Наломай дров

Илэй погрузился в работу полностью, не обращая внимания на усталость и на то, как вихри собственной магии зло колыхали тусклые факелы. Да такой силы хватило бы и мертвого поднять, практически этим целитель и занимался, заставляя сердце все еще биться и восстанавливая потерянную кровь. Черпал со дна, уже осознавая, что за последствия будут завтра. Он не сразу заметил, как последний надрывный крик роженицы прервала Линси: — Ура! Мы смогли! Монна, ты просто умница! И у нас… Повисла интригующая пауза. — Девочка. Вот, держите, — Линси передала ребенка служанке, — Илэй, иди сюда быстро! Он на миг поднял глаза. — Как? Я занят. Не было возможности разглядеть новорожденную. Илэй заметил только, что она красно-синяя, какой-то совершенно нечеловеческий цвет. Нет-нет-нет! Как так? Все ж нормально сделали, все шло по плану. Но похоже, что где-то облажались по-крупному. Не бывают люди такими синими. — Бросай сердце, я справлюсь сама. Отпускай. Илэй отпустил, ловя себя на мысли, что если бы Линси сказала «Прыгай в пропасть, все будет нормально», он прыгнул бы без раздумий. Осторожно передавая нити сердца в другие руки, Илэй выдохнул. Голова кружилась уже сейчас. Чистый восторг. Остатки сил вычерпал прямо до конца, на себя и не осталось. — Почему она не кричит? Почему моя малышка не плачет? — Монна вдруг рванулась вперед, едва не вскакивая с кровати. Уже отпустил туман из разума, вот и результат. Вот это Илэй предполагал, а странный цвет — нет. — Тихо-тихо, не паникуй, — Линси пыталась успокоить ее, в то же время бросала на Илэя испепеляющий взгляд. Не было времени объяснять. Он практически выхватил младенца из рук растерянной пожилой служанки и рванул прочь. Линси справится и сама, хотя она что-то кричала вслед. — Конюшня где? — он с разгону натолкнулся на молодого отца. В самый ответственный момент Линси просто выгнала его за дверь. — Там, с крыльца сразу налево! — сначала, от волнения, он махнул рукой направо. — Туда. Туда! А что случилась, куда надо ехать? — Никуда не надо, мне просто нужна лошадь, — Илэй мчался по коридору, даже не чувствуя, как в руках еще теплится слабый огонек жизни. Слишком крошечный даже чтобы его ощутить. Он выскочил на улицу, ночь резко обдала прохладой. — Что с Монной? — Все хорошо, жива, — в последнем Илэй был уверен как никогда. — А что с ребенком? — не унимался отец, бежал за ним. — Все хорошо. Сейчас. Будет, — даже слова отнимали слишком много сил. Илэй распахнул дверь с ноги, перепугав лошадей. И сам не ожидал такого оглушительного грохота. — Какая тут самая молодая и сильная? — Вот та, в предпоследнем стойле, — мужчина отвечал решительно, все же собрался. По конюшне Илэй бежал просто наощупь, в могиле, наверное, не так темно, как было тут. — Осторожно, кусается. Что-то принести? Нож, веревки? — он примерно догадался, к чему все идет. Не так грубо, все же… для лошади приятного мало. Но Илэй его больше не слушал. Глаза привыкали к темноте настолько, чтобы различить длинную узкую морду, метнувшуюся навстречу. Не укусила, даже угрожающе не прижала уши, наоборот, с любопытством потянулась носом к свертку с младенцем. Илэй протянул ей руку, аккуратно погладил по шее, нащупывая пульсирующую венку. Магические контуры есть и у лошади. И у кошки, и вообще у всего живого. Когда-то Илэй слышал об одной целительнице, которая брала силу у коров и лошадей. Но как, точно он не знал, история была вообще про то, как целительницу повесили за порчу скота в ответ на доброе дело. Звери, правда, от этого чахли и болели, но что уж поделать. Но главное — история была правдой, порой бывает полезно слушать байки магистра Ивена. Как-то ведь у той безымянной давно умершей целительницы это получалось. Значит, и тут получится. Терять нечего. Эта мысль билась в голове, как сила билась под пальцами, под теплой бархатной шкурой. Илэй потянул ее к себе, ласково, мягко. Очень осторожно для магии такой силы. Илэй действовал наугад и на ощупь. Как карабкаются по отвесной скале, как переходят реку по тонкому льду. Никогда не знаешь точно, что ждет впереди, но стоит только совершить ошибку, и ты труп. В обнимку с лошадью и красно-синим младенцем сдохнуть хотелось меньше всего. А потом магистр Ивен будет про тебя студентам рассказывать. Но от неуместной улыбки стало почему-то легче. Резко похолодало, вода на дне ведра превратилась в лед и со звоном растрескалась. Кошка, дремавшая на сеновале, в ужасе рванула на улицу, лошади заметались в стойлах. Угрожающе заскрипела крыша над головой. С младенцем было сложнее: контур тоненький, едва различимый, готовый рассыпаться от любого воздействия. Илэй чувствовал себя ювелиром, но сила текла как надо и куда надо. Захотелось зажмуриться и перестать дышать. «Лишь бы получилось. Лишь бы получилось…» — как молитву твердил он про себя. Решив, что хватит с нее, лошадь отпрянула в дальний угол стойла, куснув за руку напоследок. Поток сил со щелчком разорвался. Малышка на руках сначала заворочалась, а потом пронзительно закричала. Никогда еще победа не звучала так. — Ну извините, — усмехнулся Илэй. Отошел на всякий случай на пару шагов от лошади. Стоя в темной конюшне, он вглядывался в сморщенное лицо новорожденной, он чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. И самым большим идиотом. Получилось! Что он вообще только что сделал? При всем желании сам не повторит. — Держите вашу дочь и пойдемте назад, — он передал малышку отцу, тот, кажется, перестал дышать. Суровое лицо расплылось в такой теплой улыбке, которую и представить было нельзя. Лошадь все же попыталась отомстить, но на нее никто и внимания не обратил. Зубы конские где-то возле затылка щелкнули — подумаешь, даже шарахнуться в сторону поленился, даже вздрогнуть не удосужился… Когда Илэй вернулся в комнату вслед за гордым отцом, повисла неловкая пауза. Все три женщины смотрели на них молча, в упор, у каждой в глазах читалось что-то свое. Монна была полна надежды. Служанка глядела на них так, словно увидела призрака. От взгляда Линдси делалось жутко. — Че встали? — прикрикнула она. — Не слышите, ребенок есть хочет?! Илэй, на пару слов. Она резко рванулась на выход, практически вынося Илэя за дверь. — Как?! — взгляд Линси был полон негодования. — Что как? — Илэю оставалось только обороняться. Ссориться не хотелось, проще подождать, когда перебесится. — Как ты это сделал? — Линси хоть и пыталась говорить потише, но все равно не могла не размахивать руками. Илэю казалось, что еще немного, и от собственных эмоций она взлетит. — Что сделал? — отступать было некуда, Илэй уже уперся спиной в стену. — А ты не понял? — она удивленно подняла бровь. — Что не понял? — Ооооо, — она всплеснула руками, — так ты еще и не понял? Я тебя звала зашить. Там… А ты хватаешь на руки мертвого ребенка и ничего не объясняя уносишься прочь. И я такая стою глазами тебе вслед хлопаю. Осознание захлестнуло лавиной. Резко стало понятно, почему жизненная сила младенца не чувствовалась в руках, почему так легко было влить в нее силу, почему никакого отторжения. Да потому что не было ничего! — То есть не имеет смысла спрашивать, почему она такая синяя. — Ну да. Потому что она задохнулась. И тут даже не мы были виноваты. А ты мертвое оживил. Это даже в мире магов — долбанная магия. КАК?! — А я просто не заметил, что мертвая, — признался Илэй, от стыда прикрывая лицо рукой. Линси пыталась не рассмеяться в голос. — Я только что считала тебя гением, а ты — самый тупой тупица из всех тупиц. Что мне встречались. Ты куда рванул-то? — В конюшню. У лошади силы взял немного. — А теперь представь. У меня с одной стороны человека сердце останавливается, с другой стороны разрывы и кровотечение. И мертвый ребенок. И я пытаюсь вообще придумать, как все это сказать. И служанка, которая все понимает. Я зову тебя зашить, у тебя точно лучше выйдет. А ты вместо этого выхватываешь трупик и улетаешь, — Линси говорила уже сквозь смех. — И я даже не знаю, что тебе орать вслед, потому что мне только истерики еще не хватало. Ты бабулькино лицо видел, когда вернулся? — Ну если б она в обморок упала, то у нас осталась еще голубянка, можно под нос сунуть, — попытался отшутиться Илэй. — Кстати про голубянку… Количество прямо идеальное вышло, послушайся ты меня, у нас бы тут два трупа было. Спасибо! — Линси горячо обняла Илэя. — Боги, спасибо вам за этого упрямца! Это самое радостное завершение моего пути как мага. В последней фразе счастья было не так уж и много. А Линси продолжила: — Послезавтра церемония окончания Академии, даже не знаю, зачем дожидаюсь. Через неделю свадьба и все. — Тебе настолько в тягость этот брак? — Илэй решил, что самое время для бестактных вопросов. Если не спросишь сейчас, стоя в коридоре дома только что спасенной семьи, — это так навсегда и останется тайной. — Нет, нет, ты что. Я всегда мечтала любить и быть любимой. Нормальную человеческую семью… Илэй, ты просто моих не видел. — А ты моих. Но я представляю — у всех за плечами какая-то дрянь, иногда даже не нужно знать подробностей, чтобы понимать. — Я думала что мне все уже надоело, все это целительство в печенках сидит, что уйду и не буду жалеть ни о чем. Но ты посмотри на них, — Линси тихонечко приоткрыла дверь. У кровати на коленях стоял новоиспеченный отец, он заботливо поправлял одеяло своей жене, она незаметно подтирала слезу умиления, покатившуюся было по его суровому лицу. Чудом оживленная малышка жадно ела и снова умирать совершенно не собиралась. И даже служанка, что суетилась и хлопотала вокруг, светилась счастьем. Хотя ей-то какое дело. — Я не могу отделаться от мысли о тех, кому я не помогу, кого не смогу спасти просто из-за своих эгоистичных желаний. — Думай о тех, кого спасла, на весь мир тебя все равно не хватит. К тому же, каждый имеет право на счастье и на что-то хорошее. — Даже палач, — усмехнулась Линси. — А причем здесь палач? — Вот он, — Линси указала пальцем на мужчину, — палач. А ты… был в конююююшне с дочкой палачаааа… Напела Линси вполголоса. Эту песенку про отрубание детородных органов в Академии знала наверное даже любая крыса. Пошлая до безобразия, она стала традицией наверное более нерушимой, чем магический турнир, церемония приветствия учеников, церемония окончания Академии, как официальная так и неофициальная, со швырянием преподавателей в пруд. — Мы их так бросили… Ничего не случится? — вдруг встрепенулся Илэй. — Не бросили, а деликатно оставили. Ты думаешь, я тут в истерике, а я слежу. Мне нужна настойка озорумского дуба. Не очень срочно. И чтобы ты позвал Фьессу вместо себя, она в сердце и сосудах понимает больше нас двоих вместе взятых, пусть и третьекурсница. А сам иди спать. — Почему это я спать? Я тоже останусь. — Ты свои глаза видел? — Спросила Линси. В ответ Илэй отрицательно мотнул головой. — И не ощущаешь ничего? — Нет. А что не так? — Илэй напрягся. — У тебя на каждом глазу по кровавому пятну растеклось. Хватит с тебя в контуры чужие глядеть, ослепнешь еще. Спорить было бесполезно. Пытаться и дальше работать — тем более. Ослепнуть не ослепнет, конечно, но расплата за сегодняшнее обязательно наступит завтра, магия уже сейчас отдавалась тупой головной болью. — У тебя они, кстати, прямо моментально вылезли. Ты в комнату нормальный зашел. Так что иди домой, пока тебя не убило вообще. А мне давай Фьессу сюда. — Не рассказывай ей подробностей только. Пока хотя бы я сам не пойму, как это вышло. К магистру Ивену завтра загляну. — Хорошо, — улыбнулась Линси. — Буду нема как рыба. Родителям тоже не буду говорить. А ты магистру Ивену глаза свои покажи. Они ужасно выглядят. — Да нормально все, — отмахнулся Илэй. — У самой будто так не бывало. — Не знаю, я мертвых от живых сразу отличаю и не напрягаюсь, — Линси не могла не подколоть. — Не могу на них смотреть, сейчас сама заплачу. Боги, это так трогательно. И все-таки да, я хочу семью и детей. — Вот. И не отравляй свое счастье угрызениями совести. А я, пожалуй, поеду, — Илэй по-дружески положил руку ей на плечо, сам не совсем понимая, как после увиденного можно вообще еще хотеть каких-то детей. Это же просто талант — замечать плохое, запоминать лучше хорошего. Даже чужая радость не трогала сейчас так, как чужое волнение и страх. Даже собственная победа не радовала сейчас так сильно, ее перебивала усталость. Остальные слуги начинали толпиться у двери — Извините, но мне опять нужна лошадь, — Илэй заглянул в открытую дверь. — Да, сейчас-сейчас, — мужчина поднялся с колен и поспешно вышел из комнаты. Слуги, практически оттеснив Линси и Илэя, бросились наперебой его поздравлять. Дружно, однако, жили в доме палача. Да и в помещении как будто стало не так мрачно, вся неуютность исчезла мигом. — А можно мне с ней поиграть? Маленькая еще? А когда вырастет? — лепетал маленький мальчишка, держась за подол своей матери. А новоиспеченный отец отвечал ему так ласково, что не верилось, что вот этот вот человек — палач. — Ты в седле хорошо сидишь? — неожиданно обратился он к Илэю и, увидев в ответ уверенный кивок, приказал: — Майл, иди, поседлай Чернику! Конюх оказался проворным, когда они вошли в конюшню, тот уже затягивал подпруги, а лошадь зло мотала головой, прижав уши. Того и гляди — дыхнет огнем, как дракон. Хозяин дома взял ее под уздцы, подвел поближе: — Вот, держи. Это Черника. Она теперь твоя. Илэй опешил. Он это сейчас серьезно? Каждый раз подарки в благодарность выбивали из колеи. И если вкусности и прочие мелочи он уже научился, заставил себя принимать с улыбкой, и то каждый раз это вызывало протест в душе. Просто Илэй научился засовывать его поглубже. — Не стесняйся! Бери! Я не знаю, чем еще отблагодарить, если этого мало… — мужчина выжидающе глядел на Илэя. Тот хотел было отказаться, совсем отказаться. Но тогда Линси точно будет считать его идиотом. Если посмотреть со стороны — и правда дурак. Кто отказывается, когда ему суют породистую лошадь и говорят — бери? Илэй подумал, что в случае отказа и сам себя презирать начнет. Как минимум той частью души, до которой не добралась больная совесть. Правда другая, большая его часть — уже начала. Ничем, наверное, уже не вытравить и не вывести детство в грязной нищей деревне. Там привыкли тихо ненавидеть тех, кто жил в достатке, а любую радость священник тут же нарекал грехом. Страдай смиренно. Не жди хорошего. Не замечай. Если заметил — отворачивайся. Илэй пытался не пускать этот яд в свою душу, и он просочился не весь. Яростного желания осуждать других никогда не было. А вот себе он был и самый строгий судья и палач. И лошадь он взять просто не мог. Сам же только что сказал Линси, что каждый достоин счастья. Но к себе эти слова применить снова не получалось. А теперь Илэй разрывался между двумя «стыдно». И что-то хорошее по старой привычке стыдно, и не брать оплату за просто нереальную работу — тоже стыдно. Ведь от души пытаются отблагодарить, нельзя обижать человека в такой день. Илэй взял поводья, чуть ли не зажмурившись: — Спасибо. — Это тебе спасибо. Я не знаю, как еще отблагодарить. Как обычно говорят «обращайтесь в любое время, я помогу…» — хозяин дома терялся, смущался, хоть и старался держаться. Торжественность явно была ему непривычна. — С моей работой я не могу так сказать, искренне надеюсь, что никак не понадоблюсь. Но если что — ты всегда желанный гость в моем доме. Лошадь — самая лучшая, что у меня есть. Пусть служит верой и правдой. Она резвая. Она умная. Она добрая. — Для озорумки, — прервал его конюх. И поймав на себе сердитый взгляд хозяина, исправился. — Ее из степей жеребенком сюда пригнали, я сам обучал. Это редкость — лошадь, не порченая тамошними ездоками. Ты заметишь разницу. Она и верхом ходит, и запрягается, не в тяжелую упряжь, конечно. Так это она вас и привезла сюда. Илэй насторожился. Значит, быстро ехать уже не получится, лошадь успела устать. Но конюх будто прочитал его мысли. — Не переживай, это она только размялась. Загнать ты ее не загонишь, у тебя зад отвалится столько скакать. За спиной Илэя рассмеялась Линси. И шепнула ему на ухо: — Я думала, ты откажешься. — Я сам так думал. Еще не совсем верилось в то, что он держит в руках лошадь ценой в целое состояние.