Миф о девятом вале

      — Во сколько вы выходите? — спросил Малфой в день полнолуния, раздражённо бросая на кухонный стол свитки с рунами, которые ему никак не давались, а артефактологу обязаны были. Он сел на высокий стул и покосился на старинные настенные часы, отмерявшие время стрелками с мерцающими живыми звёздочками на концах.       — Полнолуние в одиннадцать, восход Луны в восемь тридцать после полудня, выходить в десять, — автоматически ответила Гермиона, процеживая через лейку и фильтр настой златоглазок. Сладкий запах, похожий на аромат липового цвета, вместе со спиртовым духом несся по кухне. Несколько капель упало на деревянную столешницу, когда она неловко перехватила выскальзывающую банку.       — С вами пойти?       — Думаете, что я самые распространенные в Британии водоросли не найду или что утоплюсь, собирая их на мелководье? — фыркнула ведьма, не сводя внимательного взгляда с льющейся настойки.       — Думаю, что вам может понадобиться помощь, — миролюбиво ответил Люциус.       Пустая банка звякнула в раковине вместе с забытой посудой, цветы выброшены в мусорное ведро, а золотисто-зелёный настой надёжно закупорен притертой стеклянной пробкой. Гермиона вытерла штанглас кухонным полотенцем, смахнула капли со стола и с нескрываемым любопытством заглянула в бумаги Малфоя. Подняла бровь, чуть наклонила голову, но так и не поняла длинной вязи рун и отложила свиток.       — Третью неделю сражаюсь, — прокомментировал Люциус недовольно.       — Есть над чем, — кивнула Гермиона, возвращаясь к настойке. Осторожно установила тяжёлую склянку в ряду разномастных банок и бутылок на кухонном столе, дотошно сравнила каждую с приколотым к стене рецептом.       Она приготовила всё, что нужно для зелья, растерла, процедила, просеяла, даже отмерила и рассыпала по отдельным склянкам, чтобы не терять время по приходу. Малфой наблюдал за ней с плохо скрываемым вниманием. Она не суетилась, но определённо спешила, не нервничала, но была взволнована. Иногда бросала на него осторожные острые взгляды. Всё делала быстро — Люциус невольно сравнивал эти быстрые цепкие движения с безвольными рыбьими руками, которые готовили ему вафли в то утро, когда он впервые проснулся в этом доме.        Водоросли Гермиона Грейнджер добыла за рекордный час, и уже пополудни взялась за изготовление Оборотного зелья. Малфой ей не мешал, но и из кухни не отлучался. Смотрел, как легко и уверенно она следует сложному рецепту, изредка сверяясь с листком на стене. Из неё мог получиться неплохой зельевар.       — Пробуйте, — потребовала она, когда три часа спустя всё было готово.       Лучше было продлить болезнь дядюшки на неопределенный срок или вовсе убить его, чем разгребать последствия неправильно сваренного зелья. И Люциус послушно вынул из небольшой серебряной шкатулки рыжий волос. Удостоверившись, что Оборотное зелье работает положенный час, Гермиона удовлетворенно тряхнула волосами, распушившимися от горячего пара над котлом, и ушла к себе в комнату, отказавшись от обеда. Малфой, вернувший к тому времени своё обличье, проследил за ней долгим взглядом, подвязал волосы и взял с полки банку с мазью для раненой ноги.       В начале девятого вечера, когда начало смеркаться, Люциус посмотрел на часы, отложил мучившие его руны и откинулся на кресле в гостиной, где имел привычку работать. Дома было тихо. Гермиона ни разу не напомнила о себе за последние два часа — не спустилась в ванную или на кухню, не сделала ему какое-то особенно едкое замечание, на которые была щедра после его возвращения в её дом. Люциус прислушался. Ни малейшего звука. Предчувствие было пугающе холодным.       — Гоменум Ревелио.       Палочка в его руках осталась неподвижной — в доме никого не было. Чертыхнувшись, волшебник вышел в коридор — не было джинсовой куртки Гермионы. По лестнице он взбежал почти легко — после мази нога болела куда меньше. Первым делом Малфой толкнул дверь в пустую спальню Гермионы и стащил со шкафа тяжёлую невидимую шкатулку. Бросил на бордовое покрывало, снял чары невидимости и откинул крышку.       Ларец был пуст.       А ещё Луна восходит в половине девятого. Ну конечно! Как он мог не догадаться раньше!       — Идиотка! — застонал Малфой, бросаясь в свою спальню. По дороге он вспомнил, что мантию-невидимку она ему так и не отдала, и свернул сразу к лестнице, сбежал вниз, задевая тростью за ступеньки.       Люциус Малфой вылетел на крыльцо дома и остановился. До восхода Луны оставалось меньше десяти минут. До темноты — минут двадцать. При всем желании он не успеет добраться до Уилтшира вовремя. Какой бы транспорт он ни выбрал — он опоздает. Сделать незаконный портал — посадят раньше, чем он найдёт Гермиону в окрестностях Мэнора. Фестралов в округе не водится, Ночной рыцарь едет туда час, ближайший камин не известно, где. Малфой беспокойным взглядом окинул стремительно чернеющее небо. Дура! Чокнутая!       Да кто вообще сказал, что она в Мэноре?       Нет, права на ошибку у него нет. Слепой тролль — нужно было понять всё ещё в прошлое полнолуние, но его тогда больше интересовало зеркало Еиналеж, а не где в очередной раз пропадала Гермиона. Или в позапрошлое, но тогда его вообще ещё мало что интересовало кроме обожаемого Мэнора. Он не увидел, не додумался, не сопоставил. Даже сегодня, подозревая неладное, не понял, что она задумала. А Гермиона заметила его внимательный взгляд, поняла, что проговорилась о восходе Луны, и потому ускользнула из дому тихо, ничего ему не сказав. Знала, что Малфой не позволит ей так рисковать — Дамьену Бернару без племянницы будет сложно добыть свой вожделенный клад. Но какова гарпия — она успела сварить ему Оборотное зелье, выполнила свою часть договора. Спешила, зная, что шансов вернуться домой сегодня вечером у неё не много.       Не было никакой возможности добраться до Гермионы вовремя. Ни одна магия не могла ему помочь сейчас. Ни одна, кроме тёмной. Той, к которой он не касался без крайней необходимости. Той, которую счастлив был бы не знать. Но сейчас Гермиона Грейнджер не оставила ему выхода — Луна вот-вот должна была взойти. Малфой решительно вынул из трости палочку, прицепил пустые ножны к поясу и взмахнул рукой. Огромные клубы влажного черного дыма поглотили его и с огромной скоростью помчали в сторону Малфой-мэнора.       Человеческие черты обострялись и вытягивались, покрываясь редкой шерстью. Луна плавила фигуру в просвете между старинными уилтширскими дубами и ковала новое жуткое существо. Гермиона замерла, не в силах оторвать взгляд от страшной трансформации. Он ещё не учуял её — волшебница стояла с подветренной стороны, мантия-невидимка была плотно обвязана вокруг её лба, пояса, рук и ног, а лицо и кисти скрывали дезиллюминационные чары. Волшебница переложила длинный клинок в левую руку — у оборотней при превращении сердце перемещается в правую сторону — и помедлила ещё секунду. Было откровенно страшно.       Сегодня днём она убедила себя, что справится. В конце концов, ну превращается человек в уродливого волка, подумаешь. Она это видела ещё на третьем курсе. Но тогда оборотнем был Люпин. Рядом стояли Рон и Гарри, и любимый Хогвартс возвышался за спиной. Теперь Гермиона была один на один со своим врагом.       У неё была всего одна попытка — второй разъяренное раной чудовище ей наверняка не даст. И времени осталось мало — оборотень относительно беззащитен только в недолгие секунды, когда на него попадают первые лучи полной Луны после захода солнца. Пока ломаются его кости, пока вытягиваются лапы и изгибается спина, он больше не имеет силы человека и ещё не получает мощи чудовища. Когда скрюченное существо заскулило особенно жалобно, Гермиона вдохнула, сцепила зубы и прыгнула.       Она ошиблась. Сердце не успело переместиться.       Оборотень взревел, выравниваясь, отбросил невидимую Гермиону, и она отлетела, ударившись о ствол ближайшего дерева. Длинный неудобный кинжал, который ведьма так и не выпустила, воткнулся в мох. Секунды, пока она приходила в себя, а чудовище в двух метрах от неё завершало трансформацию, решили всё. Она не могла бежать — он учуял бы её и догнал. Не могла трансгрессировать: страх и ярость — не лучшие помощники, когда нужна неспешность и нацеленность. Не успевала достать палочку, и прокляла себя, что не сделала этого сразу. Всё, что оставалось у Гермионы — её невидимость и намертво сжатый в левой руке кинжал. Между гардой и ладонью чувствовалась липкая кровь. Оборотень оказался рядом в полшага, втянул пропахший металлом воздух и попытался ухватить своего врага длинной когтистой лапой, но она среагировала, перекатилась ему под ноги, только когти заскребли по подошве кроссовка. Гермиона извернулась и попыталась ударить ещё раз, но чудовище оказалось проворнее. Оно навалилось на волшебницу, сбив её с ног, и только клинок ножа, который упирался в ключицу под покрытой шерстью кожей, мешал ему перегрызть белое хрипящее горло.       Гермиона держала нож дрожащей от напряжения левой рукой, а правой уцепилась в горло противнику, в самую рычащую гортань под обвисшей шкурой. Клинок уперся рукоятью в землю, а острием — в ключичную кость твари, ей оставалось только удерживать кинжал, чтобы не соскользнул. Но и на это уходили все силы. Оборотень был много сильнее, и только боль от впивающегося длинного лезвия не давала ему склониться ниже. На грудь волшебницы капали кровь и слюна, и горячее вонючее дыхание противно расползалось по шеё. Он налегал на Гермиону и на острие, и нужно было оторвать лезвие от его шкуры всего на секунду, вонзить в сердце, но эта секунда будет стоить ей длинных клыков, сомкнувшихся на горле. Она попыталась двинуть кинжал прямо по телу оборотня, вспарывая его кожу, но не вышло — он давил слишком сильно.       — Ступефай!!!       Малфой бросил в оборотня заклинание на секунду раньше, чем упал на мягкую лесную подстилку. Хотел Аваду Кедавру, но побоялся попасть в Гермиону. Секунду ничего не происходило. Оборотень обмяк и застыл, прижимая к земле невидимого противника. Потом он упал  — неизвестная сила опрокинула его на спину, и в лунном свете мелькнул клинок — зазубренный квилон Ульрика Ужасного воткнулся прямо в сердце неподвижного чудовища.       Где-то не слишком далеко завыли оборотни — они, наверное, выли и раньше, только в пылу битвы их не слышали. Нужно было убираться как можно быстрее из залитого луной леса, пахнущего кровью и смертью.       — Гермиона! — позвал Малфой, и что-то тяжелое, липкое и пахнущее кровью с разбегу врезалось в него. Волшебник одной рукой ухватил это невидимое нечто, другой несколько раз взмахнул палочкой — труп оборотня превратился в камень, его кровь — в росу. И только после этого нащупал на шее портал.       — Стратфорд!       Их бросило на пол в гостиной, освещённой полной луной и добивавшим с улицы фонарём. Обретя твёрдую землю под ногами, Люциус махнул на тут же вспыхнувшие масляные лампы, отбросил сильно заискрившую палочку и наощупь принялся сдирать с Гермионы мантию-невидимку.       — Ты ранена? Гермиона, ты ранена?       Она молчала, крупно дрожа, и прозрачные руки были холодными. Малфой выругался и взял отброшенную минутой ранее палочку. Вернул волшебнице видимость. Гермиона, бледная до белого, испачканная кровью, смотрела мимо него, всё ещё сжимая в занесённой руке квилон. Люциус осмотрел волшебницу: одна-единственная рваная рана была над ключицей, остальная кровь была не её.       — Это оборотень? Да приди же ты в себя, — волшебник уже тряс её. — Это сделал оборотень?! Клыком или когтем?       — Ветка, — сказала она и безвольно опустила окровавленную руку с клинком.       Малфой разом успокоился, перестал трясти Гермиону, долго и тяжело выдохнул, сжимая не дрожащие больше плечи.       — Отдай квилон, — тихо попросил он, беря в ладони её руку с зажатым кинжалом. — Тихо-тихо. Уже можно. Уже всё. Разожми пальцы. Ну же, девочка…       Гермиона послушно отдала нож, и вдруг обмякла, едва не упала, будто этот клинок держал её на ногах. Малфой подхватил её, потащил в ванную, не говоря больше ни слова. Квилон с зазубринами, некогда принадлежавший Ульрику Ужасному, остался лежать посреди гостиной, и в неверном свете масляных ламп кровь на нём выглядела особенно зловеще.       Красная вода стекала в раковину, и не было конца этому жутковатому потоку. Розовые капли повисли на зеркале, на кафеле, на тюбике зубной пасты. Гермиона смотрела на эти капли и только одна мысль, ошалевшая, страшная, но радостная мысль билась в виски: «Я убила его! Я сделала это, я убила его!» Она не шевелилась, давая Малфою возможность смыть кровь с её рук и лица, протереть мокрым полотенцем саднящую рану. Она смогла. Она, готовая сегодня погибнуть, вернулась домой. И смогла. Убила оборотня Рагнара. Убила!       Люциус выключил, наконец, воду и повернул к себе Гермиону.       — Я убила его, — сказала она.       — Знаю. Вытирайся, я за бадьяном.       Не стоило оставлять её сейчас одну, но Малфою нужно было несколько секунд прийти в себя. Выдохнуть, опомниться. Решить, что делать дальше. Когда он вернулся с пузырьком, Гермиона всё так же стояла около раковины, и с лица и рук её капала вода. Полотенце, которое ей сунул Малфой, она держала перед собой.       — Зачем ты трансформировал его?       Малфой отобрал у неё полотенце и вынул из-за пояса палочку. Наложил чары осушения, повернул её к свету, чтобы лучше была видна рана.       — Зачем, Малфой?       — Потому что тебя будет очень легко вычислить, — пробормотал он под нос, откупоривая флакон. — Не дергайся.       — А если я хочу? — спросила Гермиона болезненно возбуждённым голосом, не ощущая капающего на рану обжигающего бадьяна. — Если я хочу, слышишь? Чтобы знали, что это я. Чтобы боялись. Чтобы они знали и боялись, что Гермиона Грейнджер однажды найдёт их всех! Найдёт и убьёт! Слышишь?! Ты слышишь меня?!