Глава 4. Река
25 июня 2019 г. в 21:50
Люциус Малфой, потомственный аристократ волшебной крови, один из самых богатых (а, по неофициальным данным, самый богатый) человек магической Британии, бывшая правая рука Темного лорда, преспокойно пил чай, сидя в старинном кресле ещё более старинного фамильного особняка в Уилтшире. Был поздний вечер. У его ног плескалось в камине пламя, по правую руку, величественно склонив голову, лежала любимица семьи — тёмно-серый доберман Грейс. Весь облик мистера Малфоя источал почти королевскую невозмутимость и спокойствие, будто это не он вот уже второй год всеми своими силами возвращал семье доброе и, что важнее, влиятельное имя в волшебной среде, терпел унижение и давал взятки тем, с кем совсем недавно не счёл бы нужным даже поздороваться. Его взгляд был безмятежен, задумчивая складка на лбу не выдавала ни напряжённой работы ума, ни сотен обычно глодавших его тревог. Казалось, ничего не интересует волшебника больше, чем чашка чая, догорающее полено и огромная голова собаки, то и дело бодающая его ладонь в поисках ласки.
— Любовь моя, ты печален? — раздался за его спиной тихий ласковый голос Нарциссы. Этот чудесный напевный тон она берегла для самых близких, сына и мужа. Никто больше, даже Белла, никогда не удостаивались этой интонации-песни, полной любви и нежности, которой трудно было ожидать от изысканной дворянки со всегда надменным выражением лица. Она положила тонкую ладонь на плечо Люциуса и склонилась к нему, чуть задев длинными светлыми волосами мужскую щёку. Волшебник поцеловал тончайшие пальчики, ухоженные и до того белые и нежные, что ему подчас казалось, что он целует не женские руки, а что-то цветочно-неземное. Они и пахли тончайшим ароматом неизвестных ему цветов. Но Люциус помнил, и помнил очень хорошо, какими шершавыми и потемневшими они были всего два года назад, когда беда пришла в их дом. Беда, многими принятая как милость, самый драгоценный гость, который хуже любого врага — Лорд Волдеморт. Тогда Нарцисса была рядом, каждый шаг и каждый вздох. Каждое тяжёлое и опасное задание. Она была с ним, когда его, Люциуса Малфоя, почти раздавило немилостью повелителя. Когда он был виновен перед всеми, включая её саму, оплеван, и не убит лишь из брезгливости. Эта изнеженная женщина, не знавшая прежде горя и борьбы, посмела солгать Волдеморту, чтобы спасти их сына. И, самое главное, она осталась с Малфоем после всего этого, выбралась вместе с ним из ямы общественного презрения и ненависти к себе, сделала его снова сильным и властным. Только её беззаветная вера в него заставила Люциуса Малфоя снова подняться.
Тогда, сразу после Победы, он жестоко напивался, отказывался лечить поврежденную шальным заклятием ногу и в принципе жить дальше. Его вполне устроило бы однажды уснуть в пьяном угаре и не проснуться. Но Нарцисса не желела сдаваться. Она любила его так отчаянно, каждое утро приводила в чувство так остервенело, что у Люциуса не осталось шансов подохнуть законченным трусом и алкоголиком. Благодаря ей одной Малфой собрал свою душу в единую, хотя и довольно нестабильную субстанцию, пережил презрение, злобу и предвзятость магического мира, ненависть бывших соратников и начал трудный путь к власти и славе. Заново. В третий раз.
Путь мистера Малфоя оказался как всегда другим не таким, как у всех. Даже его бывшим соратникам после войны оказалось проще вернуться к мирной жизни. Едва отгремела битва за Хогвартс и пришел новый Министр, как оказалось, что отстраивать страну просто не за что. Не было денег помочь семьям погибших, реставрировать Хогвартс, платить зарплату больнице святого Мунго, министерским сотрудникам, восстанавливать Косую Аллею и, вдобавок, по требованию маггловского министра, ремонтировать сотни маггловских объектов, разрушенных Пожирателями. И тогда Кингсли Бруствер принял тяжёлое и неоднозначное решение: те Пожиратели, которые готовы были внести за себя пятьдесят тысяч галеонов, принести публичное покаяние и Непреложный Обет никогда не следовать заветам Тёмного лорда, могли быть свободны.
Сорок шесть чистокровных аристократов волшебной крови, не задумываясь, внесли залоги, покаялись и принесли Обет. С лёгкой душой они оставили своих менее богатых соратников гнить в Азкабане. Волшебное сообщество взвыло от такой несправедливости, но когда всем пострадавшим начали приходить денежные компенсации, когда разрушенные дома восстанавливались за счёт министерства, возмущение немедленно утихло.
Люциус Малфой был сорок седьмым пожирателем, его сын — сорок восьмым. Оправданные за два месяца до судьбоносного для магической аристократии решения Министра, они не были обязаны ничего платить, стараниями великодушного Гарри Поттера не провели ни одного дня в застенках Азкабана и даже аврората. И за это бывшие соратники возненавидели Малфоев.
Так его семья стала чужой для всех: и для тех, кому они были врагами всю войну, и для тех, кому до самого её конца были друзьями. Спохватившись, Малфой взял на себя все расходы по реставрации Хогвартса, но это не могло исправить ситуацию.
За два года многое забылось. А деньги имеют и вовсе чудесные амнезийные свойства. Месяц за месяцем, одна сотня галеонов за другой, Малфои вновь стали желанными гостями в магических театрах и ассамблеях, на приёмах и балах. Драко всё чаще видели в коридорах Министерства, а назначение блестящего юного дипломата в миссию в Голландию вызвало пересуды лишь среди самых рьяных ненавистников бывших Пожирателей. Ещё немного, ещё год или два, и Люциус Малфой должен был вернуть себе всё своё прежнее влияние. Ещё немного, минус один Министр и миллиона два галеонов.
— Нет, родная, я не печален, просто думаю, — ответил он, — ты слышала, что сегодня произошло в Министерстве? — Малфой поднял голову, чтобы перехватить взгляд жены и невольно отметил, что неземная рука вздрогнула в его большой ладони.
— Слышала, — Нарцисса, чуть сжав пальцы мужа, бережно высвободила ладонь и села на банкетку подле него. — Это оно? Началось?
Её голос не задрожал, но любимая им напевность исчезла, оставив лишь далёкий звон стеклянных колокольчиков. Волшебник кивнул и устроил ногу чуть удобнее. Точно так же пять лет назад она спросила его, когда увидела, как почернела на предплечье мужа черная метка. Нарцисса вскинулась тогда на белоснежных простынях, с трепетом и страхом глядя в глаза Люциусу. А он, отбросив негу их близости, рывком встал и потянулся за кожаными штанами и камзолом. И, едва успел одеться, как руку обожгло вызовом.
— Он вернулся, — с нескрываемым ужасом прошептал Малфой, трансгрессируя прочь. Он так и упал на колени перед своим повелителем и мучителем, не остыв от ласк любимой женщины, уязвимый, но черпающий силы в этих воспоминаниях.
Нарцисса была его светом. И сейчас она тоже верила его спокойствию. Боялась, да, но верила.
— И что будет дальше, Люциус? — спросила Нарцисса, и даже колокольчики из её голоса пропали.
Малфой молчал. У него не было ответа, а лгать ей он не мог, да и не видел смысла. Нарцисса вздохнула, но больше ничего не спрашивала, подвинула банкетку ближе, устроившись зеркально Грейс у другой ноги мужа и положив голову ему на колено. Домовой эльф принёс ещё один поднос, на этот раз с двумя чашками чая и серебряной лодочкой собачьих вкусностей для Грейс. Собака выразительно понюхала воздух и ещё более выразительно посмотрела на хозяина. Люциус улыбнулся и протянул ей кусочек.
За чаем и беседой о последнем письме Драко прошло почти два часа, когда Люциус, в третий раз прислушавшись к далёкому и неясному шуму, отстранил собаку и поднялся из кресла. У высокого стрельчатого окна каминной залы он отдернул тяжелые шторы и не сразу понял, откуда шёл встревоживший его гул — первым через оконное стекло хлынуло зарево пожара. Поместье Лестрейнджей, их ближайших соседей, горело от входной двери до самой верхушки центральной башни.
С третьего этажа, на котором и находился каминный зал, было хорошо видно, как пламя жадно вгрызается в мох старинного особняка, ползет по стенам, расширяя свои губительные объятия. Зачарованный и ошеломлённый, Люциус на несколько секунд забыл о шуме, который и заставил его подойти к окну. Но гул нарастал. Тёмная широкая река с яркими огоньками лилась по дороге, ведущей от Лестрейнджей мимо его дома к особняку Роули и дальше на маггловскую трассу. Река приближалась, и её шум становился шумом сотен голосов, огоньки — факелами, а сама бесформенная масса обретала очертания отдельных людей. Крича и размахивая факелами, бунтовщики приближалась к особняку Малфоев.