Кровавый эндорфин

      Небо плакало горькими слезами, стуча по окнам, будто пришедшие духи несчастья, не предвещающие ничего хорошего. Или это потерянные души просятся назад в свои дома, к тем, кто был им близок при жизни. По ним скучают, ставят им цветы в память, устраивают ритуалы прощания. Но много ли в этом смысла? Тому, что осталось от человека, уже давно плевать, а оставшиеся в мире живых лишь страдают больше, переживая утрату снова и снова.       Вечер, когда Джебом принес на руках безжизненное тело «матери Эндорфина», оставит отпечаток в каждом. Даже Ёндже, не знавший об Ан Хеджин фактически ничего, чувствовал, какая боль травила души эндорфинцев. Как же, оказывается, ошибаются люди, говоря о бессердечности тех, кто убивает себе подобных ради пропитания.       Тяжело было всем, начиная от бывшего лидера и заканчивая Джинёном. У каждого была своя причина любить Хеджин. Ей самой было лишь двадцать четыре, и в эту цифру слишком мало кто верил. Младшим она заменяла мать, а для остальных была самой верной и честной подругой. С самого основания «Эндорфина», с самого её появления там это место обрело жизнь. Куда теперь без неё? Юта, безусловно, много сделал для бара и команды, но его вклад не идет ни в какое сравнение с Хвасой.       Наибольшим ударом смерть Ан стала, пожалуй, для Хвиин с Минхо и для Джисона. Первые двое прошли вместе с ней сложнейшую часть своей юности. А вот Джисон стал совершенно другим благодаря ней. Из безбашенного дикаря он превратился в рассудительного и чуткого, оставаясь при этом охотником. Больно смотреть на синеющее тело, но ещё больнее — на этого парнишу, чье детство кончилось теперь однозначно, будто никогда и начинавшись. Его впервые видели плачущим, даже Феликс, который проводил с ним больше всех времени. Он сжимал кулаки, ненавистно представляя себе рожу полицейского, желая изуродовать её до неузнаваемости. Ни у него, ни у кого-либо еще не возникало сомнений в том, что представители власти так или иначе причастны к смерти эндорфинки.       Хан отсылал от себя всех, кто хотел его поддержать, утешить. В том числе и Ёндже, проникнувшись к мальчику теплым чувством, как свидетель трагедии к пострадавшему, попытался выразить сочувствие, но не стал исключением и попал под горячую руку:       — Не подходи ко мне даже! Ты ничем не отличаешься от людей, ничем! — вскрикнул младший, толкая Чхве в грудь.       — Меня бы здесь не было в таком случае, — ответил брюнет спокойно, сделав шаг назад.       — Джисон, он не виноват, — вмешался Феликс и тут же поймал на себе презрительный взгляд Джисона. В последнее время они ладят очень плохо то ли из-за расхождения взглядов, то ли из-за вечного соперничества во всем.       — Хочешь сделать виноватым меня? — шипел сиреневоволосый.       — Никто не виноват.       Глаза Хана вновь наполнились слезами. Тело Хеджин спускали на воду, по течению — в море. Смотреть на это ему было невыносимо. Джисон не помнил себя, не видел перед собой ничего, когда бежал наугад, спотыкаясь, прочь. Он хотел исчезнуть. Но не заметил, как от ярости дьявольская сущность взяла верх над ним.       Минхо рванул вслед за ним, но Хвиин остановила его за плечо: «Ты только хуже сделаешь» — одним взглядом сказала она. Чхве думал, что хуже уже некуда. Если парнишке сорвет тормоза, которые в нем воспитала Хваса, то он, как ураган, сметет на своём пути всё живое и неживое. И если не голос Хеджин свыше, то никто не сможет его остановить, пока собственные ноги не подведут его и не остановят бег.       Тем временем люди на пути обезумевшего Хана разбегались в стороны, испуганные нечеловеческой силой, с которой он мнет капоты автомобилей, перепрыгивая по ним через дорогу, и скоростью, с которой он несется. Несколько несчастных, которым не повезло стоять ему преградой, получили тяжелые травмы, начиная от переломов в результате сильного толчка и заканчивая прокушенной сонной артерией. Только за первые минуты пострадавших насчитали двенадцать. А гнев Джисона всё было не унять.       Он рвался к участку — на минное поле. Любой мутант осознавал бы, что не выберется оттуда живым. Может, и Хан осознавал где-то глубоко в подсознании, но это далеко не то, что способно было остановить его.       — Где чёртов Ким Кибом?! — прорычал дьявол во плоти, ворвавшись в здание через разбитую им же стеклянную дверь. — На куски порву, ублюдок!       Департамент поднял тревогу в ту же секунду — включили сигнализацию, территорию оцепили, вокруг юноши выстроились полицейские с пистолетами, дубинками.       — Не двигаться! Один шаг — и мы откроем огонь!       Предупреждение будто бы было пустым звуком. Хан набросился на наряд полиции безоружным, выбив у двоих оружие и избавившись от них им же. Ошарашенные остальные даже среагировать не успели, как у Джисона оказалось по огнестрелке в каждой руке.       — Приведите мне Ким Кибома, или я стреляю! — в подтверждение, что не шутит, мутант кивнул на два трупа с пулями во лбах и встретил под ноги остальным.       — Что за шум? — виновник торжества не заставил долго ждать и показался за стеной из рядовых полицейских преспокойный, с кружкой кофе в руке. — А, да, я понял.       Кружка полетела на пол — пистолет из кармана на ремне оказался у детектива в руке. Он немедля выстрелил в живот Джисона, однако парниша лишь оступился назад, игнорируя то, как по белой футболке растекается красное пятно. Раздалось два ответных выстрела. Кибом получил одну пулю в грудь и одну — в бок. Джисон видел, как из-под бронежилета багровые капли стекают на бежевые брюки следователя и капают на пол. Вдруг Ким падает на колени, корчась и хватаясь за место ранения, а в следующую секунду падает на пол без сознания.       Это было последней каплей для полиции. Подоспел отряд спецназа, вместе с департаментскими окруживший Джисона со всех сторон. Один скомандовал «огонь!» — свинцовый дождь полетел на юношу со всех сторон. Десятки, сотни пуль попадали всюду, с головы до ног. Это продолжалось минуту, пока его сильное тело ещё боролось за жизнь. Он мог перенести удар куда угодно, кроме мозга и сердца. Расстреляны были ноги, руки, бедра, живот, грудь, спина, шея и даже голова. Всего за сорок восемь секунд из мальчишки сделали уродливое решето. Он не кричал, не сопротивлялся. Он думал, что сделал в своей жизни нечто действительно важное, отомстил за пытки Югема, смерть Юты, Хвасы и ещё многих узников мутации. Ему не жаль было умирать, если на том свете ждала любимая нуна. Хан рухнул в лужу собственной крови, не чувствуя более ничего. Но…       Коллеги Кибома ринулись к нему, надеясь, что ещё могут его спасти. Каково же было их удивление, когда Ким Кибом с трудом, но сам приподнялся на локтях — живой. Выругавшись, он сбросил с себя жилет. Пуля попала ему лишь в бок, очевидно не задев никаких жизненно важных органов, а грудь защитила бронеодежда.       — Детектив, вы в порядке? –взволнованный лейтенант с ресепшена придерживал старшего за плечи.       — Ты слепой? — прохрипел Ким. — Вызывай скорую.

***

      Случившееся, происходящее и предсказуемое будущее стало для Ёндже звоночком. Он знал, что не сможет вернуться домой и увидеться с родителями когда-либо. Но один человек, которому он мог доверять и которого не хотел оставлять в прошлом, всё же был. От одной мысли о том, что в любой момент может случиться нечто похожее на случаи с Йеджи или Хеджин, бросало в дрожь. Неужели им с Марком действительно никогда больше не встретиться?       Джебом наотрез отказывался отпускать его куда бы то ни было. И хотя Ёндже настаивал, что будет осторожен и просто сходит за сигаретами, верить ему старший не мог — слишком хорошо его знал. Появляться на людях им сейчас слишком опасно. Им держал парня за руку с такой опустошенностью во взгляде, что сердце сжималось и будто испускало все содержащиеся там соки. У него были все основания запереть Чхве в их квартире, не выпускать даже из спальни ближайшие пару часов… И сам Дже согласился бы на такое времяпровождение, если бы его не гложило отсутствие связи с Марком так сильно.       — Пожалуйста, будь максимально осторожен, — смиренно умолял бармен и после оставил на сладких персиковых губах мягкий поцелуй.       — Не беспокойся так, — Ёндже поцеловал в ответ. — Я люблю тебя.       — И я тебя.       Оба знали, что не за сигаретами он пошел и что этот парень даже не курит. Джебом как понимающий молодой человек осознавал важность Туана в жизни его любовника, и не в его силах было прервать их общение по щелчку. Он лишь провожал юношу взглядом, выглянув в окно. По негласному кодексу «Эндорфина», он должен был доложить о связях Ёндже с человеком. Однако он, очевидно, скорее отдаст за Чхве свою жизнь, чем будет следовать глупым правилам своего старого приятеля и лидера Пак Джинёна.

***

      Больница встречала всё той же гнетущей, наигранно позитивной атмосферой. Те же медсестры и тот же персонал; все они уже забыли, кто такой Чхве Ёндже и кого он ходил навещать. Пациенты в больнице вообще делились на тех, кого посещали ежедневно, и тех, к кому не пришли ни разу за всё время госпитализации. Чем ближе к выписке, тем больше Марк относился ко второй категории.       Рука уже приближалась к дверной ручке, когда в голову брюнета закрались сомнения: а действительно ли нужно? Быть может, Туан смирился с тем, что его друг мёртв для этого мира, и его внезапное появление заставит слишком много думать, слишком волноваться. Или же американец попросту не захочет видеть его теперь, после столь долгого затишья и исчезновения без предупреждения. Ёндже уверен, что знает своего хёна совсем не таким: отнюдь не обидчивым, понимающим, и порой даже слишком наивным, готовым простить младшему всё лишь по той причине, что никого больше у него нет. Необходимо преодолеть этот глупый страх — и дверь в палату открывается легким толчком.       Пациент хотел было взбунтоваться, с каких пор медсестры позволяют себе входить без стука, но замер вполоборота, увидев своего посетителя. То, как у него отвисла челюсть, а недовольное выражение лица медленно перетекало в широкую улыбку, нужно было видеть. С каждой секундой его глаза заливали слёзы: не то радости встрече, не то боли и отчаяния. Если бы он был в состоянии встать, то вскочил бы с чёртовой койки и тут же бросился бы в объятия самого близкого ему человека. Не раздумывая. Не задавая вопросов. Мысли парней совпадали, точно у соулмейтов — в тот же миг Ёндже прижал калеку к себе, крепко, но со всей нежностью, на которую поскупился за время своего отсутствия. Туан уткнулся носом в плечо младшего, сжимал руки в кулаки и не веря, что снова чувствует Чхве рядом.       Слова были лишними. Забылись все «где ты был?», «я так счастлив, что ты жив», «все думали, что ты умер». Лишь чувство вины, что заставил волноваться, болезненно скреблось о рёбра Ёндже. Теплые объятия были долгими, как никогда. Американцу было плевать, почему волосы его друга вновь естественного цвета, почему он действительно не отвечал на звонки, каким образом появление Джебома в его палате несколько недель назад связано с нынешним визитом. Всё это не имело никакого значения. Просто то, что смысл жизни Марка не испарился вместе с его олицетворением в человеческом виде — счастье.       Ёндже бы спросил, как дела у бедного хёна, что никак не восстановится. Туан бы ответил, что теперь, когда его возлюбленный лучший друг наконец нашелся, у него всё хорошо. Однако вместо всего этого, вместо дружеской беседы, как они оба любили, в игру вступили чувства, которых между ними не должно было быть.       Американец не думал, что совершает крупнейшую ошибку, когда поцеловал Чхве в губы, удерживая за затылок. Младший был слишком поражен неожиданностью, чтобы сразу дать отпор, а Марк — слишком одурманен и обрадован появлением корейца в своей палате, чтобы включить голову и не делать того, что, увы, сделал.       — Ты что творишь?! — нервно посмеялся Ёндже, вытирая губы тыльной стороной ладони и надеясь, что это была шутка. — Хён, это не смешно.       — Чёрт, Ёндже, я…       — Зачем ты делаешь это? У меня есть парень, а ты — мой друг. Всё никак не привыкнешь что ли?       Всё произошло слишком быстро. Дверь с громким хлопком захлопнулась за брюнетом, вновь оставив Туана в одиночестве. И в этот раз, возможно, навсегда. Ёндже сразу пожалел о сказанном в панике, но слово не воробей. Марк почувствовал, будто изнутри у него прожгли сквозную дыру, что теперь сочилась кровью, а соленые слезы тут же побежали солеными дорожками и обжигали свежую рану ещё сильнее. Он смотрел на дверь с минуту, моля Всевышнего, чтобы это было лишь сном. Чтобы он вообще не приходил в себя после той аварии, и всё это было лишь его сном в коме. Чтобы сейчас врачи отключили его от аппарата жизнеобеспечения, вынеся вердикт «безнадежен».

***

      Но что ещё хуже, не только у стен больничной комнаты были глаза и уши. И, в отличие от неподвижных и немых конструкций здания, у третьего свидетеля туановского фиаско была возможность приукрасить правду, донося её кому он сам захочет.       Двери в квартиру Джебома надламывались от стука снаружи; видимо, тарабанили и руками, и ногами. Иму ничего не стоило узнать «почерк» Джексона Вана. Он не спешил открывать, надеясь, что непрошенный гость решит, что никого нет дома. Однако этой китайской настойчивости сложно идти наперекор. Стоило бы уже усвоить за долгие годы дружбы: если Джексону что-то нужно, он этого добьется любой ценой.       Им резко открывает дверь, и Ван чуть не падает внутрь.       — Что, так экстренно нужно ко мне вломиться?       — Да, пока не вломились к тебе: копы, которых приведет твой Чхве Ёндже.       — Чё? — бармен усмехается. — Что за чушь?       Шатен толкает старшего в грудь и заходит в чужое жильё, закрывая за собой дверь. Выглядит он действительно агрессивно, будто готов с минуты на минуту заехать Джебому по челюсти, если ему что-то не понравится. Он напряжен от икр до мышц лица и, судя по только что побелевшим волосам, способен разнести всё вокруг.       — Есть разговор, — процедил он сквозь зубы, пытаясь не повышать тон и держать себя в руках.       — Я тебя слушаю, — старший же выглядит абсолютно непринужденно, сложив руки на груди и оперевшись на стену плечом.       — Ты знаешь, где шляется твоя пассия?       — Да, но откуда это знаешь ты?       Встречный вопрос Ван игнорирует, чем вызывает у брюнета усмешку.       — Он сосется с каким-то сопливым инвалидом за твоей спиной. С человеком, хён, — доложил китаец, явно призывая изменить свое отношение к, как считает Джексон, предателю.       Но Им лишь вскинул брови и вновь тихо посмеялся, потирая переносицу.       — Сопливый инвалид… Надо же. Ты даже пробрался в больницу, чтобы проследить за Ёндже и поймать его «с поличным»?       — Сдался мне твой Ёндже! Ким Кибома сегодня положили в травматологию с пулевым ранением и большой потерей крови. Я хотел добить его, когда мне на глаза попался этот двуличный подонок!       — Начнем с того, — он не переставал смеяться в кулак, — что в этом отделении находится лучший друг Ёндже, с которым он просто не мог порвать так сразу — Марк. А Марк в свою очередь испытывает нечто большее, чем дружбу, понимаешь?       — Почему ты так уверен в этом полукровке?! — очевидно, Джексон сокрушен, оттого и гневался.       — Разве ты сам не помнишь, как тяжело принять этот новый мир? Джексон, ты сам когда-то был…       — Я просил не говорить об этом! — вдруг зарычал мутант и замахнулся на старшего, однако одумался вовремя.       В какой-то момент беловолосый просто выпал из реальности. Смотрел в одну точку, не двигаясь с места. А после развернулся и пошёл на выход, остановился в проеме и прошипел напоследок:       — Делай, что хочешь. Посмотрим, где будет твой «малыш», когда всех, кто тебе сейчас дорог, поубивают нахрен, и твоя очередь придет следом.       …И ушел, хлопнув дверью.

***

      Доверие другу в этот раз сильно пошатнулось, и Джебом не был уверен, что некогда самый близкий товарищ для него всё ещё не представляет опасности. Да и не только для него: для всего «Эндорфина». Иму было нечего думать над его словами. Он знал, что его лишь хотели подтолкнуть к чему-то. А точнее — к очередной совместной афере против новичка, что так не приглянулся Вану. Когда ему вообще нравились люди, полукровки, зараженные в частности?       Брюнет лишь думал о Ёндже — как бы ему не досталось от этого громилы. Знает ведь, что Джексон не отступит, пока не добьется своего. Ну, или пока «своё» не добьет его. Остается лишь надеяться на то, что причина бесовства — не Чхве. В противном случае непоздоровится не только несчастному новенькому, но и всему «Endorphin bar».       Но, как говорится, вспомни солнце — вот и лучик. Размышления Джебома прервал телефонный звонок от самого виновника сего безобразия. Он, естественно, ответил, хоть и не знал, что должен сказать и стоит ли рассказывать о недавнем визите свидетеля недоразумения. То, что Ёндже в состоянии набрать номер и позвонить, уже радует.       — Да, Ёндже? Нашел сигареты, которые хотел? — спросил Им, пытаясь подыграть младшему и на самом деле надеясь, что тот сам во всем сознается.       — Нет… Слушай, ты сейчас занят? — голос Чхве звучал так, будто он либо серьезно взволнован, либо под пытками.       — Чем я могу быть занят в это время суток? — нервно усмехнулся брюнет.       — Отлично. Приходи к реке Хан со стороны станции. Сейчас.       — Что случилось?       — Нужно поговорить.       — Так говори.       — Джебом…       — Я понял, иду.