***
— Знаете, я впечатлен, — признался Кибом с необыкновенной и, кажется, невиданной ему гордостью за своих подчиненных. — Не думал, что вы живыми вернетесь. Особенно ты, Марк. А вы ещё и заложников привели. Похвально, похвально… Понятия не имею, на кой они нам теперь сдались, однако похвально. Туан раздраженно цыкнул. Похоже, гибель Мун Бёльи ни грамма скорби в душе босса не породила. Он мог простить этому человеку, и без того ему ненавистному, его эгоизм и лицемерие, манерность, откровенную циничность, но то, как он относился к своим подчиненным: как к грязи, как к пешкам, грубо говоря, вызывало едва ли не рвотный рефлекс. Ужасно хотелось покинуть этот кабинет как можно скорее, и желательно сразу на свежий воздух. Ибо голова болела страшно. Особенно учитывая, что две бессонных ночи подряд и предшествующая им неделя сна по три часа в сутки как минимум не прошли для его организма бесследно. — Держу пари, ты откинешься следующим, Туан, если не сходишь к врачу. На тебе лица нет, — продолжает акцентировать Ким. Американец лишь закатывал глаза — банально сил нет ответить ему что-либо. Да что там! Он едва стоит. — Кхм, что ж, — наконец сменил тему глава департамента, — перейдем непосредственно к миссии, относительно успешно завершенной, — он ухмыльнулся самым что ни на есть гадким образом. — Несмотря на то, что мы потеряли одного агента… Прошу заметить, всего одного!.. Нам удалось по большей мере устранить проблему. Агент Ким, озвучь, сколько мутантов вы убили? — Четверо, сэр. Также взяли в заложники двоих. — Значит… На свободе один? — Кибом бросил мимолетный взгляд на свою любимейшую доску, усмехаясь так, будто глумился над кем-то презренно жалким. — Всего один на свободе… Он не выживет сам по себе. Эти твари не щадят своих же, если они не из их шайки. Загрызут сразу же, как забредёт в чужой район. Поздравляю вас, господа, мы успешно справились с поставленной перед нами задачей! Беловласый единственный похлопал самому себе. Марк стиснул зубы. — Не хотите поесть? — предложил детектив с напускной любезностью, натянуто улыбаясь трём своим подчиненным. Эта улыбка исчезла с его лица мгновенно, когда абсолютно никакой реакции он не услышал. — Что, траур решили устроить? Вы хоть знаете, сколько минут вы бы молчали по каждому, кого убили мутанты за этот год? Да что за год? За полугодие! Ёнсан еле держалась, чтобы не заплакать. Марк в своей голове рисовал самые чудовищные картины наказания Ким Кибома за «всё хорошее». А Чжухону было, кажется, плевать — его интересовал прежде всего обещанный гонорар. — Заседание окончено, — холодно объявил офицер. — Валите на свой недельный отпуск, видеть вас не хочу. Он расселся в своём кресле, по-царски закинув ноги на стол и достав сборник произведений Осаму Дазая, попытался погрузиться в чтение. Однако троица спецагентов почему-то всё ещё загромождали пространство его обители. — Я сказал, проваливайте! — прикрикнул он, замахнувшись книгой на нанятых им же «инвалидов», как он их называл за глаза. — Сэр, у нас есть просьба, — осмелилась озвучить общую мысль Ёнсан. — Да как вы?!.. — возмутился он поначалу, однако решил всё же выслушать. — Что ещё за просьба? — Мы считаем, — она посмотрела поочередно на Туана и на Ли — те кивали, — что стоит почтить память всех, кто погиб, защищая город от мутантов, или внёс наибольший вклад в борьбу. — Ха-ха-ха! — зашелся смехом мужчина, аж за живот схватившись. — Ещё чего бредовее не придумали? Битва не закончена, пока я сижу в этом кресле, понятно? А цыплят считают когда, агент Ким Ёнсан? — По осени… — Вот и забудь об этой идее. Нет смысла вспоминать убитых, когда их число продолжает расти. Идиоты… Вон из моего кабинета!***
Что бы там ни говорил Кибом, якобы война не кончится, пока люди умирают от рук и клыков мутантов, для Марка бой уже проигран. Он встретился лицом к лицу с тем, за что и против чего воевал, в одном лице. Его целью была именно эта встреча. И что же ему делать теперь, когда главная цель, исключительно ради которой он кое-как протянул целый год со своей неизлечимой депрессией, достигнута? Ведь новых целей нет, а ставить их не кажется чем-то нужным. Никаких сил на это нет. Туана достало, что каждый божий день он поднимает себя с кровати, зареванной ночью, одной лишь мыслью, что, если не он сам, то вместо него это сделает начальник Ким. Осточертело, что никакая пища не имеет вкуса, что ночи тянуться слишком долго, что поговорить не с кем и не о чем. Даже теперь, когда он решился оставить всё, некому и нечего завещать или хотя бы написать ничтожную предсмертную записку. Из памяти стирается всё между тем, как Марк в последний раз зашел домой, решив даже не запирать дверь уходя, и тем, как он, уже в настоящий момент, расхаживает по краю крыши туда-сюда. Рефлексирует напоследок, пытаясь почувствовать хоть что-то. Хотя бы какие-то другие оттенки боли, с которой он сосуществует постоянно. Ведь это та самая крыша, с которой они с Ёндже любили смотреть закат, попивая кофе из одной чашки на двоих и таким же образом деля какой-нибудь там круассан с миндальным кремом. Ведь Чхве так любил их. И Туан любил тоже, пусть у него и была аллергия на орехи. Однажды они чуть не заночевали здесь. Тогда же Ёндже сказал, что только с Марком он чувствует себя по-настоящему свободным и счастливым человеком — собой. Старший тогда не поверил, и сейчас не верит. Но так хотелось бы услышать эти слова из его уст снова… Перед глазами проносится вся жизнь. Такая короткая, странная и бессмысленная. Он никогда не знал настоящей любви, не совершил ничего выдающегося, не стал примером для кого-то. Никем не стал. Если бы какой-нибудь псевдопсихолог спросил его, не жалко ли вот так перечеркнуть двадцать семь лет, Марк бы уверенно ответил, что нет. Он подходит к краю и смотрит вокруг. Слёзы не мешают: их попросту нет. Перед ним раскинулся целый город, залитый редчайшим солнечным светом, пестрящий нежно-голубыми тенями, желтоватым блеском и розовым горизонтом. Под ним — почти четыреста метров пустоты, которые пролетят за мгновение. Всего несколько секунд, и всё закончится. Повернувшись спиной к пропасти, Туан закрывает глаза. В миг он понимает, что ничего вокруг не слышит. Не видит и видеть не хочет. Тёплый солнечный свет в последний греет лицо и тело сквозь чёрный строгий костюм — похоронный. Сосчитав до трёх, он медленно откидывается назад. В мгновение ока теряет равновесие, и… Вдруг зависает в воздухе, крепко схваченный за запястье. Болезненное натяжение заставляет прийти в полное сознание, открыть глаза, и вновь столкнуться с реальностью. Как же удручает, что он до сих пор жив. Смотрит вниз — ноги болтаются на ветру на такой высоте, что не все птицы долетают. Желание чувствовать себя живым было столь минимальным, что, даже не глядя на своего «спасителя», безвольный самоубийца чуть ли не со слезами на глазах позволяет поднять себя обратно наверх. Какому человеку хватило бы сил на такое? — Марк… — обращается к нему мужской голос, кажущийся ужасно знакомым. Настолько, что поднимать глаза хочется ещё меньше. Туан одёргивает пиджак и кладет руку на плечо, мышцы которого болезненно потянул тот в момент, когда его «полёт» неожиданно прервали. Глубоко вздохнув, он всё же решается заглянуть в глаза тому, кого и поблагодарить-то не за что. В миг его дыхание замерло. Губы дрогнули в странной полуулыбке. Глаза его, должно быть, обманывают. Марк начинает негромко усмехаться, вместе с тем пытаясь кое-как дышать. Постепенно это переходит в истерически громкий смех, от которого он сгибается пополам. Он закрывает глаза руками, пытается успокоиться. Остановив смех, американец вновь посмотрел на спасшего его молодого человека. И вновь не поверил в то, что это реально. Чхве Ёндже. «Снова ты встаёшь у меня на пути?» — Странная реакция, — замечает он и кладёт обе руки на плечи Марка. Заставляет посмотреть в глаза. Издевается что ли? — Зачем ты здесь? — искренне не понимает бывший каскадёр, впервые в жизни желая, чтобы Ёндже ушел как можно скорее. — Хотел поговорить. — И для этого пришел сюда? — Вообще, я шел за тобой от самого твоего дома. В какой-то момент просто стало интересно, куда ты пошел такой нарядный в свой выходной. — Даже спрашивать не буду, откуда ты знаешь… — Это ведь не единственный вопрос, который тебя интересует? -Ты слишком хорошо меня знаешь, — признаёт старший, опуская взгляд и по привычке облизывая губы. — Ёндже, можно я?.. — Что? Промолчав секунду, Марк падает в объятия Чхве, крепко, что только было сил в дрожащих руках, обхватывая его под руками. Позволяет себе такую большую слабость, ибо уже просто нечего стыдиться и терять. Пусть хотя бы эта иллюзия тепла у него будет. Он даже не ждал, что Ёндже обнимет его в ответ. Но он обнял. Так, будто действительно этого хотел. Они простояли так с минуту, после чего Туан ощутил небывалую дрожь в коленях и боль в мышцах — от стресса. Слёзы держать уже не было смысла. Однако это была уже далеко не скупая слезинка. Вся накопившаяся в нём желчь и вязкая субстанция из проглоченных страданий теперь выходила слезами и плачем навзрыд, ознобом, тремором. Но даже вылей он целый океан слёз, этого было бы недостаточно. Идти сам Туан был просто не в состоянии. Ёндже спустил его на руках, вызвал такси и довёз до дома, затем ещё и пойдя на риск остаться с ним и подождать, пока он как минимум придёт в себя и сможет говорить. У него были довольно расплывчатые мотивы. С одной стороны, ему действительно хотелось вернуть друга. После ночи размышлений, рефлексии и самокопании, он будто бы очнулся. И розовые очки, в которых он, до безумия влюбленный, позабыл обо всех, кто был ему дорог, разбились стёклами внутрь. Однако если семью вернуть уже точно не получится, то хотя бы лучшего друга — можно попытаться. А с другой стороны, без Джебома он уже никто. Если не вернет его, непременно потеряет и себя. Попросту не справится со всей тяжбой жизни мутанта-одиночки, потерявшего всех и отныне вынужденного справляться со всем самостоятельно. Да и не только поэтому. Всё, что касается всяких там аспектов выживания — ничто по сравнению с осознанием того, что самый дорогой человек отдал за тебя жизнь, а ты слишком никчёмен, чтобы хотя бы проститься с ним и ещё хоть раз сказать три самых важных слова. Обе цели противоречат друг другу. Как, впрочем, противоречиво и всё, среди чего им приходится обитать. Им — и простым людям, и мутантам — одинаково не повезло. Оба обязаны выживать и быть сильными, чтобы хотя бы иметь право любить. Оба не вечны. Оба кого-то убивают и едят, дышат одним воздухом и пьют одну воду. Также все лгут, совершают ошибки, любят и ненавидят. Все рождаются от кого-то, страдают, однажды лишь бывают счастливы по-настоящему и умирают в одиночестве. Марк приходит в себя спустя час, уже в тёплой кровати и в тишине. С кухни пахнет чем-то солёным, а через незакрытую дверь видны две пары обуви, стоящие в прихожей. Поначалу он пугается. А когда воспоминания понемногу всплывают, и вовсе подскакивает с кровати. В глазах сразу же темнеет, голова кружится, всё тело необъяснимо болит. Ему жарко, пусть рубашка на нём расстегнута аж до середины груди, а рукава закатаны до локтей. К слову, бинты наложены свежие. Брюки остались не тронуты, не считая того, что немного порвались внизу штанины. Босиком американец прокрался на источник запаха яичницы так осторожно, будто находился совсем не у себя дома. Взгляд упал на Ёндже, виду которого он всё никак не перестанет удивляться. Он сидел на одном единственном стуле за крошечным столом в углу и смотрел на фотографию на стене, на которой были изображены они вместе, в день выпускного из университета. — Почему ты ещё здесь? — спросил хозяин дома тихим, хрипловатым голосом, слегка нахмурив брови. — Не очень-то гостеприимно с твоей стороны говорить такое, — чуть слышно усмехается Чхве, обращая своё внимание на Туана, затем поднимаясь и уступая ему место. — Как ты? — Честно? Паршиво. — Оно и видно. — Спасибо, что спас, но не нужно было. — Кажется, я это уже слышал. — Я этого не говорил. — Мутанты умеют читать мысли? — Нет, конечно, — улыбается младший, глядя на Марка с некой тоской и сочувствием. — Может, присядешь? — Я не такой жалкий, как ты думаешь, — американец продолжает упираться и строить из себя сильного. — Мы все жалкие. — Повторяю, я не… — Слушай, который уже раз ты пытался покончить с собой? — Первый. Ты меня отчитываешь что ли? — Ни в коем случае. Просто я видел твои запястья и… — Кто тебя вообще просил лезть туда? — повысил голос старший. — Бинты были совсем грязные. Это просто забота. — Где же ты был целых девять месяцев со своей заботой?! Я вообще ни черта не понимаю, Дже. Сначала ты исчезаешь, потом решаешь, что можешь решать за меня, жить мне или нет? Как это, блять, работает?! — Туану уже плевать, что, просто говоря о Чхве, он начинает плакать, повышать голос и дико дрожать. Он сжимает кулаки и поджимает губы, смотря на Ёндже с такой вопрошающей миной, что тому становится по-настоящему стыдно. — Мне уйти? — сначала отведя взгляд, а затем вновь посмотрев на старого знакомого, спрашивает Чхве, пока в руках Марка не оказался какой-нибудь острый предмет. Но как бы Марк ни был зол, как бы ни впивался ногтями в ладони от раздражения и попыток держать себя в руках, он прекрасно понимал, что не простит себя, если сейчас позволит Ёндже уйти. Он столько месяцев гнался за ним, не зная точной причины и цели, а сейчас не сдерживает слёз и гневается, потому что он сам нашел его. По собственной воле схватил в последнюю секунду, точно так же рискуя и своей жизнью. Не сдвинулся с места, когда Марк направил на него пистолет, прекрасно зная, что Туан не выстрелит в него. Конечно, он не позволит Чхве уйти сейчас. Пройдя в другой конец комнаты с полуопущенной головой, темноволосый останавливается прямо напротив Ёндже, заглядывает ему в глаза. Вернее, в один глаз, не прикрытый повязкой. Тяжко вздыхает, разворачивается и уходит в другую комнату, вскоре возвращаясь со вторым стулом. Сам садится на тот, что уже раньше стоял в кухне, а Чхве указывает на второй, мол, оставайся. Сведя ноги в коленях и скрестив их под стулом, Туан откидывается на спинку стула и, когда Чхве тоже садится, спрашивает: — О чём ты хотел поговорить? — Обо всём, в общем-то. Мы столько не виделись. — Это точно, — кивает старший, слегка улыбнувшись уголками губ. — А… можно вопрос? — Что с глазом? — угадывает Дже с первого раза, на что Марк стеснительно улыбается и кивает. — Ну, в двух словах, от меня пытались избавиться довольно жестоким способом, и это осталось, вроде шрама, — он без лишней скрытности снимает повязку, но только наполовину, оставляя висеть на одном ухе, и отодвигает челку, демонстрируя дефект. Марк не то, чтобы пугается. За то непродолжительное время работы в среде криминалистики он видал и не такое, да и залитый сплошь чёрным глаз выглядел скорее как хороший косплей, нежели как что-то жуткое. — Понятно, — вздыхает молодой человек. — Он видит? — Да, вполне. — Хорошо, допустим, — с интонацией завершения произнес Туан, не желая больше мусолить эту тему. — А как ты оказался полицейским? — Я не полицейский. Работаю на полицию, но всего лишь секретарём. — Не знал, что секретарям выдают оружие и отправляют на такие опасные миссии. — Кхм, скажем так — я приглянулся боссу. Ёндже хотел спросить про личную жизнь, но, сопоставив все факты и слова Марка, посчитал это неуместным и даже нетактичным. — Забавно… Значит ты и информацией владеешь? — О да. Больше, чем многие в департаменте. Даже больше, чем мне полагается. — И ты так спокойно говоришь мне об этом? Врагу? — Ты не враг мне, кем бы ты ни был. — Вот как? — впечатляется Чхве, даже вскинув бровями. Про яичницу на плите, приготовленную для Марка изначально, благополучно забыли, пока неприятный запах палёного не напомнил. Ёндже подскочил с места и поднял крышку сковородки, в которой кроме углей ничего уже и не было. Мысленно ругнувшись, он обернулся на Марка и с таким по-детски виноватым выражением лица на него посмотрел, что последний не смог сдержать смеха. — Спасибо, теперь у меня минус одна сковородка. Зачем было браться за готовку, если ты даже не будешь это есть? — Потому что ты худой, как спагетти. — Думаешь, я хочу есть? — Тебе бы просто не помешало. — Забудь об этом, — махнул рукой старший, усмехнувшись. Чхве выключает плиту и садится на прежнее место. На его лице сияет улыбка, столь знакомая Марку и так горячо им любимая. Как он скучал по этой улыбке, не рассказать! Как её не хватало! — Не переживай, я тоже иногда вот так сжигаю свой завтрак. — Оно и видно. — Заткнись! — смеётся старший и несильно бьет Чхве ногой по ноге. — Понял-понял, — смеётся он тоже. — Так ты, выходит, уважаемый сотрудник теперь? — Ну… я бы так не сказал. Пусть мой начальник и доставил меня в больницу в три часа ночи, на деле я для него — не более, чем пешка. Хотя нет, скорее ладья. Да и младшие следователи вряд ли довольны тем, что мне платят больше и позволяют больше. — И тем не менее. Информация иногда стоит дороже золота. — Не спорю. Но чего-то я предпочёл бы не знать. — Например, чтобы ты не знал, чего я хочу не знать, — легкая улыбка не сходила с лица мужчины столь долго, что сводило щёки. Особенно с непривычки. — А ты хотел бы узнать что-то? Нет ничего удивительного в том, что Марк заподозрил Ёндже в корыстности. Но, честно говоря, даже если это действительно так, Туан расскажет ему всё, что бы он ни спросил. Всё-таки это Ёндже. Да и что такого он может спросить, о чём Туан не подозревает? Чхве вдруг опустил взгляд, с его лица исчезла улыбка, а на смену ей пришла задумчивость. Он или пытался вспомнить что-то, или стеснялся спросить о чем-то. Хотя на самом деле он знал изначально, что ему может быть нужно от Марка и что его интересовало на самом деле. Только вот вытянуть инфу не было его единственной целью. Ёндже действительно хотел вернуть хоть какое-то подобие их прежней дружбы, хоть немного поностальгировать или, как минимум, разойтись потом мирно и пообещать друг другу не вмешиваться в чужую жизнь. Но ему выпал такой шанс! — Где сейчас Джебом? — спрашивает он, наконец подняв глаза. — Под стражей. Суда ещё не было и, скорее всего не будет. Вместе с ним ещё мужчина с красными волосами. Не знаю, кто это, по-моему в баре я его не видел. Ким Кибом ещё не решил, как именно хочет расправиться с ними, но, как несложно догадаться, долго церемониться никто не будет. — Он жив сейчас? — Должен быть, если только босс не сошел с ума окончательно и не решился замарать руки в крови ради казни…