Миф о девятом вале

      Холодные тонкие пальцы впились в его плечо. Нарцисса молчала, только ставшее тяжёлым дыхание выдавало её волнение. Не выдержав, она метнулась к соседнему окну, срывая тяжёлую занавеску с карниза. Мягкая ткань упала на мраморный пол красивой драпировкой. Нарцисса досадливо отпихнула её ногой в шелковой домашней туфле, тоже безупречно и как-то несвоевременно красивой. Женщина прикипела к огромному стрельчатому окну, и сумасшедшие отблески пожара отразились на её бледном испуганнои лице.       — Трансгрессируй, — рыкнул Малфой, потянувшись к рукоятке трости. Последние месяцы он завел тревожащую жену привычку не расставаться с волшебной палочкой даже дома.       — А ты? — её голос прозвучал строго и драматично, как всегда бывает в минуты душевного накала.       Грейс, беспокойно стригущая ушами, положила лапы на подоконник рядом с Люциусом, чтобы понять, что так встревожило хозяев. Собака тихонько заскулила, но замолчала, когда хозяин резко ответил:       — Я не позволю грязнокровному отродью уничтожить дом моих предков. Я буду защищать Мэнор. Нарцисса повернулась к мужу со смесью негодования и неверия на лице.       — Это камни, Люциус, просто камни!..       Но договорить ей не дали. В нарастающем гуле зародилась и покатилась волна голосов. «Чистая кровь — кровь убийц!» — скандировала человеческая река. А потом сразу: «Верните Гермиону!» Одобрительный гул был ответом лозунгам, и яростный крик, и снова лозунги. О чистой крови, неумолимым, злобным грохотом разбивающейся о пороги реки. Малфой толкнул массивное окно, и оно открылось посередине, делая шум отчётливее, а бунтовщиков как будто ближе.       — Тролля с два я тебя оставлю, — зло проговорила Нарцисса, налегая на своё окно. Защищённая от магического воздействия рама с большим трудом поддалась женским рукам. Нарцисса налегла сильнее, окно со стуком распахнулось, половинки отлетели к стенам, и от удара стекла разбились и осыпались на увитую розами беседку. На её розы, привезенные из дому, к которым она не давала касаться даже Жекки, эльфу-садовнику. Какая, к русалкам, теперь разница!        Малфой посмотрел на жену и едва заметно улыбнулся уголком губ. Потом, если они выживут, она, скорее всего, не откажется от удовольствия проредить его волосы, но сейчас, даже не согласная, злая, она не оставила его.       Нарцисса никогда не понимала любви Люциуса к особняку и старинным портретам, а он не смог объяснить, что из гордости, пропитавшей холсты и камни, он черпал свою силу. Восемнадцать поколений Малфоев появились здесь на свет. Восемнадцать поколений мощи и магии. Они давали ему силу жить и бороться. Он мог сражаться с целым миром, если позади были Мэнор и Нарцисса.       Секунду Люциус сомневался, направляя палочку на толпу. Ещё немного, и защитные заклинания дома будут разрушены. Смогут ли они вдвоем отбиться от такого количества волшебников? Проще и правда — сбежать сейчас, потом, в пылу боя может не быть тех нескольких секунд спокойствия, необходимых для трансгрессии. Мотнув головой, волшебник поднял палочку.       — Сальвио Гексиа Максима, — негромко проговорил он. Незримый поток магии хлынул к воротам.       — Пролонго, — добавил он, и щит, сделавший особняк и его обитателей невидимыми, продолжал держаться на его палочке, готовый к любым анти-заклинаниям и проявителям.       Человеческая река, почти дошедшая до подъездных ворот, замерла, замолчала, будто наткнулась на каменную стену. Ропот удивления едва успел зародиться в сердце этого чудовища, когда твердый женский голос скомандовал:       — Конфундус Максима. Пролонго.        Первые факела остановились в двух метрах от ворот и смешались.       — Конфундус Максима Пролонго, — рыкнул Малфой, и магическая волна получилась такой силы, что волшебники у ворот покачнулась. Они не двинулись дальше, топчась на подъездной дороге к пустоте, не понимая под действием магии обоих Малфоев, куда должна была вести эта чертова дорога.        — Что вы стали? Идёмте! — крикнул кто-то очень далеко. Малфой не сколько услышал, сколько угадал смысл прозвучавшей фразы.       — Держи, Нарцисса, держи! — с трудом проговорил он. Рука болела, нескончаемый поток магии высасывал последние силы. Его жена, зажмурившись от напряжения, ухватилась рукой за каменный подоконник, чтобы не упасть. Она едва заметно кивнула и сильнее сжала немеющие пальцы. Нерешительные факела наконец-то двинулись дальше по дороге, выкрикивая лозунги о Грейнджер и крови.       — Вот и всё, — Люциус устало опустил палочку. Пожар всё ещё трепетал в небе над Уилтширом, человеческая река рокотала где-то на пути к особняку Роули, но его бой был окончен. Вечерний ветерок приятно холодил мокрый лоб. Малфой самодовольно улыбнулся — и сегодня победа за ним. Палочка Нарциссы выпала из белых пальцев и упала в розовый куст. Люциус резко развернулся к жене, испугавшись худшего.       Волшебница сидела на полу, цепляясь обеими руками за подоконник, и рыдала.       — Цисси!       — Ненавижу тебя, Малфой…       Люциус неопределенно хмыкнул и почувствовал себя гоблински виноватым. Отцепил, почти оторвал её тонкие пальцы от подоконника, притянул к себе дрожащее от слёз тело.       — Не нужно, родная, прошу. Ну чего ты? Такая смелая была, а теперь плачешь. Я гад и сволочь, да?       — И скотина. Я когда-нибудь похороню тебя под этими булыжниками, которые ты так любишь.       Волшебница сразу притихла, пряча лицо на его груди. Она терпеть не могла, когда он видел её растрёпанной и уж тем более плачущей. Потому старательно пряталась, с ненавистью сжимая мягкую, восхитительно выделанную кожу его камзола. Люциус прикрыл тяжелые веки. Он устал. Не хотелось видеть женские слёзы, зарево горящего лестрейнджевского особняка и думать, что-то же самое могло случиться с его домом. Она права, его стоит похоронить под этими камнями, может, так и найдется долгожданный покой.       Он ведь, как и все в магической Британии, был до глупости уверен, что жизнь больше не принесёт сюрпризов, равных возрождению Волдеморта. Собирался прожить ближайшую сотню-полторы лет, развлекая себя изучением самых ценных и редких книг, властью серого кардинала при министерстве, обществом нежно любимой жены и обожаемой обоими соколиной охотой. Теперь открыта другая охота, куда менее предсказуемая. И на этой охоте дичь — он, Люциус. Но дичь очень умная и опытная, в отличие от других. Его непросто будет загнать и ещё сложнее — поймать. Ну что, господа, ату?       — Что это там в окне? — внезапно спросила Нарцисса, вглядываясь в пожар. Пока он думал о видах дичи, она привела себя в порядок, даже собрала растрепавшуюся прическу и приманила свою палочку.       Люциус посмотрел туда, куда указывала жена. Из северной башни особняка Лестрейнджей свешивался вниз огромный белый свёрток. Точнее, им он казался маленьким, с ладонь, но если его видно даже сюда, то размером он должен быть…       — Это человек, — сухо ответил Люциус и потянул Нарциссу за руку.       Мостовая, ведущая к дому Лестрейнджей, весело звучала под копытами их пегасов. Нестираемые подковы гоблинской работы высекали разноцветные искры, горячий от пожара ветер швырял в лица всадников обгоревшие черные клочья бумаги и ткани. Некоторые ещё тлели, но сильные порывы грядущей непогоды тушили их. Малфои не рисковали поднять скакунов в воздух — не известно, как далеко убрались их чудесные бунтующие друзья.       Люциус спрыгнул со своего каурого пегаса, пытаясь магией удержать ревущее пламя. Покачнулся, став на больную ногу, и не сразу смог отпустить длинную гриву и удержать равновесие. Животное раскрыло крылья и испуганно попятились от пожара. Наступив на мертвого домовика, пегас встал на дыбы и заржал. Порывы ветра становились сильнее, но дождь, на который они надеялись, всё не начинался. Да и каким должен быть этот дождь, чтобы потушить лизавший облака огонь! Ни сил природы, ни магии не хватит на такой ливень!       Нарцисса соскользнула со спины вороного пегаса на мостовую, пробежала за спиной Малфоя, думая только от том, чтобы успеть снять безжизненное тело до того, как до него доберется огонь.       Из самой высокой бойницы дальней башни, перегнувшись через подоконник, висела женщина в белой ночной сорочке. Седые волосы и шёлк трепал предгрозовой ветер. Женщина не шевелилась. Лица её не было видно, но не узнать Персею Лестрейндж было невозможно.       — Вингардиум Левиоса, — скомнадовала Нарцисса. Тело дернулось и спланировало на землю, под древние кедры, куда не достанет безжалостный огонь.       — Персея… — Нарцисса, едва опустив палочку, бросилась к кедрам, оставляя Люциуса допрашивать полуживого домовика. Малфой, выяснив, что в доме больше нет ни живых, ни мертвых, отпустил, наконец, огонь, и оранжево-белые языки с жадностью набросились на северную башню. Оставив домовика его чуть менее потрёпанным собратьям, он подошёл к жене.       Персея, жена Эридана Лестрейнджа, мать Родольфуса и Рабастана, лежала на холодной весенней земле, неловко раскинув красивые немолодые руки. Стеклянные глаза, которые Нарцисса никак не находила в себе сил навсегда закрыть, смотрели в рыжее от пожара ночное небо. Ночная сорочка была изодрана на плече и подоле, испачкана гарью и пеплом.       Люциус присел, неудобно согнув больную ногу, и закрыл покойной глаза. Потом поднялся, снял тяжёлый темно-синий плащ и накрыл Персею.       Нарцисса посмотрела на него невменяемым взглядом больного человека. В свете горящего замка он не без труда различил страх, растерянность жены, и что-то ещё, чего он не понял. Эти глаза показались ему чужими.       — Даже она… — прошептала она, но Люциус, несмотря на ветер и рёв огня, услышал её.       Грохот раздался за их спинами — это рушились перекрытия. Огромные стволы вековых сосен, державшие крышу центральной части особняка, не выдержали и обвалились. Сразу после этого послышались хлопки трансгрессии, и Малфои оказались среди двух десятков мракоборцев.       — Мистер Малфой, миссис Малфой, вы в порядке?       Люциус кивнул, отводя жену в сторону от тела Персеи Лестрейндж. Авроры тушили здание, трансгрессировали вызванные на подмогу служащие Министерства. Первые, очень тяжелые капли дождя упали на плащ, покрывающий женское тело.       Над Персеей безутешно рыдал измазанный сажей, окровавленный Эридан Лестрейндж.