Выбор. Двуличный ангел.
Да, такой вечеринки он давненько не закатывал, Тэхен еле выполз из кровати. А на утро — «любимое» похмелье — доказательство того, что ты еще жив и пока не распрощался со своим желудком и печенью окончательно. В голове боль пульсирует в такт вчерашним басам «Червы», мышцы на удивление расслаблены, никак не хотят слушаться и передвигать конечности. Парень все же смог, опираясь о стены и пугая своими стонами прислугу, добраться до ванной комнаты. Горничные проветривали его комнату и наводили порядок, пока господин принимал ванну. Вернее, Тэхен просто отмокал в прохладной воде, кажется, он температуры и не чувствовал. Успел даже немного подремать, пока не услышал обеспокоенный стук в дверь. — Я еще не сдох, — весело пропел парень. За дверью раздался облегченный вздох служанки. — Эй! Мои братья в особняке? Приглушенный голос ответил ему: — Господин Намджун уехал в офис три часа назад, а господин Сокджин сказал позаботиться о вас и о нашем госте, господине Чонгуке, и отлучился в ресторан час назад. — Чонгук сейчас в особняке? — Завтракает на кухне. Тэхен закрыл глаза и расплылся в блаженной улыбке, услышав это. Самые яркие воспоминания о вчерашнем были связаны именно с Чонгуком. Его улыбка, блестящие глаза, теплые руки, движения в танце, мимолетные касания… Тэхен любил своего истинного омегу и был благодарен высшим силам, коим было угодно свести их. Он к Чимину относился как к части себя, весомой части, как к своему телу, как к своему мозгу, как к своему сердцу. Только рядом с ним он чувствовал себя целым, а рядом с Чон Чонгуком он начал чувствовать себя наполненным. Пустая оболочка, наконец, получила смысл и чувства, которыми неумело залепила зияющую дыру в грудине. Теперь он хотел Чонгука всего: его сердце, тело, душу и руку. Хотел вместе и до конца, хотел вжать в себя, чтобы залечить им раны, а альфа уверен: этот омега способен их исцелить. Тэхен не понимал, почему все произошло так быстро, почему он влюбился так крепко, так эгоистично и несдержанно, что даже готов был уже молить о прощении у всех, кто оставался размазанным пятном на полу после него, у всех, кого он бросил, кого не принял и оттолкнул. Чонгук своим именем и чистотой оставляет в Тэхене только светлые мысли, заставляя раскаиваться. У Тэхена два омеги, указывающие путь во тьме, один горит ярко, другой мерцает и манит к себе. Но Тэхен до них не дотянется никогда, потому что руки по локоть в крови и грязи, потому что имя ему Грех. Пока от этого имени Тэхен не избавится — не видать ему счастья, но Алый Джокер не спешит, надежде позволяет разгораться внутри только для того, чтобы собственными руками ее прихлопнуть после и разрушить все, что дорого. Когда у человека два имени, верный путь он не найдет без чужой помощи, но откажется от нее только потому, что думает, будто все и правда хорошо.*2*
Причудливый рассвет, окрасивший небо насыщенно-малиновым и синим цветами, постепенно растекался по небу. Юнги за ночь так и не сомкнул глаз: собственные мысли не позволили. Он все думал над делом, над документами, которые принес ему Каспер, но как только мужчина увидел утреннее небо, все прошло... И вот опять по накатанной. Капитан глянул на свой стол у кровати, заваленный бумагами, какими-то пометками, папками. Наверняка кто-нибудь в отделе уже обнаружил пропажу из архива, но Каспер скорее всего прикрыл спину, потому что, как бы удивительно ни было, но в дверь, ведущую в квартиру Мин Юнги, пока никто вломиться не пытался. Из этих самых документов он вычитал не так много ценной информации, в основном какие-то отчеты, списки людей и значимых на момент того расследования вещей, перечень убийств и фотографии карт, прилагающиеся к ним. Юнги заметил, что эти карты были немного интереснее, чем двадцать девять, которые прилагались к делу стрелка, хотя бы тем, что среди них было целых два джокера, три дамы, пять валетов, множество мелких карт. Тогда шла настоящая война между мафией, резня, которую не могли остановить полиция и даже ФБР, подтверждением чему является фото Ральфа, его досье и прикрепленное фото карты червового короля, его личной карты. Юнги вздохнул и отложил документы в сторону, потянувшись за новой сигаретой. На семью Ким ничего нет. Совершенно ничего, все очень тщательно подчистили. Нет даже упоминания того, что Намджун и Тэхен участвовали в той самой перестрелке, а ведь Юнги был там и все видел. Ким Намджун пулю в него пустил, а Тэхен убил Ральфа, не могло же, черт возьми, Юнги это присниться. Об этом семействе сказано лишь то, что их обвинили в чем-то несущественном и связанном с наркотиками, а потом отпустили, даже не дав условного срока, потому что старший Ким нанял хорошего адвоката и, видимо, прибрал за братьями пока те сидели за решеткой всего две недели. Две недели относительное спокойствие жило в городе… Юнги откинулся на спинку стула и запрокинул голову, выпуская вверх сизый сгусток дыма. Он не любил курить в квартире, потому что потом пепел приходилось убирать, но сейчас просто не мог подняться и отойти от стола: боялся потерять нить своих рассуждений, которые могли привести хоть к чему-то. Карту Ральфа нашли у него в больнице, но никто, кроме самого Юнги, Каспера и персонала, к нему не заходил. По крайней мере, так думал сам Юнги, потому что, по сути, некогда было заходить, ведь Ральф… офицер Уокер скончался на следующий день, после перестрелки. Юнги тогда влетел в его палату, ударился обо что-то и сумел подойти к койке только при помощи Каспера, потому что от удара и падения открылись его швы. Когда Юнги вспоминал тот день, шрамы начинали болеть. В шрамах всегда память. Не в сердце или голове, или где-либо еще, а в шрамах, которые остаются на всю жизнь, если не побрезгуешь их оставить на своем теле, лишив возможности быть идеальным. Тело Мин Юнги — это холст, который жизнь и судьба замарали красками, в основном кроваво-красными и довольно уродливыми. Но мужчина смирился, продолжая бороться, потому что привык. Ему ничего и никогда не давалось без боя. Вот и теперь Юнги не может позволить, чтобы очередное дело, связанное с семьей Ким, просто замяли, забросив папку в пыльный угол архива. Если начальство продалось, дрожит в страхе или просто не хочет марать руки, тогда он сам займется этим делом, пусть поставит крест на карьере, пусть будет действовать вопреки закону и принимать не самые лучшие решения, пусть будет рисковать жизнью, маяча прямо перед носом Ким Намджуна, пусть… Юнги уже все равно. Мужчина достал из кармана свой телефон и, повертев в руке, все же решился набрать его номер после недельного молчания со стороны самого Юнги. Раздался всего один-единственный гудок прежде, чем на него обрушилась громкая и довольно эмоциональная речь с того конца. Юнги нахмурился и чуть отодвинул динамик от уха, чтобы дать Касперу высказаться и при этом не оглохнуть самому. — Ты все? «Засранец, ты хоть знаешь, что тут творится с тех пор, как ты исчез?! Где ты был все это время, Юнги? Какого черта ты не отвечал на звонки? Я был в твоей квартире несколько раз, но тебя там не обнаружил» — Надо было забрать у тебя запасной ключ, я не подумал… «Юнги, я серьезно… Скажи хоть… С тобой все хорошо?» Мужчина тяжело вздохнул. Ему была приятна забота Каспера, но, если бы был вариант не звонить, Юнги бы не позвонил. Он хотел разобраться со всем сам и не втягивать никого, а особенно своего напарника. Однако, как оказалось, Юнги без маленькой помощи со стороны все же не обойтись. — Я ночевал несколько дней в отеле в центре: было одно дело. Кас, я думаю, что смогу распутать этот клубок, но без твоей поддержки мне никак. Я лишь прошу не перечить мне и не соваться в квартиру лишний раз, иначе я оборву все связи и пропаду окончательно. Юнги чувствовал себя сволочью, давя на болевые точки друга, но иначе заставить его не делать глупостей не получилось бы. Молчание Каспера только подтвердило правильность выбранного Юнги метода давления. — Просто работай в участке, как и раньше, будто ничего не происходит. Не создавай панику и прикрой меня, скажи, что угодно, но я пока к работе не вернусь. «Черт… Ладно, только не пропадай. Будь на связи, Юнги, и звони мне хотя бы раз в неделю… Ты вообще знаешь, что то, чем ты занимаешься, с твоей стороны перечит всем уставам?!» — Знаю. «Ты самый отчаянный человек, которого я когда-либо встречал… Спасибо, что хоть дал знать, что ты жив» Юнги по-доброму усмехнулся. Он буквально чувствовал, как Каспер обеспокоенно улыбается. — Я еще кое-что хотел. Сделаешь? «Выкладывай, я постараюсь помочь» Юнги еще раз окинул глазами документы и повернулся в сторону окна, подмечая, что солнце уже достаточно высоко. Город проснулся. — Мне нужна вся информация на человека по имени Чон Чонгук.*3*
Алкоголь выветрился быстрее, чем Чонгук надеялся. Сейчас он сидел на кухне в особняке, напрягшись так, что дотронься — твердый камень. Ему было попросту страшно. Старший брат пропадал неизвестно где с самого утра, а после вчерашних слов Мин Юнги, оставаться один на один с Тэхеном, пусть в доме, полном приветливой прислуги, как-то, мягко говоря, не по себе. Юноша помнил вчерашний разговор с полицейским, несмотря на выпитое, очень хорошо, но саму его внешность, голос, запах, да что угодно с ним связанное, — нет. Это было очень странно, словно затуманенный алкоголем мозг затер картинку с изображением его необычного собеседника, оставив белую дымку в голове и боль в висках при попытках вспомнить. Чонгука еще кое-что напрягало: при упоминании человека по имени Мин Юнги начинало странно клокотать в груди. Он хватался за сердце, сжимая в кулаке ткань футболки и стараясь унять дрожь неясного происхождения. Чашка чая спокойствия не добавила. Чонгук подавил в себе желание вскочить со стула и закричать от испуга, когда на его плечи, вырывая из раздумий, легли широкие ладони. Ласковый жест, ничего более, но парню показалось, что они сейчас сомкнутся и переломают ему ключицы. — Доброе утро, — Тэхен, плавно убрав ладони, прошел к холодильнику, вдохнув насыщенный запах барбариса. — Привет… Как спалось? Чонгук отхлебнул чай и тут же одернул чашку от губ, обжегшись и расплескав немного жидкости. Тэхен обеспокоенно уставился на него. Подойдя, он взял его руку и подвел к крану. Парень нежно перебирал его пальцы под струей ледяной воды. Чонгук смотрел на ярко-красную макушку, склонившуюся над раковиной, и хотел носом в нее зарыться, впустить в и без того туманный разум запах коньяка. — Осторожнее, Принцесса, — Тэхен поднес его ладонь к своим губам и целомудренно поцеловал. И Чонгук готов был расплакаться от этой нежности. Ну почему все именно так? Сначала надо услышать Мин Юнги, не делать преждевременных выводов. Даже если тут виновен только Ким Намджун… Тэхен может быть ни при чем, и тогда… тогда… Чонгук не знал, что тогда. Он вообще ничего не хотел знать. Юноша дерганым стал, внимательно следил за каждым движением Тэхена и все вспоминал вчерашнюю скомканную и наспех вложенную в его голову информацию. — Тэхен, я… Парень посмотрел на него с невесомой улыбкой на губах. Он стоял близко и даже не собирался отпускать его ладонь. Чонгук поджал губы, вглядываясь в глаза, которые переливались в свете люстры, как настоящие топазы. Чонгука и в жар, и в холод рядом с этим человеком бросало. К нему тянуло влюбленное сердце восемнадцатилетнего омеги, которое и не знало еще толком, что такое любовь, какая она бывает, что представляет из себя. И Чонгук уверен, что Тэхен показал бы ему все виды этого прекрасного чувства, рассказал бы через соприкосновение мягких губ, что это такое, на пальцах бы объяснил, переплетая свои с его. Но было два препятствия: Мин Юнги со своим расследованием и собственная неуверенность Чонгука. — Ты точно в порядке? — Тэхен внимательно заглянул в его глаза, чуть сжав пальцы. — Я… да, это просто похмелье, не бери в голову. Буду осторожней впредь, спасибо за заботу. Тэхен позволил ему отнять свою руку, но, поддавшись порыву нежности, перехватил Чонгука за талию. Сейчас или никогда. Чонгук был такой милый, теплый и мягкий, пахнул чертовыми конфетами и одним видом заставлял хотеть быть ближе. Юноша удивленно ойкнул от неожиданности, положив ладони на волнительно вздымающуюся грудь Тэхена, и в ту же секунду почувствовал мягкость чужих губ на своих собственных. Сердце болезненно дрогнуло, а глаза испуганно расширились. Он ощутил привкус не выветрившегося алкоголя и мятной зубной пасты. Мята! Запах этот ударил в голову — и все поплыло перед глазами, показавшись до невозможности верным. Морозная мята обволакивала язык, проходилась по его зубам и деснам посасывала сладкие губы, и Чонгук переставал чувствовать ноги, потому что поцелуй, такой глубокий, такой горячий, выбивающий здравый рассудок и прогоняющий по телу дрожь, заставлял забыться и ничего, кроме мяты и чуткого наслаждения, не оставить ему. Омега плавился в руках альфы, как леденец под языком. От Тэхена горячо, и юноша, сдавшись и так и не начав бессмысленную борьбу, позволил забрать свой первый поцелуй тому, кто вызвал в нем бурю эмоций с одного только взгляда. Кто заставил все внутри перевернуться и загореться ярким пламенем, кто был опасен, но так заботлив. И Чонгук не знал, чему верить и что делать в этот момент, однако со своими желаниями ему совладать было в разы труднее. Теперь Тэхен так близко, что ближе, кажется, уже некуда. Делится с ним своим запахом. Чонгук отчаянно отвечает, самозабвенно, в крепких объятиях нежится, сильнее к Тэхену льнет, но мысли, в свою очередь, не дают покоя голове. Его влечет не коньяк, которым пахнет Тэхен, его сводит с ума неизвестная мята, которая уже пустила корни внутри Чонгука, заставляя недоумевать, откуда она вообще взялась. С трудом разорвав столь желанную близость, Тэхен, не упуская Чонгука, посмотрел тому в глаза. Альфа никогда романтиком не был, но с ним этого хотелось, хотелось медленно и сладко, как в сопливых киношках, которые Тэхен ненавидел. Поцелуй, сорванный с губ омеги, он никогда не забудет и, кажется, больше никогда не сможет насытить свою жажду до прикосновений к нему. Он уже попробовал и назад дороги не видит, только вперед и только с Чонгуком. Никого больше он не хотел в этот момент. — Послушай, я еще никому такого не говорил. И мне сейчас тяжело открыться и довериться тебе… Но это ты, Чонгук, принес нечто новое в мою бессмысленную жизнь и, возможно, я слишком спешу, но ты мне очень нравишься. Я по-настоящему влюблен в тебя. И ты не обязан мне отвечать прямо сейчас, просто знай об этом… Но Чонгук не хотел знать. Вообще ни о чем. Знания эти разбивали сердце, а страх сковывал тело.*4*
Тэхен уплетал хлопья, сидя напротив Чонгука, и попутно рассказывал о чем-то. Он увлеченно делился с ним планами на сегодняшний день, а Чон слушал вполуха и изредка говорил: «Да», «Я не против», «Звучит здорово», — и так далее. Губы все еще горели от поцелуя, он не мог прийти в себя. Юноша ничего не ответил Тэхену на его признание, а тот и не давил, сказал, что готов ждать, и за столь необдуманный поступок в виде поцелуя извинился, и больше он к нему без его ведома не прикоснется. Чонгук нервно крутил свой телефон в руках под столом и думал вовсе не о парне, который сидел так близко и только что ему фактически предложил стать парой и признался в самых теплых чувствах. Он думал о Мин Юнги, мужлане, грубом полицейском, и мысленно вспоминал про его визитку в своем кармане. Чонгук был зол на человека, которого толком не помнил. Что если тот врал? Что если это все же розыгрыш? Как он смел обвинять лучшего друга старшего брата Чонгука в каких-то преступлениях? Как он мог говорить, что Хосок и Чонгук в опасности? Как мог лишить Чонгука новых, неизведанных чувств, которые теперь просто физически не могли продолжить развиваться из-за барьера, который возвели внутренние сомнения? Пусть с Тэхеном они знакомы совсем ничего, пусть все происходит, как кажется юноше, слишком быстро, но Чонгук готов был считать его своим другом, влюбиться окончательно и бесповоротно, однако тут появился Юнги — все пошло по наклонной. Тэхен признался, а Чонгук уже не мог ни отказать, ни согласиться. Он застрял на мертвой точке их поцелуя. Он и верил, и не верил Юнги. Единственное, что понимал Чонгук — это свой страх и замешательство. Он хотел разобраться, найти истину и разложить все по полочкам. А в этом ему может помочь как раз только шеф полиции. Чон ловко и осторожно, стараясь не привлекать внимания Тэхена, достал визитку и сбросил сообщением свой номер на контакт, напечатанный на кусочке картона. Он нервно спрятал телефон и выдохнул, осталось ждать, когда с ним свяжутся.Игрок сделал свой ход.
*5*
Влетев в пятизвездочный ресторан, даже не обратив внимания на его название, Хосок вальяжной походкой двинулся к смазливому мальчишке за стойкой и назвал свое имя, обворожительно улыбнувшись, пока работник, краснея, искал его в списках. — Д-да, ваш столик номер четырнадцать, господин Ким ожидает. Разрешите проводить вас? — Конечно, сладкий, показывай дорогу, — Хосок подмигнул, усмехаясь в голове с его скромности. Ведь совсем недавно один омега чуть ногу ему не прострелил и последними словами обзывал, посылая. Рыжеволосое солнце все не выходило из головы, своими коготочками в мозг впилось и вызывало ярость, нежность и страсть одновременно. Хотелось на ком-то сорваться. Вот, например, на этом милом мальчике, который так краснел под тяжелым взглядом опытного альфы. Юноша повел гостя к столу, давя в голове сомнения по поводу его одежды, совершенно неподходящей к дресс-коду ресторана. Но этот человек шел на встречу с хозяином, а значит, ему было позволительно одеваться во все, что угодно. — Прошу вас, — юноша услужливо отодвинул стул и, поклонившись, ушел. Хосок даже не обернулся на него, лишь лучезарно улыбнулся Сокджину, который пренебрежительно фыркнул, оставшись недовольным его внешним видом. — Ты хотел поговорить? — Хосок, ты ездишь на такой прекрасной машине, но выглядишь как представитель среднего класса… — вздохнул Сокджин, игнорируя его вопрос. — В моих ресторанах строго по поводу внешнего вида, но, так как это ты, на первый раз прощаю. Один раз. Хосок засмеялся, но негромко: не хотел еще больше расстраивать брата. Играла красивая музыка, бо́льшая часть столиков была занята даже в такое время. Зал был просторный, оформленный в бордово-золотых тонах, с темными шторами на огромных окнах, уходящих под высоченный потолок, сверху — невероятной красоты хрустальная люстра. В помещении было тепло и уютно, темные оттенки визуально уменьшали пространство, но это не делало внутреннее убранство ресторана менее величественным. — Как во дворце… — Хосок внезапно начал чувствовать стыд за свою повседневную одежду, но Сокджин снисходительно улыбнулся ему. — Я рад, что тебе нравится. Твоя похвала приятна. — Та-ак, что ты хотел? — он вернул внимание брату, переводя взгляд от музыкантов на невысокой сцене к карамельным глазам напротив. — Я просто хотел побыть с тобой вдвоем. Сокджин учтиво кивнул официанту, разливающему им вино, а затем, повертев в руке бокал, с наслаждением распробовал запах выдержанного алкоголя и сделал небольшой глоток, раздразнивая рецепторы перед обедом. — Все вы одинаковые, — подколол Хосок, — и ты, и Джун, и Тэ. Хотите от меня кусок урвать, но никак не поймете, что я общий. — Увы, мы не привыкли делиться. Ты должен знать это лучше всех. Хосок накрыл ладонью свой бокал, вежливо отказавшись от спиртного: он выпил вчера достаточно. Сокджин не настаивал и попросил официанта принести фруктовую воду. — Спасибо, — кивнул Хосок. — Однако, Джин. Ты ведь не ради пустой болтовни меня позвал, тем более так внезапно. — Ладно. От твоего чутья ничего не скрыть. Хосоку было приятно видеть на вечно серьезном лице легкую тень улыбки. — Я хотел спросить, что ты собираешься делать дальше? Хосока этот вопрос немного выбил из колеи. Он отхлебнул напиток с привкусом клубники из бокала и призадумался, нахмурено всмотревшись в молчаливые, выражающие лишь легкую степень заинтересованности, глаза Сокджина. — Как это «что»? Я собираюсь помочь Джуну уберечь его бизнес и жизнь, а также благополучие вашей семьи. — Ты тоже наша семья Хосок, вместе с Чонгуком, — нетерпеливо поправил его Сокджин, коротко вскинув ладонь. — Наш покойный отец очень любил тебя. Порой мне казалось, что ты получаешь любви больше, чем мы втроем вместе взятые, — усмехнулся он. — Но, как бы ни старался разозлиться, неприязни к тебе и обиды к отцу я не испытывал. Твоя мама была прекрасным человеком, и она родила такого же прекрасного сына. Пусть мы с тобой по крови и не связаны, но родство у нас на другом уровне, на духовном, как и у наших с тобой родителей. Ты это тоже чувствуешь. Ты всегда помогал нам, Хосок, что бы ни случилось. Ты помогал мне, давал дельные советы в строительстве сети ресторанов и рекламной кампании, хоть и младше меня. Ты всегда поддерживал Тэхена, когда тот болел, ты писал ему письма в больницу, когда он лечился от зависимости, и переживал. Малыш Тэ с самого рождения от тебя без ума, ему даже мы с Намджуном не были нужны так, как Чон Хосок и его солнечная улыбка. Все трудности жизни тебя закалили, сделав из твоей спины щит для защиты дорогих людей, и Намджун это ценит, не только он… Ты всегда был для нас щитом, но сейчас я прошу, нет, я умоляю тебя отойти в сторону, потому что эту войну даже твой щит может не выдержать, и я боюсь. Раз Намджун меня слышать не хочет, то ты послушай. Забирай мальчика и уноси ноги подальше. — Мне льстят твои слова о родстве со мной и привязанности, но Джин… — Хосок осекся, напоровшись на серьезные как никогда глаза, — я не брошу Намджуна и тебя с Тэ, ни за что. До конца стоять буду. Понимаю твои опасения — дело действительно серьезное, и не только сгущаются тучи, но и земля дрожать начинает. Однако я с места не сдвинусь, пока не перегрызу глотку тому, кто посмел нам угрожать. Сокджин подпер подбородок руками, спрятав губы в ладонях, и внимательно проследил за эмоциями Хосока, которые начинали бушевать так же неистово и внезапно, как морские волны во время шторма. — Даже ради Чонгука не уйдешь? Ради Тэхена? — Ты предлагаешь мне предательство?! — прошипел Хосок, склонившись ближе к нему, чтобы не привлекать лишнее внимание. — Ради них я и останусь! Как ты не поймешь? — Ладно, я услышал ответ на свой вопрос. И мне жаль, что он оказался таким. Голос Сокджина был пропитан разочарованием, это потрясло и уязвило Хосока. Мужчина подскочил с места — с противным звуком отъехал стул. Возмущению его не было предела, и обида хлестала по щекам розовым румянцем. Как Сокджин вообще посмел допустить мысль, что Хосок сумеет переступить через свою преданность и оставить их одних бороться с неизвестностью?! Как посмел он наговорить Хосоку об их связи, а потом ткнуть лицом в грязь возможного от нее отречения, и все ради спасения собственной шкуры?! Цербер на крови своей матери клялся братьев охранять. — Обедать, как я понял, ты не будешь? — Сокджин отставил бокал и тоже поднялся на ноги. — Аппетит пропал. Хосок развернулся на пятках и твердым шагом направился к выходу. Поправив галстук и попросив официанта придержать жаркое, Сокджин поспешил следом в надежде перехватить брата у дверей. Хосок ураганом несся прочь, остановившись лишь у окликнувшего его вежливого омеги, что так краснел, когда впервые увидел его. — Господин, уже уходите? — Да, сладкий, — притворно улыбнулся он. — Прости, но сегодня я не в настроении втрахивать тебя в стену туалетной кабинки, но думаю, кто-нибудь поведется на твою мордашку в другой раз. Юноша проглотил язык, застыв от незаслуженной грубости со стороны ранее приветливого мужчины. Но тут подоспел Ким Сокджин и остановился рядом с побледневшим сотрудником, перехватив брата за локоть. — Прости меня, если я чем-то тебя обидел, Хосок. Поверь, я говорил все это из лучших побуждений. — Я не в обиде, — сквозь стиснутые зубы проговорил он, отведя взгляд в сторону. — Но больше даже слушать ни о чем подобном не хочу, — он резко отнял свою руку и повернулся спиной. — Увидимся в особняке, Джин. И Хосок ушел. Юноша поднял перепуганные глаза на хозяина ресторана, получив уставший взгляд в ответ. — Простите меня, господин! — поклонился он. — Ты не должен извиняться… — Сокджин перевел грустный взгляд на двери, за которыми скрылся Хосок. — Он просто был зол. Не воспринимай слова, сказанные ранее, всерьез. Иногда преданность и любовь застилает глаза и не позволяет видеть полную картину происходящего… — мужчина посмотрел на своего сотрудника более осознанно и коротко улыбнулся. — Не хочешь пообедать со мной, Милен?*6*
Юнги шел, шлепая по бесчисленным лужам ногами, и спрашивал себя, почему он не мог назначить встречу в какой-нибудь безлюдной закусочной, а не в этом промерзлом парке. В такую погоду все умные люди сидели дома, смотрели кино и попивали чаек с лимоном. Не считая благородных тружеников, конечно, которые, как и сам Юнги, готовы были просиживать в офисе хоть все выходные, лишь бы больше платили. А еще дворники. Да, глядя именно на этих ребят в униформе, он вспоминал о безысходности. Странная ассоциация, но вот только они все гребут и гребут эти мокрые желтые листья, а через десять минут дорожки вновь будут покрыты тем, что еще осталось на деревьях. Шмыгнув носом, Юнги глянул на наручные часы и ускорился: негоже опаздывать на встречу, которую сам же и назначил. Он увидел Чонгука издалека и чуть не подавился нахлынувшими на него чувствами, которые внезапно оказались сильнее, чем вчера вечером. По мере приближения к Чонгуку он все больше замечал, что тот идеально вписывается в окружающий пейзаж: такой же серый и безжизненный. Совсем не похож на того Чонгука, которого Юнги встретил в клубе, и в этом отчасти была его вина. Но вина — это последнее, что должно волновать сейчас, потому что у капитана есть цель, и он будет неустанно к ней следовать, несмотря на своего волка, который, поддавшись инстинктам, рвется к юному омеге и хочет его согреть. Только вот волк Юнги греть не умеет, он скорее мертвым дыханием пальцы обморозит, холодом пронзив. И ничего не изменит то, что Юнги привык уже к себе никого не подпускать, а тут вот внезапно хочется. Чонгук в теплой худи с капюшоном на голове и в куртке, застегнутой под самым подбородком, сидел на краю обшарпанной временем скамейке, стоящей под старым дубом, который уже успел сбросить почти всю листву. Кончик носа покраснел от холода, а руки он спрятал в карманы, надеясь отогреть. Юноша о чем-то думал, вытянув ноги, пытался дотянуться пятками до лужи, в которой тонул чей-то забытый бумажный кораблик. Юнги засмотрелся на эту картину. Он заметил, что у Чонгука довольно интересная и милая форма носа с горбинкой, только сейчас нормально осмотрев его профиль. Надутые губы насвистывали какую-то грустную мелодию, словно посвящая ее улетевшим в теплые края певчим птицам, а на бледных щеках расползались краски румянца от поцелуев подступающих холодов. — За тобой никто не следил? — спросил Юнги. Наверное, некорректно переходить вот так сразу к делу, но он просто растерялся и не знал, что сказать. Чонгук повернулся к нему, вставать не стал, лишь коротко кивнул и вновь уставился на белый «парусник», который медленно опустился на дно лужи прямиком к дождевым червям. Чонгуку хватило одного взгляда на Юнги, чтобы румянец расползся еще сильнее. Юноша понял, что мята, не дающая покоя с самого утра, сейчас прямо перед ним стояла, в лице одного человека скопилась, в его руках, худых и белых, в лице и глазах, смотрящих как-то строго, но по-доброму, по-отцовски, в волосах, цвета мятного инея, в голосе с хрипотцой, будто снег под ногами, а главное — в запахе. В том самом запахе, с которым так самозабвенно целовался Чонгук утром, но который исчез так же, как и губы Тэхена, его касающиеся. — Нет. Я один. — Хорошо. Молчание. Неловкость, которая одним необходима, а иных наталкивает на нелепые фразы, разгоняющие атмосферу. — Чонгук… Юнги посмотрел на него, затем — на скамейку с облупленной синей краской, она вся была покрыта крупными каплями воды. Капитан поморщился, но все же уселся рядом, подложив под зад край своей длинной куртки. Ну, хоть джинсы не промокнут. Чонгук же на это совсем не обратил внимания. — Хотел сказать… ты очень смелый. Будь я на твоем месте, я бы даже не… — Вот только давайте без этого «доброго полицейского». Что? Дадите мне плед? А может, конфетку? И скажете, что все будет хорошо? — Чонгук нахмуренно смотрел на круги, расползавшиеся по поверхности лужи. Кораблик утонул, жаль. — Просто… не нужно. — О’кей… Почему всем нравится меня бесить? — выдохнул Юнги. — Чон Чонгук, восемнадцать лет. Окончил школу на «отлично», поступил в медицинский университет. Довольно колоритная биография, скажу тебе! Твой отец-омега хладнокровно и жестоко убил твоего другого родителя, сел в тюрьму. Имеешь старшего сводного брата, мать которого также мертва. Он был твоим опекуном, пока ты не стал совершеннолетним несколько месяцев назад. Займись я твоей семьей всерьез, сказал бы, что тут не все чисто. Мать Чон Хосока скончалась от болезни? Не верю. Отец к этому не причастен? Тоже не верю. Девять ударов ножом, нанесенных омегой из-за бытовой драмы, м-м-м… вряд ли. Что насчет самого брата, Хосока? Не думаю, что у него все в порядке с головой после такого детства, что скажешь на это? Чонгук ошарашено уставился на Юнги, который в ожидании хоть какой-нибудь реплики приподнял брови. О да, капитан гордился своим нестандартным мышлением и талантом попадать в цель. Не за красивые глаза его взяли в полицию. В этот момент он лишь об одном жалел — с треском разрушенной симпатии со стороны Чонгука к нему как к человеку, ранее незнакомому. — Я хочу лишь оказать тебе услугу, Чонгук. Видишь ли, у меня тоже есть связи и про тебя знаю очень многое. Я мог бы ничего тебе не рассказывать, но хочу сузить радиус поражения, ибо, поверь, война с семейством Ким будет разрушительной и заденет многих. У тебя и твоего брата есть шанс не только спастись, но и помочь наказать виновных. — Вообще-то, то, что вы наговорили про мою семью, было… слишком… Юнги повернулся к Чонгуку и поймал стрелу в самое сердце, юноша одними глазами поделился с ним болью пережитого, заставляя чувствовать горькую вину, ту самую, которую Юнги зарекся не ощущать больше никогда. Чонгук же еще ребенок, который находится в стрессовой ситуации, а Юнги так непрофессионально сорвался. Излил на него столько грязи, возможно, оклеветал родных. Да еще и бессовестно использовал, не особо заботясь о его душевном состоянии. Но Юнги не психолог, он лишь игрок, как и все в этом городе. — Прости, это было действительно чересчур. — Даже для альфы ты тот еще козел, Мин Юнги, — Чонгук пожертвовал своими принципами и сказал грубость. И это все из-за стресса и непонятных чувств, витающих в воздухе вперемешку с запахом мяты. Смешно. Юнги прыснул в кулак, отвернувшись и спрятав улыбку. А этому омежке палец в рот не клади — по локоть отгрызет и не подавится. Он увидел в Чонгуке себя в молодости, такой же прыткий и нахальный в нужное время. Мальчонка ему понравился, как личность, еще в клубе, но теперь, без примеси алкоголя в крови юноши, он казался настоящим и искренним. И Юнги был рад, что Чонгук рядом с ним свои эмоции решил не скрывать, а, наоборот, доверить. — С чего ты взял, что я альфа? — А разве нет? — Чонгук перевел на него напряженный взгляд. — Не-а, — Юнги облокотился на спинку скамейки, совершенно забыв, что она мокрая. — Да ну? Юнги кивнул. Чонгук даже на мгновение разочаровался, а потом удивился тому, сколько же яда мог хранить в себе этот, как оказалось, омега. А еще Чонгук, прислушавшись к себе, не мог понять, почему какой-то омега заставлял его внутреннего волка скулить и просить тепла, слепо идти на запах мяты, от которого утром чуть в соприкосновении губ не задохнулся. — Но мы ведь не это сюда обсуждать пришли, так? Чонгук успокоился, и вроде как его гнев немного поутих, а грусть и замешательство сменило любопытство. Ему нужно было отвлечься. — Ты обещал, что расскажешь все, что мне положено знать. — Обещал…*7*
— То есть тебе запретили возобновлять дело, потому что семью Ким, а особенно Намджуна, даже в органах все боятся, и ты начал независимое расследование? — Чонгук грел окоченевшие руки о кружку с горячим шоколадом и зефирками, плавающими на поверхности. Юнги бы сейчас не прочь оказаться на их месте — отогреть кости. Юноша оказался сладкоежкой, сказал, что ему надоело здоровое питание, но он обязательно к нему вернется — завтра. Юнги в ответ на его слова лишь посмеялся и удивился сам себе: он за год так часто не улыбался, как за эти два часа, проведенные с Чонгуком. Но тут официантка принесла ему крепкий кофе, и полицейский забыл об этом. Однако сейчас капитану как никогда захотелось сладкого, а привычная кофейная горечь не приносила никакого удовлетворения. Хотелось попробовать то, что пьет Чонгук. Нет, не так. Хотелось попробовать его малинового цвета губы, после того, как юноша выпьет сладкий и горячий напиток. За это Юнги хотел себе по щекам надавать, такие внезапные мысли шокировали. Он начал бояться этого всплывающего волнения и давно похороненных ощущений непреодолимой тяги к кому бы то ни было. — Не совсем так. Я просто никому не сказал и прогуливаю работу, — усмехнувшись, капитан сделал глоток. Гадость какая, а раньше не верил, что вкусы со временем могут меняться. — Но тебя могут уволить… — Плевать. Срать я хотел на этих трусливых и слепых полудурков, которым напхали взяток по самое не балуй. Я не такой и своего добьюсь, несмотря ни на что. Чонгук внезапно проникся к нему уважением. За время их беседы он понял, что Мин Юнги не такой уж плохой. Он слишком даже простой, а язык за зубами не держит, потому что честный. Однако матерится все же много. Вообще он был очень странной личностью. Юнги по своей природе переполнен противоречиями, словно его собрали из совершенно разных деталей, и получился такой вот необычный как в характере, так и во внешности человек, еще и омега. В хорошем смысле, конечно. Чонгук заслушивался и засматривался. Особенно на необычные лисьи глаза, которые были до того спокойные, что становилось не по себе. Несмотря на обширную жестикуляцию и крепкие словечки, проскальзывающие в предложениях, глаза Юнги оставались прежними, внимательными и добрыми. Полицейский начал свой рассказ с того, что Чонгук и так знал. Семья Ким специализировалась на грузоперевозках и из небольшой конторки разрослась до огромных размеров благодаря главе семейства и среднему сыну, который вскоре получил от отца все права на бизнес. Тогда и начались проблемы, но Ким Намджун затыкал рты даже политикам, держа Спящий город в руках. Пять лет назад на него донесли собственные родители, после чего пропали. Говорят, что они переехали, — Юнги этому не верит. Тогда полиция все проверила, но ничего не нашла, что было неудивительно лично для теперешнего капитана. Два года было спокойно, пока средний брат вновь не прокололся вместе со своим братцем-наркоманом (тут Юнги намеренно утаил еще кое-какую страшную информацию о Тэхене, чтобы еще больше не пугать Чонгука), начались убийства с картами, бедлам с наркоторговлей и незаконным оружием, словно прорвался барьер — и все гнилое выплыло наружу. Это была мясорубка, головы летели у всех: и у полиции, и у людей Кима, и у гражданских. Кончилось плачевно: их семья вновь оказалась невиновна, а Юнги оставалось зализывать раны и тайком собирать компромат и карты, пока, несколько месяцев назад, не объявилась еще одна проблема — снайпер, не дававший капитану спать, и все те же карты. — Я и подумать не мог, что Намджун такой страшный человек... Это разобьет Хосоку сердце: они же почти братья, — Чонгук задумчиво глядел на кружащиеся зефирки и шоколадную жидкость. — А Тэхен… был зависим от наркотиков. И он болен… Боже… Я ведь ничего не знал, он… не говорил. — Видимо, ты не так уж важен ему. Юнги заметил, что Чонгук готов был расплакаться, и осекся, поняв, что опять ляпнул лишнего. Он учтиво подтолкнул к нему салфетницу, но юноша лишь отмахнулся. — Ты влюблен в него? Чонгук многозначительно промолчал, опустив взгляд. — Дьявол… Вы же недавно познакомились! — Я не знаю, что тебе на это сказать. Я не знаю… Просто. Все говорит об этом. Несмотря на то, что ты мне рассказываешь, его запах все еще в голове, его лицо тоже, прикосновения, я скучаю, хочу вновь к нему, побыть рядом… Для того, чтобы влюбиться, достаточно секунды, я же живу с ним под одной крышей почти неделю. Юнги сочувствующе покачал головой, но рычащая злость пробиралась к горлу, а волк уже с ума сходил от мысли о руках паршивого Ким Тэхена, блуждающих по телу этого юноши. — Сразу вспоминаются все эти сказки про истинного, да? — Я об этом не задумывался. Мы знакомы совсем недавно, но он уже больше, чем друг… — У него есть истинный, ты должен был знать. Чонгук замотал головой и уверенно посмотрел Юнги в глаза. — Я знаю об этом, Тэхен рассказал мне секрет еще в клубе, он даже братьям не говорил про того омегу. — Видел его? — Юнги удивился его спокойной реакции, ведь, зная это, Чонгук согласился на второе место для Тэхена, потому дороже истинного нет никого. Как бы ты ни любил другого, истинный будет твоей частью. — Да, мельком. Он очень красивый, такой же яркий, как Тэхен. «И наверняка такой же больной», — мысленно добавил Юнги, внимательно следя за юношей, который понуро мял салфетку, складывая из нее маленький кораблик. — В любом случае… я должен выбрать семью, должен выбрать Хосока. Ты доказал, что нам что-то угрожает, и я хочу это предотвратить. Просто мне нужно немного времени, чтобы собраться с силами. Чтобы разобраться с чувствами к Тэхену и… — тут Чонгук мельком поглядел на Юнги, но так же резко опустил глаза, вернувшись к оригами, — прочее. — Понимаю. Не завидую я тебе, малыш. Чонгук заметил то, что Юнги называл его так же, как и Хосок. Наверное, из-за этого доверие к капитану выросло за сегодняшний день в геометрической прогрессии. Он был необычным, Чонгук все пытался его анализировать, но кроме того, что у полицейского есть свои тайны, запрятанные в самые дальние уголочки души, так и не выяснил для себя ничего нового. Чонгук выпил половину своего напитка и облизнул губы, чувствуя, что Юнги продолжал на него смотреть. Повадки полицейского оставались с ним даже в повседневной жизни. Как ни странно, дискомфорт Чонгук от этого не ощущал, наоборот, они словно всю жизнь были знакомы и уже не первый раз сидели в этой кофейне. Несмотря на свою отталкивающую натуру, Юнги был другим внутри. Отчего-то Чонгук был в этом уверен… Или он просто предпочитал видеть в людях лучшее? А может, он это нутром чуял? — Что насчет того стрелка, о котором ты рассказывал? Ведь сейчас все началось именно с него. Юнги кивнул. Снова его головная боль — чертов Робин Гуд. — Я выслеживал его очень долго и, наконец, наступил на хвост. Все эти карты… он работает на Ким Намджуна, это точно. Убирает его конкурентов и провинившихся «союзников». Помнишь последнее убийство дочери мэра?.. — Конечно. — Его рук дело. Чонгук удивленно поднял брови. Юнги скептически усмехнулся и скрестил руки на груди. — Че-ерт, — пораженно протянул младший. — Да. Дыра в голове, как и у остальных двадцати восьми жертв. Знаешь, когда ты представился мне в клубе и сказал, что твой брат водится с семьей Ким, я подумал, что нашел стрелка. Но… — Ты подумал, что это Хосок?! Да как ты… — Эй! Это моя работа — подозревать и строить логические цепочки. Цепочка выстроилась, вот и все. Но ты убеждал, что Хосок приехал проведать друга, да и алиби у него есть. Говоришь, в ночь последнего умершего от пули стрелка, твой брат напился и еле доковылял домой, а когда застрелили девушку, он приехал из магазина. Так что… — Мы тут ни при чем, — Чонгук посмотрел на Юнги, и тот пожал плечами, якобы соглашаясь. — А еще какие-нибудь зацепки у тебя есть? — Ничего кроме карт, связанных с треклятым семейством и запаха. — Стой. Запаха? — Ага. Только Чонгук хотел поинтересоваться о подробностях, как Юнги оборвал его мысли, подозвав официантку и попросив счет. Юноша внимательно наблюдал за тонкими пальцами, отсчитывающими купюры. Такие пальцы он только у своих друзей-музыкантов видел. Ему внезапно стало интересно… холодные ли они, больше ли его собственная ладонь и насколько темнее кожа. — Так что ты намерен делать? — отвлекшись от своих странных и непривычных ему мыслей, спросил Чонгук. — У тебя же есть план? — Мы теперь одна команда, малыш. Помни, на чьей ты стороне, и не подведи меня и себя тоже. Я действую наперекор закону, а значит, к черту правила. Меня не волнует, как достигнуть цели, раз уж мне отказало начальство. Эта игра с самого начала шла не по сценарию, а еще… она затянулась. Мы с тобой лишь подтолкнем ее к логическому завершению — мафия проиграет. — Что делать мне? Юнги довольно усмехнулся: он получил ценного союзника. — Хочу ударить по Намджуну через самое слабое место. Ты-то в этом и поможешь. — То есть... Чонгук напрягся, ожидая пояснения. — Мне нужен Ким Тэхен. Прости, малыш, но я предупреждал, что будет непросто. Поверь, твоего альфу трогать я не собираюсь, мы лишь используем его и… — Я сделаю, — Чонгук произнес это вполне уверенно, но ему стоило огромных усилий сдерживать дрожащие нотки в своем голосе. — А? — Сказал же… Я все сделаю. Давай конкретнее. Все-таки Юнги начинал гордиться той храбростью и твердостью, что таились в молодом омеге. Только вот Чонгук собой гордился в последнюю очередь. — Пока ты должен втереться к нему в доверие, подойти как можно ближе, искать доказательства и любые зацепки, а затем, в нужный момент, схватить за горло и привести ко мне. Если он ничего не расскажет, придется применить грубую силу. Я не привык так действовать, но этот случай исключение… Чонгук ужаснулся. Его всегда страшила мысль о жестокости, о ядовитом предательстве. А теперь он обязан был ради спасения собственной жизни вонзить Тэхену нож в спину по самую рукоять и провернуть… Он не был морально к этому готов, но иного выхода не видел. Бежать не получится: Хосок ни за что не поверит. И пусть потом проклинает всю жизнь, пусть жалеет и ненавидит, но их семья больше не должна иметь дело с криминалом, они вновь заживут спокойно. Чонгук поможет правосудию восторжествовать. Пусть это и звучит как отговорка, пусть лишит себя чувств… и нить между собой и Тэхеном тупыми ножницами будет резать, больно и долго, пока та не лопнет. Пусть. Семья, Хосок — всегда для него на первом месте. — Опять же, малыш, не доходи до крайностей. Ты вовсе не обязан с ним… — Спать? — перебил Чонгук, и Юнги, запнувшись, кивнул. — Если ты правда к нему настолько неравнодушен… — Я. Не. Передумаю. Юнги сдался. Он и вполовину представить не мог, каково сейчас Чонгуку. Вернее догадывался, потому что самому внезапно от собственных слов дурно стало. Чонгука отпускать в руки демона было больно. — Ладно-ладно. Через несколько дней я бы снова хотел с тобой встретиться… — Мог бы придумать причину получше, раз уж так хочешь меня увидеть, — попытался пошутить Чонгук, однако по его лицу Юнги понял, насколько жалкой была эта попытка. — Не в этой жизни, малыш. Не в этой… Хоть капитан так ему ответил, омеги еще долго сидели за столиком и то смотрели друг на друга, то возвращались к собственным мыслям, зарываясь в них с головой. Уходить ни одному, ни другому не хотелось, их ладони, лежавшие так близко друг к другу, чуть дрожали. И никто не мог понять, в чем же дело.*8*
Офис Ким Намджуна. Двумя часами позже.
— Наш самолет доставил обещанный груз, что не так?! Намджун стоял у огромного стола в зале для совещаний, кругом сидели его люди, в основном те, кто отвечал за отчеты, связь, погрузку и доставку — главы отделов. Все они виновато опустили головы, боялись пошевелиться и сказать лишнее слово, они кожей чувствовали, что их босс в ярости. Мужчина средних лет со странным акцентом заговорил с широкого экрана. Он был недоволен, но явно не понимал, с кем он разговаривает, раз позволял себе такой высокомерный тон: «Нехватка груз в самолет. Вы привезли не все! Сделка отменяется, мы так не договориться» Намджун потер переносицу. Как бы ему сейчас хотелось высказать этому противному ублюдку, брызжущему слюной во все стороны, все, что он думает. А еще врезать ему или задушить этим дурацким красным галстуком, который раздражал не меньше, чем его владелец по ту сторону экрана, защищавшего от клыков Намджуна и его людей. — Послушайте, я уже принес свои извинения. Но я предупреждал, что могут возникнуть кое-какие проблемы, особенно с таким товаром. Я понимаю, что свою долю вы уже прислали и контракты тоже. Не спешите. Я позабочусь о том, чтобы в кратчайшие сроки вам доставили остальное, и даже сверх обговоренного. «Так не пойдет. Вы играть не по правилам!» — закричал мужчина. — Тогда отошлите наш товар обратно, сделки не будет, как вы и сказали. «Нет, этот груз мы оставим себе, нужна компенсация. Ты подорвал всякое доверие, Ким Намджун!» Терпение Намджуна лопнуло: — Ты! Сукин с… Внезапный стук в дверь прервал поток гневных слов, готовых вырваться изо рта мужчины. Намджун отвернулся от экрана. Дверь приоткрылась; Сокджин, заглянув в помещение, скромно оглядел присутствующих и, принеся всем свои извинения, кивнул брату, мол, надо выйти. — Серьезно?! Сейчас, Джин?! — возмущенно прошипел Намджун, указывая рукой в сторону экрана. Однако тот уже скрылся, бесшумно прикрыв за собой дверь. Намджун, одолеваемый мешающей ровно дышать яростью, бросил тяжелую папку на стол. Некоторые его подручные вздрогнули от грохота, но взгляда поднять не решились. — Черт… Одернув полы пиджака, Намджун последовал за старшим братом. «Ты не можешь просто так уйти!» — раздалось с экрана. — Да пошел ты на хуй! Ты и твои люди. Я могу все. Намджун отключил экран, погрузив зал в гробовое молчание. Дверь с силой хлопнула, выпустив его из помещения. Сокджин оценивающе осмотрел брата, переминаясь с ноги на ногу и нервно перебирая пальцы у себя за спиной. Ярость, хлеставшая из Намджуна, забавляла его, но вида Сокджин старался не показывать, чтобы не злить его еще больше, потому что это могло помешать делу, по которому, собственно, он и пришел. — Уверен, что правильно поступил со своим уже бывшим возможным союзником? Снова наживаешь себе врагов? — он усмехнулся. — Ты никогда не изменишься, так ведь? — Заебало. Если они мне не верят, то пусть подавятся свинцом. Смотри новости, уже сегодня этого глупца будут по кусочкам собирать в его квартире на крыше небоскреба. Хорошо, что между нами тысячи километров, а то мне пришлось бы самому испачкать руки. Сокджин укоризненно посмотрел на него, но тактично промолчал, выпрямившись и вздернув подбородок. — Чего ты хотел? Надеюсь, не отчитывать меня пришел? Нотации почитать? Если да, то ты тоже идешь на хуй. От его грубости Сокджин подумал, что это была не такая уж и хорошая идея. Но все же Сокджин хотел попытаться еще раз, попытаться спасти Намджуна от тотальной ошибки, отговорить его. При всех своих эмоциях, которые захлестывают, стоит лишь им с Намджуном пересечься на нейтральной территории, пускать все по течению не хочется: всегда есть иной выход, и мужчина его ищет. Ищет и ищет, пытается хоть какой-то ответной помощи со стороны младшего брата добиться, но тот за своим раздувшимся эго ничего не видит. Не видит, что ему грозит реальная опасность. — Ладно, о’кей, я успокоился. Говори. Закрыв глаза на личные чувства, Сокджин искал лазейки и варианты… причины. — Наедине. — Здесь камеры. Если тебя такое устроит, то я могу потом стереть запись. Сокджин отрицательно покачал головой. — Где нет камер? — В моем кабинете. — Ну, естественно…*9*
Намджун закрыл за собой дверь и, подняв глаза, осмотрел силуэт Сокджина, таинственно выделяющийся в полумраке кабинета. Сердце вздрогнуло, когда он вспомнил, что произошло здесь несколько дней назад. Точкой преткновения всегда был кабинет в офисе среднего брата. Мужчина прошел на запах карамели и встал ближе, всмотревшись уже в его лицо. Они долго играли в гляделки, кажется, всю жизнь. Намджун никогда не мог насытиться гневными взглядами Сокджина, всегда ими друг друга уничтожить пытались, к полу прижать. Бесился, когда он смотрел в другую сторону или на кого-то другого, игнорировал. Теперь же, очень близко и только на него, и только ему. Но в глазах старшего сегодня ничего, кроме беспокойства, не было. Непривычно. Настораживающе. — Я думал над тем, что ты сказал мне, Намджун, — голос серьезный, грустный. — О том, что ты все сможешь, о том, что все будет хорошо… — У тебя все еще похмелье? — Намджун не верил в то, что он вновь затянул старую песню. — Джин, я и так не в лучшем настроении, а тебя не вышвырнул только потому, что думал, ты по важному делу. Сокджин, скрестив руки на груди, посмотрел на него, нахмурился. Между бровей на идеальном лице поселилась небольшая морщинка. — Прошу, послушай меня. Хорошего конца не будет. Его тебе не видать, нам его не видать. Намджун уставился на брата непонимающе. — Это уже свыше решено, — продолжал тот. — Ты эту войну со Смертью зря затеял. Проиграть не боишься? Намджун приблизился — Сокджин отступил. Он кожей почувствовал колющий гнев, исходящий от брата, но оставался и держал себя в руках, потому что в кои-то веки не для ссоры сюда приехал. Это его последний шанс все исправить. — Я ничего и никого не боюсь, — полушепотом произнес Намджун. — Даже Смерти. Я своего добьюсь, Спящий город и все проклятые тени, что по углам прячутся, под себя подомну и на трон сяду. Отец в меня не верил, посмотри, где он сейчас. Так что это я должен советовать тебе не делать ошибок и не пытаться меня остановить. Он посмотрел в лицо брата. Сокджин никогда в гневе ему не уступал, а иногда был намного страшнее. Намджун вспомнил их детство, то, как они часто дрались…. Сейчас ничего не изменилось. Почти ничего. Кроме взглядов, бросаемых друг на друга. Было в них что-то кроме ненависти, что-то намного темнее ненависти, плескающееся на самом дне зрачков. Они никогда не играли друг с другом по правилам. — Я не хочу всего этого. Правда, верь мне. Но… Ты совсем ни о ком не заботишься. Ни о себе, ни о своем младшем брате. Хоть к нему у тебя нет ненависти, — Сокджин на этих словах нервно усмехнулся. А Намджун по слоям начал расклеиваться, с собственным характером боролся, с желаниями. Он ведь никогда не задумывался, почему именно ненавидел брата. — Моя ненависть к тебе… иная. Разрывает меня изнутри. Сука, ты так бесишь, что я в любое мгновение могу достать пистолет и приставить дуло прямо к твоему прекрасному лицу, — Намджун, движимый неясным ему порывом, провел пальцами по линии скул Сокджина. Тот нервно сглотнул, чуть дернувшись, но остался на месте. — Но я не сделаю этого. Ты, ядовитая мразь, единственный, кого я не смогу хладнокровно прикончить. Это было бы медленно, — он приблизился, пытаясь прочитать эмоции в глазах брата. Тот все еще не двигался даже при напоре Намджуна. — С наслаждением… Ты этого заслуживаешь. Сокджин молча выдерживал его натиск, без страха смотрел в глаза, не убирал руку со своего лица. Они играли в гляделки почти минуту, никто не отстранялся. И если прислушаться, то можно было услышать, как с огромной скоростью у каждого из них движутся шестеренки в голове. И Намджун, и Сокджин… каждый для себя что-то решал в этот момент. — Насчет нарушения правил, — начал Сокджин, вздохнув и вспомнив разговор в кабинете. — Что же? — голос подвел, Намджун от напряжения почти прохрипел. Голос его оказался слишком низким. Сокджин вздрогнул от внезапно пробежавших по телу мурашек. Но он все решил, все обдумал, за несколько секунд в его голове появились сотни мыслей, и все они вмиг встали на свои места. Мужчина понял, что он и так слишком далеко зашел, чтобы остановиться и повернуть назад, а из этого разговора понял еще и то, что Намджун не в силах дать ему никаких весомых причин для того, чтобы вернуться к истокам, вернуть все так, как было раньше…. — Я не хочу этого. Почему мы не можем просто все забыть, оставить позади и жить нормальной жизнью? Намджун усмехнулся. Сокджин всегда был таким, всегда заботился лишь о безопасности. Сам он не такой: его не волнуют подобные мелочи. Вот где корень их распрей и взаимной ненависти. — Старая песня. — Раз уж ты этого хочешь, уничтожить все, то ты должен принять и мою правду, — Сокджин поднял на него серьезный взгляд. — Я ненавижу тебя, Ким Намджун. Я должен быть максимально честен с тобой. — Я это уже слышал. Думаешь, я люблю тебя? — он зло засмеялся, двинулся вперед, грубо и несдержанно схватив старшего брата за лицо, впившись пальцами в его щеки, почувствовав твердость челюсти и скул. Сокджин недовольно прошипел, сжав его запястье и попытавшись избавиться от цепкой хватки. — Не заставляй меня разочаровываться в тебе. — Как скажешь… Любовь и ненависть — понятия странные. Писатели и художники, скульпторы посвятили им огромную часть своей души. Люди отдают сердца, но кому? Зачем? Не для того ли, чтобы лишь почувствовать ложное чувство того, что ты кому-то нужен? А может, обвести вокруг пальца? Поиграть и причинить боль во сто крат сильнее? Многие романтизируют это понятие, придают этому слову некую окрыленность. Однако любовь хуже дула пистолета, приставленного прямо к твоему виску. Кто-то может спасти тебя, а кто-то — выстрелить. Ненависть… Она правдивее любви. Но так же, как и любовь… — Ненависть ослепляет, а слабости еще никому не помогали, Ким Намджун, — он с силой отпихнул от себя брата. Тот пошатнулся, но удержал равновесие и уставился на Сокджина, даже не зная, что чувствовать по этому поводу. В его глазах смешалось слишком много чувств. Сокджин здесь и сейчас оставит свои попытки что-либо изменить и просто выбросит, как ненужный мусор, неудавшееся сочинение или рисунок. Просто позволит случиться тому, что должно было произойти еще раньше, отпустит ситуацию. Намджун не дает выбора, не спрашивает, не слушает, не боится… И Сокджин бояться не будет.*10*
— Я приятно удивлен тому, что вам удалось снять половину груза с самолета. Отличная работа, Кай. Передай своим парням благодарность от меня. — Ким Намджун и здесь проиграл. Наверняка он будет невероятно зол. Уже предвкушаю. — Думаю, из-за этого Джокер потеряет довольно крупного союзника. Туз продолжил осматривать прибывающие ящики с порошком и оружием. Он явно был доволен: так обставить Ким Намджуна выходило нечасто, однако уловы от этого увеличивались с каждым разом, счет переваливал в его пользу, Намджун отставал. Он представлял, что сейчас его враг в бешенстве крушит что-нибудь, и мурашки удовлетворения пробегали по телу, заставляя трепещущую улыбку появляться на губах. — Че делаешь? — спросил Кай, мельком глянув на человека в маске. Мужчина метал ножи в деревянный ящик с какой-то странной пометкой, пока его босс сидел на таком же ящике за спиной и что-то писал. Он явно пребывал в хорошем настроении, Кай мог опознать это по одному только приглушенному голосу, доносящемуся из-под маски, за которой как всегда было скрыто лицо. — Думаю о Черном Джокере. Мужчина хмыкнул, на секунду перестав метать ножи. — О как… А подробнее? Или это секретики? Туз, усмехнувшись, спрыгнул вниз и пошел вглубь склада. Кай вздохнул и подбежал к нему, чтобы идти в ногу. — Ты маньяк? — спросил мужчина у своего босса. — Нет… — Извращенец? — Нет. — Хладнокровный убийца? — Снова отрицательный ответ. Туз, терпеливо отвечая на дурацкие вопросы Кая, не поднимал взгляда от бумаг и направлялся вглубь помещения, не натыкаясь на препятствия только благодаря своему помощнику, который подталкивал его в нужном направлении и придерживал за локоть, если кто-то переносил груз перед самым носом. — Тогда кто? — Я всего лишь игрок. Обычная карта среди множества других, у меня своя роль, как и у остальных. Насчет Джокера… он сделал выбор давно. Он не заслуживает простой смерти, раз уж так любит играть рискованно. Хочу напугать его, заставить признать поражение, вырвать из груди сердце и раздавить в собственных руках. Не зря он меня Червовым Тузом прозвал. Кай задумался. — Это уже более похоже на извращение… Никогда не понимал этих ваших «игр». Почему всякие большие шишки любят лишать друг друга жизни направо-налево. Куда ни глянь — горы трупов. А ради чего? Это типа суть бизнеса? Где смысл? Вы даже не действуете в открытую. — Подался в философию? Это не твое, Кай. Тебе и не понять. Суть и наслаждение могут уловить только сами игроки и те, кто в игру влез. Можешь называть это местью, в какой-то степени это действительно так. Но я много раз делал ему поблажки. Если считаешь меня психом, то ты не знаешь и половины того, что сотворил Ким Намджун за свою недолгую жизнь. Туз замолчал ненадолго. Его помощник терпеливо выжидал. — Карты продолжают скапливаться, — наконец вздохнул он, опустив руки с планшетом и бумагами о поставках. — Валет-киллер, Десятка — юный доктор, также вступивший в игру, кто следующий? Продолжайте следить за его окружением, и тогда все ниточки окажутся у меня, останется лишь потянуть за нужную. Кай оперся спиной о стену. — Что думаешь о Ким Сокджине? — О ком? — Туз повернулся к нему. — Ты не знал? Это старший брат Намджуна… — Знал, конечно, просто странно, что ты спросил о нем. Что-то произошло? — Нет… Нет, ничего. На секунду показалось, что он тоже для тебя имеет значение. — Имеет. Все, кто окружают Ким Намджуна, а в первую очередь его семья, имеют для меня значение. — Тогда какая у него карта? Туз долго молчал, а затем неоднозначно произнес: — Я никогда не задумывался о нем, потому что тот не лез в опасность, лишь вытаскивал братьев из дерьма. Может, девятка? Десятка? Сокджин может быть кем угодно, я недостаточно следил за ним. — Мне заняться? — Не стоит, он безобидный… Сам справлюсь, ты сейчас должен следить за тем, чтобы у наших конкурентов дела шли не очень хорошо. Кай кивнул. — И все же… Зачем тебе Намджун? В смысле, ты и так гребешь бабла немерено. Зачем лишние проблемы? Все знаешь, все видишь, все можешь. — Именно из-за моего сопротивления я остаюсь на плаву. Намджун думает, он всесилен, неприкасаем, ничего не боится. Но мои люди повсюду, как и его. В полиции, в правительстве, в долбанных школах и банках. Все карты на руках у меня, и я умело ими распоряжаюсь благодаря потоку информации. Он считает, что пустил корни, что держит всех за горло. Но ему самому в глотку вцепился я, а значит, держу и остальных.Все карты в моих руках.