***
В полицейской академии учили сохранять самообладание на любых переговорах, будь то допрос подозреваемого или опрос свидетелей, дабы «сохранить честь правоохранительных органов, успешно собрать информацию...» и «бла-бла-бла». Но, провозившись с одним жалким допросом уже почти неделю без видимых результатов, любой человек выйдет из себя. А Ким Кибом точно не славился адекватностью. Для него нахождение определенной субстанции в крови первого допрошенного – лишь ключик к разгадке. Только скважина в двери, ведущей к ответу, такая же потайная. Шанс уйти от этого детектива живым — один на миллион. Никогда Юта не считал себя особенным, достойным стать этим самым исключением. Он и не намерен бороться за жизнь, что вполне очевидно, особенно полиции. И жертва его бесполезна, если пытка не сможет развязать ему язык. Так или иначе, Кибом не столько надеялся расколоть Накамото, сколько хотел узнать, от чего эта тварь подохнет. Допросная, в которой держали японца, отличалась от другой и точно была придумана человеком с явными психическими отклонениями. Те же серые стены без окон и тот же ослепительный свет, но никакого стола и стульев: кушетка, в точности повторяющая кресло у зубного врача, но оснащенная толстыми кожаными ремнями для рук и ног. На светло-серой койке остались пятна чьей-то крови, которые, видимо, пытались смыть, но побледневшие капли и подтёки не поддались никакой химчистке. Эндорфинец прикован к этому стулу для пыток, как и подобает такому монстру, как он. Ему удается сохранять ровное дыхание безо всяких усилий, ведь бояться ему больше нечего. И каждый, кто остался в баре и вспомнил о нём, уверен, что их секреты уйдут в могилу следом за тем, кто фактически стал частью большой семьи убийц. Детектив с чёрной фетровой маской на лице навел лампу на лежащего. Его омерзительно ехидная ухмылка была видна даже через маску. Юта сощурился от света и отвернулся, но его грубо вернули в прежнее положение и ещё одним ремнем через лоб закрепили голову в статичное положение. Перед глазами поплыли цветные и черные пятна, но это быстро прошло, и японец привык. – Ну что, Юта, – холодно обратился следователь, – не хочешь попробовать по-хорошему? Может, я сжалюсь и убью тебя сразу, без мучений. Аловолосый понимает, что его в любом случае обманут, а он в любом случае будет хранить молчание. Он пристально наблюдает за мужчиной в медицинском халате, который ему явно велик. Тот звенит инструментами на столе: скальпелями, дрелью, ножницами, иглами в шприцах и шилом – и это только те предметы, названия которых ему известны. Как-то никогда не увлекался ни пытками, ни врачебными практикамит. – Молчишь, значит? – раздраженно прошипел Ким и, крутя в пальцах небольшое лезвие толщиной около сантиметра, медленно подошел к своей жертве, стуча по бетонному полу каблуками лаковых туфель. – Ничего-ничего, сейчас ты взвоешь... Кибом вознес руку со скальпелем высоко – взмахнутое лезвие вознилось в тыльную сторону ладони Юты, пронзая насквозь. Из раны хлынула кровь, стекая на пол тяжелыми каплями и пачкая мелким брызгами как халат «палача», так и бежевые брюки японца. Но тот лишь подавил стон, выгнулся в спине от внезапной боли и упал бессильно, стиснув зубы. И Кибому отсутствие бурной реакции явно не по душе. Закрытая ножом рана недостаточно сочилась алыми брызгами, а просьб о пощаде и в помине не было... Детектив раздраженно цыкнул и выдернул скальпель – теперь ладонь эндорфинца, обездвиженная от потери крови, казалась настоящим фонтаном багровой субстанции, источающей характерный запах металла. Кибом таки услышал болезненное шипение, пусть и не такое, как хотелось, но это ведь только начало. Окровавленный инструмент с лязгом полетел на пол за ненадобностью, и в руках мужчины оказалось сверхострое лезвие для бритвы. Детектив даже сам им порезался, извлекая из упаковки. Он поморщился и свел брови к переносице, глядя на поблескивающую капельку крови, стекающую по ладони. Вдруг его губы расплылись в оскалистой ухмылке, и собственную кровь он с упоением размазал по лицу японца, окрашивая бледно-красным лоб и скулы. –Ты смотри, а! – удивленно возгласил детектив. – Проголодался, выродок? Запах человеческой крови инстинктивно пробудил в Накамото демона с волосами цвета бледно-розовой жемчужины и стеклянно-серыми глазами, точно у слепого, хотя видел Юта не хуже сокола и зубами был способен разорвать все ремни на себе в считанные секунды. Но зачем ему это? Эндорфинец зашелся утробным рыком, когда лезвие в руках следователя вонзилось ему в скулу и, глубоко рассекая смуглую кожу, потянулось по диагонали в направлении губ. Мучитель довел лезвие аж до арки купидона, заставив половину лица жертвы залитой реками крови, перемешивающейся с солеными слезами, и остановился на миг, спросил: – Может, теперь ты расскажешь, где такие уроды, как ты, водятся? – он даже не вынул металлическое остриё и с северный хладнокровием смотрел в красные от слез кристальные глаза. – Считаю до пяти, Накамото. Раз, два, три... – порез потянулся дальше, рассекая губу, пока сводобной рукой кореец держал рот своей жертвы закрытым. – Четыре... Не надумал? Что ж, будь по-твоему. Взмах – и лицо Юты перечеркнуто глубоким порезом, протягувшимся от наиболее острой части левой скулы, неровно располовинившим напряженные губы и закончившимся на середине правой щеки в самом низу, где челюсть. Невыносимо болезненное ощущение, от которого всё тело цепенеет, не прекращалось и лишь дополнялось пульсацией давления. Кровь была повсюду, но её течение и не собиралось останавливаться; только одни дорожки каралового цвета застывали от свертывания крови, как поверх них уже текли новые. Рана на губе норовила разойтись ещё сильнее, и парень уже даже не чувствовал ранее пронизанную ладонь. Но он и не раскрывать тайн, довереных ему Минхо как правой руке. Значит ли это, что сейчас Накамото выполняет своё прямое предназначение? Кибом стянул маску на подбородок и отошел от кресла, на котором корчился настоящее чудовище, но не сводил с него глаз. Он явно был доволен своей работой, но не достаточно. Охранник принес ему кофе, так как Джэхён решительно отказался появляться на операции. Делая очередной глоток своего американо с сахаром, светловолосый сгенерировал совершенно безумную идею: – Хочешь кофе, Юта-кун? – вдруг на японском поинтересовался полицейский, изображая любезность. В ответ ему каннибал лишь шумно выдохнул через нос, осознавая, что остался последний рубеж... Объемный шприц наполнился уже остывшим крепким напитком. Он видел, как грудь младшего раз за разом вздымается, выдавая беспокойство и в то же время говоря о том, что ему, в общем-то, всё равно – другой бы уже брыкался и вырывался. От дозы кофеина и сахара внутривенно у обычного человека, вроде бы, просто поднялось бы давление и был бы ожог сосудов, будь напиток горячим. Но, к счастью для желающего смерти Юты и к несчастью для подобных ему невольных убийц, на организм вурдалака кофе действует гораздо сильнее. Словно акула, выбирающая место для нападения, Кибом обошел кушетку по кругу и остановился с другой стороны, которую изуродовал в меньшей степени. Тонкие пальцы детектива обвились вокруг чужого предплечья, под локтем, зажимая вену и тем самым выявляя её. Игла вошла легко: он не видел смысла причинять боль медицинским шприцем. Ощущая, как противоестественная жидкость струится по венам, смешиваясь с кровью, Юта будто бы пережил всю свою жизнь заново, только не за двадцать четыре года, а едва ли за десять секунд. Всё, от рождения в бедном районе Осаки в семье владельца маленькой посудной лавки и бывшей работницы фабрики, от первой любви, однажды спасшей ему жизнь, до его появления в «Endorphin bar» и до последнего солнечного дня на его памяти, когда он шел сюда, осознавая, что больше никогда не выйдет.FLASHBACK
Подросток осознает себя в объятиях нежных рук. Это вообще единственное, что он понимает. Глаза застилает пелена, погружая его в вечный сон, и лишь спадающие ему на лицо капли женских слез не дают ему отключиться. Ему хотелось закончить всё быстро, чтобы она не видела. Умирать, отдаленно слыша, как дрожащий голос безмерно любимой зовет тебя, пытаясь вернуть к жизни то, что внутри давно мертво – наказание хуже, чем сама жизнь. «Юта, ты слышишь меня?! Юта! Прошу, ответь мне, Юта!» – доносится до слабеющего слуха, будто бы Накамото погружается под воду всё глубже и глубже. «Акико» – лишь губами шепчет свелтовласый. Ему удается сфокусировать зрение на ней: девушке с иссиня-черными волосами, тонкими чертами лица и повязкой на глазу, скрывающей слепой глаз, не имеющий цвета. Когда-то Юта нашел эту особенность настолько прекрасной, что рискнул признаться в своих чувствах созданию столь чудесному и непорочному, каким не бывает ни одно существо ему подобное. И тем самым обрек на страдания обоих. Пухлые губы девушки коснулись лба, и парень уж думал, что его, наконец, оставляют, когда вместо чужих колен оказался лежать на полу вновь. Он потерял сознание. Насколько – неизвестно. И очнулся так резко, как от кошмарного сна. Его больше не мучала боль во всем теле, голова не раскалывалась и живот не выкручивался в мясо. Зрение прояснилось, слух – тоже, только дыхание никак не приходило в норму от шока. Накамото повернул голову – рядом с ним лежала его милая Акико, точно спящая красавица. Только они не в сказке, и ни один из тысяч поцелуев не заставил её проснуться ни спустя десять минут, ни через час, никогда. А под повязкой, пропитанной кровью, было лишь пустое отверстие и оборванный глазной нерв. «Одному из нас точно не светит жить долго и счастливо» – думалось ещё давно, но никогда бы и в голову не пришло, что всё закончится именно так.THE END OF FLASHBACK
Полминуты садист наблюдал ничего. Вынув иглу и отложив шприц, не удосужившись хоть как-то позаботиться о месте инъекции, детектив ждал хоть какой-то реакции. И почти разочаровался. Но стоило ему только цыкнуть о том, что эксперимент проводился, как жертва забилась в диких конвульсиях. Вены на песочной коже выступили яркими синими полосами, а из прежних ран вновь заструилась кровь. Это бесовство продлилось по меньшей мере четверть минуты, по истечении которых Накамото Юта рухнул на кушетку, к которой был прикован. Взгляд его был пустой, стеклянный. Он больше не дышал, и его горячее сердце перестало биться навсегда. Кибом смотрел на безжизненное тело дольше, чем стоило бы. Пересечённое порезом лицо было повернуто прямо на него и уже повергло бы в ужас любого на его месте. Но Ким стоял спокойно, даже не шелохнувшись. Он, может, и не собирался убивать признавшего свою вину убийцу именно сейчас. Зато получил хотя бы одно неплохое сведение, что как минимум позволяло назвать допрос не стопроцентно повальным. По отношению к своим допрашиваемым, своим клиентам и кому угодно другому, детектив не испытывал никаких чувств, способных сбить с толку человека. И японец не был исключением. В глазах следователя он был достоин лишь отвращения, не больше. В металлическую дверь постучал, наверное, охранник, слишком долго слушавший пугающую тишину. Кибом, вместо того, чтобы впускать в пропахшую допросную кого-то не особо достойного его доверия, вышел в коридор сам. Перед ним стоял Джэхён, и хорошо, что старший не впустил его. По-правде, говорить с кем-то из коллег, а с этим оболтусом – особенно, не хотелось, но блондин всё же спрятал руки в карманы халата и кивнул, мол, рассказывай, что там у тебя. – Мы распознали, кому принадлежал рюкзак, найденный вчера. Предположительно, очередная жертва этих... – голос Чона звучал очевидно безрадостно, лишенно характерных ему эмоций. Стоит отдать юноше должное, что ещё не плачет. – Та школьница, которую искали родители? – Да, сэр. Кибом вздохнул и следом за лейтенантом последовал оформлять свидетельства, бланки и прочие документы об очередной печальной смерти, на которую ему совершенно наплевать. Такая работа.***
Каждый, кто хоть раз лежал в больнице, понимает, насколько тяжким становится местный воздух со временем. Даже учитывая, что прошла всего пара дней. Начинает казаться, что собственная койка так и катится уже к выходу. Но Марку даже выйти за пределы палаты не светит ближайшие две недели, а выписка остаётся ещё более далёким будущим. Он пытался связаться с семьей, но тем как было на него плевать, так и сейчас абсолютно всё равно. Ёндже будет навещать со временем реже – в этом Туан уверен и даже догадывается о причинах. Но что-то это всё равно не успокаивает. Может, оно и к лучшему. Без кислорода огонь затухает. Быть может, без постоянного присутствия Чхве и чувства к нему рассеятся? Спадут эти розовые очки, и всё будет по-прежнему? – Как ваше самочувствие? – вдруг раздается голос, кажущийся знакомым. Марк нехотя поворачивает голову от окна к двери и не верит своим глазам: – Чж... Джебом? – Рад, что вы помните моё имя, – брюнет в халате, висящем на его плечах, как плащ, положил на прикроватную тумбочку маленькую коробку шоколадных конфет. – Это от нас с Ёндже. «“Нас„. Он издевается, да? Точно издевается.» – Спасибо, – американец улыбнулся. – Это мне стоит благодарить. – Если вы о Ёндже, то не стоит. У меня нет никого дороже него. – У меня тоже. Страшно признавать, что выбор самого Чхве определенно точно известен Марку. И он далеко не в его пользу. – Поправляйтесь, – сказал Джебом на самом деле искренне, но мимо ушей адресата, и покинул больницу. Ему не нужно было «спасибо», и сделал он это лишь по своей воле, без ведома младшего. Вряд ли ему бы это понравилось. А может, наоборот, его бы подовало общение двух близких ему людей. Пожалуй, только если бы они жили в утопии.***
Вся киностудия официально закончила свой рабочий день, и каждый отдельный офис давно погружен в свою уютную тишину. Но только не один: тот, с двери которого буквально сегодня сняли именную табличку Чхве Ёндже. Прямо здесь, на диване у стены, двое тел слились в страстном акте. Стоны и шлепки кожи о кожу отлетали от от панельных стен студии, и в один миг достигли своей высшей отметки децибел. Тяжелые вздохи пошли на убыль, перебиваясь звуками поцелуев и лёгкими смешками. Уже бывший звукорежиссёр никак не желал выпускать из объятий прелестнейшего брюнета, в котором нашел своё упоение, свой баланс. А бармен, что в ближайшем будущем станет ему ещё и коллегой, успокаивающе поглаживает по лазурным прядям на затылке. Первый не волнуется ни о чём. У него бешено колотится сердце, ноют мышцы и кровь бежит по венам быстрее Амазонки. Кажется, всё дерьмо, постоянно преследовавшее его по жизни, наконец махнуло на него рукой и решило не беспокоить. Ни о чём ином, находясь со своей любовью наедине, человек и не может думать. Второй из них тоже надеялся, что сможет не думать, пока во время секса Ёндже его не укусил. Пусть не сильно, но это явно не было хорошим знаком. Чхве согласился пополнить число эндорфинцев. Конечно, это ещё не означает, что его там с распростертыми объятиями примут, как это было несколько лет назад с Джексоном. И этого Джебом боялся. Однако одно дело – принять правила игры, а играть по ним – совсем другое. – Ёндже-я, – невзначай, не прирывая атмосферы, обратился Им полушепотом, – ты же понимаешь, что тебе осталось меньше суток? Так и не собираешься ничего съесть? Как и ожидалось, юноша не был рад слышать напоминание о проблеме. Особенно сейчас. С большей радостью он бы провел свои последние часы так, как прошли предшествующие два, умер бы на руках у харизматичного и по-особенному невероятного Има... если бы не полюбил его до боли в груди и бабочек в животе. Ёндже должен быть сделать правильный выбор. Ради себя. Ради Джебома. Ради них обоих. Ради своей семьи, которая точно не рада будет хоронить своего единственного сына. Ради Марка, который не переживет потери друга. Просто ради того, чтобы загадочная смерть после связи с барменом «Endorphin bar» не стала поводом размышлений для полиции. Младший оставляет на чужих губах милионный за сегодня поцелуй и молча, смиренно одевается. Ужин в баре сегодня обещает быть особенным.***
Сбор эндорфинцев за общим столом редко вызывал у кого-то положительные эмоции. А если вдобавок принять во внимание тот факт, что в последнее время подобные собрания слишком уж участились, то угнетённость обстановки становится вполне понятной. На этот раз повод собраться был, по идее, хороший. Пополнений в баре не случалось уже почти четыре года. Пожалуй, не самое лучшее число, если верить корейским предубеждениям. Новичкам никогда не устраивали наивно-радушного приема, а полукровка Ёндже не ото всех услышала «добро пожаловать». Особенно раздражительным, что не удивительно, оказался Джексон, который, по идее, должен был понять новенького лучше всех. Его, Хвасу и Джисона злило то, что Чхве занял место Юты за столом. Юна с Йеджи и Феликс, казалось, были самыми гостеприимными, не считая Джебома, но их будто нарочно садили всегда дальше, по возрасту. Югём бы тоже проявил любезность, если бы не Ван. Бэмбэм с осторожностью относился к новому хёну, как информатор зная о его личной жизни даже больше, чем Джебом, и отчасти поэтому чувствуя вину. Минхо и Хеджин по каким-то причинам не было, зато Джинён, что обычно открыто против любых изменений в Эндорфине, был сегодня тише воды и ниже травы. Может, просто посчитал Ёндже не стоящим своих нерв. Сам голубоволосый, по-правде, впервые в жизни не думал о том, какого мнения о нём окружающие: мало того, что его попросту пугало количество убийц в одной комнате, так и доводил до белого каления голод. На столе стояло множество тарелок, маленьких и больших, две бутылки вина и девять бокалов (на всех, кроме несовершеннолетних Феликса и Юны). Хваса ещё возилась с каким-то блюдом, хотя место для него вряд ли было: стол ломился от всевозможных жареных внутренностей, стейков из бедер и спины, пальцы в кляре, кровавый суп, тушеные рёбра и вареный язык. На вид всё, за исключением отдельных деликатесов, выглядело вполне съедобно, и особо голодный не отличил бы от говядины и свинины. Но Ёндже невероятно утягощало знание того, что он собирается есть человечину. – Ёндже, – попытался начать беседу Югем. Джебом познакомил их до того, как все сели за стол, но это произошло фактически через одно рукопожатие, не более. – Ты ещё учишься? – Нет, я работал звукорежиссёром два года, – немного робко отозвался Чхве, пытаясь найти в себе силы включиться в разговор. – Серьёзно? – Ким ненаигранно удивился и даже чуть подался вперед. Он сидел справа от Джексона, а тот в свою очередь – прямо напротив новенького. – Значит, теперь у нас будешь диджеем? – Я думал об этом, но... – Только не говори, что займешь должность бариста, – раздраженно перебил Ван, оторвав кусок мяса от кости. – А что не так? Повисла тишина. Джебом хотел было броситься к китайцу, зная, что сейчас будет, Югём просто отвернулся, а остальные продолжали притворяться непричастными. Однако Джинён как глава присёк и Има, и Вана жестом руки. Это остановило второго от того, чтобы наброситься на непрошенного гостя и разорвать на куски, но язык его не остановить, хоть отрежь: – Ты не знаешь, на чьём месте сидишь? – Джексон, не впутывай его в это, – умолял Югём, взяв старшего под руку. – Он должен знать, если собирается быть одним из нас, – мужчина отнял от себя руку Кима и продолжил: – До твоего прихода бариста был Накамото Юта. Несколько лет назад он приехал из Осаки от другой группировки подобных нам, чтобы помочь поставить «Эндорфин» на ноги. Буквально вчера он сдался полиции и взял на себя все наши убийства, чтобы Югёма отпустили на свободу. И я готов поклясться на собственных костях, что если за его дело взялся детектив Ким Кибом, то Юта уже мёртв. Сразу несколько человек отложили приборы, кто-то закашлялся, а у Ёндже напрочь отпало желание есть. Можно было поставить его перед этим фактом и помягче, хотя бы не здесь. Но Джексон предпочел высказать свое недовольство сейчас, и хорошо, что хотя бы Джебому хватает ума не развязать драку здесь. – Он ведь не при чём здесь, к чему сейчас об этом? – с подозрительным спокойствием и даже легкой улыбкой на лице вмешался Бхувакуль, разрезая жёсткий кусок мяса. – Всё в порядке, – ответил Чхве, видимо, решив, что лучше будет постоять за себя самостоятельно. – Джексон, ты лично будешь гидом Ёндже первое время, – бесцеремонно заявил Джинён, даже не глядя ни на кого и тем самым давая понять, что не потерпит обсуждению этого и на этом вопрос закрыт. Ван раздраженно цыкнул и вернулся к еде, а следом за ним – и те, чью трапезу прервало его высказывание. Джебом сверлил затравленного новенького взглядом, то и дело пытаясь мысленно подтолкнуть к еде. Он боялся, что главное блюдо может отбить аппетит у малоопытного из-за своей специфичной подачи и вида в целом, и Им надеялся, что Чхве успеет что-то съесть до этого момента. Потому сам подложил на тарелку наиболее похожий на привычное человеку мясо кусочек. Бармена встретил взгляд, полный сомнения. Он кивнул, мол, давай же. И Ёндже наконец заставил себя сделать это: отрезал побольше и закинул в рот как можно скорее, пока не передумал, и прожевал, закрыв рот ладонью. На удивление, на вкус оказывалось ничуть не хуже говядины. Возможно, дело было в вине, на котором и жарился «стейк». – Всё хотел спросить, – вновь начал разговор Чхве, решив, что так съесть свою порцию будет проще, – вы можете пить алкоголь? – Да, – ответил Джебом. – Любой алкоголь без ограничений, на здоровье это мало скажется – лишь временный эффект. Курение тоже хорошо заходит, и тоже без последствий. – Должно же быть хоть что-то хорошее в нашей участи, – ввязалась в разговор вишнёвоволосая девушка с раскосыми глазами, улыбнувшись бармену. – А ты?.. – Йеджи, Хван Йеджи, – представилась она новенькому. – Приятного познакомиться, – старший улыбнулся. Под болтовню он действительно перестал замечать, как с его тарелки исчезает еда. – Кажется, я видел тебя в городе. Ты, случайно, не танцуешь? – Да, я на самом деле часто выбираюсь, хоть Джинён и против, – девушка скромно улыбнулась, признавая свои заслуги, и очевидно старалась избегать встречи взглядов с лидером. – Это поразительно. – Спасибо. Беседа продолжалась, и волнения за столом, вроде бы, утихли. Ёндже удалось победить несчастный кусок мяса и съесть всё, наконец ощутив свой желудок полным, не изнывающим от болезненных спазмов. Тем временем Хеджин закончила с последним блюдом, должным стать гвоздем программы, и вынесла большой поднос, накрытый куполообразной серебряной крышкой. Ан, как истинный шеф-гурман, артистично подняла крышку, представляя свой кулинарный шедевр. Ни у кого, кроме неё, вижуал открыто положительных эмоций не вызвал, но Чхве... Парень обомлел, не веря своим глазам. Побледнел так, что позавидовала бы любая гейша, и попятился назад вместе со стулом. Прямо на него было направлено лицо на отрубленной голове, из-за готовки принявшей поджаристо-песочный цвет. Но что куда хуже, это лицо он узнал бы из тысячи даже в таком виде. – Джису...