Миф о девятом вале

Когда Гарри вернулся в Нору без двух одиннадцать утра, первой мыслью Джинни было: «Нашли». Кого нашли — уже не важно, нашли же! Иначе зачем Гарри возвращаться, когда он должен мотаться по стране из камина в камин, подметать служебной «Молнией» небо и искать, искать! Гермиону, следы, убийц, улики. И найти их все. Молли подумала о том же, роняя свежевымытую синюю тарелку в пустой очаг. Тарелка зарылась в груду сизого пепла и, едва слышно звякнув, уткнулась в кованую решетку. Раздражающим шипением сыпалась мелкая галька в песочных часах. Мать и дочь смотрели на вошедшего юношу с такой жадной верой, что Гарри на секунду трусливо захотелось вернуться обратно в Министерство, только не быть тем, кто разрушит их надежду. Он вообще ненавидел приносить дурные вести — будто это его вина и его ответственность. Галька высыпалась вся, часы, подпрыгнув в воздухе, перевернулись, и на треснувшей верхней чаше синим цветом заиграла цифра «11». — Нашли? — едва слышно спросила Джинни, вставая и неловко цепляясь юбкой за край стула. Парень мотнул головой в ответ на её вопрос, вздохнул, здороваясь с миссис Уизли, и расстегнул форменный китель. После тяжелого, полного смога, но всё же сырого воздуха Лондона, жара на открытой местности казалась невыносимой. Окна в кухне были распахнуты настежь, но тщетно — на улице стояла густая прозрачная духота. Белое от солнца небо, такое непривычное для Британии, не обещало и капли благословенного дождя. Почему-то именно это обстоятельство убивало любые зачатки оптимизма. — Они свернули поиски, — юноша тяжело сел за стол возле Джинни, неловко расположив руки перед собой, — не совсем, конечно, оставили стандартно — двоих авроров. Это всё равно что ничего. Молли опустила глаза и отвернулась к очагу. Она нервно пожала плечами, а Джинни сжала ладони в решительные кулаки. — Они не посмеют… Мы должны… Гарри, нужно же что-то делать! — голос девушки становился всё громче, грозя вот-вот сорваться на визг. Молодой человек сочувствующие посмотрел на будущую тёщу, склонившуюся над разделочной доской под предлогом укрощения не послушного палочке ножа, и строго, хотя и не веря себе самому, ответил: — Успокойся, Джин. Я найду. А пока — кормите меня обедом, — и, не ожидая ответа, выглянул в окно, будто это не он только что вошел в покосившуюся калитку, продолжил наигранно-беспечным тоном, меняя тему, — А что, господа журналисты еще не пожаловали? — Ты уже решил, когда вылетаешь на поиски? — спросила рыжая ведьма, раздражённо отмахнувшись от его неловкой попытки уйти от разговора. Гарри вздохнул. — Билл заканчивает дела в банке и будет через несколько часов. Джордж с ним. Сразу и отправимся. Есть смысл начать всё с самого начала, с дома Грейнджеров. Джинни почему-то недовольно одернула джинсовку: — Я лечу с вами. — Нет, Джиневра, — Молли Уизли повернулась к дочери и впервые за утро заговорила грозным, высоким голосом, — даже не надейся, что я куда-то тебя отпущу! Пока я твоя мать… — Мама, я уже взрослая, — тихо, проникновенно ответила дочь. Обычно миссис Уизли возражали громко, обиженно и недолго. Услышать спокойное, взвешенное решение дочери она не ожидала, и не нашлась, что возразить. Джинни воспользовалась моментом и, победно улыбнувшись, сообщила: — Я пошла собирать вещи! Не глядя на слезы на широком лице миссис Уизли, девушка выскользнула из-за стола и пробежала по лестнице. — Гарри… — растерянно проговорила Молли, но чуткий к горю юноша уже обнимал женщину, которая девять лет пыталась заменить ему мать. Бросая в рюкзак сменную одежду для всех четверых, Джинни пожалела, что так и не научилась заклятию незримого расширения. Нужно было взять с собой всё необходимое — ни Билл, ни Джордж, ни Гарри ни за что об этом не подумают, но она, весь седьмой курс с упоением слушавшая рассказы Гермионы об их скитаниях, обязана позаботиться. Когда рюкзак перестал закрываться, волшебница перекинула за плечи огненные волосы, скривила скептическую рожицу и запоздало сообразила, что заклятие умножения она-то уж точно наложит. Вытряхнув джинсы, зубные щетки и кружки, ведьма с изящной легкостью заставила один рюкзак превратиться в четыре. — Правда, если меня убьют, вещи тут же окажутся рассыпанными, — протянула она задумчиво, но тут же добавила, — значит, меня не убьют. Вещей Гарри оказалось меньше всего, зато — самые нужные. Их между делом привезли в первый или второй день после убийства Рона. Гарри Поттер жил в Норе с той самой страшной ночи. Здесь он был нужнее, здесь была его Джинни, и, наконец, здесь, проснувшись ночью от самого страшного в его жизни сна, смеющихся Рона и Гермионы, ему было легче приходить в себя. Мальчик, проживший одиннадцать лет в чулане никому не нужным существом, только сейчас учился простой истине: разделенное горе нести легче. И он делил свою беду с рыжими людьми, спускаясь после очередного ночного кошмара на кухню и встречая там Джорджа или Артура, или, реже, Билла. Они пили остывающий чай и говорили о Роне. Или не говорили вовсе. Возвращаясь со службы ни с чем, топил разочарование в бесконечных прогулках с Джинни, разговорах обо всем и ни о чем, которые легко и вдохновенно умела вести она одна. Отвечал благодарной улыбкой на бесконечную заботу Молли. И горе становилось на несколько граммов легче. Упаковав рюкзаки и переодевшись в более практичные холщовые брюки и куртку, Джинни пристегнула палочку к поясу и заплела волосы в короткую косу. Вынула из ящика старинного, еще бабушкиного комода полученные на совершеннолетие часы, зацепила за петельку внутреннего кармана куртки. Девчачий браслет с бусинами и подвесками в форме метлы, ведьминской шляпы, котла, тыквы и кота она без жалости сняла с запястья и положила рядом с фарфоровой куклой, любимицей детства. Гарри отворил двери и оперся о косяк, наблюдая за сборами. Он так и не сменил китель, только переодел мокрую от пота рубашку. — Готова? Там мать плачет. Билл будет через час, у тебя есть время её успокоить… — Забери рюкзаки, пожалуйста, — беспечно ответила девчонка. Гарри кивнул, но остался стоять в дверях, перехватывая стремительную Джинни у самого выхода. — …и время передумать. Она шагнула к Гарри, ухватилась руками за широкий форменный пояс, пристроила рыжую макушку ему на грудь. Это была такая игра: прежде чем поцеловаться, они замирали и прислушивались, ведь в Норе брат или гость, или родитель имели обыкновение появляться в самое неподходящее время. Потом она поднимала голову, улыбалась и вскидывала руки, чтобы обнять его за шею. А сейчас нет сил протянуть руки, обнять или улыбнуться. Сейчас можно только крепче прижимать голову к его груди, считать складочки кителя и ожесточенно дышать на форменную пуговицу, чтобы не видеть отчеканенную там букву «М». — Зачем мне время передумать? Гарри задумчиво подхватил ее косу, пушистым кончиком очертил молнию на бледном затылке. У Джинни родинка под волосами ближе к левому уху, она кривит губы, если волнуется и слегка дергает бровью, когда колдует. А еще у Джинни упрямства хватит на десятерых драконов.  — Останься с мамой, Джин, — хриплый голос резанул по измученным нервам, и рыжая ведьма вскинулась, готовая к обороне. — Потому что страшно? Опасно? Не для девчонок? — Потому что странно. Я не уверен куда мы идем, что ищем, а главное — где и кого найдем. — Мальчик который выжил, отстранил девушку от себя, не глядя ей в глаза, — А у меня осталась только ты. Джинни мотнула головой, взявшись за дверную ручку и тихо повторила: — Забери рюкзаки, пожалуйста. Стрелка на кухонных часах сообщила, что пора пить чай, когда за Гарри и его невестой захлопнулась дверь. Молли тщательно вытерла воду с кофейной чашки и швырнула ее о стену. Господа журналисты, так волновавшие Гарри, перестали, наконец, осаждать Нору за полчаса до его прихода. Но причиной был вовсе не приказ Кингсли перебросить авроров на остальные преступления, оставив резонансное дело Уизли-Грейнджер, хотя это была та ещё сенсация. Несколько сотен магов всех возрастов в мантиях и шляпах самых невероятных расцветок собрались на обычной маггловской площади перед официальным входом в Министерство Магии — заброшенным старинным театром с покосившейся вывеской и заколоченными дверями. На глазах у тысяч магглов. Статуту о секретности грозила нешуточная опасность. — …и что?! Все, кто сражался вместе с этим фанатиком Волдемортом, известны наперечёт! И сколько из них сидят в Азкабане? Десятка три? И есть среди них хотя бы один аристократ? Да гоблина с два! Они все дома, едят из своих золотых тарелок! Они не хоронили своих родных, как хоронили мы! Они убивали наших детей в Хогвартсе, они пришли, чтобы отомстить нам сейчас за своё поражение! — Флориан Фортескью, волшебник с изуродованным лицом размахивал правой рукой, на которой не хватало четырех пальцев, и с истовостью праведника разжигая ярость и без того озлобленной толпы. На Флориане, был старый потёртый плащ, видавший ещё его заключение в подвале особняка Малфоев два года назад. Его моложавое лицо, некогда отмеченное печатью недюжинного ума, теперь было искажено сотней морщин горя и страданий. Самый радушный из продавцов Косой Аллеи, Фортескью принёс свою жизнерадостность в жертву Победе. Баюкая окровавленную руку, он не рассказал Беллатрисе Лестрейндж о просьбе Дамблдора помочь Гарри и его друзьям найти крестражи. Умелый потомственный маг, он противостоял легилименции Малфоя одной лишь силой воли. — Никто, вы слышите, никто не допросил ни одного бывшего Пожирателя! Ни один из них не доказал свою непричастность к этой трагедии! Ни один подвал их шикарных особняков не обыскан, чтобы найти нашу героиню, Гермиону Грейнджер-Уизли! Вы хотите, ответьте мне, вы хотите, чтобы она пережила вот это?! — и Флориан поднял к небу правую руку, на которой остался один лишь большой палец. На говорившего посыпался град вспышек фотокамер. Толпа зароптала, послышались крики «Министра сюда!», «Кингсли, покажи морду!» Корнелиус Фадж, все это время стоявший поодаль на ступеньках театра, собрался с непростыми мыслями и спокойным, обреченным голосом, который, тем не менее, был слышен всем, проговорил: — Сегодня, сейчас я слагаю с себя полномочия Советника. Меня не слышат в Министерстве. И я не хочу нести ответственность за следующую трагедию, причиной которой станет эта власть. Я не святой, но я не буду соучастником убийства ваших детей богатыми сволочами, которые решили, что им всё можно, что Магическая Британия принадлежит им. Ибо бездействие — это соучастие. А наше Министерство предпочитает именно бездействие. Эта негромкая реплика старого отчаявшегося человека, рискнувшего стать перед толпой, и так отнюдь не мирно настроенной, вызвала рев. Требовали Министра, допросить и заставить предоставить алиби всех, кто имел отношение к режиму Волдеморта, немедленно возобновить поиски Гермионы и убийц. Фадж спустился со ступенек и сел на низкие каменные перила, опустив голову. Фортескью вскинул рано поседевшую голову, строго глядя на беснующуюся толпу. Заколоченные двери театра скрипнули. Министр Кингсли нарочито медлительно открыл тяжелую створку и вышел к замолчавшим волшебникам. Десяток мракоборцев высыпал следом, присоединившись к коллегам, уже двадцать минут яростно изображающим для магглов съемки фантастического фильма. Другого способа оправдать толпу волшебников в центре Лондона не успели придумать, но это, на удивление, сработало. Особо любопытных зевак, по возможности, разгоняли невербальными «Конфундусами». — Я понимаю ваш гнев… — начал Кингсли уверенным громовым голосом, но — чудо — его никто не слышал. Даже магически усиленный голос Министра казался толпе невнятным лепетом. Его перекричали, оплевали и едва не затоптали. Счастье Бруствера было лишь в том, что никто не рискнул вынуть палочки при сотне авроров. — Мы даём тебе три дня, — крикнул чей-то голос из толпы, и полторы тысячи волшебников закричали одновременно одобрительно и угрожающе.  — Делай что-то, иначе — не обессудь, Кингсли, — презрительно пробасил Аберфорт Дамблдор, стоявший в первых рядах. — Найди девочку. Она не собачонка, она человек, да ещё какой. Она одна сделала для нас всех больше, чем всё твоё Министерство. Помолчи, не перебивай! И аристократишек этих… Распоясались хуже, чем при Фадже. Все должности заграбастали, всё под себя решают. Не дело. Три дня сроку тебе, Кингсли. Три дня! Волшебники утихли, слушая высокого старого мага. Аберфорт махнул на Бруствера рукой, плюнул себе под ноги и пошёл сквозь толпу прочь. Казалось, собравшиеся только и ждали этой фразы, грозя Министру палочками и кулаками, стали расходиться и трансгрессировать. Кингсли шумно выдохнул. — Господин Министр, господин Министр! — заюлила своим противным голосом Рита Скиттер, неведомо как подобравшись к Кингсли со спины почти вплотную, — Как вы прокомментируете сегодняшнюю мирную акцию? Вы были готовы к обоснованному недовольству вашим популистским режимом, направленным на нужды аристократии? Или для вас, первого настолько самонадеянного Министра, это было кхм… полной неожиданностью? Прытко Пишущее Перо возбужденно подпрыгивало у её плеча, что-то попутно отмечая на желтоватом пергаменте. — Дорогая Рита, — в сердцах ответил Министр, — а не пойти ли вам к гарпиям в задницу?! Всё это Артур Уизли рассказал домашним на два часа раньше, чем почтовая сова принесла экстренный выпуск «Пророка» — «Страна на пороге бунта». Едва ли не впервые за последние лет тридцать главная магическая газета Британии оправдала своё название и действительно предсказала будущее.