Protect me from what I want

      Неисповедимы пути Малассы. Безумец, погрязший в своей боли, отчаянии и безграничной вине, — он превращается в пророка, в истинного спасителя погибающего народа. Пьяный и наркотический бред воплощается осязаемой реальностью, и Соршану страшно и радостно от того, что это происходит.       Раилаг — глоток воздуха. Благословение сжалившейся над ним Богини. Попытка искупления и исцеления, хотя бы слабого и недолгого. Странным образом он прогоняет прочь голоса из чужой головы, и они уходят в тёмную глубину сознания, шипя и обещая вернуться. Напоминают о себе, но гораздо реже и тише, и Соршан выдыхает с явным облегчением.       Впрочем, он не спешит сближаться с Раилагом слишком быстро. Он всё ещё боится всё испортить, хотя без постоянного гнёта голосов ему думается значительно легче и спокойнее. Но он всё ещё чувствует груз вины; он всё ещё опасается стать разочарованием. Превратиться в заносчивого ублюдка и потерять всё — голоса питаются этим страхом и временами становятся громче, и Соршан снова чувствует себя уязвимым и беззащитным.       Раилаг не знает об этом. Раилаг не замечает этого. Раилаг сам держится на дистанции, и Соршан не тот, кто смеет нарушать границы, выстроенные другим. Даже если очень хочется. Даже если манит почти как дурман, обещая избавление и облегчение. Соршан не повторит дважды ту же ошибку, о нет.       Стоит ли говорить, как сильно он заблуждается?..       Менан всегда в тени своего брата. Он наблюдает, анализирует, собирает информацию. За тихим нравом и вежливой улыбкой кроется опасный блеск в глазах и пугающая проницательность. Вот, кто видит Соршана насквозь. Читает все его пороки, страхи, слабости и безумие — Менана лучше держать в союзниках, а не врагах, определённо. Соршан опасается его, стараясь держаться от него подальше, но у Малассы воистину непостижимое чувство юмора.       Соршан сам не понимает, как и в какой момент они сближаются. Просто однажды Менан проявляет участие и сочувствие, предлагает выпить и поговорить. Его негромкий мягкий голос успокаивающим бальзамом обволакивает больное страдающее сознание, и голоса покорно уходят, не в силах бороться с ним. Его внимательный взгляд кажется слишком понимающим, а лёгкая улыбка ободряет и будто вселяет надежду. Соршан несмело улыбается ему в ответ и фигурально подаётся ближе к теплу, чувствуя, как он на самом деле устал.       Менан не отталкивает его, но принимает. Отдаёт своё тепло и дарует облегчение. Он открыт к Соршану, и он готов впустить всех его демонов и безумие. Он обещает искупление, и даже страх на какое-то время притупляется. И Соршан предсказуемо сдаётся. Ломается, нарушая данное самому себе обещание, и в отчаянии тянется к теплу и утешению, которых ему так долго не хватало. И Менан по-прежнему не отказывает ему.       Они сближаются, и отчаяние вперемешку с одержимостью овладевают Соршаном. Всё внутри вопит от бесконтрольного ужаса: что же ты делаешь, глупец?! Ты ведь снова всё испортишь! Ты потеряешь Менана! Ты сломаешь ему жизнь! Ты не предназначен для любви и сострадания! Ты заслуживаешь лишь одиночества и вечных страданий!       В то же время другая часть души задыхается в крике и рыданиях и молит Соршана не убегать. Возьми то, что тебе дают, и будь благодарен! Отдай в ответ всё и даже больше, но только не теряй эту связь! Одиночество невыносимо; одиночество мучительно. Не оставляй меня — себя — на растерзание тёмным тварям собственного разума!       И Соршан сдаётся. Истинное страдание отражается на его лице, когда он проигрывает борьбу. Они с Менаном сближаются непозволительно сильно, и Соршан не настолько слепой безумец, чтобы не заметить и не понять.       Странная спонтанная дружба перерастает в нечто большее, в то, чего Соршан никогда не имел, а после считал, что не заслуживал. Менан полюбил его, и это осознание одновременно ломает преграды и доставляет невыносимые муки.       Он не может ответить взаимностью, но и отвергнуть Менана тоже не может. У него больше нет никого, и израненная часть него корчится в агонии, не давая жизни. И Соршан принимает решение, о котором будет жалеть до самого своего конца.       Он принимает чужие чувства и клянётся самому себе сделать всё, что угодно, пойти на какую угодно ложь, лишь бы только не потерять эту связь и эту нить; не потерять тепло и Менана. Соршан ненавидит себя за это, ненавидит за эгоизм, который в нём побеждает, но он всегда был слишком слаб и также слишком труслив.       Он искренне не хочет стать разочарованием. Он искренне пытается достойно отвечать на всё, что делает Менан. Он искренне надеется на то, что сможет рано или поздно полюбить его в ответ, но сейчас он просто поддаётся, изо всех сил поддерживая иллюзию. И чувства Менана крепнут; и чувства Менана расцветают. Он искренне любит Соршана и в конце концов набирается смелости признаться ему в этом.       И Соршан знает, что этим всё закончится и начнётся. Он знает, что это неизбежно. Лишь вопрос времени и терпения Менана — и он всеми силами пытается убедить себя, что готов.       Менан тянется к нему, и его губы мягко накрывают губы Соршана. Ненавязчиво, но в то же время настойчиво он подаётся к нему, кончиком языка проводя по зубам и вынуждая Соршана ещё больше приоткрыть рот. Действует осторожно, почти робко, но в то же время умело и решительно — о Менане ходит много слухов как о прекрасном любовнике.       Соршан не оказывается удивлён или застигнут врасплох его порывом. Он знал, что к этому всё идёт и этим всё закончится, а потому был готов.       Он мешкает едва ли одно мгновение и разбивает мимолётную неуверенность и боязнь Менана, уверенно подаваясь вперёд, ему навстречу, и подхватывая его игру, проникая языком в чужой рот, отвечая на поцелуй.       Тёплые пальцы мягко обхватили худые скулы, и Менан прижался всем телом к телу Соршана, гладя бледную кожу и продолжая целовать так чувственно и умело, что Соршан в конце концов сдался. Во вполне искреннем порыве обхватил руками талию Менана и притянул его к себе ещё ближе, обнимая крепко и как-то отчаянно-аккуратно. Он знал, что будет дальше, и он был готов играть по чужим правилам столько, сколько понадобится. — Я люблю тебя, — Менан выдохнул негромко, разорвав поцелуй. Бросил быстрый взгляд на лицо Соршана из-под полуприкрытых век и снова подался к нему, целуя в губы, в уголок губ и покрывая короткими хаотичными поцелуями его лицо. — Лишь одной Малассе ведомо, как сильно я люблю тебя! — Соршан ткнулся лбом в его плечо, и Менан обнял его, прижимая к себе и прижимаясь к нему. Не видя, как возлюбленный закусил губу, тщетно пытаясь скрыть бездну отчаяния и страха в собственных глазах.       Он должен бежать. Бежать как можно дальше. Он погубит Менана, так опрометчиво доверившегося ему. Но он не может. Он слишком слаб — ничтожно слаб, так же как и в тот день, когда его отец был убит его же руками. И он не может оттолкнуть Менана — ни буквально, ни фигурально. И в конце концов он просто сдаётся без борьбы, принимая своё поражение.       Потому что одиночество невыносимо. Потому что Менан стал слишком дорог. Единственное существо, которое принимает его — и Соршан, словно побитый пёс, шёл за лаской, не смея и мечтать о большем. Униженный и разбитый, он был противен сам себе, но он не мог отказать себе в милосердии, которое дарило слишком доброе и мягкое сердце Менана. И в извращённой благодарности, утоляя собственное стремление, он был готов на всё, что угодно: на любое убийство и любую ложь. Даже такую, что разбивала им обоим сердце. — Чего ты хочешь? — в отчаянии Соршан подаётся вперёд. Ловит запястье Менана и сжимает его, словно утопающий. Сам тянется за поцелуями, сухими губами касаясь чужих губ и кожи. — Я сделаю всё, что ты хочешь... — поцелуи смещаются в сторону, и он оставляет хаотичные горящие метки на линии челюсти. Понимает, чем всё должно закончиться, и пытается скорее убедить себя, что тоже желает этого. — Нет, — Менан выдыхает горячо и тяжело, мягко, но настойчиво пресекая чужие попытки. Заглядывает в глаза и смотрит своим невозможно проницательным взглядом, кажется, в саму душу. — Ты не хочешь, — он улыбается нежно, и сердце Соршана сжимается от щемящей боли. Мягко гладит свободной рукой его щёку и тянется к нему, оставляя поцелуй в уголке губ. — Но ты ведь желаешь этого, — отчего-то Соршан чувствует себя смущённым ребёнком, и Менан негромко смеётся в ответ, обнимая его и утешающе гладя по плечам. — Конечно, желаю, — признаётся легко. — Желаю чувствовать тебя всего, быть единым с тобой... Но не только телом, понимаешь? — снова заглядывает в глаза, и Соршан теряется ещё больше под полным любви взглядом, которым Менан смотрит на него. — Найти любовника или любовницу на одну ночь я могу в любое время. Но с тобой я хочу заниматься любовью, Соршан. И я хочу, чтобы ты тоже хотел нашей близости и она приносила тебе удовольствие.       Соршан смотрит в ответ с трогательной растерянностью, а после на его глаза даже неожиданно для него самого набегают слёзы. Менан улыбается мягко, понимающе, и утешающе гладит его по голове, прижимая к себе, позволяя спрятать на плече лицо и скрыть на нём позорные слёзы.       Он всхлипывает глухо и рвано, в отчаянии обнимая Менана. Тот мягко гладит его по волосам и подрагивающим плечам, целует в макушку и дотягивается до виска. И Соршану так тошно, так мерзко от самого себя, что хочется удавиться прямо здесь и прямо сейчас. Он омерзителен сам себе. Менан заслуживает лучшего возлюбленного, чем он. Ведь он никогда не сможет дать ему того, что Менан отдаёт безвозмездно. Он никогда не сможет дать ответ на его чувства. Израненная, искалеченная душа и искажённый разум — он просто понятия не имеет, как это любить кого-то. Может ли он вообще это? И заслуживает ли, в таком случае, любви к себе?       Но Менан всё ещё здесь, рядом. Его гибкое, обманчиво хрупкое тело, его тёплые руки, его утешающие объятия. Он готов ждать, готов отдавать, ничего не прося взамен. Он просто любит Соршана, несмотря ни на что, и принимает его всего, со всеми страхами и демонами. Зажигает огонь в его душе, сознании и сердце, и Соршан ступает на исцеляющий путь успокоения и облегчения. И предсказуемо сдаётся, следуя за ним столько, сколько он горит ярким рыжим пламенем.       Слёзы в конце концов высыхают. Соршан продолжает сжимать тело Менана в своих объятиях. Менан же, в свою очередь, продолжает перебирать пепельные волосы и мягко гладить по плечам. И Соршан судорожно выдыхает, прикрывая глаза. Нет, он должен дать Менану хоть что-то, и он готов сделать это. — Менан... — он немного отстранился, так, чтобы заглядывать прямо в невозможные проницательные глаза напротив. — Ах, Менан... — вздохнул, усмехнувшись со странной горечью, но крепче и ближе прижав его к себе, ловя тень заинтересованности в чужом взгляде. — Я хочу провести эту ночь с тобой, — он подался вперёд, прошептав слова прямо в приоткрытые губы, прежде чем накрыл их своими губами, увлекая Менана в поцелуй.       Долгий, тягучий, пьянящий — они целовались медленно и неспешно, словно смакуя близость друг с другом. А потом отстранились, и Соршан неловко улыбнулся, признавшись: — Я хочу сделать тебе приятно. Я хочу доставить тебе удовольствие. Направляй меня — и я сделаю всё, что ты захочешь. — Ты правда хочешь этого? — Менан снова погладил его по щеке, переспрашивая с трогательной заботой, и Соршан, стараясь убедить в этом в первую очередь самого себя, негромко выдохнул: — Да. — О, Соршан, — Менан улыбнулся так мягко и нежно, что у Соршана сжалось сердце. Он всё ещё не считал себя достойным всей той искренности и любви, что Менан дарил ему, и принимать их по-прежнему было так мучительно сложно...       Менан почти целомудренно поцеловал его в уголок губ, а после увлёк за собой, отводя во внутренние — личные — покои. Подвёл к кровати, достаточно широкой как для одного, но узковатой для двоих, и несильно толкнул в грудь, заставив возлюбленного любовника с размаху упасть на её край. Глаза его странно блеснули в неверном тусклом свете лиловых светильников, и он неспешно потянулся к своей одежде, медленно сбрасывая её с себя.       Соршан наблюдал за его действиями как зачарованный. Опасная грация, плавность движений — вполне естественная динамика Менана, но он никогда не обращал внимания на то, как эстетично она выглядела. И Соршан следил жадным взглядом за каждым действием, не заметив, как против воли затаил от восторга дыхание. Кто бы что ни говорил, а Менан действительно был прекрасен, и Соршан не мог не оценить его красоту, которую сейчас младший принц доверял ему. — Тебе бы тоже не мешало раздеться, мой дорогой, — в приглушённом голосе послышались игривые нотки, и Соршан с трудом смог оторваться от обнажившихся плеч и груди Менана. Он поднял глаза, встретившись с лукавым взглядом любовника, и тот наклонился к нему, выдохнув почти в губы: — Я хочу чувствовать тебя всего, любовь моя, — и он преодолел жалкое расстояние, втянув Соршана в новый поцелуй.       Пылкий и напористый, разжигающий в груди огонь — и Соршан послушно потянулся к своей одежде, сбрасывая её с себя, являя взору Менана худое тело, испещрённое реками шрамов. Сам же принц также снял с себя последнее, и когда он разорвал поцелуй, Соршан смог рассмотреть его.       Бледная кожа, покрытая сакральным побледневшим рисунком-шрамом татуировки, изящные плавные изгибы. Обманчиво хрупкое, гибкое и ловкое тело, скрывающее силу и мощь, которыми Менан просто предпочитал не пользоваться без надобности. Он был красив, он был очень красив, и Соршан выдохнул с искренним восторгом прежде, чем смог осознать это действие: — Ты прекрасен.       Менан в ответ негромко посмеялся, улыбнувшись. Ничуть не смущённый тем, что Соршан бессовестно его разглядывал, он позволял ему делать это. И жадный взгляд скользил вдоль рисунка по худой груди к плоскому животу, а оттуда ниже, по плавным изгибам бёдер по ногам. Но в конце концов взгляд остановился именно там, где должен был, и Соршан мысленно восхитился, что и в этом месте Менан был идеален.       В меру толстый, длинный член стоял почти прямо, лишь немного выгибаясь кверху. Яркая крупная головка слабо поблёскивала на свету и так и манила прикоснуться к себе. Соршан сглотнул вязкую слюну, чувствуя, что в его собственном паху становится ещё тяжелее и жарче, отчего он поспешил избавить себя от остатков одежды под ещё один негромкий довольный смешок Менана. Тот сделал несколько шагов навстречу, и Соршан поднял взгляд, глядя на любовника снизу-вверх, чуть протянув к нему руку. — Могу ли я? — поинтересовался он, на что Менан поймал его пальцы и сам приблизил ладонь к своей коже, опустив её на бедро там, где начинался рисунок.       Пальцы ощутили выпуклость на коже, и его глаза чуть заметно округлились: Соршан знал, что татуировки-шрамы на себя наносили друиды или связанные с Силанной мистики. Он скользнул по рисунку выше, перемещаясь к животу, на что Менан тихо вздохнул, прикрыв глаза, а Соршан всё с тем же удивлением понял, что вся большая татуировка принца на самом деле рисунок-шрам. Невероятно...       Впрочем, мягкая кожа около него отвлекала от посторонних мыслей, и Соршан положил на свободный участок кожи вторую ладонь. Погладил живот, поднимаясь от него выше к груди, и повинуясь порыву, подался вперёд, качнувшись и коснувшись губами гладкой тёплой кожи, оставляя на ней горячий сухой поцелуй. Менан в ответ удовлетворённо выдохнул, и зарылся пальцами в волосы на макушке, перебирая их.       Соршан продолжил хаотично целовать плоский живот, поглаживая рукой мягкую кожу, скользя по боку к груди и опускаясь снова к животу и бедру. Вторая рука же опустилась к паху, и Соршан не смог отказать себе в соблазне прикоснуться к Менану именно так. Кончики пальцев осторожно дотронулись до влажной головки, погладив её, и Менан чувственно отозвался негромким стоном. От уздечки они скользнули вниз к основанию, и Соршан обхватил член полной ладонью, чувствуя, как правильно и хорошо он лёг в неё.       Медленные поцелуи и поглаживания разжигали огонь желания и нетерпения. Соршан наслаждался близостью Менана, полный искреннего восторга от того, что он позволил ему прикоснуться к прекрасному. Пусть всё ещё считал, что не заслуживал такой великой милости, но хотел сделать всё для того, чтобы отблагодарить Менана и доставить ему удовольствие. — Соршан... — он выдохнул его имя в стоне, немного запрокинув назад голову, сжимая волосы на затылке, и Соршан нехотя остановился, отстранившись и разомкнув пальцы, сжимающие напряжённую плоть и мучительно медленно водящие по ней вверх-вниз. Член продолжил лежать на его ладони, и Соршан чувствовал, как по её ребру потекла тёплая смазка. — Чего ты хочешь, мой прекрасный принц? — Соршан позволил себе усмехнуться вполне естественно и искренне, и его взгляд встретился со взглядом Менана, который наклонился к нему, положив руки на плечи. — Я хочу чувствовать тебя, — он надавил на них, заставив любовника податься назад, забираясь полностью на кровать. Сам же грациозно и плавно залез следом, нависнув над Соршаном. — Я хочу быть близок с тобой, — прошептал, полуобняв его, наклонившись ещё ближе и коснувшись грудью груди. Накрыл губами губы, втягивая в поцелуй, и подался бёдрами назад, членом проезжая по члену любовника, лежащему на его животе.       От этого действия Соршан вздохнул сквозь поцелуй, и Менан углубил его. Скользнул ладонями с плеч по рукам ниже, пока Соршан обнял его, обхватив под лопатками и на талии. Прижал к себе ещё ближе, отдаваясь во власть ощущений и доверяясь умелости Менана.       Тяжело дыша, нехотя они разорвали поцелуй лишь когда стало нечем дышать. Менан усмехнулся, слегка прищурившись, и выпрямился, подавшись назад, открываясь перед Соршаном и позволяя ему рассмотреть всего себя. Завёл назад одну руку, обхватив ею его член, и, погладив его, приподнял, удерживая в таком положении. Качнул назад бёдрами, из-за чего он прошёлся между ягодиц, и Соршан вздохнул, машинально схватившись за бедро Менана. Он в ответ лукаво улыбнулся и приподнялся. Направляя рукой член любовника, медленно опустился на него, плотно обхватывая мышцами чувствительную головку.       Соршан издал сдавленный стон, а Менан закусил губу. Продолжая помогать себе рукой, он медленно опускался ниже, глубже принимая в себе возлюбленного любовника. И остановился лишь тогда, когда принял его всего, зажмурившись и не сдержав сладкий стон от ощущения наполненности, которое Соршан подарил ему.       Он помедлил мгновение, давая им обоим привыкнуть к новому ощущению, а после на пробу качнул бёдрами, соблазнительно закусив губу. Соршан отозвался на это ещё одним сдавленным стоном и крепко схватился за бёдра Менана. Тот же нагнулся вперёд, укладываясь на грудь возлюбленного, зажимая между их животами свой член, потираясь сосками о его соски, обнимая его и снова целуя.       Соршан широко раздвинул ноги, толкаясь резкими рваными движениями. Менан в ответ двигал навстречу бёдрами, то зажимая его в себе, то чуть отпуская. Стонал в такт толчкам, бездумно хаотично скользя руками по телу Соршана, поднимаясь к его лицу и гладя его по щекам, скулам и лбу, убирая волосы и зарываясь в них пальцами. Соршан же всё также обнимал его за талию и лопатки, поглаживая по спине, отвечая на чужое желание близости и отдавая её так, как Менан того желал.       Желание росло в груди, и пламя разгоралось всё сильнее. В конце концов Менан подался в сторону, вынудив Соршана оказаться сверху и нависнуть над ним. Он посмотрел на возлюбленного любовника блестящим взглядом, погладив его по щеке, и широко расставил ноги, так развязно, но так естественно полувымолив-полупростонав: — Глубже... Сильнее... Вот так, о да!.. — когда Соршан поддался, сделав грубое резкое движение, толкнувшись особенно сильно, Менан всхлипнул от удовольствия, качнувшись в ответ всем телом.       Он подался вперёд, чуть приподнимаясь, прильнув грудью к груди. Слегка запрокинул назад голову, продолжая ласкать слух Соршана стонами, которыми он откликался на каждое его движение и каждый толчок. И Соршан наклонился ближе, покрывая нежную кожу поцелуями, оставляя на ней горящие метки. Руки его гладили гибкое разгорячённое тело, и Менан притягивал его к себе ещё ближе, словно желая слиться с ним в одно целое.       Так Соршан понял три вещи: в любви Менан никогда не молчал, был крайне тактильным и любил, когда любовник был с ним одновременно нежен и груб. Что ж, Соршану не составляло труда подыграть чужим желаниям.       Ритм постепенно нарастал, становился быстрее, грубее и резче. Чем сильнее становились толчки, тем более громкими и чувственными стонами откликался Менан, и его голос, сбившееся дыхание и льнущее ближе тело возбуждали Соршана ещё больше, чем жар и узость его нутра, так хорошо и правильно принимающего его. Они подстёгивали его толкаться глубже, задевая все чувствительные точки внутри Менана и приближая их обоих к долгожданной развязке, взрывом чистого пламени растекающейся по жилам.       Чувствуя, что конец близок, Соршан ускорился ещё больше. Практически вжимая Менана в постель и себя, он толкался в него так, что кожа громко шлёпалась о кожу. Менан не молчал в ответ и сам прижимал к себе Соршана, ничуть не меньше него самого желая достичь блаженного пика. Огнём по простыни рассыпались длинные рыжие волосы, ярким румянцем горели щёки и блестел от пота лоб — бросив мимолётный взгляд на лицо принца, Соршан понял, что это конец. Он резко замер, вжимаясь в любовника, спрятав лицо на его плече, кончая долго и обильно.       Тёплое семя разлилось внутри Менана, и он издал длинный стон, замерев натянутой струной. Его собственное семя изверглось на живот, обжигая тёплой влагой и пачкая также живот Соршана, всё ещё вжимавшего его в себя. Тот издал глухой всхлип, и когда тело Менана расслабилось, выскользнул из него, рухнув рядом, тут же чувствуя, как любовник перекинул через него руку и ногу, обнимая и снова прижимаясь к нему. — Мой дорогой, я и не думал, что в тебе таится столько страсти, — глядя разморенным взглядом, тем не менее игриво проурчал Менан, легко целуя Соршана в нос, а затем в губы. — Ты разжигаешь во мне пламя, которое я считал давно потухшим, — Соршан почти не солгал, отвечая на чужой порыв, обнимая любовника в ответ. Качнул бёдрами ему навстречу, прижимаясь к нему всем телом, и принц довольно негромко посмеялся, лукаво сверкнув глазами.       Он потянулся за поцелуем, вовлекая Соршана в чувственную леность. Потёрся бёдрами в ответ, и любовник крепче прижал его к себе. В конце концов ночь только начиналась, а Менан уже успел сделать для Соршана так много. И если удовольствием и близостью он мог хоть немного отплатить ему — он был готов это сделать.