Делай ход. По кругу.
Чон Чонгук — ранняя пташка. Даже утреннее солнце не успевает за юношей, который встает до рассвета и умудряется при этом чувствовать себя просто восхитительно. Он был в хорошем настроении, беззаботно напевал песню одной из своих любимых групп, готовя яичницу, даже пританцовывал, покачивая бедрами в такт собственному голосу. Несмотря на сегодняшнюю ночь, настроение у него не испортилось и бодрость лилась через край. Чонгук забывал о проблемах с каждым новым утром, поэтому это время особенно любил. Сегодня воскресенье, а это значит — свобода. Все задания для университета он уже выполнил, дома убрался, завтрак почти приготовил. И оставалось еще полно свободного времени, целый день впереди! День, который он может провести так, как захочет. Погода солнечная, небо ясное и синее, холодный пронизывающий ветер решил оставить город в покое, но лишь на сегодня. Прогноз погоды, однако, обещал сильный осенний дождь, а затем — резкое похолодание, потому что вот-вот — и декабрь наступит, а в город ворвутся морозы, скаля свои ледяные зубы, как это и бывает каждый год. Зимы здесь особенно холодные, и даже мысли о далеком лете не радуют настолько, как горячее какао или камин, теплые объятия любимого или семейные посиделки дома, пока за окном бушует вьюга. Внезапно какой-то звук раздался из глубины квартиры, вырывая из не очень веселых мыслей о предстоящем холоде. Чонгук замолчал и прислушался, однако ничего, кроме шипящего масла на сковороде и шума автомобилей, не услышал. И юноша готов был расслабиться, как вдруг — снова этот звук. Будто раненый зверь стонал. Но ни медведей, ни каких-либо еще крупных животных в доме не было, поэтому Чонгук догадался, что наконец-то проснулся старший брат, валявшийся трупом уже несколько часов, и поспешил в спальню. Мстить. Утро встретило Хосока жуткой болью в голове. Еще чуть-чуть — и мозги в кашу перемешаются и из носа вытекут. Он либо ими захлебнется, либо сам себя подушкой придушит, чтобы не мучиться. От жужжания блендера, которым младший брат что-то на кухне взбивал, он все сильнее начинал бояться, что мозги уже находятся в состоянии густого желе, и стонал от боли, переваливаясь с одного бока на другой, сминая простынь и путаясь в белоснежном одеяле. И тут, заставляя лопаться барабанные перепонки и ударяя молотом прямо в голову, раздался полный счастья и радости вопль: — Доброе утро! — Чонгук вихрем влетел в комнату и чуть ли не вприпрыжку подбежал к большому окну и одним легким, но смертельным для Хосока движением, распахнул тяжелые шторы. Мрачную и сырую комнату залил сжигающий земли и города солнечный свет, а у Хосока — ожог роговицы глаза, и вообще боль нестерпимая, и шумный младший брат тоже. И то ли он от лучей уберечься пытался, то ли от яркой во все тридцать два улыбки Чонгука. Хосок уткнулся лицом в подушку и накрылся одеялом с головой, надеясь, что задохнется и окончит тем самым свои мучения. Чонгук имел право отыгрываться на нем: Хосок провинился и должен с гордостью понести наказание. Но вот яркие пятна перед глазами и вечно шумный младший — это жесть. Тут любой с утра о смерти молить начнет. — Чон Чонгу-ук! — отчаянно взвыл мужчина. Чонгук сдернул с него одеяло — по полуголому телу тут же пробежала толпа мурашек от холодного порыва ветра. Юноша оглядел его и, подумав немного, пнул по заднице и с усилием перевернул старшего брата на спину. Тот, однако, вцепился в свою подушку мертвецкой хваткой и закрывал непривыкшие к свету глаза. — Вставай, Хосок, — он забрался на кровать, — иначе я… Чонгук не успел договорить. Хосок резко схватил его за руку и дернул вниз, повалив на мягкий матрас и подмяв под себя. — Попался! Он начал щекотать и мучить брата, упиваясь его диким смехом. Пару раз Чонгук даже попал Хосоку в челюсть, но вышло это случайно. Зубы щелкнули друг о друга. Все попытки Чонгука сопротивляться для него — детский лепет: Хосок все равно сильнее. — Пусти! Пусти меня! — и он заливался смехом вновь, искрами фонтанировал, а Хосок в родные ноты вслушивался. Для него смех Чонгука — это самый бодрящий энергетик. — По… Пожалуйста! Хосок отпрыгнул в сторону, чтобы ему снова не прилетела в лицо рука или нога. Улыбнувшись, он глянул на запыхавшегося Чонгука, что отходил от щекотки, и побрел в ванную. Голова кружилась и болела, но Чонгук прав: надо вставать, ведь ночь закончилась. — Будешь меня так будить, брошу тебя одного и уеду далеко-далеко. — Никуда ты не денешься! Чонгук еще долго лежал на постели брата, смотрел в потолок и о чем-то думал, о чем-то таком тяжелом, что к кровати придавливало. А еще он слушал звуки воды, доносящиеся из ванной, и ловил носом запах морских волн уже, слава высшим силам, без примеси мартини. Но был в воздухе и еще какой-то запах… будто что-то сгорело…*2*
Проглотив заботливо предложенную братом таблетку, Хосок уселся за стол и наткнулся взглядом на виноватые глаза Чонгука, а затем — на сгоревшую яичницу. Мужчина усмехнулся и подпер щеку рукой, глядя на своего непутевого повара. — Может, это не твое? Лягушек в лаборатории резать у тебя лучше получается. — Давай я лучше достану то, что приготовил вчера, — улыбнулся младший и полез в холодильник, — и мы не режем лягушек. Хосок задумчиво посмотрел в окно на яркое безоблачное небо, он был уверен, что последний день в этом году видит такую погоду. Стало немного грустно, хотелось тепла, но лишь холод блуждал по улицам города. Как же он всем надоел уже. Хосок, кажется, даже в огне не согреется, и в кипящем масле тоже нет. — У меня какое-то дурное предчувствие, Чонгук, — внезапно даже для себя произнес он. Младший брат с интересом посмотрел на Хосока из-за плеча, а затем, хмыкнув, вернулся к холодильнику. — Ты просто голодный. — Не в том дело, — отмахнулся старший. — Просто противное чувство. Такое… — он взмахнул руками, описав в воздухе хаотичные круги в попытке подобрать нужные слова. — Такое тревожащее. Как червь. Напоминает о себе все чаще и чаще. Грызет. «Помни о Смерти», — горело красной лампой в голове, и Хосоку это очень не нравилось. Он внюхивался в воздух города и смерть в нем чуял, что-то страшное и неизвестное. В такие моменты он себя не хищником, а чьей-то добычей чувствовал. Взгляды прожигали его спину — Чон Хосок научился не оглядываться, а смотреть в отражения витрин, экранов или зеркал, чтобы видеть то, что происходит за спиной и себя не выдавать. Но он не видел ничего, кроме своего яростного взгляда с примесью глубинного страха, страха не за себя, это чувство вызывали заложенные в нем инстинкты, которые оповещали об опасности. Свое нутро и своего волка альфа привык слушать безоговорочно. — Обычно я оказываюсь прав… Чонгук обдумывал слова брата, но не воспринимал их всерьез. Ну что им может угрожать? За Хосока говорит его уставший мозг и пустой желудок, отравленный выпитым ночью алкоголем. — Может, тебе витаминов не хватает, надо посадить тебя на диету, Хосок, — с тоном заботливой и строгой мамочки выдал Чонгук, на что старший лишь закатил глаза. — Или, может, перестанешь торчать сутками на работе и познакомишься с кем-нибудь? Обещаю, что не буду ревновать. — Забей, — отмахнулся от него старший Чон. — Не нужен мне никто. — Беспорядочные половые связи ни к чему хорошему не приведут, — когда Чонгук подходит с медицинской точки зрения, брат всегда тушуется и взгляд отводит, желая скорее закрыть тему. — Это было всего пару раз… — Ага. Хосок посмотрел на него. Чонгука всегда хотелось защищать, никому не отдавать и держать при себе, любого порвать, кто обидит. Мужчина думал, что если (не если, а когда) у его малыша появится альфа, то тому «счастливчику» придется очень несладко при знакомстве со старшим братом. И у Хосока уже руки чесались. Никто, ни один человек на свете не достоин его маленького Чонгука, никто на его красоту, ум, большое сердце и душу посягать не смеет. Будь то самый лучший альфа, будь то его истинный. Избраннику Чон Чонгука через все круги Ада придется пройти, прежде чем Чон Хосок, властью данной ему, благословение подарит, в чем он, конечно же, очень сомневается. — Чонгук, ты же знаешь, что ты мое сокровище? — Конечно. Я единственный омега, которого ты любишь, — гордо ответил он. — А еще я тебя всегда защищать буду. — От кого? — усмехнулся Чонгук. «От себя и от Нее», — Хосок всегда помнил о Смерти и помнил о монстре, что в нем живет, бесхребетном и жестоком. — Знаешь, — неуверенно начал Чонгук, достав курицу, — я хочу съездить к отцу. Услышав это, Хосок устало вздохнул и потер переносицу. Он понимал, что Чонгук скучает по папе, что очень тоскует, что воспитания от альфы юному омеге и не должно хватать, но все равно сдаться не может. Возит Чонгука на свидания с папой раз в пару месяцев, хотя мог возить чаще, свои письма не открывает и уходит из дома, чтобы не видеть, как плачет младший, вскрывая их и вчитываясь в каждую строчку. Пусть Чон Чонгук старается быть сильным, он все еще маленький омега с хрупким сердцем, не закаленный суровыми условиями этого мира, выращенный в любви и ласке брата домашний цветочек. — Малыш, мы уже недавно были в тюрьме, свидания не дадут… — Не в тюрьму… — А… На могилу? — мужчина нахмурился, сдерживая за зубами мгновенное отрицание, и неприятный холод пробежал по спине. — Но… Ты никогда об этом не просил. Что-то случилось? Хосок молча посмотрел в родные грустные глаза, а воспоминания яркими картинками проносились мимо. Он красный цвет ненавидел, осень тоже, а свой день рождения в особенности, потому что в этот день впервые по локоть в крови перепачкался, в крови того, кто ему жизнь и подарил, только вот подарок этот просто отвратительным оказался. Отец загубил не одну жизнь, а целых три: отчим и сам Хосок, словно бонусом в тот вечер оказались. — Просто… внезапно захотелось съездить. Я даже не знаю, где он похоронен. Хосок не любил, когда у брата появлялся такой взгляд. Именно так он смотрел, когда они ездили на свидания к его папе, так смотрел, когда его поглощала вселенская грусть. — Ладно. Так и быть, но ненадолго, только ради тебя, малыш, я снова готов увидеть лицо этого ублюдка… Пусть и на холодном памятнике. Чонгук виновато кивнул: он понимал, через что придется пройти Хосоку, чтобы отвезти его на кладбище. Его старший брат не был виноват в том, что стал свидетелем смерти отца. — Спасибо. Это необходимо мне. Оставив завтрак, Чонгук направился к своей спальне, чтобы собраться. Хосок не удержался, сказал ему вдогонку, теплое и искреннее: — Люблю тебя!*3*
— Ненавижу тебя! Уже в который раз кричит Сокджин, толкая Намджуна. Оба мужчины взлохмаченные, помятые, у старшего разбита губа и наливается яркой краской синяк под глазом. Намджун подпортил капризному альфе мордашку, чем гордился, но и сам получил не меньше. На щеке и шее царапины, кровь носом хлещет, и такой же яркий синяк расцветает на скуле. С поры «детство» прошло очень много времени. Намджун стал еще сильнее и смелее, а Сокджин — злее, и вообще... у него рука тяжелая. Теперь, когда нередко в этом доме случались драки, победителем выходил только Тэхен, который вообще в них не участвовал и лишь вызывал обоим братьям скорую. Когда они друг на друга срывались, весь особняк в руины превращался изнутри. В этот раз кухня была первой. Сокджин схватил стул и, размахнувшись, швырнул его прямо в Намджуна, тот еле успел отпрыгнуть в сторону. Стул попал в старинную фарфоровую вазу, она разлетелась на тысячу частей. Братьям и дела не было до раритета, но вот по неосторожности Намджун прошелся босыми ногами прямо по осколкам. Разрезав плоть, фарфор окрасился в красный, а мужчина зашипел от боли, пытаясь выйти на чистый пол, поскальзываясь на собственной крови, что вытекала из разрезов. — Совсем больной?! Что ты творишь? — Это ты что творишь?! — закричал Сокджин. Их разделяла барная стойка, и Намджун боялся двинуться, чтобы двинулся и его разъяренный брат. — Подставить меня решил?! Представляешь, я обнаружил у себя в ресторане наркоту, Намджун. В моем ресторане твою наркоту! Причем готовую к отправке! Тебе не хватило того, что случилось три года назад? Тогда мы все втроем чуть не сели. А еще раньше, когда тебя попытался остановить отец?! — У меня все было под контролем, — процедил он сквозь сжатые зубы, дернувшись, когда Сокджин предпринял попытку обойти стойку. — Убийство родителей это, по-твоему, контроль?! Сокджин, широкими шагами преодолев расстояние между ними, встал вплотную. Одним взглядом он в брате дыру прожигал, Намджун ему не уступал, кулаки до белеющих костяшек сжимал. Хотел клыками в его артерию вгрызться. С Джином по-другому не получалось, с ним только по-звериному. Зверь просыпался и скалился, бился в груди, из пасти его не слюна, а яд сочился. Еще мгновение — и, сорвавшись с железных цепей, наконец-то насытится родной кровью и воплем, срывающимся голосом, который обычно заставлял иглы вонзаться в тело Намджуна и кровь закипать в его жилах. — Тебе напомнить, кто из нас двоих решил тогда проблему, а? Кто продолжает разгребать это дерьмо из раза в раз?! Намджун помнил. Помнил, как облажался, позволил своему же человеку подставить его и заманить в ловушку, позволил тени подозрения пасть на свою семью. Тогда были проблемы и у Тэхена, который только прошел курс реабилитации из-за наркотической зависимости, и у Сокджина, который только на ноги поднялся и открыл сеть ресторанов, свой легальный бизнес. И непонятно... как в итоге старшему удалось их всех из этой трясины вытянуть. — Так что пошел-ка ты на хуй, Ким Намджун, — Сокджин не удержался и врезал емув скулу: слишком велик был соблазн. Намджун отшатнулся, согнувшись. Мир сделал двойной оборот. — Могу тебя на своем покатать, — зло прорычал мужчина, сплюнув кровавым сгустком на пол. — Не стесняйся, Карамелька. Сокджин вспыхнул; ярость и так плескалась через край, но в его глазах появилось что-то такое, из-за чего Намджун ни пошевелиться не смог, ни на внезапно прилетевшую унизительную пощечину ответить. Он и так слишком много наговорил. Сокджин бурей пронесся по коридору, сметая все на своем пути, проходя мимо застывшего у входной двери с телефоном в руке Тэхена. Мужчина вылетел на улицу без теплой одежды и, сгибаясь от холода, пошел прямиком к гаражу, а оттуда — подальше от этого дома, пока нервы не улягутся. Тэхен отложил мобильный: помощь звать не пришлось. Парень с опаской прошел вглубь дома, заглядывая через арку на кухню. Намджун крушил то, что еще можно было поломать. Швырял по сторонам мебель, бил посуду. Падали картины и статуэтки, украшавшие полки, и всюду на полу были следы его окровавленных ступней. Намджун буквально каждой клеточкой своего тела чувствовал, как от гнева отвратительно сводит руки, как пробегают по спине мурашки-иглы, как наливаются кровью глаза и скрипят зубы, он чувствовал что угодно, но не боль, потому что в ней и находился постоянно — с ней просыпался, с ней проводил день, с ней пил черный кофе, с ней засыпал. — Как же бесит, сука! — его метало из угла в угол, выглядело это жутко, словно припадок. Из него выплескивался целый поток злобы, ненависти. Остановился Намджун внезапно, посмотрел на весь этот хаос и, неожиданно для себя, успокоился, просто выдохнул. Словно весь гнев стек с него, как вода, и растворился в земле, оставляя холодную пустоту и привычную концентрированную боль. Но боль особенную: такой изысканный сорт мог дарить ему только Ким Сокджин, его собственный брат. Намджун достал телефон. Он хотел написать Джину смс, чтобы тот возвращался. Все-таки водить в таком состоянии опасно. Но передумал. Он не заметил, как появился Тэхен, но учуял запах коньяка. Намджун не любил алкоголь в любом его проявлении, но сейчас бы не отказался от терпкого напитка. Ссоры с Сокджином всегда выматывали и оставляли серый осадок. Сокджин умел повернуть все так, что виноватым всегда оставался Намджун, даже если именно его крови пустили больше. — По кругу, — сказал Тэхен, чуть склонив голову, наблюдая за братом. Парень буквально видел, как старший по кусочкам собирается заново после каждой ссоры, а еще он видел что-то явно нездоровое на дне угольных глаз, стоит лишь упомянуть при нем Джина. — Что?! — Намджун оторвался от экрана и непонимающе уставился на младшего, на красные волосы, большие серьги со стразами, странную кофту висящую мешком на стройном теле. Тэхен выглядел подавлено. Его эпизоды менялись, как стрелки на часах. — По кругу. Все повторяется, — он пожал плечами, повторив, и вздохнул. — Наши ссоры, вечные крики, какие-то проблемы и склоки. Мне это надоело. Я устал, Джун. И мне страшно. Страшно из-за того, что я могу сорваться и снова подсесть. Намджун с тоской посмотрел на него и, сделав пару шагов вперед, прижал к себе, позволив зарыться холодным носом в шею. Такое проявление чувств Намджун себе редко позволял, но Тэхен нуждается в поддержке, и он постарается это дать, пока младший не придет в норму. Он ласково гладил мягкие вишневые волосы. Тэхен ведь ни в чем не виноват. У мальчика нелегкая судьба и сука-жизнь, впрочем, как и у большинства в этом чертовом городе. А еще болезнь, которая разрушает его целостность. — Ты сильный, Тэхен. Сильнее нас с Джином и явно можешь выбраться из этой грязи, избавиться от грехов и жить спокойно… ты сделал большой шаг. Тэхен прижался сильнее, но ничего кроме холода и безразличия, спрятанного под маской заботы, от брата не чувствовал, ему бы сейчас к своей бабочке. Он виновато отвернулся и сказал: — Задний карман. — А? — Мои джинсы, задний карман. Намджун напрягся, опустил свою руку и залез к брату в карман, двумя пальцами выуживая из него маленький пакетик с белым порошком. Замешательство исказило его лицо, он сжал пакетик в кулаке и посмотрел на Тэхена. — Прости, но, видимо, я не избавлюсь от грехов. Я и есть Грех… Намджун отстранился от Тэхена, хватая его за плечи, грубо и нетерпеливо встряхивая. — Ты же не принимал это?! — Тэхен молчал, смотрел отсутствующим взглядом. — Отвечай, твою мать! — Нет!.. — воскликнул он, дернувшись в сторону. — Нет, не трогал. Намджун облегчено выдохнул, ослабив хватку. — Но я достал это у одного из твоих парней, Джун. И боюсь в следующий раз сорваться, — его глаза заблестели. — Следующего раза не будет. Слышишь меня?! — Намджун пытался поймать его взгляд, он поднял пакетик на уровне глаз брата. — А от этого мы избавимся. Ага? Тэхен часто закивал и обнял себя руками. — Не говори Джину. Я не хочу, чтобы все снова повторилось, не хочу в больницу. Я пытаюсь все поменять, честно! Пытаюсь… — Не скажу. Обещаю, но и ты обещай, что больше такого не произойдет. А с теми, кто эту дрянь тебе продал, я лично поговорю. Намджун устало облокотился на барную стойку, потянулся за виски на верхней полке, бутылка чудом уцелела после погрома. Сегодня он все же пожертвует собственными принципами. День все равно в топку. Он понимал, что на настроение младшего брата в основном влияют лекарства. Когда он их принимает регулярно, то выглядит безжизненно, нет огня в глазах, энергия куда-то улетучивается, сменяясь непрекращающимся потоком мыслей, не выходящих из головы, и парень закапывается в них все глубже и глубже. Но когда он лекарства не принимает, все становится еще хуже. Сначала он выглядит нормально, словно и нет никакого расстройства, но затем… Стоит кому-то что-то не то сказать или сделать, как Тэхен становится неконтролируемым, очень раздражительным, странным, опасным для окружающих и для себя. И уже никто не сможет предсказать то, что он может выкинуть. И что самое страшное — Тэхен думает, что лекарства делают хуже, и братьям ни на грамм не верит, становится параноиком. — Я обещаю. Пить таблетки — становиться куклой, чьей-то безвольной марионеткой, и хотеть лишь одного — смерти. Не пить таблетки — чувствовать обволакивающий поток жизни, но с определенными рисками. Тэхен посмотрел на Намджуна, тот передал пакетик подбежавшей служанке, которая выглядела перепугано (наверное, из-за шума, который подняли старшие). Увидев наркотики, она побледнела, но Джун приказным тоном велел избавиться от них, женщина кивнула и в спешке удалилась. Он третьего варианта не видит, он пытается не разорваться между братьями. Он знает, что Джин — это смирительная рубашка, он помнит, что Джун — это тюрьма или сразу гильотина. Тэхен забыл, что значит середина и стабильность и не знает, как ее добиться, Тэхен забыл, кто он на самом деле. Его бросает то в одно состояние, то в другое из-за череды неправильных решений и нерегулярных принятий лекарств. И все только усугубляется.*4*
Новое сообщение 07:47 От кого: Джун «*посмотреть вложение* Задача та же: тихо, быстро, незаметно. Я знаю, что ты справишься со всем идеально. Сегодня открытие музея в центре, ты знаешь где. Место также выбирай по своему усмотрению. Фото необязательно, мои люди будут в толпе, они убедятся в том, что ты выполнил заказ. Я отослал тебе личное досье жертвы. Она будет перерезать ленточку. Мило, согласен? Оплата в два раза больше, чем за твой прошлый заказ» Хосок еще немного повертел телефон в руках, он удивился и не понял, зачем убивать именно этого человека. Однако Цербер не задавал лишних вопросов. Задание, несомненно, опаснее, чем прошлое, потому что риск быть замеченным на крыше здания возрастает во много раз, тем более там будет полиция и большая толпа. Но чем труднее, тем интереснее и, соответственно, тем выше цена. С этой минуты пошел отсчет, на этот раз у него нет сорока восьми часов, лишь четыре. Торжественное открытие начнется в полдень, а перерезание ленточки — в час дня. Хосоку еще нужно подготовиться и выбрать лучшую точку обзора. Намджун подкинул нелегкую задачку… довольно жестокую, но, после прочтения досье, вполне ясную. Черного Джокера в очередной раз попытались переиграть. Хосок мельком глянул на брата, который сосредоточенно листал новостную ленту в телефоне. — Представляешь, сегодня ранним утром снова нашли труп, новая жертва снайпера. — Угу, — Хосок нахмурился, вспоминая свою вчерашнюю цель. — Думаю, он заслужил. Чонгук поднял на брата напряженный взгляд. Смотрел долго, пытаясь что-то разглядеть для себя в его черных глубоких глазах, в которые иногда было страшно провалиться. — Не думаю, что кто-то может решать, заслужил человек смерти или нет. Ни одна живая душа суд вершить не может. — Откуда в тебе эта религиозность? — усмехнулся Хосок, но тут же стал серьезным от осуждения во взгляде брата. — Не то чтобы я верил в высшие силы… просто люди всегда гонятся за равенством, но в то же время позволяют вершить над собой суд таким же людям, как они сами. Это то, чего они хотят? Хосок задумался. Его мальчик слишком резко подался в философию, наверное Чонгука очень расстраивают все эти новости о снайпере и его двадцать восьмой жертве. Хосок всегда легко притворялся, что речь идет о некоем третьем лице, а не о нем самом. — Тут дело в другом… Видишь ли… есть те, кому это равенство и не нужно, им корона нужна и трон где-нибудь повыше. Понимаешь? Таким людям суд вершить и головы сечь, как нам завтракать или работать в офисах. Таким людям это прощается, потому что они сильнее, они подчиняют тех, кто слаб, а тех, кто противится, прихлопнут, как назойливую муху, сами или с чьей-то помощью. Чонгук его слушал и видел, как тьма в глазах напротив расползалась, подчиняя себе все. — Такие люди… не люди вовсе, а чудовища, возомнившие себя богами. — Да, ты прав, — кивнул Хосок, пожав плечами, и мило улыбнулся. — Но скажи мне вот что. Раз Бог давно этот город покинул, обрек на страдания и потопление в пороках, так почему на его место не сесть кому-то другому и навести этот самый порядок по-своему? Это игра, а победитель не просто выживет, но и трон построит. Главное нам самим в этой игре уцелеть, ведь мелкие карты обычно первыми поле покидают. Чонгук не ответил, наблюдая за тем, как брат поднялся и принялся куда-то собираться. Он настолько задумался, что даже не спросил, куда Хосок направляется. В час дня по телевизору показывали экстренные новости. Во время открытия музея в центре города на глазах нескольких тысяч граждан была застрелена старшая дочь мэра. Сразу откуда-то всплыли нелицеприятные факты об этой персоне, связанные с обвинениями в инсайдерской торговле. Теперь мэру точно не грозит переизбрание на второй срок. Полиция не смогла предотвратить трагедию, в результате чего посыпались многочисленные обвинения и жалобы. По прибытию на место Мин Юнги обнаружил в пиджаке мертвой девушки игральную карту Крестовой Дамы. Список жертв снайпера, что уже несколько месяцев не сходит с первых колонок газет и новостных сайтов, пополнился еще одним именем с разницей в шестнадцать часов с прошлого убийства. Итого: двадцать девять. Взволнованный Чонгук звонит брату, тот поднимает не сразу. Чонгук интересуется, все ли у него в порядке, на что Хосок отвечает положительно, говорит готовиться к запланированной поездке и спрашивает, нужно ли что-то купить в магазине домой.*5*
Звуки многочисленных шагов и голосов разносились эхом по складу, который неприметно стоял у леса за чертой города. Выглядел он заброшенно и находился слишком далеко от шоссе и ближайших населенных пунктов, чтобы подростки-экстремалы или простые зеваки сюда пробирались. У стен внутри здания стояли ящики различных размеров, опечатанные и с маркировкой, а те, что были в центре помещения, составляли настоящий лабиринт. Однако хозяин склада и его помощник отлично там ориентировались. Ручка скользила вдоль списка, прикрепленного к планшету, человек в белой маске с мутными стеклами, за которыми даже глаз видно не было, и в капюшоне тонкой черной мантии, скрывающем голову, отмечал пункты и слушал краем уха своего помощника, рослого мужчину-альфу с уродливым шрамом на пол-лица. — Оружие привезли, в отличном состоянии, лично проверял. Оплата произведена. Все прошло гладко. — Гладко? — Маска оторвался от списка и повернул голову в сторону своего помощника. — Каким именно способом ты проверил оружие, Кай? Мужчина улыбнулся, исказив свое лицо звериным оскалом. — Самым действенным. — Ясно, — хозяин склада вновь уткнулся в бумаги, ненадолго остановился и принюхался. — Почему здесь воняет рыбой? — С прошлой доставкой прошло не все так, как нужно. Чтобы наших ребят не повязали прямо на границе, пришлось импровизировать. Они привезли четыре центнера лосося, нафаршированного порошком в пленке. — Оригинально… проветрите здесь. Что еще? Кай замялся, оглядевшись по сторонам. Он ненавидел приносить дурные вести. — Застрелен один из наших поставщиков, тот, что со склада на юге, он должен был передать посылку. Убытки небольшие. Разведка доложила, что его кончил чей-то снайпер, которого безуспешно пытается выловить Мин Юнги, связывая все с делом по семье Ким трехлетней давности. — Тот, что с художественными школами, что ли? Плевать. Так было нужно. Не трать на него время, скажи ребятам, чтобы обчистили склад, если там еще не побывали копы, а лучше сожги. Насколько мне известно, он работал не только на меня, но и на Ким Намджуна. Вот и поплатился за свою жадность. Все знают, в том числе и я, что Джокер предательства не прощает. Пуля в висок — вполне резонное наказание. — Да. — кивнул Кай, припомнив еще кое-что: — Если еще не видели новости, то и с девчонкой мэра так... приключилось. Маска, не отрываясь от текста, неопределенно хмыкнул. Он не казался удивленным. — История о том, как одна Крестовая Дама попыталась обокрасть Черного Джокера, пробравшись к нему в постель. Очень поучительно. Они двинулись дальше. Кай по дороге то и дело останавливался, принимая отчеты и что-то объясняя работникам. Человек в маске терпеливо ждал его, заполняя бумаги. Обходы всегда совершались без спешки, он любил делать это лично. Такое отношение к своему делу было хорошим стимулом для людей, работавших на него, да и ни к кому особого доверия он не имел, поэтому тщательно все проверял и просчитывал наперед. — Меня забавляет и разочаровывает то, как он упивается мнимым превосходством, думает, что всех обвел вокруг пальца, а потом свои же упущения и разгребает, возится в грязи, — ровным голосом высказывал Маска, но Кай готов был поспорить, что он улыбается. — Думал мэра за яйца схватить, а получилось наоборот. Проворная девочка была, даже немного жаль. — Как скажете, босс, — Кай пожал плечами, вокруг мельтешили люди, таскали ящики, упорно работали, не хотели накосячить, знали, что не поздоровится. — Что дальше? Как отодвинуть конкурента? — Имеешь в виду кого-то конкретного? — Как я понял, дело нам есть только до Ким Намджуна. Остальные слишком незначительные. — А, — услышав это имя вновь, Маска оторвался от своих записей. — На него у меня особые планы. Однажды я его уже предупреждал, показал, что подобный бизнес гордых, амбициозных детишек не терпит, но раз уж обошлось, то Ким видимо подумал, что проскочит и во второй раз. Нет, тут так не работает. Пусть бы игрался в свою опасность, но он слишком много народа вокруг себя собирает, слишком много лишних карт, мне это не по душе. — Что будем делать? — Изводить, — ответил он, усмехнувшись, но эмоции были скрыты под маской. — Я хочу узнать, на смерти которого по счету человека из своего окружения он поймет цену своих действий и остановится. Это и, как результат, сегодняшнее шоу не только ему пинок, но и удар под дых мэру и полиции, которая явно встрепенется после такого и начнет работать усерднее. Мы окружаем со всех сторон, я смыкаю пальцы на шее Ким Намджуна. Продолжайте следить за ним, мне нужно знать все. Хочу поиграть. И тогда посмотрим, что из этого выйдет. — Слишком сложно. — Чем сложнее — тем интереснее игра! И мне кажется, что Черный Джокер опять начинает собирать вокруг себя ненужных персонажей. Ненавижу невинные жертвы… Кстати, позови парней, нужно забрать небольшой груз, о котором они мне сегодня доложили, из ресторана его старшего братца. Ким Намджун не очень хорошо следит за своими вещами. И прячет их не там, где нужно. Нам ведь лишний товар пригодится? — Воруем? — оскалился Кай. — Это не воровство. Это урок на будущее, последний урок и последнее предупреждение, пусть знает, что мои глаза и руки всюду, за горло его держат, в мысли пробираются. Я за городом наблюдаю. Следом пойдет лишь Смерть.Просчитывай ходы, мой Джокер.