***
— Господин Пак, можно? — Войди, Джексон, — со вздохом ответил лидер, откинув папку бумаг на край стола и сложив руки на столе. Брюнета смело можно называть Его Величество Покер-фейс, потому что с такой невозмутимостью реагировать на очевидный пиздец, послуживший поводом для визита Вана, мог только он. А тот в свою очередь отвечал тем же: по этому вурдалаку невозможно угадать, что у него на уме. — Присядь, — с вымученной любезностью предлагает менеджер. — Спасибо, я постою, — шатен остановился метрах в двух от стола Пака и спрятал руки за спиной. — Есть необходимость собраться. Это касается Чхве Ёндже и Джебома. — У тебя изначально было особое отношение к этим двоим, — вздыхает Джинён, отводя взгляд. — Что случилось? — Предательство, — констатирует Ван совершенно бесстрастно, будто это было предсказуемо. Впрочем, для него так и было. — Что? — лидер чуть не рассмеялся: не то не веря своим ушам, не то принимая китайца за дурака. — Я видел Чхве в больнице, он навещал человека. Видимо, у них особые отношения. — Стесняюсь спросить, что ты в больнице делал? У доносчика покраснели уши, что вызвало у Пака новую волну смеха. — Ты так переживаешь за Джебома, что подставляешься сам? Глупости, Ван. Иди. — Нет, послушайте, — Джексон настойчиво шагнул вперед. Старший поднял руки в жесте «сдаюсь» и откинулся на спинку кресла: «Слушаю-слушаю». — Теперь он пропал. — Что?! — Чхве Ёндже проп… — Это я слышал. Куда он, твою мать, пропал? — Я не знаю точно. В последний раз я видел его с кучкой других мутантов, и, похоже, он был не в лучшем положении. Я пытался его увести, но… — мужчина продемонстрировал порез на ладони. — Ну, — от потока информации у Джинёна загудело в висках, — если Чхве Ёндже и был предателем, он за своё поплатился. Зачем собрание? — Йеджи и Юна тоже пропали. — И ты только сейчас об этом сказал? — Плавно подвел, — поправил каштанововолосый. — Нужно обсудить новые меры безопасности и искать их. Также открыт вопрос о том, что мы будем делать, если джебомовская пассия… кхм, то есть Ёндже, вдруг вернется. И желательно обсуждать это без Джебома. Ну, вы понимаете. Вожак вздохнул, опуская голову и подпирая её руками. Шепотом выругался, переосмыслил всё сказанное Ваном и ответил: — Хорошо. В час дня в баре. — Вы прекрасный лидер, мистер Пак. — Боже, фу, не надо ко мне подлизываться. Иди вон, с глаз моих, — махнул Джинён рукой, отворачиваясь от шатена и не желая кого-либо видеть ближайшие несколько часов.***
Буквально три часа назад на истинном предателе была совсем другая маска. Вернее, тканевая повязка на нижней части лица была обыкновенной, а вот роль, которую он играл в своей игре, являлась чем-то немного иным. Однако это никак не отменяло его лицемерия на высшем уровне. Обещанный банде Ли Джинки трофей и не подозревал, что является таковым. Шин Юна и Хван Йеджи; сколько понадобится свечек, чтобы замолить вину перед ними? Джексон будто бы не осознавал, что делает, когда прикладывал к лицам спящих девушек тряпку с жидким наркотиком, данным самим Ли для «безопасной транспортировки». Ему меньше всего хотелось это делать, в самом деле. Да и он мог найти любых других двух женщин, привезти их… Если бы договором это не предупреждалось. Слова Джинки, когда его часть сделки была выполнена, звучала четко и ясно: «Приведешь не своих сучек — вашим будет куда хуже». Поступок Вана с ним же сыграл злую шутку: хотел как лучше, а что в итоге? Вредоносным плодом обернулся он сам. Как бы он ни старался убедить себя в том, что ему всё равно, что исключительно по его вине последние девушки «Эндорфина» станут секс-игрушками для чужаков, это было далеко не так. Джексон действительно разрушительный по своей природе человек, потому что срываться будет на том, кого больше всего на свете любит. Эх, мир был бы идеален, если бы хороший секс действительно решал все проблемы! Покамест он их только создает. И вот по планете уже ходит почти восемь миллиардов ошибок. Ван готов поклясться, что картина того, как он собственноручно погружает двух близко знакомых ему***
Собрание в баре всё же состоялось. Каждому из присутствующих было больно смотреть на то, как резко снизилось количество сидящих за большим столом. Совсем недавно ведь было аж четырнадцать, а сейчас — вдвое меньше. Будто каждый второй сорняк на клумбе срезали. Джебома тоже не было: его просто не позвали. Во главе стола неизменно восседал Джинён. Джексон выглядел не просто в воду опущенным, а утопленным. Югем сидел рядом с ним и держал за руку, но тот не придавал этому значения. Конпимук оглядывался на эндорфинцев и с трудом мог сказать назвать место, где они находятся, прежним домом. Хвиин сидела на коленях у Минхо и с трудом сдерживала слёзы, в то время как сам Чхве поглядывал на Джексона прожигающим взглядом. Однако под наибольшим ударом сегодня оказался Феликс; он только проснулся, и от новостей только и хотел, что заснуть обратно и не просыпаться никогда больше. — Что ж, — начал Джинён, хотя говорить было крайне сложно, когда по большому счету никто не хотел или не мог слушать, — я полагаю, вы уже в курсе случившегося. Не буду оттягивать… Мы собрались с тем, чтобы принять решение: или прятаться лучше, или умирать дальше. Боюсь, это далеко не конец печальным временам. Вы и сами это понимаете. — Можно вопрос? — осторожно спросил Бхувакуль, который был меньше всех осведомлен. — Почему Джебом не здесь? — Во-первых, я не сказал «можно», — нервно прошипел лидер и постарался подавить в голосе раздражение. — Во-вторых, не нужен нам здесь театр драмы. Итак, у кого-нибудь есть предложения? — Искать пропавших, а не сидеть на жопе ровно, пока стул не загорится, — почти прорычал Феликса таким низким голосом, что джексоновский недо-бас просто курит в сторонке. — Ты хочешь быть следующим, кто повторит их участь? — съязвил Югем, оставаясь исключительно на стороне своего мужчины. — Тогда за мной твоя очередь! — вскипел Ли и вскочил с места, готовый разбить старшему лицо. Пак ударил кулаком по столу — вновь воцарилась тишина. Спустя полминуты внести лепту в диалог решил бывший вожак: — Нам необходимо следить за каждым шагом друг друга. Хотя бы один должен знать, куда направляется другой. — Принято, — подтвердил Джинён. — Ещё что-нибудь? — Отстранить Джебома от внутренних дел «Эндорфина» вообще, — выдвинул (угадайте, кто?) Джексон. — На каких основаниях? — Он был на стороне предателя. — Ну, ты сначала докажи, что Чхве предал кого-то, а потом решай, на чьей Им Джебом стороне. — Ничего хорошего он в таком подавленном состоянии не сделает. — Это да. Но без бармена «Эндорфин» работать не может. Вновь воцарилось молчание. Оно длилось не больше минуты и нарушилось словами Хвиин: — Мне кажется, Феликс прав. Мы ведь не можем оставить девочек просто так… — Я возьмусь, — согласился отставной лидер. Пак Джинён шумно выдохнул, зарылся пальцами себе в волосы и шепотом ругнулся. — Хорошо, но не вовлекай в это Чон. Что она вообще тут забыла? Ещё тут выкидыша на нервной почве не хватало. — Всё в порядке, — Хвиин чуть не заплакала. Лидер лишь кивнул, мол, ага, я вижу. — Так значит, — руководительским тоном сказал Пак, — с этого дня каждый обязан докладывать о любом своём передвижении. Выходить в город, кроме как для охоты и в установленные часы, строго запрещено. Контакт с другими группировками также недопустим. Комендантский час — с девяти утра до пяти вечера. В этом время не выходите из дома вообще. Работа «Endorphin bar» приостанавливается на неопределенный срок. Это не обсуждается. Спасибо за внимание. С этими словами брюнет поднялся со своего места и покинул бар. Остальные тоже не задерживались. Первым ушел Бэмбэм, спустя пару минут — Чон и Чхве, за ними — Феликс, бросив недоброжелательный взгляд на Джексона и Югема. Последняя парочка, мягко говоря, задержалась. Когда за Ли захлопнулась дверь, младший приблизился к ни живому ни мертвому Вану и коснулся губами его скулы. — Джексон… — М? — Я за тебя, что бы ни случилось. Слышишь? Ким переместился на бёдра китайца, положив ладони ему на плечи и глядя в глаза с близкого расстояния. — Даже если ты главный антагонист этого кино, даже если ты совершил нечто противоречащее правилам, я буду на твоей стороне, пока я нужен тебе. — Югём, — обладатель бархатного голоса произносит это имя со всей любовью и поглаживает возлюбленного по щеке, — я поступил просто ужасно. — Ты же хотел как лучше, верно? — темноволосый усмехнулся, припал к губам старшего. — Тогда ты — Джокер, а я — твоя Харли Квин, и мы оба чокнутые. Ван ничего не ответил. Он повалил Кима на стол, склоняясь над ним сверху и пылко целуя, прижав чужие тонкие запястья к столу. Не проходит минуты, как на обоих одежда рвется, безобразными клочьями разлетается по мебели вокруг и падает на пол. Ещё мгновенье — и полупустое помещение пропахло разрушительной страстью высокой концентрации.***
Конпимук Бхувакуль всегда считал, что правила — не для него. Не потому, что ставил себя выше других. Как раз наоборот. Просто удовольствий в жизни не так уж и много: алкоголь чрезмерно тяжелый, чтобы пить бесконечно, сигареты дорогие, единственный шеф каннибальской кухни отошел в мир иной… Остается лишь кайфовать от адреналина, идя против системы. Ему всё равно не влетит от Пака так, как кому-либо другому, так почему бы не пользоваться иммунитетом?. Так, выбор развлечения пал на крайне опасный метод охоты: искушение самоубийцы. Бэмбэм, как ни крути, умел манипулировать человеческим сознанием и понимать людей не хуже дипломированного психолога. Хоть он и техник, врагу не пожелаешь иметь за плечами такой опыт, как у этого тайца. Экспириенс далеко не самый радостный, очевидно. Есть в Сеуле одно здание, известное по одной простой причине: количество суицидов, совершенное на его крыше, уже давно перестало контролироваться государством, будто бы власти приняли это явление за естественный отбор. В окраинной многоэтажке давно никто не живет по этой же причине, тела убирают не так часто. В общем, место пропитано болью и отчаянием, как бисквит тирамису — кофейком. И именно там блондин решил попытать удачу, рассчитывая исключительно на удачу и благополучную фазу луны. Но чего он действительно не ожидал, взобравшись под сгустившиеся на небе облака — это заметить на краю крыши знакомые женские силуэты. И чёрт возьми, лучше бы он обознался. Хван Йеджи и Шин Юна. Таки нашлись. Держась за руки и глядя вниз, будто одной ногой уже там. Их намерения были очевидны, но мотивов Конпимук не мог придумать сразу. Хотя догадывался. Как минимум по тому, что волосы девушек были растрёпаны, на телах обеих присутствовали заметные ссадины и гематомы, к тому же два дня назад они пропали… — Извините, что прерываю, — осторожно привлек к себе внимание Бхувакуль, — но падение с крыши вас не убьет. Обернулась Юна. На её лице застыли дорожки слез, которые, казалось, уже проложили своё русло на девичьих щеках. Глаза не сияли, не искрились желанием жить, как прежде — они застыли, будто стеклянные кукольные глазки, пустые и переполненные одновременно. На тонкой шее виднелись следы удушья, запястья стёрты в кровь. Йеджи так и стояла, глядя в пропасть и не шевелясь вообще. — Разве мы сейчас живы? — вымученным голосом отозвалась младшая. — Насколько мне известно, трупы не разговаривают. Бэмбэму совсем не хотелось быть свидетелем того, как по асфальту распластаются рваные ткани и с треском разлетаются кости. И ещё меньше ему улыбалось вернуться в «Эндорфин» дурной с вестью. Ему самому не шибко-то хотелось жить сейчас, и с большим удовольствием он бы сиганул вниз вместе с двумя симпатичными девушками, будь это так просто — проститься с этой жизнью. Но главарь его достал бы даже на том свете и самолично откусил бы голову за то, что его секретарь не выполняет свои обязанности. — Идем домой. Нас и так осталось мало. Если хотите умереть, отдайте жизнь другому, — настаивал старший, кивая в сторону лестничной клетки. — Ты вообще знаешь, что произошло? — не выдержала Йеджи и спустилась с бордюра, в ту же секунду подлетая к тайцу. — Вас изнасиловали? — он был почти уверен, что прав. Ответа не последовало. Но глаза девушки говорили за неё, ничего не утаив. Подошла Шин — по ней читается то же. Только её почему-то было больше жаль; возможно потому, что она ребенок, и поголовно каждый эндорфинец относился к ней с особенным состраданием. Вздохнув отягощенной грудью и выдохнув пар в холодный воздух, блондин обхватил обеих девушек руками и прижал к себе. Объятия были крайним исключением для его интровертской натуры, но это меньшее, что таец мог сделать сейчас. Тонкие ручки обвили его в ответ. Жалость сдавила горло. По фарфоровым щекам бежали слёзы, и ему хотелось плакать навзрыд вместе с ними. Никто из «Эндорфина» не мог понять мутанток так, как Конпимук, перенёсший на собственной шкуре то же самое, и далеко не один раз, не два. Ему также хотелось смерти после всего пережитого, также было мерзко от собственного тела, также тяжело ступить хоть шаг вперед и оставить позор в прошлом. Но стоял бы он здесь, если бы не прошел через это с поднятой головой? Разве в их жизни сексуальное насилие — это и есть худшая несправедливость? Ох, насколько беззаботнее была бы реальность, будь это так! Нужно идти дальше. Это понимали все, но не каждому хватало сил собраться. — Есть хотите? — с большим усилием молодой человек в белом пиджаке улыбнулся уголками губ, пытаясь подбодрить младших. Хван и Шин почти синхронно кивнули. Уже через час по Сеулу разлетелась бы новость об ограблении фирменного магазина Vivienne Westwood. «Разлетелась бы», если бы Бхувакуль не умел взламывать банковские аппараты и по итогу не платить ни копейки, но получать желаемое. Будем честны: на его мизерную зарплату можно купить пару пачек сигарет в месяц, но в Gucci не оденешься. Обманом и хитростью, эндорфинская троица превратилась из подпольных мутантов-убийц в гламурных мафиози, словно Золушка по взмаху волшебной палочки Крестной Феи. Если бы Бэмбэм был человеком, его мордашка уже давно светилась бы на билбордах всех рекламных кампаний и на подиумах самых дорогих модных домов, а оттуда и до верхов международной монополии не далеко. Но увы, он был «рожден не летать, а ползать»*. Время уже близилось к вечеру, к концу рабочего дня. Люди возвращались домой, еле пробираясь через многокилометровые пробки. Сложно и представить, сколько дорожно-транспортных происшествий случается ежедневно и сколько из них заканчиваются трагично. Одна-две в день — статистическая норма. Конечно, питаться падалью, приправленной осколками, никто не собирается. А вот подстроить аварию на выезде в пригород — это тема. С другой стороны, это та ещё лотерея: съедет в кювет или нет, перевернется или станет боком, умрет на месте или будет истекать кровью в отключке (или в сознании)… Однако же, кто не рискует, тот через четыре дня сдохнет от голода. Из города по трассе M-115 выезжал белый Hyundai. Он проделал путь в пять сотен метров от границы окраинного района, и по обе стороны полосы автомобильного движения ограждались густым лесом, будто стенами. Для Кореи такой резкий переход от мега урбанизированного мегаполиса к дремучим дебрям перестал быть редкостью ещё двадцать лет назад. А между асфальтированной дорогой и деревьями — резкое углубление на метр вниз и полтора метра в ширину. По этой трассе почти никто не ездит: большинству просто нерационально жить за городом, а грузовой транспорт ходит другими маршрутами. Спрятаться в деревьях — проще некуда. А с телосложением что Йеджи с Юной, что Бэмбэма, — ещё легче. Не скрывалась дальше от трассы только Хван, которой предстояло стопорнуть машину на ходу. Мог бы и Конпимук, но по физической силе он в разы слабее той же Йеджи. Юну никто бы не пустил, опять же, из-за возраста (и не дай бог Минхо узнает, что с ней что-то случилось). Собственно, вариантов нет, да и не впервой Йеджи мять капоты дорогущих тачек. Hyundai подъезжала всё ближе, было слышно. За поворотом уже стояла аловолосая девушка, словно жнец смерти, пришедший на землю собирать людские души. Каждая мышца её тела была напряжена и готова отразить удар за секунду до того, как несущийся на высокой скорости автомобиль превратит её в мятый суши-ролл, обернутый в платье со стразами. Сто метров — водитель ещё не замечает. Пятьдесят метров — раздается громкий гудок. Тридцать метров, двадцать, десять, пять… Скрип колёс, удар, треск разбитого стекла. Тормозной путь машины принял обратный вектор, превращая её в металлолом. Всё произошло за долю секунды; Йеджи остановила машину голыми руками, лишь немного отъехав назад по инерции. Водитель мог бы выжить, если бы раньше начал тормозить, и подушка безопасности не раскрылась бы, сломав несколько шейных позвонков, что и убило его. Бэм и Юна аплодировали подруге с ближайшей ветки. Бхувакуль извлек из машины её владельца и кое-как отыскал его удостоверение личности, лежавшее в сумке под смятым капотом. Личный профиль жертвы был удален в ту же минуту. Это была женщина тридцати семи лет (остальное было даже не интересно), а теперь — всего лишь свеженький обед. Белоснежные пряди тайца налились цветом розового заката, пока он тащил умерщвленное тело по асфальту, оставляя кровавый след. Шин Юна с волосами точно такого же багряного оттенка впервые присутствовала на охоте, и её восхищению работой старших не было предела. — Приятного аппетита, дамы. Этот день наш, — почти прошептал Конпимук и впился острыми клыками в шею жертвы, разрывая хладеющую плоть.***
Земля остывала. Небо затягивал осенний смог. Листья падали с деревьев и хрустели под ногами, приземляясь куда ни попадя. Золотисто-рыжие кораблики несло течение реки, протекающей через весь город. И всё это — под аккомпанемент редкого затишья, отнюдь не свойственного большому городу. Прошло три дня. Столько времени достаточно, чтобы признать человека пропавшим без вести и отвести место на кладбище. В «Эндорфине» Чхве Ёндже и вправду мысленно похоронен, а остальное его окружение и того раньше смирилось с исчезновением юноши из их жизней. Кажется, где-то вдалеке слышится звон колоколов давно заброшенных церквей. Ослабленное тело, с ног до головы покрытое ссадинами, синяками, избитое до крови, от воды и охладело и опухло. Уже совсем не кажется живым и красивым, как прежде. Последнее, что Чхве помнил, — ледяные объятия стихии, охватившие его со всех сторон и стремительно утянувшие за собой неизведанную в бездну. Считанные секунды в попытках сопротивления течению казались вечностью. Но за всё это время ни одна нервная клетка не отдала сигнал о боли — то ли от количества увечий, то ли от холода, чувствительность снизилась до минимума. А потом свет вновь потух. Джебом обзвонил всех, чей номер у него вообще был. Не только эндорфинцев, но и других мутантов, с которыми посчастливилось поддерживать связь. И Со Чанбин — в их числе. Он хорошо запомнил этого неловкого молодого человека, с которым Им заявился на его территорию. И новость, которую он услышал, мягко говоря, не оставила его равнодушным. И хотя ему скорее жаль Джебома, чем самого пропавшего (или убитого, кто же знает?), в голове невольно строились различные теории случившегося. Юноша с волосами цвета вороньего крыла сидел на склоне у реки в нескольких метрах от трассы. Осень показывала себя во всей красе огненными кронами деревьев на другом берегу и серыми облаками, затянувшими небо беспросветным покрывалом. Он почему-то верил, что ничего хорошего в резкой смене погоды нет. Однако не поверил собственным глазам, когда заметил на поверхности реки нечто крупное и несущееся по течению к водоразделу. Он протер глаза руками, чтобы убедиться в действительности своего видения — не показалось. Присмотревшись лучше, Чанбин с криком «быть не может!» бросился в воду, забыв обо всех правилах безопасности. В воде действительно был человек. Его лица Со поначалу не разглядел, но точно понял, что это мужчина ненамного старше него. Не то, чтобы парень был профессиональным спасателем. Он и плавать-то не особо умел. Течение усиливалось по мере приближения к водоочистительной конструкции. В какой-то момент Чанбин осознал, что его самого тянет ко дну вместе с утопающим. Но всё же выплыл, двигаясь по течению по диагонали. Сразу положил чудом спасенного человека на спину и, чуть отдышавшись сам, попытался привести того в чувства. Похлопал по лицу, сделал массаж сердца — не помогает. Лицо мужчины было почти до неузнаваемости изуродовано шрамами, опухло и посинело, пепельно-белая чёлка заслонила глаза и нос. Чанбин решился отодвинуть её… — Твою мать! — вскочил он, испугавшись не на шутку. — Это же… …Чхве Ёндже. Парень приложил ухо к насквозь мокрой груди и почувствовал, как от сердца отлегло, когда ему удалось уловить малейшую сердечную активность. Он стал снова и снова давить на наполненные водой легкие, чередуя с массажем сердца, пока не услышал кашель. — Блять, — тяжело выдохнул Со, садясь на траву рядом с не живым не мертвым Ёндже. — Ты как? Ему не сразу ответили. Абсолютно белый Чхве долго откашливал воду (вперемешку с собственной кровью под конец), а после с большим усилием пытался дышать. Подняться хотя бы на локтях было тем ещё челленджем. Открыть глаза — режуще больно. Чанбина встретил тусклый взгляд полностью черных глаз, будто залитых чернилами. Со вздрогнул: впервые такое видит и, по-правде, до сего момента думал, что это лишь выдуманная аномалия мутантов, которой только детишек пугают. — Ты меня видишь вообще? — спросил младший вновь, в ответ получив лишь кивок. Бин посчитал, что утопавший лишился дара речи. Возможно, это тоже от голода. — Надо позвонить Джебому… Чёрт, телефон утопил! Мокрый до ниточки парень в черном худи и таких же джинсах с дырками на коленках поднялся на ноги, рыча то ли от злости, то ли от непонимания того, что делать. Он без понятия, где сейчас Им, где этот «Endorphin bar» и безопасно ли возвращать туда Чхве. «Ну и что мне с тобой делать?» — подумал брюнет. И, проклиная своё милосердие, нашел единственным решением забрать Ёндже с собой. — Короче, — обозначил Со, поднимая джебомовскую пассию на руки и надеясь, что никто не увидит, — я дам тебе еды и позволю переночевать под крышей, только чтобы после глаза мои тебя не видели, понял? Я с кем вообще разговариваю?! И всю дорогу до родных хрущевок ворчун Чанбин возмущался и убеждал себя, что делает это лишь ради старого друга. Просто возвращает долг. И ни в коем случае не ввязывается в дела их банды.