«Югёма освободили. Кто-то должен забрать его сейчас, он не в состоянии дойти сам. Удачи, и спасибо за все годы поддержки.»
Прочитав такое сообщение, вряд ли бармен «Эндорфина» останется равнодушным. Но одно известно точно: он тотчас же прибежит забирать младшенького домой, и, конечно же, не один он ринется спасать бедолагу, а ещё больше членов их общины будут праздновать возвращение всеми любимого мальчика. Только потом кто-то вспомнит, какой ценой им далось освобождение одного и какие последствия имеет их единичный провал. Ну, а Юте будет уже всё равно.***
В комнату для персонала «Endorphin bar» вбегают, можно сказать, два с половиной мужчины. Тот, что составляет ту самую половину, одной ногой уже в загробном мире, и несущий его на руках чувствует приближение этой трагедии. Однако худшее ещё можно миновать. Небольшая комнатушка представляет собой минимализированное подобие уединенных комнат в стриптиз-клубах, только без возбуждающего освещения и всяких там игрушек. Чёрные стены, красная мебель, обитая шелком, высокий а-ля обеденный стол с двумя стульями — такое себе вампирское местечко, только антикварных портретов и готических свеч не хватает. Джексон Ван бережливо, но поспешно кладет желтоволосого на стол, прямо на скатерть. На младшего больно смотреть: его кожа так бледна, что голубые вены видны повсюду, глазные яблоки почернели до смольного оттенка, и лишь красные, как рубины, закатанные радужки глаз, ещё напоминают о том, что этот парень жив. Джебом тем временем пытается оставаться единственным адекватным, кидается к огромному шкафу с плотными дверцами из тёмного дерева и открывает его, впопыхах кое-как открыв тугую защёлку. На полках хранились всевозможные книги, банки и шкатулки, и всё это многообразие антиквариата очень уж напоминало чердак ведьмы. Самым жутким, пожалуй, были глазные яблоки, хранящиеся в банках и плавающие в синтетическом подобии лимфатической жидкости или слезы. И это не какие-нибудь украшения для чокнутых любителей анатомии, а самые настоящие человеческие глаза, вместе со зрительным нервом вырванные из глазниц уже, конечно, не живых людей. — Быстрее! — торопил Ван, не уверенный, что не-живой-не-мёртвый ещё дышит. И доторопился до того, что одну банку с запасами Им таки уронил на пол, и та разбилась, а мертвые жемчужины покатились в разные стороны. — Зашибись, молодец! Лови хоть один, потом соберешь! — Не ори на старшего! — ещё громче скомандовал бармен и поднял первый попавшийся на глаза карие глазик. Джексон немного надавил на горло юноши, тот приоткрыл рот, и Джебом затолкал туда глаз, стараясь не расплющить об острые зубы. В довершение Ван вызвал у Югёма глотательный рефлекс, погладив по шее. Двое старших на миг замерли в ожидании и надежде, что успели. Убедившись по характерному звуку, что тот сглотнул, их постигло такое облегчение, что оба на выдохе опустились на пол, упав кто на колени, кто плашмя. — Югём! Эй, эй, Югём! — сиплым шепотом пытался достучаться китаец до мелкого. — Ты меня слышишь? Очнись! — Дай ему время, — буркнул Джебом, расплоставшись на ковре лицом к потолку. Пришел в себя Ким лишь спустя три долгих, невероятно мучительных для Джексона часа, и всё это время китаец не отходил от младшего дальше двух метров и хёна также не отпускал. Жалкое зрелище — наблюдать, как твой друг, обычно суровый и грозный, едва ли не наматывает сопли на кулак, то и дело трепет себя за волосы, ходит кругами и каждые десять минут пытается обратиться к бессознательному парню. Это всепоглощающее чувство, когда ты не понимаешь, удалось ли спасти главный смысл своей жизни или нет, вполне могло бы добавить ему морщин и седых волос. К слову, каштановые волосы и вправду стали понемногу белеть, но это, очевидно, от голода. Вряд ли этот любитель драматично пострадать, разбив при этом пару зеркал и окон, озадачил себя хоть одним нормальным приемом пищи во время отсутствия его мальчика в поле зрения. Если бы не Хеджин, приготовившая его любимые бёдра в вине, Джексон помер бы от голода ещё до возвращения Югёма. И вот уже цветастая троица расселась на мягком диване, впервые за долгое время культурно и без суматохи трапезничает вместе, не нуждаясь в том, чтобы прятаться, держать ухо востро и торопиться замести следы. Кажется, всё начинает возвращаться на круги своя: еды хватает на всех, Югём уже не такой бледный и болезненный, Джексон тоже избежал сердечного приступа, и Джебом может быть спокоен как за себя, так и за остальных. Но увы не будет их жизнь никогда по-настоящему счастливой и спокойной. — Что теперь будет с Ютой? — уже узнав правду о цене своего возвращения, спросил Ким с легкой скорбью. — Он получит то, что давно хотел, — ответил Джексон полурыком. — Никогда не понимал таких, как он. — Мне казалось, вы неплохо ладили с ним и Феликсом. — Феликс другой. А Юта… — Японская философия — сложная штука, — констатировал Джебом, вздыхая и откладывая пустую тарелку. Его пепельно-синие волосы вновь почернели, и мужчина, расслабившись, откинулся на спинку дивана. На пару секунд зависло неловкое молчание, прервавшееся внезапным хохотом парней. Было то междружеское хихиканье или истерический смех — нет никакой разницы. Редко когда можно было почувствовать себя достаточно безопасно, чтобы позволить воздуху выйти из лёгких в виде смеха, от которого аж щёки сводит. Только вот мнимое ликованье продолжалось совсем не долго. Желтоволосый убрал в сторону посуду и, глубоко вздохнув, положил голову на плечо Вана и закрыл лицо руками, потирая пальцами переносицу. Он чертовски устал, вымотался морально и физически. — Спасибо вам. За всё. — Ты шутишь? — Джексон освободил руки и крепко обнял младшенького, словно самое ценное сокровище прижимая к своей груди. — Я ни за что бы тебя не бросил. — Мне стоит извиниться, — виновато сказал Им из-за спины китайца. Вдруг на его телефон поступил звонок: угадайте, от кого? — И ещё раз извиняюсь… Оставив двоих голубков курлыкать о своём, бармен тихо вышел в коридор своего приюта и незамедлительно принял вызов. В его груди трепещала, словно слабый огонёк, надежда на то, что он услышит от звонящего нечто, способное спасти обоих. — Ёндже? Всё хорошо? — Да, относительно. Я просто хотел спросить у тебя то же. — Как у меня дела?.. Наверное, тоже неплохо. — Твой друг вернулся? — Вернулся. — Тогда почему «наверное»? — Скажем так, его возвращение не было простой удачей. — Можем увидеться завтра? У брюнета в груди что-то ёкнуло. –Конечно.***
Сколько ещё Ёндже собирается отрицать свои чувства? Сколько он будет скрываться, лгать Марку, что ещё скучает по бывшему и не нашел никого нового? Как долго, в конце концов, будет водить за нос лучшего друга и бояться дать понять раз и навсегда, что Туан просто не в его вкусе и любовь к нему может быть лишь приятельской? А нисколько. С апельсинами в рюкзаке и робким толкотанием в сердце юноша вновь решил навестить американца в больнице, однако на этот раз цель его визита означала не столько хорошего, сколько в прошлый. Кто знает, какие последствия поимеет это его признание? Чхве мог лишь надеяться, что своим признанием не разобьет хрустальное сердце старшего и тем самым не перечеркнет их многолетний броманс, не так давно отметивший свой юбилей. Ведь чем ценее нам что-то, тем легче потерять это счастье. Приветствие и объятия не затягиваются надолго, как это обычно бывает у Марка и Ёндже. По этому Туан уже догадывается о неладном. И всё-таки он, как никто другой, чувствует младшего и понимает его чувства полностью, даже когда тот пытается что-то утаить и думает, что у него превосходно это получается. — Всё нормально, Ёндже? — взволнованно уточнил американец, вызвав у юноши мгновенное дежавю. — Да, — младший неловко усмехнулся. — Хотел кое-что рассказать тебе. Марк слегка свёл брови от своего недоверительного отношения к сюрпризам и указал младшему на место рядом с собой, а сам чуть подвинулся, хоть с его травмами это было и не так просто. — Рассказать что? — Мне кажется, — Чхве глубоко вдохнул и попытался сдержать улыбку, — у нас с Джебомом всё серьезно. И тут последний огонёк в глазах шатена погас, как одинокая свеча. В нём окончательно убили того мечтательного ребенка, коим он всегда в какой-то степени был. Он смотрел на Чхве долго и пристально, будто бы надеялся, что тот пошутил и сейчас признается. Но нет. Это совсем не шутка, а его жестокая реальность. — Насколько серьезно? — Сложно сказать… — Стоп-стоп-стоп, — Туан, очевидно, заподозрил, что запахло жареным, и с нервным смешком отодвинулся чуть назад, чтобы лучше видеть Ёндже, взял того за обе руки и с долей обиды в голосе спросил: — ты же не думаешь, что я перестану с тобой общаться только из-за твоей новой любви? Младший почувствовал себя виновато: его раскусили, как орешек. Он ведь правда боялся быть брошенным, остаться без поддержки и привычных моментов в общении с Марком, без которых жизнь потеряет если не все краски, то точно половину всей палитры. Как вообще можно было усомниться в этих глазах, сияющих искренностью и неподдельным желанием находиться рядом, как попугай на плече пирата, что бы тот ни делал, до самого конца своих дней. Марк просто бредит Ёндже. Кажется, этот мальчик не выходил у него из головы, даже когда он был в коме. Забыть всё связывающее их, каждый день, прожитый напополам, Туан не в силах. Есть ли, было ли и будет ли в его жизни нечто прекраснее этих светлых глаз, широкой улыбки, мягких щёк и родинки под глазом, детской наивностьи и честности на контрасте со взрослыми, трезвыми взглядами на вещи? — Я могу на тебя рассчитывать, хён, я знаю. «Можешь, Ёндже. Что угодно, только скажи, что ты счастлив». — Правда, я не вполне понимаю, что между нами и к чему всё катится. — Любишь его? Вернее, не так… Тебе хорошо с ним? — Да, — уверенно и твёрдо. — Это главное. — Ты не против? — Что за глупый вопрос? Мы друзья, Ёндже, я тебе не мамочка. — А ты уверен, что я тебе друг? Марку захотелось обратно в кому и, может, даже было бы лучше из неё не выйти. Один поступок, совсем недавний, но такой уже далекий, и так губит отношения как им, так и другим. И на что только Туан надеялся, прекрасно зная, как его друга тянет на плохих парней? — Давай условимся: то, что я в тебя влюбился, это отныне только моя проблема, которую я обещаю решить в ближайшее время, — американец дрожащим голосом пытался убедить, наверное, больше себя, нежели Ёндже. Самому не верится, что говорит такое. — Мне просто хочется быть рядом. Это единственное, о чём я прошу. Естественно, кроме того, чтобы ты был счастлив. Понимаешь? Чхве кивнул. А шатен чуть ли не всхлипывал. И было очевидно по его глазам, что соленые слезы вот-вот побежал по бледным щекам тонкими дорожками, словно вода через сломанную плотину. — Замечательно. И он всё же не сдержался. Крепко прижал младшего к себе, а тот в ответ, стараясь не сдавить хрупкого старшего, легонечко обнял его за талию. Ёндже тоже расплакался. Его действительно удивляет выдержка своего вечного союзника, и парень правда стал бы встречаться с Марком, если бы мог свои чувства переубедить, если бы перепрограммировал себя. Но он не может.