этих очевидных признаках присутствия не одного чужого человека был весь паркет. Пройдя на кухню, Им обнаружил вывернутый холодильник; на полках осталось мало чего, и то пакеты были разорваны, а содержимое частично вывалено на кафель. Возможно, хранить замороженную плоть было и не лучшей идеей, но только до тех пор, пока в гости никто из посторонних не наведается. Не тронутой осталась только ванная. Даже в жилой комнате все шкафы оказались опрокинуты, вычищены, и всё хранившееся в них разлетелось по помещению.
Не то в смятении и страхе, не то в ярости, мужчина метался по квартире с широко раскрытыми глазами и напряженными бровями, едва дыша. Он не понимал, злиться ему на сожителя за учинённый беспорядок или искать другого виновника сей катастрофы. Так или иначе, Кима не было здесь, а телефон его звонил из-под горы вещей в углу спальни.
Только Им упал на кресло, эмоционально истощенный и смятённый, взявшись за голову, как дисплей его мобильника загорается. Высвечивается имя Пак Джинёна, в свете последних событий не предвещающее совершенно ничего хорошего. В надежде, что хотя бы директор «Endorphin Bar» сможет дать ответы на его вопросы, бармен принимает вызов. Ему в ухо тут же оглушающе орёт знакомый голос:
– О, неужели! Нашелся, подонок! Где тебя носило, Им Джебом?!
– Сбавь тон, – негромко прохрипел брюнет, отводя сотовый от уха и не рискуя оглохнуть. – Тебя не касается, где я был.
– Не выводи меня! Ты знаешь, где Югём?
– Задаюсь этим вопросом прямо сейчас.
– Минуточку... Он был не с тобой вчера вечером?
– А должен был?
Сердце будто уходит в пятки. Терзания совести накрывают Джебома, словно морозный ливень с градом. По спине бегут мурашки, тогда как на пульсирующих висках выступает пот. Словно он действительно виноват в том, что Ким Югём
исчез.
– Его не было ни на смене ночью, ни на связи сегодня целый день, – по голосу Пака было очевидно, что тот буквально места себе не находит. – Вы должны держаться вместе, раз живете в одном общежитии!
– Может, тогда будем что-то делать, чтобы его найти? Отношения выяснить ещё успеем.
– Бегом в «Endorphin». Соберём всех, это кажется серьезнее, чем мы можем вообразить.
Бар, в котором Им Джебом уже пятый год подряд работает барменом, никогда и не был обычным местом для каждого желающего выпить. Своего рода гнездо для таких, как он, Югём, Джексон, Конпимук и Джинён. Таких, как они, монстров в Сеуле гораздо больше, чем кажется, и для каждого отдельного района у таких безвольных маргиналов – своя территория. Хотят они того или нет, выбора просто-напросто не остается, кроме как держаться вместе и помогать друг другу.
К «Эндорфину» принадлежат, помимо этой пятёрки, ещё восемь нелюдей. Все они – разного пола и возраста, у каждого своя история, свой внутренний мир, характер, чувства. Всё совершенно так же, как у любого человека, только жить среди людей они не могут: и для одних, и для других такое соседство окажется пагубным.
Столы сдвинуты посреди зала, однако на доброе семейное застолье с кучей гостей это собрание совсем не похоже. Хотелось бы назвать семьёй всех тех, с кем приходится вариться в одном котле, как минимум за отсутствием других родных рядом. Кого-то бросили совсем ребёнком, кто-то бежал за лучший жизнью подальше от мест, где был рожден и воспитан суровыми условиями. А у кого-то, что наиболее распространено, любимых просто отобрали...
Во главе стола восседает Пак. Слева от него – Джебом. Справа – довольно взрослый каштанововолосый мужчина, одетый в серую водолазку и сложивший руки на столе, – Чхве Минхо. Ранее этим местом и районом в целом управлял именно он, однако его человеческие качества делали из него слабого лидера. Этот тридцатипятилетний одинокий волк хоть и умеет признавать поражение, но никогда не относился к падавшим на его плечи неприятностям как к чему-то неисправимому и должному. Так и сейчас, узнав о случившемся, он был бы не самим собой, если бы остался равнодушен.
– Когда вы обнаружили, что он пропал? – спросил Минхо, однако никто не мог ему ответить точно.
Всё-таки каждому было хотя бы немного стыдно, что до поры до времени Кимом они так и не интересовались. Джексон Ван сидел с опущенной головой, мысленно даже похоронив младшего. Конпимук, сидящий рядом с ним, выглядел не менее загруженным. Даже не особо контактировавшие с ним члены узкого круга «анонимных каннибалов» ощущали груз вины. Чон Хвиин, что испуганно обнимала свою подругу Ан Хеджин, сглотнула образовавшийся в горле ком и потрудилась ответить Чхве:
– Вчера вечером должна была быть его смена, но Хеджин не смогла ему дозвониться, поэтому выступать пришлось ей с Йеджи, – она посмотрела на ту самую Хван Йеджи, одну из младших, сидевших в дальнем углу длинного стола.
– Кто-нибудь ещё знает что-то? – вернул себе роль главного Джинён, выглядевший наиболее разозлённым среди всех остальных, погруженных в траур и охваченных страхом. – Кто последний контактировал с Югёмом?
Руку поднял Джексон. Не удивительно, что самым опустошенным неприятной новостью был именно он. Каждому здесь известно об их близких отношениях, правда никто не лезет в это мутное болото.
– Около шести вечера было. Я был у него, после чего пошел на смену в бар, и всё. Больше о нём ни весточки.
– Джебом тоже был с вами?
– Нет, Югём сказал, что он обещал вернуться поздно.
Вану ужасно хотелось прямо здесь сломать Иму позвоночник. Ему некого было винить, кроме как его. А ведь предупреждал, что хорошим это его увлечение общаться с людьми не закончится. Наверное, Джебом бы не стал отпираться и оправдываться: сам понимает, что мог предотвратить всё это.
– У меня есть только одно предположение, где он может быть, – с дрожью в голосе заявил Минхо. Он поднялся с места и подошел к Джексону, положил ладони на его напряженные плечи и не утешительно огласил: – Боюсь, его где-то застукали и взяли под арест.
Мужчины и парни застыли в немом шоке, девушки все разом испуганно прикрыли лицо ладонью, а самая младшая, четырнадцатилетняя Шин Юна, навзрыд заплакала. Однако, никто не мог оспорить сказанное старшим. Хотя бы потому, что другое объяснение придумать никто не мог.
Пока ближайший к слабонервной девочке юноша, австралийский беженец Феликс Ли, обнял рыдающую бедняжку в попытке успокоить и её, и свои нервы, кое-кто уже копнул глубже в изучение гипотезы Минхо. Бэмбэм хоть и раздражал своим постоянным зомбированным взглядом в экран смартфона, но толк от него определенно был. Молодой человек остановился на некой новостной странице, обновившейся совсем недавно. По нему стало очевидно, что Чхве был прав. Бхувакуль зачесал серебристую чёлку, перевёл дыхание и процитировал заголовок статьи:
– «Полиция нашла первого подозреваемого в убийстве более сотни человек за этот год. Предпологаемый виновник – молодой парень, не числящийся в базе данных Южной Кореи».
Поник даже Джинён. А у Им Джебома внутри что-то, кажется, оборвалось. Джексон не вытерпел, подорвался с места и ударил кулаком о стол:
–
Я говорил тебе! Говорил же, Джебом!
– Ван, сядь.
Словно пёс, готовый вот-вот сорваться с цепи, китаец скалился и из последних сил держал своего внутреннего демона в узде. Может, ещё бы секунда, и он бы взаправду набросился на своего «друга», если бы не Накамото Юта, подошедший сзади и осмелившийся отвесить брюнету неслабый подзатыльник. Этого тихого японского дракона с терракотовыми волосами боялись здесь не меньше, чем оказаться на месте Югёма. Пожалуй, никто, кроме него, не мог усмирить Вана. Только если сам попавшийся полиции юноша – как никак, настроение Джексона во многом от него зависело.
– Так, – лидер Пак глубоко вдохнул. – С Кимом пока понятно. Остальным необходимо принять меры безопасности, чтобы тоже не попасться. Лучше было бы вообще на какое-то время закрыться всем в одном месте, чтобы не попасться ненароком.
– Ты что, собираешься бросить его? – вмешался Джебом.
– Я сказал
пока. Дай договорить, – он кашлянул и хотел было продолжить, но его вновь перебили:
– Если мы разом уйдем в тень, у полиции будут все основания повесить убийства на него, – на этот раз дерзнул поучаствовать в дискуссии Хан Джисон, тоже из младших.
Пак потёр переносицу. От этого стада конкретно болит голова.
– Предлагаю вот что, – вместо него решил рассудить Чхве Минхо. Как никак, бывший лидер. – Джебому лучше оставить ту квартиру, туда наверняка ещё заявятся копы. Поживёт с кем-то другим, пока мы не вытащим Югёма. Но охотиться в этом районе пока точно не стоит. Если пропажи засекут в другом районе, внимание полиции отойдет туда. Хеджин, Хвиин, Юна и Йеджи, вам лучше держать ухо востро. Как никак, больше всего в обществе активны именно вы.
– Давайте-ка поподробнее об охоте в другом районе, – вклинился Хан Джисон, паренёк с коричневыми волосами и золотистыми прядями. – Сонбэнним, тащиться по городу с мешком костей за плечами удовольствие такое себе.
– Придётся, Джисон.
Другого варианта, кроме как принять равные для всех условия игры, у них элементарно не было. Как и времени на разработку другого плана катастрофически не хватало. С этой мыслью собравшиеся начали расходиться, на прощание желая оставшимся быть осторожными. Уходить домой никто не спешил – пытались растянуть своё присутствие объятиями, обсуждениями, попытками друг друга успокоить – точно прямо за дверью их поджидает сотрудник полиции, и, выйдя, они незамедлительно составят Ким Югёму компанию за решеткой. А может быть, уже и на смертной казни. Никто не знает.
По итогу самыми засидевшимися оказались Накамото и, конечно, Джебом, терзаемый совестью. Юта сел прямо напротив него, спиной – к спинке стула, сложив руки на коленях. Его лицо, как и всегда, не выражало эмоций, отчего создавалось впечатление, будто он вообще наблюдал за произошедшем в этом баре со стороны. Он спросил:
– Где ты был вчера на самом деле?
В прямолинейности японца, на самом деле, не было ничего удивительного или невежественного. Всем здесь известно, что чужие секреты этот человек-загадка не выдает, зато слушатель из него превосходный. Зная это, Им также мог не боятся того, что, рассказав этому шатену правду, он сделает свою тайну известным фактом. Молчал лишь потому, что придать огласке события прошлой ночи означало их переосмыслить, заново пропустить через себя, а значит снова ощутить на себе этот контраст приятных воспоминаний и сожаления о последствиях.
– Я был в мотеле с одним из наших постоянные клиентов.
– Между вами было что-то?
Брюнет закусил губу и, злясь на самого себя, растрепал волосы на коротко стриженной чёлке. Значение этого жеста было для понимающего японца было очевидно. Однако, вместо осуждения он лишь подтянулся к корейцу и, положив руку на его плечо и обратив на себя внимание мягким «эй», улыбнулся старшему с сочувствием и принятием.
–Если только он тебе действительно понравился, всё в порядке. Если предохраниться не забыли.
– Вряд ли он какой-то заразный.
– Может он и нет, а вот ты – вполне.
Бармен резко поднял голову и устремил на собеседника вопрошающий и чуть даже возмущенный взгляд.
– Подожди, ты не в курсе? – улыбка с лица Юты сошла, и его лицо вновь стало нейтрального выражения. Он сел, как прежде, и неутешительно для Джебома озвучил: – То, что мы называем мутацией, передаётся по принципу вируса и наследственно. Говоря простыми словами, через кровь и половым путем можно заразить любого человека. Поэтому, если у вас всё прошло без контрацепции, то с огромной вероятностью ты наградил парнишку большими проблемами.
Сложно верилось в то, о чём, прожив двадцать четыре года, так и не знал, пока не стало слишком поздно.
«Неужели всё, что я могу превносить в жизни людей – это страдания и смерть?»
– Почему я не знал об этом? – приглушенно спрашивал Им скорее у стенки, чем у Накамото, глядя в никуда стеклянным взглядом, полным растерянности и опустошенности.
– Должно быть, тебе стоило чаще чтить своим присутствием наши собрания. Об этом регулярно говорится.
– Чего я ещё не знаю?
– Узнаешь, когда зайдёшь ещё дальше в своих попытках жить чужой жизнью.
***
Возможно, лучше было бы сконцентрироваться на работе, и странное недомогание отошло бы на второй план. Однако, насколько же, оказывается, тяжело что-то делать, когда голова трещит от тошнотворной боли, будто от укачки в транспорте, а съеденный в половине второго часу дня «завтрак» просится наружу. Ёндже готов поклясться, что такого жесткого похмелья в его жизни ещё не было. Он почувовал себя неладно, съев по дороге на работу изначально подозрительный кимбап. Ему Чхве и присваивал вину в своем состоянии, напоминающем отравление, пока не вспомнил, что с самого пробуждения у него голова тяжелая.
Дел по работе было всего ничего, и можно было бы (пожалуй, даже стоило) отложить на завтра, однако, куда больше отдыха юноша нуждался в чём-то отвлекающем от мыслей. Да, он вспоминал о вчерашнем беспрестанно. Да, краснел каждый раз, глядя на засосы, которыми его шея была просто усыпана, и никакое тональное средство не скрывало их полностью. Да, не мог избавиться от мысли, насколько же легко Им Джебом его сломил и насколько этот парень оказался хорош. Ёндже и в голову бы не пришло, что этот бармен напрямую связан с изменением его самочувствия.
Юноша надеялся, что работа сможет отвернуть его внимание, однако, в условиях постоянной мигрени и рвотных позывов невыносимо было даже спокойно сидеть более минуты, не говоря уже о концентрации.
Он пытался заставить себя съесть хотя бы тарелку варёного риса, без соли или соевого соуса, чтобы под конец дня не словить голодный обморок после неоднократного промывания желудка. Но и это закончилось объятиями с «белым другом», пока последняя рисинка не вышла обратно. Не могло не настораживать.
В очередной раз, когда Чхве вывернуло в уборной на студии, и он, зелёный и в целом неважно выглядещий, вышел из кабинки и стал умывать лицо, его заметил Туан. На младшего было больно смотреть. Марк чуть наклонился к Чхве, приобнял за плечи и осторожно поинтересовался, всё ли у него хорошо. Ответом был замученный взгляд карих глаз и заёбанный вздох. Американец имел полное право злиться на своего друга за то, что тот не удосужился ответить ни на один из дюжины его звонков вчера. Но оставить в таком состоянии единственного близкого человека он бы себе просто не позволил.
– Что произошло вчера?
– Помнишь, я договорился выпить с Джебомом?
– Помню...
– Ну вот, мы выпили.
– Видимо, многовато.
– Мы были не в себе.
Каскадёр нервно усмехнулся. Он продолжал смотреть на корейца и из последних сил отрицал, что тот мог поддаться соблазну, но...
Марк убрал руку с плеча товарища. Как-то даже обидно. Им завладела ревность, что, если у Ёндже действительно было то, о чём он подумал, то
почему не с ним?
– На твоём месте я бы был поосторожнее с теми, кто спаивает людей.
С этими словами шатен вышел, выдавив из себя жалкое подобие улыбки и подумав о том, что тоже хотел бы уметь, как Ёндже, напиваться до беспамятства и забывать обо всём удручающем. И только оказавшись слишком далеко от того крыла киностудии, он подумал о том, что Чхве стоило бы помочь, возможно, даже отвезти к врачу. «Нет у тебя, Марк Туан, никакой гордости».
***
Вечером того же дня на телефон Чхве Ёндже позвонили. Парень в это время был уже дома, лежал на кровати в позе морской звезды и в совершенно омерзительном состоянии как моральном, так и физическом. Мобильник, лежащий на другом конце комнаты, до последнего игнорировался юношей, пока его до невозможного громкий рингтон не вызвенел все мозги и не заставил таки ответить на входящий вызов.
На экране высвечивалось то самое имя, которое молодой звукорежиссёр старательно выгонял из своей головы весь день, – Им Джебом. Представляя, чем этот Аполлон мог бы интересоваться, Чхве не сумел предположить ничего для себя приятного, однако трубку снял.
– Привет, – голос на той стороне провода дрожал не то от волнения, не то от бега, от спешки. – Как дела?
– Привет, – Чхве усмехается столь милой банальности и садится на подоконник спиной к окну. – Тебе честно сказать или как всем?
– Крайне честно. Звучишь неважно.
– Чувствую себя, мягко говоря, отвратительнейшим образом.
– А точнее?
– Меня весь день тошнит, голова раскалывается, не говоря уже о том, что все мышцы ноют.
– Ты ел хоть что-нибудь?
– Пытался, но каждый раз всё... обратно выходило.
Повисло молчание. В микрофон Има, кажется, дул ветер и раздражающе шуршал Ёндже в ухо. Хотелось вырвать себе барабанные перепонки, что угодно сделать, лишь бы не слышать этого и прекратить страдать от чудовищной головной боли. Чхве убрал от уха динамик так, чтобы микрофон был по-прежнему близко к его устам.
– Ты ещё здесь?
– Да, да, – старший будто опомнился и неловко засмеялся, но как же фальшиво это звучало. – Держи меня в курсе, ладно?
– Ладно.
– Всего хорошего, малыш.
И повесил трубку. А Чхве остался сидеть на подоконнике, прижав телефон к груди и слушая несколько секунд гудков с такой улыбкой на лице, будто это «
малыш» стало для него единственным действенным обезболивающим. Как же он, должно быть, наивен и глуп, что даже сердце забилось чаще всего от одного слова.
***
До жути тесное помещение с серыми стенами, нагнетающее дурную атмосферу освещение в виде одной единственной, чересчур яркой лампой над столом. Это всё, что различимо глазу. Югём понимает, что находится в холодной комнатушке один, и также прекрасно знает и с опасением ждет, что кто-то придёт. Голова раскалывается вследствие сильного удара в затылок чем-то тяжелым, напоминая о том, что сопротивляться представителям власти было далеко не лучшей идеей.
Ещё вчера он спокойно играл в видеоигры у себя дома, наслаждаясь отсутствием кого-либо и чужими дорогущими сигаретами и качественной выпивкой. Сегодня же Ким Югём находится в статусе обвиняемого. Из юноши сделали настоящего козла отпущения, повесив мало того, что кучу убийств, так ещё и далеко не все – его проделки. Как только мог он облажаться?..
Возмездие настигло бы любого из
них рано или поздно, но что это будет так скоро и подумать страшно было. Как же самонадеянно было верить в то, что полиция не засечёт их рано или поздно, не вломится в квартиру на ночь глядя, не свяжет по рукам и не упрячет за решетку. А Ким ещё и надеялся сбежать, брыкался и кусался, чем лишь сильнее усугубил своё положение перед судом. Его сил в агрессивной ипостаси могло бы быть достаточно, чтобы завалить двух взрослых мужчин или перевернуть автомобиль, но против четверых вооруженных спецназовцев этот нелюдь оказался бессилен.
Вдруг из коридора послышались шаги (как показалось, двух человек точно) с нарастающей громкостью, скрипнула и захлопнулась тяжелая дверь. Взгляд Кима был опущен, и он предпочёл бы так и пялиться в пол дальше. Он и так по рукам и ногам связан и примотан к подлокотникам и ножкам деревянного стула с высокой спинкой, никуда не денется. Однако, его резко дёрнули, потянув за волосы цвета оникса. Неприятно, но терпимо. Поджав губы, Югём терпел и старался держать своё презрение в себе. Он встретился взглядом с совершенно безумными голубыми глазами (определенно, такой цвет давали линзы) бледнолицего блондина в голубом жакете.
– Ну здравствуй, симпатяга. Поболтаем?
Ким Кибом был тем, кто с силой потянул черноволосого за шевелюру и отпустил, сел на стул напротив и закинул на стол стройные ноги в белых оксфордах, надменно и властно наблюдая за своей «жертвой». Что-то не сходится: он ведь должен быть на месте жалкого и беспомощного создания рядом с сильнейшим Югёмом, способным разорвать его в клочья за считанные минуты. Диссонанс какой-то...
Югём хранил молчание. Парень, стоявший за спиной Кибома, вроде бы взглядом выражал сочувствие. Он ведь понимал, что парнише не сдобровать, попадись он под горячую руку такого следователя, как его сонбэ.
– Давай знакомиться, – голос блондина такой плавный и вальяжный, словно стекающий с ложечки мёд, что аж противно. – Я – детектив Ким Кибом. С недавних пор расследую серию убийств, предположительно совершенных одним человеком или группой людей. А ты?
Он трижды цыкнул, мотая головой, мол, ай-яй-яй.
– Попался на камеру наблюдения в каких-то трущобах. Лично у меня нет сомнений, что как минимум одно убийство – твоих рук дело.
Хотелось расплакаться. Убежать. Исчезнуть. Рассыпаться в пыль. Только не осознавать, что на этом жизнь и кончится.
– Но знаешь, что примечательно? Тебя нет в базе. Никто не знает, кто ты, чёрт побери, такой, – голос Кибома с каждой новой фразой делался всё более по-змеиному шипящим и тихим, даже устрашающе агрессивным. – У меня две версии: либо ты иностранец, либо просто мерзавец, который не должен был родиться.
Югём скорее второе. И отрицать не станет.
– Назови своё полное имя.
– Ким Югём, – негромко, но чётко прорычал он, прежде сглотнув ком в горле.
– Прекрасно, мой однофамилец. Так вот, слушай сюда,
Ким Югём, – с презрением детектив выдавил из себя имя допрашиваемого и, сняв ноги со стола, наклонился вперед, опираясь локтями на стол. – У меня есть все основания обвинить тебя в жестком убийстве, расчленении трупов и каннибализме. Поэтому лучше бы тебе быть хорошим мальчиком и рассказать мне, какого чёрта ты сделал с мужчиной по имени Хан Муган четыре дня назад в первом часу ночи неподалеку от казино «Bangtang», и где он находится сейчас, если не хочешь
в лучшем случае отправиться за решетку пожизненно.
Часы на запястье лицемерного офицера тикали, и пока тот терпеливо ждал ответа, допрашиваемый продолжал молчать. Однако, ждать вечно в планы Кибома не входило. А ведь он ох как не любит, когда его планы кто-то нарушает.
– По-хорошему, значит, не хочешь? Ладно, будем по-плохому...
Ким вскочил с места, точно самолёт на взлетной полосе, и хотел было применить физическую силу для эффективности следствия, но его остановил голос Чон Джэхёна, наблюдавшего всё это время далеко не милую сцену:
– Сэр, не надо.
Удивительно, но старший действительно остановился. Лейтенант и сам удивился, что его слово имело вес. Однако Ким Кибом не был бы Ким Кибомом, если бы оказался так прост.
Он сел на место. Ему действительно ни к чему было добиваться от подозреваемого признаний: за него всё нужное на данном этапе уже сказали весьма занимательные для детектива улики.
– Что ж, ладно. Может, ты захочешь как-то оправдать хранение в холодильнике, кхм, человеческой плоти? Экспертиза – не дура, структуру тканей просчитала мгновенно. И знаешь что? Какое совпадение, это же ДНК как раз тех пропавших людей, которых мы ищем!
Он хлопнул по столу ладонью и, видимо, ушибся – подул себе на руки, потряс конечность и сжал в кулак, шипя.
– Всё ещё не собираешься говорить?
– Я отказываюсь отвечать за это.
– Вау, Джэхён, ты слышал? Он умеет говорить! – наигранно удивился Ким, развернувшись к лейтенанту Чону, после чего сразу вернулся к допросу. – Мальчик, ты, кажется, не понимаешь, с кем связался. Я пока понятия не имею, какого черта ты с такой милой мордашкой занимаешься такими мерзостями, но, поверь мне, скоро тебя будет заслуженно проклинать вся страна за всё то, что ты учудил.
Югём словил на себе взгляд, отвращенный и надменный. Так смотрят на вещи крайне неприятные глазу, презренные.
Офицер без лишних «пока» вышел из серой каморки, следом за ним – и Джэхён. Последний оглянулся на Кима и всё ещё с отстраненным сочувствием во взгляде подумал о том, насколько же обманчиво может быть обличье людей по близости.
За полицейскими захлопнулась дверь, и сразу же за хлопком Ким услышал отданный приказ взять его под стражу в максимально надёжном и удалённым от посторонних глаз месте. Судя по всему, виновному не стоит ожидать снисходительности и помилования от этого детектива с садистскими наклонностями и завышенным чувством собственного великолепия.
Остается лишь верить, что его здесь не бросят.
