Protect me from what I want

      Джеддит с самого начала чувствовал, что это плохая идея. Но кто он таков, чтобы спорить с господином, оказывающим ему такую высокую милость? Если он хочет служить ему, значит, стоит прислушиваться ко всем его приказам, и если хозяин сказал, что надо, значит, так оно и есть. То же, что ничего хорошего от этого явно не будет, Джеддит до последнего упорно держит в себе.       Сын Ночи выкладывает перед Джеддитом много интересных тем. Внутренние проблемы души, о которых, даже если он и смутно подсознательно подозревал, никогда не думал. Ведь он всего лишь жертва на заклании, чьи чувства никого не волнуют, а потом просто стало не до всего этого. Ведь он должен хорошо служить мастеру и только тогда будет получать от него величайшую награду в виде его внимания.       То, что за фанатичной преданностью кроется чувство совсем иного толка, Джеддита повергает в откровенную растерянность. Но Сын Ночи показывает ему чётко и ясно, и Джеддит не знает, что ему теперь с этим знанием делать. Нежное, хрупкое, робкое и такое человеческое чувство ростком надежды пробивается внутри, и когда он понимает его, он чувствует себя уязвимым.       Господин единственный, кто не стремится причинить ему боль. Он сильный и надёжный, и рядом с ним Джеддит ощущает покой и защиту. Поэтому-то всегда льнёт к нему после секса, стараясь задержать на дольше это ощущение тепла и близости? Поэтому-то в такие моменты позволяет себе то, что не позволяет в обычное время взаимодействия, списывая всё на негу и усталость после жаркой страсти?       Джеддит хмурится, ведя плечами, и чувство уязвимой внутренней обнажённости медленно обволакивает изнутри. Конечно, они не говорят о любви, ведь это смертные глупости, которые никого не интересуют в Аду, где действует лишь одно правило: будь достаточно сильным или умри. Адалерт слишком прагматичен и хитёр, чтобы поддаваться эмоциям, поэтому даже если бы Джеддит знал, что влюблён в него, всё равно никогда не стал бы говорить об этом. Его ценность только в эффективном служении, а всё остальное — смертные глупости…       Джеддит хмурится ещё сильнее, внутренне чувствуя себя растерянным ребёнком. Он не знал, что ему делать с этим знанием, таким очевидным и внезапным. Стоило ли говорить о нём мастеру? Он хотел, чтобы Джеддит избавился от него? Как он должен был поступить? Всё стало так невыносимо сложно, когда Сын Ночи показал ему то, что лежит на поверхности, и Джеддиту было одновременно страшно и горько.       Он сам не заметил как влюбился в своего хозяина.       Жгучий горячий стыд медленным огнём разгорается внутри. Он оказался недостаточно хорош и циничен, чтобы такие элементарные человеческие слабости не смогли одолеть его. Мастер его за такое точно по головке не погладит, а посмотрит с презрением и вышвырнет как разочарование. И если Джеддит потеряет его… как он будет жить дальше?       У него не было никого и ничего — вся его жизнь принадлежит господину. Служение ему и фанатичная преданность — всё, чем Джеддит живёт. Если у него отберут это, он сломается, и существование превратится в ад ещё до Ада. Господин ведь не будет возиться с ним и вряд ли захочет принять его чувства. Но куда Джеддиту идти, если хозяин прогонит его? Он ведь никому больше служить не сможет. А в обычной смертной жизни у него нет ничего и никого, за что можно было бы зацепиться и существовать дальше. А как после смерти? Куда он подастся в Аду? Там он тоже будет одинок без места, куда прибиться.       Одна мысль о расставании с мастером приносит Джеддиту невыносимую боль. Он слишком сильно к нему привязался, и всё остальное имеет меньше значения, он как-нибудь выкрутится, если будет необходимость. В конце концов он неплохой ювелир, мог бы открыть лавку и всё такое, но какой в этом смысл, если вся его жизнь в служении господину, он отдаёт ему всё… а теперь вот его не будет. Да, вроде бы свобода, но Джеддит не хочет этого, ему не нужно это. Потеря покровительства хозяина сломает Джеддита, разобьёт окончательно. Минус тяга к жизни и к жизни после жизни. Пойдёт убьётся при первой же удобной возможности, что будучи смертным, что переродившись в Аду, ведь иначе одинокое существование абсолютно бессмысленно, а мастер… единственный, рядом с кем Джеддиту спокойно и он чувствует себя на своём месте.       Он всхлипывает и съёживается в комок, полный искренних страданий и страха. Никому ещё любовь не несла столько отчаяния и боли, и Джеддит считал её худшим, что могло с ним случиться. Был уверен, что тот, к кому она направлена, не примет её и отвергнет, и навсегда отвернётся от Джеддита, что было совершенно невыносимо. Глупые, никому не нужные чувства — Джеддит умел манипулировать ими у других, а значит, пришла пора применить полученные навыки на себе.       Разговор с Сыном Ночи оставляет глубокий шрам, и тоска пожирает Джеддита изнутри. Но он давит её, прячет в самых глубинах своей души. Отдаляется и дистанцируется, чтобы не выдать себя и не спровоцировать, и даже после жаркого секса больше не лезет с объятиями и наивным желанием невинной близости. Просто выполняет свою работу, уходя в неё с головой, стараясь не думать о том, как это больно, словно с мясом из него выдрали огромный кусок. Но это всё можно пережить, рано или поздно он привыкнет — самое главное, что он всё ещё оставался рядом с мастером. Всё же остальное… это было неважно.       Что при этом думал сам Адалерт, Джеддит боялся даже представить. Но он был неглуп и внимателен, и разумеется, он сразу заметил перемены в своём последователе. Замечал, что его душевное состояние неспокойное, потому и попросил Сына Ночи, единственного компетентного в подобных вопросах пленника, помочь. Но как-то после разговора с ним Джеддит изменился ещё больше, и эти перемены совершенно не нравились горделивому архидемону.       Внезапно чужое отстранение задевало не только самолюбие, но и что-то, что давно было похоронено в тёмных глубинах его души. — Смертный влюблён в тебя, — на мрачный вопрос Адалерта «что ты ему наговорил?» Сын Ночи отозвался с бесстрастным равнодушием. — Но он боится, что ты отвергнешь его. Старый прагматичный архидемон — смертный опасается, что его чувства тебе не нужны. Что ты держишь его рядом с собой лишь из корыстной выгоды, и когда он явит перед тобой свою слабость и искренность, ты решишь избавиться от него. Но ты слишком важен для него, ты стал для него всем миром, и потеря твоего покровительства для него станет ударом, который он не сможет пережить. Поэтому он жертвует тем, что считает малым и ненужным, даже если это причиняет ему ещё больше страданий, чтобы не потерять то, что действительно ему важно. — И что мне с этим делать? — Адалерт нахмурился, откровенно растерянный услышанным, на что Сын Ночи ответил с едва различимой тенью насмешки: — Ты мне скажи, что ты хочешь с этим сделать. Насколько для тебя действительно ценен этот смертный и что ты сам чувствуешь по отношению к нему.       Адалерт не знал, что именно он чувствовал к Джеддиту, но Джеддит был полезен и определённо ценен. У него было множество полезных талантов, но кроме прагматичной пользы, с ним было приятно даже чисто по-человечески. Возможно, он по-своему привык к этому смертному и даже привязался к нему, поэтому-то полученная информация так обескураживала, а чужое отстранение, откровенно говоря, причиняло известный дискомфорт. Что ж, стоило как обычно взять ситуацию в свои руки. — Джеддит, — он позвал смертного спокойно и властно, и тот вздрогнул, с удивлением посмотрев на мастера. Выглядел уставшим и отрешённым, и Адалерт недовольно сжал губы в тонкую полоску. — Я знаю, о чём ты говорил со Скией. И я хочу сказать, что я принимаю тебя. В конце концов, это Ад, здесь никому нет дела до чужих отношений. — Ну да, — Джеддит отвёл глаза, откликнувшись вяло, и неуютно повёл плечами. — Но у меня же чувства… Это так… по-человечески. Слабо. Демонам ведь не нужны все эти человеческие глупости, они над ними скорее посмеются, и я не хочу, чтобы из-за этого наши отношения пострадали и ты бросил меня… — Ты слишком ценен, чтобы бездумно разбрасываться такими кадрами, — фыркнул в ответ Адалерт и уверенно припечатал: — Мне сложно понять твои чувства, но я готов принять их. С тобой приятно не только с прагматичной точки зрения. Мне нравится именно твоё внимание, и я хочу продолжать получать его. Кроме того, ты отдаёшь мне столько энергии, и секс с тобой хорош — глупцом был бы тот, кто не ценит всё это, отвергнув лишь потому, что к простому прагматизму вдруг примешались чувства. Возможно, так даже будет лучше? Ещё больше отдачи и энергии, и верности, и стараний в работе — я хочу это увидеть, и я хочу это получить, Джеддит, — его глаза хищно блеснули, и смертный осторожно и неуверенно посмотрел на него.       Он шмыгнул носом, снова стыдливо отведя взгляд. Потоптался на месте, а после тихо неуверенно спросил: — Могу ли я, в таком случае, обнять тебя?       Адалерт издал смешок, и подойдя ближе, властно схватил Джеддита за подбородок, поднимая его голову и заставляя посмотреть в глаза. И прежде чем тот успел удивиться, наклонился, крепко и уверенно поцеловав его, вкладывая в поцелуй весь свой голод и власть, чувствуя, как горячие руки человека осторожно обвили его талию. — Таких верных подопечных найти очень сложно, так что место я тебе уже подготовил, — отстранившись, он также властно прижал Джеддита к себе. — У меня на тебя планы, так что хочешь ты этого или нет, ты останешься со мной навечно. — Для меня нет награды желаннее, чем провести с тобой вечность, господин, — вполне искренне ответил смертный, ткнувшись носом в сгиб шеи мастера, вдыхая его запах и расслабляясь в его руках.       Он всё ещё не был уверен, мог ли «в открытую» любить Адалерта, но тот, кажется, не отвергал его чувства, выбирая для себя принятие. Что ж, в таком случае, Джеддит готов был отдавать даже больше того, что отдавал раньше, полный верности и любви, которые принадлежали лишь мастеру и никому больше.       Постепенно напряжённое тело в руках демона начало расслабляться, и Джеддит неуверенно поднялся руками выше, обвивая шею. Прижался к груди, несмело подняв голову и посмотрев во внимательно следящие за ним багряные глаза. Адалерт на это хищно оскалился и наклонился, снова увлекая смертного во властный, глубокий, голодный, недвусмысленный поцелуй. Проявляя больше напора и властности, толкнул Джеддита к ближайшей горизонтальной поверхности, коей оказалась кровать, вынудив его упасть на неё, приняв сидячее положение.       Джеддит шумно расслаблено вздохнул, уперевшись ладонями в твёрдые плечи господина, поглаживая их. Горячие губы его соскользнули по линии челюсти к уху, оставляя горящие метки поцелуев на чувствительной коже за ним. Опустились ниже, и Адалерт оттянул волосы на макушке, заставляя Джеддита наклонить голову и обнажить шею. Как вампир, жадно приник к ней, целуя выпуклости старых шрамом, проводя по ним языком, втягивая, прикусывая кожу, оставляя засос, помечая смертного поверх старой метки. Когда-то его снова и снова приносили в жертву, но теперь он целиком и полностью принадлежит Адалерту — и он снова в ревнивой жажде покрывает шрам своим следом, но Джеддит чувствует, кроме привычной власти и напора, едва ощутимую лёгкость нежности.       В привычных сладких движениях чувствуется аккуратность, и Джеддит от этого искренне смущается. Внимание оказывается таким приятным, особенно тогда, когда он так скучал по своему возлюбленному господину. А потому он бездумно гладит твёрдые плечи, словно поощряя, и поцелуи Адалерта становятся напористей, в то время как горячие ладони крепко хватают поджарое тело, без какого-либо стеснения шаря по нему и нетерпеливо сдирая одежду, отбрасывая её в сторону.       Шершавые сухие горячие ладони жадно сминали такую же горячую кожу, касаясь её. Всем своим телом он навалился на Джеддита, заставив его откинуться назад, распластавшись на постели. Сам придавил его сверху, жадными голодными поцелуями спускаясь ниже, пока непослушные пальцы смертного пытались стянуть одежду с демона.       Джеддит никогда не молчит. Всегда откликается чувственно даже на простые ласки. Шумное хриплое дыхание и короткие прерывистые стоны доносятся до чуткого слуха Адалерта, и тем громче и откровеннее они становятся, чем ниже опускаются сухие губы, оставляющие за собой обжигающий след. Адалерт не слишком любит долгие прелюдии, предпочитая сразу переходить к делу, но сейчас ему хочется подарить смертному чуть больше своего внимания, прежде всего чтобы успокоить его и уверить, что меньшей благосклонность мастера к нему не стала.       По татуировкам, которые он сам же и вырезал на тёмной коже своего вернейшего последователя, Адалерт спускается по чувствительной коже ниже по плечам и ключицам. Оттуда ещё ниже к груди и животу, проводя влажную, горячую, словно лава, дорожку губами и языком. Джеддит на это бессильно сжимает в кулаках смятую простынь над головой и кусает губы, не сдерживая тем не менее стоны. И Адалерт удовлетворённо усмехается, не отрываясь от своего занятия, сбрасывая с себя мешающую одежду.       Лишь после он оторвался от горячего поджарого тела, остановившись на преступной сладкой грани, не спускаясь ниже, туда, где гнездилось желание, оставляя Джеддита в возбуждённом недовольстве. Выпрямился, жёстко ухмыльнувшись, глядя с превосходством и жадностью на распластавшегося перед ним смертного. Такого открытого, доступного и возбуждённого — и всё это принадлежало лишь одному Адалерту. — Ты — мой, человек, — демон угрожающей тучей склонился над смертным, глядящим на него чуть рассеянным, полным вожделения и обожания взглядом. — И не думай, что когда-нибудь что-нибудь сможет забрать тебя у меня.       Он крепко схватил Джеддита за челюсть, прильнув к его губам жадным голодным поцелуем. Второй рукой схватил его запястья, лежащие над головой, до синяков сжимая сильными пальцами. Коленом скользнул между бёдер, придавив горячий напряжённый член, и с усилием, надавливая почти до боли, проехался по нему до самой головки. Джеддит сдавлено простонал в поцелуй, и послушно шире раздвинул ноги, слегка приподнявшись над постелью, открываясь перед мастером, жаждя ощутить его крепкую обжигающую твёрдую плоть в себе. И Адалерт удовлетворил его желание.       Он вёл, как и всегда, демонстрируя свою исключительную власть, и Джеддит ощутил его горячую головку, что упёрлась в тугие мышцы, прежде чем Адалерт надавил сильнее, заставляя его принять её, а после резко качнулся, вбиваясь в принимающее его нутро. Джеддит выгнулся навстречу с громким стоном, и мастер отпустил его лицо и запястья так, чтобы теперь схватиться за них двумя руками, вжимая их в постель.       Широкими качающимися движениями он легко толкался в податливое тело, принимающее его всегда так правильно и хорошо. Джеддит обхватывал его, и внутри него было так горячо, отчего кровь лишь сильнее закипала в жилах. Он активно двигался в ответ и не молчал ни мгновения, на каждый грубый, резкий, быстрый толчок хозяина отзываясь развратным громким стоном, тем самым раззадоривая лишь сильнее.       Адалерт ускорился, сопровождая движения низким утробным рычанием. Джеддит приподнял над кроватью бёдра, обхватив мастера ногами за поясницу. Демон на это сильнее сжал его запястья и вдавил в матрас; навалился сверху, впившись в искусанные губы смертного требовательным грубым поцелуем.       Ритм стал быстрее и жёстче, Адалерт буквально вбивался в Джеддита рваными резкими толчками, то почти полностью выходя, то резко вгоняясь обратно. И Джеддит платил за это ласкающей слух музыкой своих стонов, почти срывающихся на крик и бессвязные мольбы. Ему было хорошо до слёз, и он почти срывал голос, пытаясь стать ближе, ещё ближе с возлюбленным господином, дарующим ему такое блаженство. — Да... Да... — он всхлипывал, выстанывая развратные подначивания, и Адалерт, рыча, становился грубее и неистовее, вбиваясь в Джеддита так сильно и крепко, что с каждым движением сил его и выдержки терпеть становилось всё меньше и меньше. — О, Лерт, пожалуйста!.. — он закусил губу, натянувшись как струна, всхлипнув и даже не заметив, как само собой и так естественно сорвалось фривольное сокращение с его губ.       Мастер толкнулся особенно сладко и сильно, проезжаясь по чувствительным точкам, и Джеддит вскрикнул, издав длинный стон, зажмурившись и выгнувшись навстречу. Живот его обожгла влага собственного семени, и он закусил губу, чувствуя её. Адалерт довольно ухмыльнулся и навис сверху, кусая в поцелуе Джеддита, толкаясь менее резко, но также исступлённо короткими быстрыми толчками. Помечая его с ними собой, изливаясь в движении, наполняя смертного своей влагой, а после наваливаясь на него, отпустив руки и вновь схватившись за лицо, целуя крепко и властно. — Ты — мой, — рыкнув, снова повторил он, ревниво сверкнув глазами. — Уяснил?       Джеддит на это лишь пьяно счастливо улыбнулся. Обвил шею мастера руками, прижимаясь к его разгорячённой груди, отдавая жар собственной кожи, и оставил несколько коротких хаотичных поцелуев в уголках его губ и на щеках. Он скучал, он скучал так сильно по этой близости и теплу сильного тела хозяина, и вот теперь он снова мог чувствовать его и наслаждаться им. — Я — твой, — послушно повторил он, и потеревшись кончиком носа о щёку мастера, добавил: — И нет для меня награды желаннее, чем всегда оставаться твоим.       Адалерт удовлетворённо усмехнулся. Скатившись с Джеддита, он властно прижал его к себе, и смертный тут же охотно облепил его всеми конечностями, спрятав лицо на плече. — Прости за фамильярное обращение, — глухо и смущённо пробормотал он, на что Адалерт в ленивом удивлении вскинул бровь. — Оно само вырвалось... Я постараюсь впредь лучше контролировать себя... — Брось, — властно рыкнул демон, и лёгким движением опрокинул Джеддита обратно, вновь нависнув над ним. — Мы только начали, смертный, и я жду, что этой ночью ты ещё не раз сорвёшь голос, умоляя меня так, как умолял только что, — и не дав Джеддиту опомниться, он снова поцеловал его голодным напористым поцелуем.       Джеддит ответил на него с большой охотой и готовностью. Любви и признательности к господину в нём было так много, и он был готов неутомимо отдавать их ему столько, сколько у него хватит сил, а у хозяина — желания. Ведь ночь-то только начиналась.