Слабость. Обезглавленные карты.
Шум воды и ритмичные удары капель о плечи, потоки, стекающие с головы по лицу и шее, ни черта не расслабляли и никакого спокойствия не дарили, даже мнимого. Потоки напрягали и не заглушали мысли, создавая лишь фоновый шум и позволяя им бесконечным вихрем кружиться в голове. Казалось, что каждая разбивающаяся о кожу капля была острой иглой, попадающей прямо в нервное окончание, заставляя тем самым содрогаться от боли. Водой, вообще-то, когда-то пытали… Юноша, обняв себя руками за плечи и прислонившись лбом к стенке душевой кабины, смотрел на исчезающую у его ног пену и думал, что хочет оказаться на ее месте и просто точно так же исчезнуть. Чонгук понял, что взрослая жизнь — это ответ за свои поступки. Но слишком рано и слишком резко в его скорлупу невинности постучали… нет, не просто постучали, а молотом разнесли в пух и прах, заставляя посмотреть правде и судьбе в лицо… заглянуть в безразличные глаза этого города и каждого его жителя. Чонгук всхлипнул, вернувшись в реальность, и умыл лицо, сгоняя наваждение и дурные мысли. Все это слишком давило на психику. Он прибавил горячей воды, подумав, что ему просто холодно, вот и лезут всякие несуразные мысли. В тишине, если честно, Чонгуку было еще страшнее, потому что именно в тишине ему казалось, что он абсолютно беззащитен, а его мысли настолько громкие, что их слышат все. В тишине Чонгук становился параноиком. А думал он, как и всегда, о Тэхене и о своих чувствах к нему, о чувствах теплых и окрыленных, но раз за разом натыкающихся на «стену», которую между молодыми людьми возвели страхи самого Чонгука. Он чувствовал себя маленьким никчемным зверьком, загнанным в угол обстоятельствами, ни на что не способным, жалким, слабым. Ведь он — крохотный кролик среди хищников, даже на закуску не сойдет. Кожа на плечах и шее уже покраснела, но Чонгук все никак не мог согреться, продолжая мелко дрожать. Голова немного кружилась, в животе стягивался неприятный узел, колючий и болезненный, а к горлу подступал ком. Когда юноша начал задыхаться в горячем паре, судорожно вздыхая и ощущая вместо воздуха лишь влагу, оседающую в носу и в гортани, он выключил воду. — Соберись… — шепотом проговорил он сквозь стиснутые зубы и, не без усилий выпрямившись, зачесал мокрые волосы, убрав пряди с лица. Чонгук вдохнул полной грудью и медленно выдохнул, успокаивая колотящееся сердце. «Я хочу побыть с тобой, — прозвучал в его голове бархатистый и ласковый голос Тэхена, согревающий изнутри своими нотами. — Знаю, тебе о моих чувствах слышать неловко, Принцесса, но я не могу их сдерживать. Может, ты знаешь, как мне перестать смущать своими несдержанными порывами того, в кого я до беспамятства влюблен?..» — Прости меня, — Чонгук всхлипнул, вновь смахивая влагу с лица, всеми силами сдерживая подступающие слезы. — Как бы я хотел ответить тебе тем же… Еще с детства жизнь Чонгука была не такой, как у всех, так с чего он взял, что дальше будет лучше. Судьба подкидывает ему самые неожиданные повороты вновь и вновь, Чонгук уже устал видеть ее ехидную улыбку и устал бояться. Ему просто необходимо было взять себя в руки и что-то сделать ради себя, потому что при таком раскладе от того Чон Чонгука, который совсем недавно счастливо улыбался и посвящал свои будни учебе и заботе о старшем брате, гулял с друзьями и мечтал о будущей карьере, ничего не останется. Юноша теряет себя по крупицам, распадается по песчинкам, как песочный замок, высохший на ветру и превратившийся в неясную и бесформенную гору. Чонгук не хочет терять себя, но для того, чтобы избежать такого исхода, ему придется во всем разобраться, с помощью Мин Юнги или же без него. Он не может постоянно полагаться на других и прятаться за их спинами — в этом капитан был сегодня прав. Чонгук в праве сам принимать решения. В конце концов, все может оказаться не так страшно, как говорит Юнги, однако в это все же слабо верилось, учитывая все рассказанное капитаном. Единственное, что больше всего пугает Чонгука: Хосок может оказаться причастным к тому, чем занимается Намджун. Хоть Чонгук всячески выгораживает брата перед Юнги, эти темные параноидальные мысли иногда вновь появляются и грызут изнутри черепную коробку, мешая спать. Он вправе взять свою жизнь в свои руки и перестать быть ведомым кем-то, будь этим кем-то старший брат или выдуманная судьба. Ему необходимо встать на ноги, чтобы потом не пришлось себя соскребать. Ему необходимо разобраться в том, что сам хочет на самом деле, кого он хочет на самом деле… кого спасти, кому довериться, кому протянуть руку, а кого оттолкнуть от себя навсегда.*2*
Уладив все мелкие проблемы раньше, чем планировал, Тэхен глянул на наручные часы, устало потирая глаза. 20:12. Никогда еще он не освобождался так рано. Возможно, виной тому было нежелание возвращаться домой к братьям и быть свидетелем очередного скандала или же ненароком быть в него втянутым. Теперь же в особняк Тэхен всегда возвращался с улыбкой на лице, пусть и не замечая этого. А причина была одна-единственная: в их доме поселилось невероятное чудо. Губы вновь непроизвольно растянулись в легкой полуулыбке, стоило лишь вспомнить лицо омеги, от вида которого всегда становилось тепло на прогнившей за многие годы душе, которую, как думал Тэхен, он давно уже продал грехам. Его не волновали братья, его не волновали проблемы и любые другие омеги, которые вертелись вокруг него в клубах или же казино, потому что привыкли, что иногда хозяин уделяет им «особое» внимание. Тэхена волновал лишь один человек. Он обещал Чонгуку свидание — он это обещание выполнит. И чем скорее, тем лучше, потому что юношу хотелось видеть постоянно, держать рядом с собой и никуда, ни к кому не пускать, выполнять все просьбы и прихоти, лишь бы улыбка не сходила с милого лица, лишь бы слышать его задорный смех, лишь бы чувствовать мягкость его ладоней. Парень закрыл глаза и улыбнулся, представляя его касания и искрящиеся весельем большие черные глаза, которые казались иногда такими глубокими — и вечности не хватит, чтобы до дна достать. Тэхен, ранее разобравшись с захлебывающейся в истерике омегой, забеременевшей от клиента, успокоив ее и пообещав помочь, чем сумеет, и передав заполненные документы администратору своего казино, залпом допил позабытый легкий коктейль и направился к выходу, оставляя за собой перешептывающийся персонал. Но даже на сплетни и всеобщее непонимание изменений, произошедших с их начальником, Тэхену было плевать. Он волновался лишь о том, что Чонгук, возможно, откажется ехать куда-либо так поздно и его сюрприз пропадет. Тэхен был в себе уверен. Он был счастлив, и причиной этого счастья был именно Чонгук, его маленький омега, крохотное, но самое ценное в мире сокровище. Он добьется ответных чувств, не настойчиво, а постепенно будет разбирать по кирпичам стену, которую возвел Чонгук. Руки сотрет в кровь, но не отпустит своего, не отпустит то, чем наконец-то может заполнить внутреннюю пустоту, которая на самом деле была чернее и глубже, чем глаза, в которые Тэхен влюбился.*3*
Чонгук вылез из душа уже одетый в пижаму и с высушенными феном волосами. Все равно он собирался спать, а значит, в укладке не было необходимости. Чонгук остановился посреди своей небольшой, но очень уютной комнаты, оформленной в светлых тонах, всей такой зефирно-сладкой, как ему и нравилось. Чонгук порой действительно чувствовал себя той самой принцессой из доброй сказки, которой называл его Тэхен. Только вот знал бы Ким, что принцесса на самом деле змея ядовитая, которую он пригрел на своей груди, вряд ли бы так носился, заботясь и прощая каждый раз, как Чонгук его от себя отталкивал. Чонгук рвано вдохнул, набрав в легкие побольше воздуха; в животе, помимо неприятной и тянущей боли, заурчало — юноша понял, что ничего, кроме завтрака, не ел сегодня. Внезапно ему вспомнился горячий шоколад, которым угостил его Юнги в обед, — и слюна начала скапливаться во рту. — Надо ложиться спать, — пробормотал себе под нос Чонгук, покачав головой и прогоняя наваждение, — голова гудит. Чонгук знал, что он в особняке один, не считая изредка мелькающей то тут, то там прислуги. Юноша хорошо относился ко всем работникам, как и они к нему, но Чонгук все равно смущался, будучи в особняке почетным гостем. Он ходил, где хотел, исключая комнаты Сокджина и Намджуна и кабинет, получал, что хотел, по первой же просьбе. Он к такому не привык. Забота брата — это одно дело, а забота многих людей только потому, что за это им платят, — совсем другое, неловкое и неудобное. Надолго его самоконтроля все же не хватило. Именно поэтому Чонгук, вопреки мнению своего желудка, решил спуститься вниз на кухню и что-нибудь съесть — низкокалорийное, разумеется. А то со всеми этими событиями он вовсе перестал следить за тем, что именно ест, хоть и занимался физическими упражнениями неизменно каждый день. Чонгуку было неудобно просить кого-нибудь принести ему салатик, так что пришлось выходить из единственного укрытия в особняке — своей временной комнаты — вглядываясь в мрачные апартаменты, чтобы не споткнуться и ненароком не врезаться во что-то или кого-то. Свет в каждой комнате включался по хлопку, но юноша вовсе не хотел, чтобы прислуга узнала, что он бродит по дому. Он приоткрыл дверь и вгляделся во мрак коридора, ведущего к галерее второго этажа, с которого весь холл первого этажа виден как на ладони. Было мертвецки тихо, поэтому Чонгук уже смелее шагнул вперед, прикрыв за собой дверь спальни и на цыпочках двинувшись дальше. У каждой комнаты второго этажа по ночам горел тусклый ночник, чтобы прислуга, которая поздно заканчивала свою работу, смогла беспрепятственно передвигаться, а не ползти вдоль стен на ощупь. Теплый свет помог Чонгуку спокойно ориентироваться, а дорогие ковры, которыми был устлан пол, позволили двигаться тише. Юноша с опаской глянул вниз через мраморные перила — никого в холле не было, на кухне свет также не горел. Второй этаж оставался молчалив, будто особняк погрузился в сон или же время замерло. Воровато оглянувшись, Чонгук выпрямился и пробежал мимо лестницы к комнатам в другом крыле, стараясь двигаться бесшумно и легко, ничего не касаясь руками и держась подальше от антиквариата, являющегося обычным предметом интерьера в этом доме. Он не видел смысла подниматься на третий этаж и идти к кабинету среднего Кима, потому что тот всегда закрывал комнату на ключ, который носил при себе и наверняка даже во сне держал поближе. Он остановился лишь у двустворчатых дверей, ведущих в личную комнату Намджуна. Сердце болезненно ударилось о грудную клетку, он в нерешительности замер напротив, буравя взглядом белую деревянную поверхность. Решившись, Чонгук медленно вытянул руку вперед. Но стоило лишь ему прикоснуться к холодной ручке двери, как послышался странный скрип, и Чонгук отскочил назад, будто обжегся. Он повернул голову на звук, испуганно вглядываясь в полумрак крыла, которое никто никогда не посещал, даже прислуга. Тревожность сковала все тело, Чонгук замер, не зная, куда ему кинуться, где спрятаться, от кого ему прятаться и какие последствия его ожидают. Чонгук вглядывался в темноту западного коридора, который даже по ночам не освещался, потому что там никто не жил, и нервно сжимал и разжимал кулаки. На деле прошло всего мгновение, прежде чем в коридоре раздались тихие и осторожные шаги, а Чонгуку показалось, что он был парализован несколько часов. Юноша бы даже не успел нигде скрыться: всюду приглушенные ночники, тени выдали бы его, как и поспешные шаги, как и оглушительно колотящееся сердце. Когда из темноты осторожной поступью выплыл изящный силуэт, Чонгук окончательно забросил трепещущую мысль, что ему еще удастся спрятаться. Силуэт, в нерешительности остановившись на границе света и тьмы двух соединяющихся коридоров, замер и, вероятно, в голове его тоже промелькнуло инстинктивное желание нырнуть обратно в темноту. Но взрослый рассудок подсказал, что это, по крайней мере, будет смотреться очень глупо и по-детски, ведь всегда можно найти причину для оправдания поступка или, скажем, соврать на этот счет, но не убегать. Тем более побег от маленького и, как оказалось, чересчур любопытного омеги, бродящего среди ночи не там, где положено, — большая глупость. — Здравствуй, Чонгук. — З-здравствуйте, Сокджин, — машинально ответил он, удивившись никчемности собственного голоса. Они с Сокджином никогда близко не общались, просто перебрасывались изредка парочкой будничных фраз, когда пересекались в особняке. Такая же ситуация у Чонгука была и с Намджуном. Сокджин вообще чаще всего приезжал только утром или в обед, по вечерам его редко можно было застать в особняке, а если и так, то он находился в библиотеке с кофе или книгой в руках, но только в случае выходного дня. Сокджин кивнул какой-то своей мысли и оглядел юношу с ног до головы, а затем перевел долгий и тяжелый взгляд на белую дверь, ведущую в спальню его брата. Чонгуку показалось, что Сокджин выглядел очень уставшим: его глаза покраснели и немного припухли, он постоянно тер их. Хоть и старался изо всех сил не прикасаться к лицу, вечно идеальная осанка была подпорчена осунувшимися плечами, а уложенная челка — немного сбита. Зато выглаженный костюм цвета заварного крема, в котором Сокджин вернулся с работы, оставался таким же идеальным, каким был с самого утра. — Мучает бессонница? — спокойным и будто бы совершенно незаинтересованным тоном спросил Сокджин, чуть склонив голову и прикрыв уставшие глаза. Зрение немного расплывалось, но он все еще отчетливо видел нервозность Чонгука, страх в его больших глазах. Он прекрасно чувствовал запах кисло-сладкого барбариса, поэтому и в кромешной тьме узнал бы Чон Чонгука, что-то выискивающего возле комнаты Намджуна посреди ночи. — Вас тоже? — уклончиво ответил вопросом на вопрос Чонгук, нервно перебирая пальцы. Поняв, что совершает движения, обличающие его истинные чувства — беспокойство и загнанность в угол — он спрятал руки за спину и постарался вернуть себе спокойствие: он ведь ничего плохого не сделал, просто бродил по особняку. — Да… иногда, — так же уклончиво ответил мужчина и замолчал, сверля его взглядом. — Чья это комната? — Чонгук кивнул ему за спину. Юноша знал, что в том крыле есть еще одно помещение, потому что особняк был построен симметрично, и то самое помещение являлось «отражением» его собственной спальни, находящейся в восточном крыле. Чонгук запоздало подумал о том, что Сокджин может проигнорировать его вопрос или даже упрекнуть в излишнем любопытстве, пристыдив. Но Сокджин лишь смерил Чонгука присущим ему ничего не выражающим взглядом и ответил: — Она принадлежала нашим покойным родителям. Туда никому не разрешается входить, — он вновь скользнул глазами по двери рядом с Чонгуком и добавил: — как и в комнату моего брата. Чонгук понял, что его упрекнули в этом, и чуть попятился, но Сокджин неспешно подошел к нему и встал рядом, специально повернувшись спиной к двери. Он чувствовал себя неуютно, находясь в такой близости с этим альфой, который был выше его почти на голову, намного шире в плечах, старше и умнее, что особенно чувствовалось. Сокджин нависал над Чонгуком и внимательно всматривался в его лицо, будто мог прочитать все мысли, заглянув в глубину черных глаз. Чонгук нервно сглотнул, от запаха карамели во рту принялась скапливаться слюна. Сокджин протянул к нему руку, и Чонгук только благодаря вовремя собранным силам сумел даже не шелохнуться, не пискнуть и не зажмурить с силой глаза, вжав голову в плечи, словно готовясь к удару, когда его щеки коснулись теплые пальцы. Сокджин осторожно погладил его по щеке, пробуя упругую и нежную на ощупь кожу, проводя пальцами по линии челюсти и приподнимая его голову в легком прикосновении к подбородку. Чонгук посмотрел прямо в светло-карие глаза, без страха, но с волнением из-за того, что Сокджин услышит, как бьется его сердце. — Ты такой милый, — приглушенным голосом, в котором не проскользнуло ни одной эмоции начал мужчина, — приторно-сладкий мальчик. Иногда я задаюсь вопросом, а представляешь ли ты что-нибудь из себя, есть ли в тебе личность, достойная того, чтобы ее заметили? Сумеешь ли ты стать этой личностью, сумеешь ли определить идеалы, за которые будешь бороться, сумеешь ли отличить добро от зла, будешь ли ты достаточно сильным для того, чтобы стать игроком? — Сокджин ненадолго замолчал, вглядываясь в его реакцию. — За место под солнцем приходится бороться, особенно в этом городе. И, кроме тебя, я еще не встречал тех, кому это место было даровано бесплатно… Порой привязанность к тем, кого мы любим, делает из нас монстров. И тогда уже не разберешь, что правильно, что нет. Не поймешь, ты ли это или твое зеркальное отражение. Так и не узнаешь, болен мир или твой мозг. Все же хорошо, что ты не похож на своего отца, ведь гены влияют на судьбу человека даже больше, чем его воспитание. — Воспитывал меня Хосок, — перебил его Чонгук, для которого темы «отца» всегда являлась камнем преткновения. — И в этом твое спасение, — одобрительно кивнул Сокджин. — Помни, чему он учил тебя, но не теряй себя. Думай своими мозгами, смотри своими глазами, делай своими руками и отвечай за свои слова. Возможно, сказанное мной покажется тебе бессмысленным, но когда-то я нуждался в таких словах… Возможно, тогда все сложилось бы иначе и я успел бы спасти от него всех. — Вы меня пугаете... — промямлил Чонгук, поджав губы. — Ну конечно… — Сокджин, еле слышно вздохнув, медленно убрал руку и сделал полшага назад, якобы извиняясь за бестактность. — Маленький зайчик. Но такой ли ты на самом деле?.. Ну все, ступай. Мне нужно отдохнуть. Дважды повторять не было необходимости: Чонгук развернулся и поспешил к лестнице, не оборачиваясь, не смотря по сторонам, не вслушиваясь в шаги за спиной и, кажется, даже не дыша.*4*
Спустившись вниз без происшествий и спокойно дойдя до кухни, Чонгук глубоко вздохнул, сгоняя дрожь, нервирующую его. Затем он полез в холодильник, в котором, как и всегда, была куча вкусной еды. Он чудом откопал салат с зеленью, помидорами и сыром и только собрался поесть, как краем уха услышал непродолжительный гул. С таким звуком обычно открывались главные ворота. Юноша замер, вслушиваясь, а затем, оставив салат, подошел к окну. Чонгук увидел силуэт, мелькнувший у уличных фонарей, ведущих ровным строем прямо к дому. Намджун, если и возвращался в особняк, то не так поздно и вместе с Хосоком, вывод: это не он. Хосока, опять же, было не оторвать от Намджуна, так что и брата из кандидатов Чонгук мысленно вычеркнул. Остался лишь Тэхен, и от этой мысли у Чонгука сердце рухнуло куда-то вниз. Тэхен сказал, что вернется только следующим утром, поэтому его внезапное появление сегодняшним вечером одновременно и радовало, и напрягало. Чонгук совсем не хотел надевать свою лживую маску снова, он хотел отдохнуть от этого хотя бы ночь, раз не получилось немного развеяться в компании Юнги, и пусть их разговоры непременно бы привели к семье Ким. Было слышно, как открылась дверь. Тэхен направился к лестнице, ведущей на второй этаж, но почему-то остановился. Дело было в том, что он учуял запах барбариса, который потянул альфу в противоположном от второго этажа направлении. Когда их взгляды встретились в полумраке, легкая ухмылка появилась на губах Тэхена, а Чонгуку показалось, что это блеснул звериный оскал. Парень негромко хлопнул в ладоши — свет на кухне плавно загорелся, оберегая глаза. Стоило Чонгуку моргнуть, как он увидел совершенно обычную улыбку Тэхена, которая ему так нравилась, которую тот подарил омеге при первой же их встрече в этом самом особняке. — Привет, Принцесса. — Привет, — Чонгук замялся и, стоило Тэхену сделать шаг к нему, непроизвольно попятился, но вовремя сделал вид, что просто убирает салат в холодильник, а не избегает контакта, — не думал, что ты вернешься сегодня. — Не хотел оставлять тебя одного, да и с делами быстро управился. Тэхен медленно обошел барную стойку и оперся об нее, Чонгук же вжался спиной в дверцу холодильника и посмотрел в глаза напротив. Ким просто наблюдал за ним и нежно улыбался, ведь стоило увидеть Чонгука, как сразу начинало трепетать сердце в предвкушении касаний. Чонгуку же от его улыбки становилось до подступающих слез больно: от собственной двойной игры его уже тошнило. Хотелось прильнуть к Тэхену, а затем бежать от него подальше, вернее, бежать от самого себя. — Я скучал. Чонгук видел во взгляде Тэхена искреннюю тоску, непонимание и теплоту, которую альфа, при желании самого омеги, готов был просто так подарить, лишь бы принял и не отталкивал, лишь бы не ставил рамок, не одаривал безразличием и, не дай бог, страхом. Юноша вздохнул и опустил голову: он не знал, как с этим чувством вины бороться. Казалось, что если он потеряет опору в виде холодильника за спиной, то полетит в пропасть. Но запах коньяка так дурманил разум, что омега добровольно в эту бездонную яму шагнул, выпрямившись и пройдя метр на ватных ногах прямо в руки Тэхена. Парень облегченно улыбнулся, осторожно обнял его, зарываясь рукой в черные волосы и шумно вдыхая полюбившийся запах барбариса. Чонгук прижался к его груди, прислушавшись к сердцу Тэхена, и плавно провел по его теплой спине ладонями. — Ты уже ужинал? — Нет… — Отлично. Как насчет свидания? Чонгук немного отстранился от него, подняв голову и встретившись с обволакивающей теплотой во взгляде. — Сейчас? — У меня есть план, — заговорщически прошептал Тэхен, подмигнув. — Доверишься мне? Долго Чонгук не думал. Внезапно ему просто захотелось уехать с Тэхеном как можно дальше от всех, ехать и ехать, пока не кончится дорога, стереть судьбу, перечеркнуть связь, все бросить. Это желание стало внезапно сильным и правильным. Только одно его держало здесь: кровь, которая у них с Хосоком одна на двоих. Он брату всем обязан и все ради него сделает, но сегодня, именно в этот момент, ему захотелось поверить в чудо, словно и не существовало той вечеринки, не существовало Мин Юнги, который путает мысли, даже не находясь рядом с ним, не существовало опасности, исходящей от того, кто стал так дорог. — Дай мне пять минут. Тэхен улыбнулся еще шире, услышав эти слова, и, не без сожаления выпустив Чонгука из объятий, галантно поцеловал его тонкие пальцы. — Буду ждать тебя снаружи. Чонгук не наряжался, просто надел серую водолазку и черный кардиган сверху, синие джинсы, ботинки, накинул куртку и выбежал из особняка, встречаясь лицом с пронизывающим ветром. Изо рта повалил пар, а по телу пробежала дрожь; даже днем не было так холодно. Днем был хриплый голос одного полицейского, его такой же ледяной, как ветер, запах, горячий шоколад и короткая улыбка, которую Юнги так редко показывает. — Готов? Тэхен вышел из тени крыльца, оттуда, куда свет фонарей не попадал, и протянул Чонгуку руку. Юноша кивнул, прогоняя ненужные мысли о другом человеке и беспокойства о том, будто он что-то забыл сделать, и вложил свою ладонь в ладонь Тэхена. — Идем! — Тэхен улыбнулся и, спустившись по лестнице, рванул вперед, утягивая младшего за собой. Они бежали быстро, быстрее надоевшего за долгую осень ветра, раскидывая ногами гравий с дорожки и задорно смеясь. Тэхен с улыбкой оглядывался на Чонгука, но тот не отставал, крепче сжимал его ладонь и бежал почти вровень. Тэхен готов был поклясться, что видел яркие искры, вспыхивающие в глазах юноши. Эти глаза, которые ему в душу запали, были самыми искренними и прекрасными на свете, они были ярче любой звезды на небе, теплее летнего солнца. Тэхену никогда не будет достаточно… ему не хватит и века, чтобы насытиться этим взглядом, этим человеком в целом. Тэхену казалось, что они летят, а не бегут: настолько счастлив он был в этот момент, настолько нереальным казалось происходящее. Теплая рука Чонгука, доверчиво сжимающая его ладонь, придавала уверенности в завтрашнем дне. Оставлять этот проклятый особняк за спиной — отдушина для них обоих. Но, как ни печально, Тэхен всегда возвращался, однако теперь для этого была причина. Он возвращался за Чонгуком, к Чонгуку, ради Чонгука, мечтая, что однажды омега его встретит и улыбнется, скажет: «добро пожаловать домой, я соскучился». Тэхен всегда хотел иметь дом… Этим домом потихоньку становится для него Чонгук, и Тэхен готов сделать все, чтобы не упустить свое счастье. Он будет давить в себе Красного Джокера до тех пор, пока тот не сдохнет в муках, потому что больше парень не хочет никому причинять боль, особенно Чонгуку. Чонгук поднажал и уже у изгороди обогнал Тэхена, смеясь еще громче со своей маленькой победы. Не размыкая рук, парни проскочили сквозь еще довольно узкую щель постепенно открывающихся ворот и понеслись к автомобилю Тэхена. Тот остановился, прежде чем они достигли цели, и, осторожно потянув Чонгука на себя за руку, заключил его в ловушку из своих объятий. Юноша удивленно ахнул, тоже прижался к нему, а затем, отклонившись, но не выпутываясь из кольца рук, взлохматил красные волосы, вызывая у него усмешку. — Нет предела моему восхищению тобой. — Не говори подобных слов с таким выражением лица, — улыбнулся Чонгук. — Ты меня смущаешь… — Прости, Принцесса. Но для того, чтобы увидеть твою улыбку, я пойду на все. Тэхен наклонился, прислонившись ко лбу юноши, и, коснувшись его лица ладонью, провел по нежной коже большим пальцем, вдыхая яркий аромат. Чонгуку льстили эти слова, а то, как Тэхен это произносил, заставляло сердце из груди выскакивать. Однако холод, таившийся на дне зрачков парня при этих словах, разгонял табун мурашек по телу, сковывал мышцы и подавлял волю. — Карета подана.*5*
Автомобиль припарковался у дверей дорогущего ресторана, открыв свои дверцы и выпустив молодых людей на улицу из теплого салона. Чонгук восхищенно оглядел фасад здания, окрашенного в различные цвета ночной подсветкой, и обернулся к подошедшему Тэхену. — Это ресторан конкурента Сокджина, — кивнул парень в сторону здания и, приобняв его за плечи, усмехнулся. — Не подумай, что я пытаюсь поссориться с братом, как раз наоборот. Если бы я ходил в рестораны Джина, то нарвался бы на него, и уже тогда последовал бы конфликт. Здесь же нам никто не помешает. — Почему ты не сказал, что мы едем в такое место? — Чонгук попятился, запоздало соображая, что он одет не по дресс-коду, но Тэхен удержал его со снисходительной улыбкой. — Не волнуйся, ты прекрасен, что бы ни надел, ты прекрасен в любое время суток. Чонгук смущенно опустил голову и кивнул, поддавшись его напору. — Ладно, я верю тебе. — Идем, наш ужин уже готов. — Когда ты успел? Тэхен вежливо открыл Чонгуку тяжелую дверь, пропустив внутрь ресторана. — Управляющий очень рад тому, что младший брат его конкурента и довольно известная личность посещает это место, создавая неплохую рекламу. Так что оказать мне ответную маленькую услугу для него было только в радость. Тэхен ввел Чонгука в небольшой, но красиво обставленный в телесных оттенках зал, освещенный дрожащим пламенем множества свечей. Откуда-то заиграла красивая музыка, создавая чарующую атмосферу. Столы располагались как обычно, но накрыт был только один, он стоял в дальней стороне, подальше от всех посторонних предметов. Чонгук восхищенно озирался, сдерживаясь, чтобы не раскрыть рот и как маленький не начать бегать туда-сюда и трогать все, что под руку попадется. Тэхен довольно наблюдал за ним и так же оценивающе оглядывал пространство, оставаясь довольным тем, что над его особым заказом славно постарались. Парень учтиво помог ему раздеться и оставил верхнюю одежду на стойке у гардероба. — Мы будем здесь совсем одни? — Абсолютно, — Тэхен уверенно направился в сторону накрытого столика и, схватив белое полотенце и ловко повесив его себе на предплечье, выпрямился, как струна, и отодвинул для Чонгука стул. — Прошу, присаживайтесь, господин Чон. Сегодня для меня честь вас обслуживать. Чонгук улыбнулся и послушно сел, позволив Тэхену так же увлеченно продолжить свою игру. — Позвольте мне налить вам, э-э-эм, — он повертел бутылку вина, комично нахмурившись, вгляделся в надпись и забавно сощурился, заставляя тем самым посмеиваться Чонгука, — в общем, неважно. Оно красное, дорогое и чертовски вкусное. Вы не пожалеете. Тэхен открыл бутылку и разлил вино по бокалам, затем подкатил тележку и положил на стол перед Чонгуком блюдо, поднял металлическую крышку, выдержав небольшую паузу. И сопровождал он это все игривой улыбкой. — Bon appétit! — Так это французская кухня? — Чонгук с аппетитом осмотрел сочное жареное мясо с гарниром и овощами на своей тарелке, мысленно послав к черту диету. — Какой вы наблюдательный, господин, — Тэхен подмигнул ему и убрал крышку на тележку, проделав то же самое и со своей порцией. Это на самом деле был ресторан французской кухни, но Тэхен не особо задумывался, что перед ними за блюдо. По телефону он сказал приготовить все самое лучшее и на цену не обращать внимания, и очень надеялся, что Чонгук не разочаруется. В противном случае Ким мог сделать так, что про этот ресторан все позабудут в течение недели. Он все еще любимчик СМИ. Достаточно одного нелестного отзыва — и крах французской кухне в этом городе. Чонгук при первом кусочке, отправленном в рот, блаженно закатил глаза. Он был слишком голоден. Мясо оказалось восхитительным, даже более того, но в голове все еще кружила наскучившая мысль, что из-за общения с Тэхеном он забывает о своем режиме. Тэхен же наслаждался не вкусом еды, а тем, как ужинал Чонгук, ему нравились моменты, когда Чонгук выглядел как ребенок, такой вот домашний маленький омежка сидит в пятизвездочном ресторане, чуть взлохмаченный, немного сонный, но счастливый и, кажется, впервые за долгое время полностью расслабленный. Влюбленная улыбка не сползала с губ Тэхена, он даже забывал про свое мясо. К вину Чонгук почти не притронулся: к алкоголю никогда не тянуло, а вечеринка была первым и единственным случаем, который, как он надеялся, не повторится. — Тебе нравится? — спросил Тэхен, отпивая вино и смакуя терпкую жидкость на языке. — Очень вкусно, — искренне улыбнулся ему Чонгук, закончив с трапезой, и огляделся, расслабленно выдыхая. — И музыка такая красивая… Он кивнул и, поддавшись первой пришедшей в голову мысли, поднялся со своего места и, чуть поклонившись, протянул Чонгуку руку. — Могу я пригласить столь очаровательного юношу на танец? Чонгук растерялся и нервно усмехнулся. Сердце забилось так волнительно, будто от ответа на этот вопрос зависело его будущее. Отчего-то вспомнились экзамены в старшей школе, где руки также дрожали и слова застревали поперек горла. — Но… Я не умею… — Не волнуйся об этом, — Тэхен покачал головой, не меняя позы и терпеливо ожидая, — я помогу. — В таком случае… Как же я могу отказать? Чонгук подал Тэхену руку, будучи в ту же секунду подхваченным и осторожно поднятым на ноги. — Merci, tum'as fait plaisir. — Что ты сказал? Тэхен лукаво прищурился и свободную положил руку ему на талию. — Сказал, что здесь маловато места для вальса, но это не помеха. — Врун, — беззлобно усмехнулся Чонгук и полностью вверил себя в его руки. Пара медленно, словно в сложном туманном сне, закружилась в неспешном танце под звуки скрипки и фортепиано. Чонгук закрыл глаза и положил голову Тэхену на грудь, мечтая о том, чтобы сном оказалось все, что угодно, но только не этот вечер и не этот альфа, единственный альфа, сумевший заполучить часть его сердца. Немного кружилась голова, и омега не мог понять, от эйфории ли это, от танца или просто от легкой усталости, накатывающей на его тело. — Я так долго блуждал во тьме, — неожиданно даже для себя начал Тэхен, — но с твоим появлением все изменилось. Я больше не вижу причин для того, чтобы вновь возвращаться в тот омут. Все проблемы кажутся мне столь незначительными. Только ты мне важен, только тебя я вижу сейчас, Чонгук. И я ничего, ничего и никогда не сделаю против твоей воли. Ты только… Не заставляй меня метаться… Слишком много в своей жизни я бегал… От кого-то или от чего-то. Я прошу лишь доверия и немного времени. Подари мне это, и тогда ты сумеешь узнать меня до самого темного уголка моей души. Мне нужна твоя верность, и тогда я буду готов стать безоружным перед тобой и отдаться в руки. Обещай, что не предашь моего доверия, Чонгук. Я действительно хочу открыться тебе, потому что ты мне небезразличен. Чонгук поднял голову, посмотрев в глаза Тэхена, наполненные слезами. Омега остановил их танец и потянулся ладошками к его лицу, в желании утереть катящиеся по щекам альфы молчаливые алмазы. Видеть такого Тэхена было непривычно, дико, сердце пронзила игла, заставив Чонгука вздрогнуть от боли, что сами собой пропали мысли о том, как из этой ситуации он сумеет вытянуть нужную информацию для Юнги. Чонгук желал стать тем, кто спасет Тэхена от его собственных демонов: он переживал за его состояние. Юношу тронули его чувства и его искренняя исповедь. Однако… Чонгук мог бы дать Тэхену все, что угодно… но только верности обещать был не в силах. Ведь он играет за другую сторону, светлую, за ту сторону, где, протянув руку, стоит Юнги, обещающий помочь ему и Хосоку, желающий спасти город и прекратить все эти зверские убийства, которым виной Намджун. То, что Тэхен тоже по воле суки Судьбы не безразличен Чонгуку, не должно ничему мешать. Но именно из-за этого юноша распадается изнутри, медленно гниет и тонет в собственной лжи, к которой никогда не сможет привыкнуть. Он живет в вечном страхе; он научился фальшиво улыбаться и смеяться, говорить, что все хорошо, когда слезы текли по лицу и рыдания застревали в горле, заставляя захлебываться ими. Чонгук потихоньку начинает терять себя и ненавидеть те ошметки человека, которого так долго и упорно воспитывал Хосок, желая всем сердцем, чтобы его младшего братишки скверна этого города не коснулась. Но она не только коснулась… она скоро Чонгука целиком сожрет. — Чонгук… Он очнулся и повернул голову на голос. Чонгук все гладил лицо Тэхена, ласково заправлял вишневые пряди волос за уши, очерчивал линию скул. Тэхен с каждой секундой все глубже тонул в черных глазах. Он никогда не мог понять, о чем думает этот особенный омега, и с каждой молчаливой минутой хотел залезть к нему в голову все сильнее, будто боялся обнаружить там страшную тайну или истинные чувства, которые ему не понравятся. Впервые Тэхен страшился оказаться чьей-то игрушкой. Впервые боялся, что нашел все же себе кукловода. Но Чонгук просто априори не мог быль подделкой, лживой и липкой подделкой, как большинство омег, встречавшихся альфе. Не мог. Чонгук — это светлый ангел, убаюкивающий всех внутренних демонов Тэхена одним своим мелодичным голосом, ласковым прикосновением и мягким взглядом из-под густых ресниц. Но Чонгук так и не ответил Тэхену. А тот уже и забыл о том, что что-то спрашивал: его слишком манил растущий запах барбариса, хотелось с головой в него окунуться и утонуть в мучительной агонии, чтобы потом обрести блаженство и покой в руках этого человека. Чонгук сам двинулся вперед, показывая, что сейчас Тэхену нет необходимости сторониться, сдерживаться. Парень, вторя его движениям, наклонил голову, прикрыв глаза, и двинулся наощупь, двинулся ведомый его нежными руками, пока коньячные и барбарисовые губы не соприкоснулись. Они столкнулись в страстном, ярком и сочном поцелуе, смешавшемся в взрывной коктейль из чувств, которые оказались горькими и глубокими, засевшими где-то внутри каждого из них, так и не озвученными. Поцелуй получился таким же болезненным для обоих, как свежий порез, таким же необходимым, как воздух в легких, таким же жарким, как эффект выпитого алкоголя, разливающегося в жилах. Желание у обоих было одно: оказаться в руках друг друга. Но и этому были препятствия. Чонгук закрыл глаза, поддавшись напору Тэхена, который первый украл его внимание, первый пробудил интерес, первый забрал поцелуй, первый принялся по крупицам разрушать его мир, деля надвое. Надвое. Надвое. Перед глазами в кромешной тьме мелькали блики. Как в толще воды. Те самые блики, что манили на поверхность утопающего. Чонгук тонул в Тэхене, отвечал на поцелуй. Так же рьяно сминал его губы, подстраиваясь под темп, повторяя движения, делая свои более неумелые все лучше и лучше. Руки Тэхена принялись блуждать по его телу, пальцы пробрались под водолазку, коснувшись оголенной кожи поясницы. Чонгук вздрогнул от мурашек и жара, который они повлекли за собой. Белесые пятна все росли и росли, закрывая черноту, пока, наконец, Чонгук не сумел разглядеть лицо человека. Фарфоровая кожа, мятные волосы, губы, сжатые в тонкую линию, лисьи глаза, смотрящие с холодом и укором, забота, скрывающаяся на дне зрачков, и беспокойство.Мин Юнги.
Этот мужчина преследует его, стоит лишь закрыть глаза, стоит лишь хоть где-то уловить запах морозной мяты, стоит лишь Тэхену появиться рядом — Юнги тут как тут. Как незримый ангел-хранитель, рисующий свой надоедливый, но несомненно приятный образ в голове Чонгука. Целовать Тэхена, а думать о другом — неправильно. Но не думать вовсе — невозможно, особенно когда тебя прожигают таким взглядом… Взглядом одинокого человека, потерявшего цель и цепляющегося за единственную ниточку, оправдывающую всю его жизнь. Чонгук не хотел о Юнги думать вообще… Или просто заставлял себя не думать. От поцелуев поднялась температура не только внутри него, но и по всему помещению. Так казалось омеге в тот момент. Голова пошла кругом, стало невыносимо жарко, будто его тело адское пламя пожирало. Внезапно земля под ногами накренилась, и Чонгук оторвался от припухших губ, чуть пошатнувшись. Сильные руки подхватили его, прежде чем бывший несколько минут назад относительно бодрым юноша, обессилев, рухнул на пол, и усадили на стул. Стоило открыть глаза — образ Юнги пропал, зато появилось обеспокоенное лицо Тэхена. — Тебе плохо, Принцесса? Могу я что-то сделать? — Все хорошо, — Чонгук глубоко вдохнул, пытаясь восстановить связь с реальностью. Веки слипались, внезапно сильно захотелось спать, и тело объял уже невыносимый жар. Чонгук чувствовал, как капли пота стекают по виску. — Просто голова закружилась. Наверное, из-за вина. — Да у тебя температура! — Тэхен прислонил ладонь к его лбу, а затем — и губы. Внезапно он замер, поняв, почему феромон Чонгука так усилился этим вечером. — Погоди… У тебя это из-за течк… — Возможно, — нетерпеливо перебил его Чонгук, зажмурившись, чтобы не видеть лица Тэхена и не смущаться еще больше. Он, идиот, забыл выпить купленные ранее таблетки и понял это только сейчас, когда началась лихорадка. Одно несомненно радовало: у Тэхена есть истинный, значит, он не будет кидаться на течного омегу, превращаясь в дикое животное с всепоглощающим желанием размножаться. Что нельзя было сказать о самом Чонгуке, но он, будучи студентом-медиком, старался контролировать пробуждающиеся во время течки желания, вспоминая вызубренные параграфы из книг на эту тему. Однако Чонгук почувствовал, что в этот раз было что-то не так… Он мог спокойно противостоять запаху Тэхена и вовсе не хотел залезть ему в штаны. Но в голове царил неясный туман, поэтому и рассуждать о причинах и следствиях пока не было сил. Лицо раскраснелось еще сильнее, и уже не только температура была тому виной. Чонгук думал, что Тэхен начнет обвинять его из-за того, что не выпил таблетки, что хотел совратить или еще чего хуже, что не отвечает за последствия, но Тэхен просто… — Черт… Прости! Прости меня, Чонгук! — взгляд забегал по его телу, Тэхен и сам заметался, пытаясь понять, как лучше взять младшего на руки. — Я вовсе не хотел ничего такого. Рассудок помутился, я даже не понял причины и не уловил момент, когда мы перестали контролировать ситуацию. Твой запах внезапно усилился. Я… и не думал пользоваться тобой. — Все в порядке… Я знаю, что ты устойчив к другим омегам… — Ты не просто другой омега, Чонгук, — с тяжелым камнем на сердце проговорил Тэхен. — Едем домой. Я передам тебя прямо в руки Хосоку. Все будет хорошо. Чонгук благодарно кивнул, вмиг скривившись и простонав от первого и довольно болезненного спазма. Тэхен осторожно подхватил Чонгука на руки и понес в сторону выхода. Сердце его билось в грудную клетку, заходясь в страхе. Все же течка у омег — это вещь непредсказуемая: малыш мог вообще в обморок упасть и удариться обо что-то. Или… Или внутренний волк альфы сорвался бы с цепей и омегу сожрал, ведь, как он и сказал ранее, Чонгук не просто омега… это омега, которого хочет Тэхен и его волк, а заодно и проклятый Джокер протягивает руки. Но парень обещал не только Чонгуку и Хосоку, но и себе… Он к этому юноше без его доверия и согласия не притронется и никаких намерений иметь не будет. — Поспи пока… — сказал Ким, уложив его на заднее сиденье автомобиля и пригладив волосы. — Мне правда жаль. Не стоило так поздно вытаскивать тебя из дома. Ослабевшей рукой Чонгук огладил его скулу и сказал, чуть улыбнувшись: — Это был лучший вечер, Тэ… Спасибо тебе и не переживай из-за этого… Я только порчу все. — Ерунда. Прекращай думать, просто потерпи немного, скоро будем дома. Тэхен заскочил на водительское место и завел мотор, достал телефон и написал Хосоку: «Где ты сейчас? Чонгуку плохо, из-за течки начался жар. Я везу его в особняк. Не волнуйся, его никто не тронул». «Сам себе бы руки оторвал, но этого малыша не коснулся. Любому бы горло перегрыз», — подумал он, отбросил телефон и нажал на газ. Чонгук закрыл глаза и постарался абстрагироваться от боли, вспыхивающей в животе с недолгой периодичностью; она то утихала, позволяя вдохнуть с облегчением, то появлялась вновь, сковывая все тело. Такими темпами он сам себя в могилу загонит. Течка опережает сроки, а это явно не к добру. Омега был уверен, что виной тому встревоженные нервы и сильные переживания, через которые он проходил с недавнего времени. Единственным плюсом было то, что Чонгук пока что соображал: боль немного отрезвляла. Течка еще не началась, но все к тому вело. Хорошо, что он вовремя купил таблетки. Чонгук еще раньше задумывался: каково ему будет без заботы Хосока со стороны? Вот и ответ не заставил себя долго ждать, оказавшись неприятной правдой, немного пугающей, но неизбежной. Чонгук не хотел становиться взрослым. И все никак не мог заставить себя отцепиться от старшего брата и слезть с его плеч. Возможно для окружающих Чонгук — это самодостаточный омега, но на самом деле он еще ребенок, для которого любой стресс вылазит боком, который до недавнего времени не видел в людях гнилой личины, не знал, что жизнь может оказаться такой тяжелой и… по-настоящему страшной. Он старался как можно меньше двигаться и отвечать на обеспокоенные взгляды Тэхена, которые тот адресовал Чонгуку во время остановок на перекрестках, короткой улыбкой, сообщая тем самым, что он в порядке. В тот момент, когда Чонгук покупал таблетки, он думал о том, хорошо ли, что у Тэхена есть истинный, да еще и парень, да еще и чертовски обаятельный. Сейчас Чонгук думает, что да, это ему только на руку: неизвестно что могло бы произойти в ресторане или, скажем, в машине по дороге в особняк, если бы альфа сорвался. Или если бы Чонгук сам его спровоцировал. Да только вот в этом и была загвоздка… Чонгук, учитывая начавшуюся течку, Тэхена не хотел. Да, поцелуи с ним были одной из причин, спровоцировавших это все, да, они были страстными, заставляющими трепетать изнутри, но омеге, кажется, все равно. И Тэхен тоже это заметил, ведь с ним самим ситуация понятна, она выражена в рыжем омеге, с которым альфа даже ни одной течки не провел, но запаху которого противиться бы не смог. Но Чонгук… дело другое. Тэхен нервно сжимал баранку руля и хмурился, глядя на дорогу и ночные огни города, который, вопреки своему прозвищу, никогда не спал, и думал о причине, по которой омега все еще не стонет его имя и не просит облегчить боль. Альфа почувствовал, что запах барбариса вновь усилился, стал более липким, будто осязаемым. Первой причиной распутья в голове Тэхена был Чонгук, который все так же молчал и сдержанно улыбался, стоически выдерживая начавшуюся течку и жар. Парень даже не мог себя понять: был бы он не так раздосадован, если бы Чонгук, как и любой омега без истинной пары, с радостью лег под него? Тот вариант, в котором Чонгука забирает себе его истинный альфа, Тэхену омерзителен до дрожи в руках, но как иначе объяснить все это…*6*
Как только закончился ливень, Хосок скрепя сердце отпустил от себя Чимина, который успел за эти дни изрядно потрепать его нервы и только своей солнечной улыбкой их тут же восстановить. Уезжать от Чимина каждый раз невыносимо тяжело и неприятно, но сегодня они сделали гигантский шаг вперед в своем «общении», поэтому Хосок покинул перекресток и кафе с чистой совестью и безмятежной улыбкой, играющей на губах. Мужчина думал, что этот день уже ничего не сумеет омрачить, но не тут то было. Хосок как раз вернулся в особняк после патруля, и ему на телефон пришла смс от Тэхена. Сердце старшего брата замерло, а внутренний волк принялся скулить и бегать кругами, путая мысли хозяина. Когда дело касалось Чонгука, то пропадали все сторонние желания Хосока, пропадали до тех пор, пока он лично не убеждался, что с его частичкой, с его родной кровью, с тем, за кого он головой отвечает, все хорошо и он в безопасности. Хосок наворачивал круги у ворот до тех пор, пока вновь не пошел дождь, но на этот раз мелкий и противный, пока не исчез из сознания запах кокосового сиропа, согревающего в дни патрулей, пока напротив не остановился вишневый автомобиль. Хосок метнулся к задним сиденьям, не обращая совершенно никакого внимания на выскочившего из салона Тэхена. Хосок не винил его ни в чем, но мелькающие в голове картинки на тему «а что, если…?» раздражали. Он злился на ситуацию, на беспечность Тэхена, хоть и понимал, что это неправильно, злился на себя, потому что не уследил, злился на Чонгука и тут же вновь злился за себя еще и за это. Все подобные эмоции и кавардак в голове и описывают обычно одним простым словом — беспокойство. Хосок открыл дверь — и его чуть не оттолкнула невидимая стена сладко-кислого запаха, который тут же сумел распахнуть клетку его внутреннего зверя, выпустив того на волю. Течный омега для свободного альфы — красная тряпка для быка. — Уверен, что тебе стоит… — Я восемнадцать лет жил с ним под одной крышей, — гневно прорычал Хосок не оборачиваясь и с силой сжимая дверцу автомобиля, — и ни разу не коснулся его, ни разу мысли грязной в его сторону не допустил. И тебе не советую думать, что я мразь, которая на собственного младшего брата косо посмотрит и воспользуется его положением. — Прости, я… — Ничего страшного, — он оглядывал брата. Чонгук тяжело дышал, пот ручьями струился по его лицу, взмокли волосы и одежды, джинсы пропитались смазкой, юноша плавился. На это больно было смотреть. — Просто не подходи к нему и ко мне, пока я защищаю свое. Хосок, подняв Чонгука на руки, оттолкнул Тэхена и направился к особняку. Младший последовал за ним, бросив охраннику, на которого успел яростно глянуть Хосок, ключи от авто. Чонгук, сквозь густой туман расплывчатого сознания, сумел почувствовать родной запах морских волн и голос брата, слова утешения, напоминавшие расслабляющий бриз. Он немного успокоился, ощутив дом и безопасность в руках Хосока, ближе прижался к нему. — Тише, малыш… — ласково бормотал Хосок. — Надо избавить тебя от этого дурацкого жара. Я рядом, никто тебя не обидит.*7*
Темнота всегда расслабляла его, дарила, так сказать, душевное спокойствие и сосредоточенность. Но со времени появления нового врага, с которым приходится считаться, даже в любой тени, в любом углу, куда не проникают солнечные лучи, Намджун видит опасность. Он перестал доверять даже своим людям, а это первый признак пути, ведущего к поражению. Даже дурак это знает, а Ким Намджун далеко не дурак. Мужчина, расположившись в своем кресле, смотрел в потолок офиса уже четверть часа, не думая ни о чем и обо всем одновременно. Он витал в прострации, но перед глазами мелькали нелицеприятные картины из прошлого: детство, родители, проблемы младшего брата, разочарованное выражение лица Сокджина, дуло пистолета Мин Юнги, обугленные кости его близкого друга, предсмертный крик Люка, стоящий в ушах, карты, рассыпающиеся цветастым веером — все это смазывалось в неясную кашу красок и звуков, раскалывая пополам череп. Но на лице Намджуна не дрогнул и мускул: он слишком устал, ему надоело оборачиваться себе за спину и вытаскивать ножи, которые вонзали всегда меж лопаток и никогда в сердце, никогда не добивали, чтобы он перестал мучиться. Только теперь Ким уверен, что эта миссия легла на плечи Туза, да вот только Черный Джокер своего убийства не допустит: он лично должен прикончить второго кандидата на трон этого проклятого города, иначе не успокоится. В руках лежал телефон с горящим дисплеем. Смс от неизвестного и несуществующего, как убедился ранее Намджун, номера содержало лишь фотографию, на которой были изображены испачканные в крови три карты валетов с вырезанными головами. Ким знал, что этой ночью умер кто-то из его людей, но пока не знал кто, где и при каких обстоятельствах. Апатия и гнев сдавили ему горло холодными руками, не позволяя двинуться. Каждый ход Туза отнимает у Джокера все больше сил, каждый его ход бьет все сильнее, все болезненнее. Это хуже любой пытки, хуже смерти. «Туз, ты добился своего, заставил меня понервничать. Но это пустяк, только и умеешь, что действовать исподтишка. Какая же ты гнида. Были бы у меня данные… Клянусь, я тебя из-под земли достану, оторву голову собственноручно и скормлю своим пираньям в офисе. А череп оставлю себе как трофей» Намджун представлял, как будет безжалостно расправляться с ним. Никто не может просто так перейти дорогу семье Ким, а угрожать ей — тем более. Эта война будет кровавой, все давно уже решено. Но если ранее Намджун ни во что не ставил этого самоубийцу, то сейчас понял, что Червовый Туз запустил свои длинные руки глубже, чем он думал. Это придавало ситуации остроты. С одной стороны, Намджун боялся за свою семью, вдруг и до них доберутся. А эта крыса так и поступит однажды. Но с другой стороны, Намджун только входил во вкус. Этот картежник подкидывал сложные ребусы, он умен и силен. Намджун готов был признать в нем равного соперника. Лучше сделать это заранее, пока не стало слишком поздно. Неожиданно для себя он вспомнил слова Сокджина, а о нем сейчас хотелось думать в последнюю очередь. Брат ведь ничего так и не понял. Намджун не может повернуть назад, даже если бы хотел. Сдастся, опустит руки — ждет смерть, медленная и мучительная. Продолжит бороться — появится шанс на победу. У Намджуна выбора нет: он с обеих сторон зажат последствиями своих решений, призраки прошлого в затылок дышат и подталкивают только вперед. Ким Сокджин давит на мозг, а ошибки — на сердце; Туз приставляет дуло к его виску, и Намджун слышит, как щелкает предохранитель. Черный Джокер по головам идет. И он не остановится, пока не станет победителем, пока не построит трон из костей, чтобы наблюдать за всем сверху. А Цербер ему лично корону в окровавленной пасти принесет и на голову водрузит.Все это не могло быть зря.