Миф о девятом вале

      Пуговицы на блузке Гермионы Грейнджер были оторваны весьма красноречиво, от ворота к груди. Две вырваны с мясом. Несколько крошечных капель крови на воротнике и манжете не успели ещё даже побуреть.       Тёмное тяжёлое чувство толкнулось от живота к горлу, мешая спокойно дышать. Малфой ударил кулаком в двери ванной.       — Гермиона, открой.       Волшебница не ответила, но дверь оказалась незапретой, и от удара чуть отпрыгнула. Не долго думая, Люциус Малфой рванул её настежь и вломился в ванную, всё ещё сжимая в руке несчастную блузку.       Гермиона, потухшая, как бесконечный месяц назад, уставшая и поникшая, в одном белье сидела на краешке ванной. Растрёпанные волосы упали на лицо. Она коротко посмотрела на вошедшего мужчину, больше никак не отреагировав на его вторжение. В руке волшебница сжимала палочку и не находила сил залечить разорванную губу. На руке и рёбрах расцветали красным будущие синяки. Узкие колени были сбиты до ссадин. На сером кафеле лежала шляпка, россыпью валялись шпильки. Гермиона теребила в ухе серьгу и никак не могла открыть замочек.       — Хочешь, я убью его? — спросил Малфой. Осекся, опомнился. Понял, что и кому он сказал. Дернул уголком губ и отбросил сомнения как неконструктивные. Он никогда не задал бы этот вопрос, и, наверное, даже не подумал, если бы в её глазах оставалось хоть какое-то выражение. Но его не было, и жизни в ней не было, и вообще ничего не было. Снова.       Гермиона покачала головой, глядя в пол. Потом вдруг рванулась к раковине, наступив на шпильку. Крутанула воду на всю, бросила палочку к зубной пасте и мылу и принялась остервенело умываться. Потёк макияж, намокли волосы, закровила потревоженная губа. А она все умывалась холодной водой и никак не могла прекратить.       — Гермиона, остановись, — резко потребовал Малфой. — Гермиона!       Она услышала, повернула к нему мокрое лицо. Холодная вода, едва заметно подкрашенная тушью и кровью, стекала по лицу, капала ей на плечи и грудь.       — Научи меня, — потребовала она яростно. — Научи меня вашей магии!       Волшебник подошёл к раковине и выключил воду. Бросил испорченную блузку в корзину для мусора.       — Что он сделал? — спросил почти равнодушно. Самообладание давалось почему-то непросто.       — Я вырвалась, — неслышно ответила она, опустив голову и опираясь руками о раковину. Жизнь в маленькой ведьме снова поддерживала одна только злость, и Малфой мысленно помянул Мерлина и всех его родственников. Крам за два часа виртуозно уничтожил всё, чего его маленькая соседка добивалась больше месяца. Люциуса снова ждала жизнь рядом с вяленой треской. Если она сейчас ещё и замолчит, когда до решительных действий осталась в лучшем случае неделя, он скормит Крама гиппогрифам. Может, под Империус её, и вся недолга?       — Я не буду учить тебя тёмной магии. Это наука не для детей, — отрезал Малфой и развернулся на выход. На смену темному тяжёлому чувству в горле пришло раздражение в руках. Он сжал кулаки, чтобы избавиться от неприятного покалывания.       Гермиона проворно схватила палочку и, скользнув босыми ногами по холодному кафелю, обогнала Пожирателя. Ткнула палочку ему в грудь, вздернула мокрый подбородок. Из губы всё так же тихонько сочилась кровь.       — А здесь и нет детей, — произнесла она с вызовом, глядя в недобрые светлые глаза.       — Ответ прежний.       Палочка опустилась. Малфой сложил на груди руки.       — Приходите в гостиную, — продолжил он всё таким же обманчиво ровным тоном. — Вам нужно выпить.       Она пришла через десять минут, застегнутая под самое горло. Строгая рубашка с длинными рукавами, тонкие летние джинсы. Собранные в куцый хвостик короткие влажные волосы. Волшебница залечила губу и синяки, а отрешённость сошла за спокойствие. Но обмануть злого как акромантул Люциуса ей не удалось. Он стоял у кофейного столика, где расположилась бутылка Огденского и налитый бокал, один из тех, которые он месяц назад трансфигурировал из её чашек.        — Пей.       Гермиона уверенно взяла предложенное, сделала вдох и влила в себя жидкость, не дыша. Огневиски обожгло горло, кипятком скатилось внутрь и обогрело тело.       — Ещё, — попросила она сипло, осторожно садясь на банкетку.       Малфой налил и сел на обитый старым бархатом диван, глядя, как она пьёт, сражаясь с отвращением. Ни о чем не спрашивал. Ничего не говорил. По возможности — ни о чём не думал. После третьего стакана в глазах ведьмы появилась решительность.       — Научи.       — Нет.       — Тогда я буду учиться сама, и ваше счастье, если я не разнесу этот дом к пикси вместе с вами, мистер Малфой.       Он промолчал и долил ей ещё виски. Наверное, нужно было подумать о закуске, но эльфовские обязанности всегда давались ему с трудом. Гермиона выпила до дна, сама себе налила ещё и поднялась. Алкоголь не брал её настолько, что ноги остались уверенными, а рука — твердой. Она решительно сунула в карман джинсов палочку и вышла прочь из гостиной с бокалом виски в руках. Взлетела вверх по ступенькам, решительно перешагивая по две.       Малфой закатил глаза. Перебрал в голове запасные планы проникновения в Мэнор — те, которые не предполагали помощь Грейнджер. По всему выходило, что проще и дешевле вывести её сейчас из мертвой петли, чем начинать всё заново.       Люциус покачал головой и, благоразумно прихватив с собой бутылку, пошел следом за ней, тяжело опираясь на трость. Нужно было с самого начала отобрать палочку — и не пришлось бы сейчас догонять. Но он всё время забывал, что перед ним девчонка, а не взрослая волшебница. Джинни Поттер в чем-то была права, требуя спеленать Гермиону.       Она была, конечно же, в пустой комнате второго этажа, освещенной вечереющим солнцем. Вызывающая, наглая, злая. Ну хоть не рыба, спасибо Мерлину. Палочка в одной руке, бокал — в другой. Ноги чуть пружинят, когда она переносит массу тела с одной на другую. Взгляд бродит по комнате, тревожный и нетрезвый.       — Авада Кедавра! — крикнула она, едва он вошёл. Вспышка была слабенькой, едва заметной. Она пролетела у Люциуса над плечом и не оставила на дверном косяке даже следа. Малфой дернулся, уворачиваясь, но палочку не вынул. Гермиону это только раззадорило.       — Круцио! Круцио! Да защищайтесь вы, старый тролль!       Малфой поставил бутылку на подоконник. Непростительные заклятия — то немногое, что она знала из темной магии — конечно же не получались. Она была нетрезвой, в ней не находилось ненависти к Люциусу Малфою, а внутренние запреты — очень даже присутствовали. Потому её удары нанесли ему не больше вреда, чем бокал огневиски.       Малфой вынул палочку и отставил к стене трость.       — Ты хочешь темную магию? — спросил он вкрадчиво и неискренне улыбнулся. — Будет тебе темная магия.       И ударил из-под руки, быстро, остро, внезапно. Гермиона, хотя и была готова, вскрикнула, упала, уворачиваясь от огромной лиловой вспышки. Бокал с огневиски покатился по тесаным доскам. Экспелиармус лишил ее палочки раньше, чем она поняла, где пол, а где потолок, и новый луч, синий, заключил ведьму в тяжёлую металлическую клетку.       — Остынь пока. У меня нога болит.       Люциус положил её палочку на подоконник, поморщился.       — Воспитывать будешь? — с сарказмом протянула она, убедившись в крепости прутьев.       — Поздно, девочка. Тебя уже воспитали маглы.       Не будь вокруг неё решетки, Гермиона вцепилась бы в горло своему квартиранту. Хмеля в её крови на это, пожалуй, хватило бы. И злости.       Малфой невозмутимо приманил с кухни чистый бокал, дождался его у входа и налил себе огневиски. Глотнул, подошёл к клетке.       — Почему непростительных заклятий только три? — спросил он, и от сухой академичности этого вопроса волшебница растерялась.       — В черной магии только боевых заклятий штук сорок, — продолжал он между тем, потягивая огденское. — И они не намного лучше Круцио. Почему?       Гермиона дернула плечом и сползла по прутьям на пол.       — Эти связаны с волей и жизнью? Права волшебника как человека?       — И это тоже. Но только три непростительных да Сектумсемпра, до которой Министерство просто ещё не добралось, могут быть использованы практически любым волшебником при относительно небольшой подготовке. Все остальные, от черных полетных вихрей до создания крестражей требуют не просто подготовки — они требуют жертв, особых запрещенных трав, тайных обрядов. Такая магия большинству волшебников просто не по зубам. Нельзя, например, научиться сжигать внутренности человека дома на кухне. Потому эти заклятия не нуждаются в неусыпном контроле власти. Они просто не доступны абсолютному большинству волшебников.       — Я справлюсь с любой подготовкой, — ответила Гермиона и с вызовом. — Вопрос времени.       — В некоторых вещах время ничего не меняет, — скупо улыбнулся Малфой. — Здесь вопрос этики. Чтобы получить возможность сутки перемещаться черными вихрями, нужно одним заклятьем убить стаю из не меньше чем трёх сотен воронов. Каждый раз приходится убивать птиц заранее — никогда не знаешь, когда потребуется передвигаться именно так. Есть заклятия, которые могут быть отработаны только на людях, и никак иначе. Фобиус, например. Пока жертва не умрет от страха, заклятие не будет получаться. Если выбросить на берег дельфина и дать ему иссохнуть…       — Я поняла, — остановила его Гермиона. — Я подумаю.       Малфой оставил бокал и поднял бровь. Она не отказалась, не ужаснулась перспективе. Собралась о чем-то там думать.       — Этот болгарин настолько вас обидел? — не поверил он.       — А разве он единственный мой враг? — спросила волшебница тихо и посмотрела на него снизу вверх. Она устало откинулась на толстые холодные прутья, будто только что пережитая вспышка гнева вынула из неё всё силы.       Ах, вот что, — подумал Малфой. Если не Крам, то остаются те, кто убил её родных, а теперь методично уничтожает членов Отряда Дамблдора. Она боится. До одури, до дрожи. Боится умереть.       Только те, кто боится умереть, не играют в сыщиков и не лезут в самое сердце молодоволшебного лагеря. Не добиваются правды. Не живут в одном доме с не слишком-то надёжным Пожирателем. Может ли всё это сочетаться в одном человеке? Наверное, может.       — Не о чем думать, Гермиона. Темная магия так или иначе губит душу.       — Вас беспокоит моя душа? — спросила волшебница ядовито.       — Салазар упаси. Только моя собственная.       Он убрал клетку, и Гермиона чуть не растянулась на полу, когда прутья, на которые опиралась, растаяли в воздухе. Малфой вернулся к окну и налил себе ещё огневиски.       — Светлая магия высшего порядка имеет не меньше мощи. Просто её освоение требует больше усилий.       Гермиона кивнула, забрала с подоконника рядом с Малфоем свою палочку.       — Что на ужин? — спросил он, не меняя тона, и она в который раз удивилась его умению держать лицо. Живущий у неё дома Люциус Малфой был бесконечно далёк от униженного и растоптанного волшебника, которого она знала четыре года назад. Он был и не так резок, как Пожиратель, с которым она познакомилась в книжной лавке на втором курсе, хотя характер его едва ли исправился — просто хорошо держал себя в руках.       Гермиона не могла знать, что Люциус Малфой был трижды сломлен, и трижды неправильно срослись кости его самолюбия.       Они стояли рядом у высокого подоконника и смотрели, как стремительно вечереет за окном.       — Утка, — хмыкнула Гермиона.       — Что?       — На ужин будет утка с яблоками.       Малфой громко захохотал, сунул палочку в трость и похромал прочь из комнаты.