Слезы. Растаявшие леденцы.
Неделя спустя.
Он открывается, медленно, но верно, заново по крупицам возвращается к своему альфе, стараясь концентрироваться на его заботе и внимании, а не на грустных мыслях и воспоминаниях. Чимин никогда не чувствовал такой ласки и трепетной любви, он буквально ощущал себя в облаке, которым обволакивал Хосок, ничего не требуя взамен. Хосок умел лечить, умел восстанавливать, не разрушая при этом ничего своими собственными желаниями, которые — Чимин не глупый, видел это, — порой просыпались в нем, особенно когда они вместе принимали ванну или лежали в обнимку, смотря какой-нибудь глупый фильм. Чимин был ему благодарен за все. Особенно за то, что Хосок своими действиями только увеличивал любовь к нему. Он подумал бы, что находится в своеобразном Раю, если бы прошла постоянная тошнота, заставляющая подскакивать среди ночи и будить Хосока, чей сон только начинает восстанавливаться и все еще является неустойчивым. Чимин начал беспокоиться, а Чонгук, с которым они виделись почти каждый день, только все усугублял, выслушивая его симптомы и выдавая неутешительные диагнозы. Чимин надеется, что это отравление, несварение, гастрит, язва, что-то на нервной почве, да что угодно... только не оно. Однако Чонгук утешительных прогнозов давать никак не хотел, даже после психов Чимина, а наоборот, сказал ему не нервничать, а сходить и проверить. Чимин не хочет. Он боится до дрожи в руках и слабости в коленях. Боится этого города, боится своего неуравновешенного состояния, боится всего, что происходит под покровом ночи, боится Джокера и Туза, боится Хосока… боится его слов. Хосоку это не нужно, он этого не хочет. Чимину это не нужно, он этого не хочет. Только не сейчас, не здесь, не после того, что произошло, не при незаживших ранах. Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…Есть ли смысл молить, если тот, к кому ты внимаешь, глух?
Небольшое помещение, окрашенное теплой, но не яркой желтой краской, мол, так не действует на мозг и расслабляет, настраивая на позитивный лад, на самом деле раздражало еще как. А все эти постеры на стенах, оповещающие о важных моментах в здоровье омеги и его поддержании, заставляли нервно подергиваться глаз. Кругом, на вполне сносных по уровню комфорта креслах, сидели парочки, вполголоса переговариваясь между собой, чтобы не отвлекать остальных пациентов, но они даже не догадывались, что все их старания тщетны, ибо Чимин все равно слышал каждое слово. Его будто окружал змеиный клубок, который шипит, и шипит, и шипит, и шипит, не умолкая ни на секунду. Понятное дело, они взбудоражены и совсем чуточку взволнованы, но все равно бесит. Все эти сюсюканья, обнимашки, поцелуйчики, и еще любимое лично Чимином: «Милый-любимый-зайка, мне так страшно. Подержишь меня за руку?». Вся эта омежья жизнь была для него в новинку, потому что он толком ничего, кроме своего кафе и клуба, работа в котором уже окончательно в прошлом, не видел. С приходом, а вернее после того, как Чон Хосок буквально ворвался в его жизнь, все поменялось. Он принял Хосока не как потенциального мужа, с которым они проживут долго и счастливо, нет. Чимин принял его за огонь в глазах, за обещания, что на ветер не бросает, за заботу, за любовь, пылкую и сумасшедшую, настоящую; он Цербера на поводке держит и знает, что тот только врагов кусает. У них был разговор на эту тему, по итогу которого Хосок понял, что любовь к Чимину разрослась у него внутри до неимоверных размеров, бесконечная и вездесущая. И вот сейчас, сдавшись уговорам и без того беспокойного Чонгука, Чимин сидит у кабинета врача и ждет, когда его позовут узнать результаты анализов, терпя остальных посетителей только потому, что боится до чертиков потерять то, что они строят с Хосоком. А эти альфы и омеги будто видят его насквозь, все прошлое и настоящее просматривают, как киноленту, кожу с него сдирают глазами, рассматривая рыжеволосого хорошенького омежку, что сидит в слишком небрежной — для своей омежьей сущности — позе и нервно перебирает пальцы на руках, расставив ноги, опершись локтями на колени и сгорбившись. Из-под ворота рубашки хорошо видна аккуратная, уже не воспаленная метка и россыпь татуировок-бабочек, что приковывали немного осуждающие взгляды, а наличие метки будто заставляло всех задумываться: где же сам альфа, пометивший столь яркого и вызывающего противоречивые чувства омегу. Чимин же в последнее время так замотался, бегая то в больницу к Чонгуку, то домой к себе, чтобы побыть немного с его старшим братом, то проведать папу в пансионате, то в кафе, чтобы узнать насчет возобновления его графика, лишь бы не позволять противным мыслям сжирать себя изнутри, что и вовсе перестал обращать на свое «достойное поведение милого и воспитанного омеги» должное внимание. Одевался он красиво, но довольно небрежно, питался хотя бы благодаря Хосоку хорошо, не красился, но он и без этого был прекрасен, пусть и выглядел очень устало. В общем, Чимин чувствовал себя вполне комфортно в такой не требующей много сил, которых и так почти не было, среде. Немного беспокоило только то, что в последнее время чужие альфы, встречающиеся в городе, когда он изредка прогуливался без Хосока, стали проявлять к нему активное внимание. Но омега продолжал давать каждому смельчаку, желавшему познакомиться поближе, отворот-поворот, будучи абсолютно спокойным и уверенным с настоящим пистолетом, который дал ему любимый, у себя в рюкзаке. И только сейчас, конкретно в эту секунду, Чимин действительно нервничал, а в голове одно слово повторялось кругами, нецензурное, но подходящее к любой жизненной ситуации, а к его — особенно. — Пак Чимин? — из кабинета вышла девушка в белом халате и таких же брюках, ее черная и длинная коса, спускавшаяся до бедер, приковала внимание Чимина сильнее, чем сама цель, с которой медсестра сюда и вышла. Он просто пытался отвлечься. — Доктор готов вас принять. Она немного растерянно оглядывалась, осматривая глазами, выглядывающими из-под маски, каждого из присутствующих. Чимин встрепенулся и даже слишком резко подскочил на ноги. — Это я, спасибо. На ватных ногах парень прошел в кабинет и встал перед врачом, который оказался мужчиной-бетой лет пятидесяти на вид. Он сидел за своим столом и, стоило пациенту перегородить свет от лампы на потолке, поднял на него глаза. — Что ж, Пак Чимин, поздравляю, — врач протянул ему бумаги с результатами, — вы беременны. Скажите отцу ребенка, чтобы начинал заботиться о вас серьезнее. Нервы не доведут до добра.*2*
От больничного запаха стерильности и лекарств мутит, но иногда этот запах даже приятен, но конкретно сегодня опять стал тошнотворным. Чимин куксится, показушно закрывая нос рукавом свитера, который, вот черт, пропах антисептиком и крахмалом от белого халата, который он обязан был надевать, будучи посетителем. Медсестры странно поглядывают на парня, но молчат. И правильно. У него сегодня нет настроения. Не то чтобы плохое, а просто отсутствует. Он без стука вошел в палату и, поставив на тумбочку стаканчик с горячим шоколадом, подтянул стул и уселся напротив Чонгука, внимательно вглядевшись в его лицо. Младший, пусть и было 12:34, только сейчас проснулся. Чимин понимающе не говорил на эту тему: прекрасно знал, что Чонгук не может спать в темноте, поэтому дремлет с рассвета до прихода Чимина и после его ухода до первых сумерек. — Как ты? — глупый вопрос, но с чего-то надо начать разговор. Чонгук тоскливо посмотрел на стаканчик и, взяв его в руки, обхватил губами трубочку, отпив немного и поморщившись от того, что было горячо — то, что надо, но не то, что прописал бы его лечащий врач. Шоколад, говорят, от депрессии. Брехня. Шоколадом Чонгук подпитывал эту депрессию, чтобы не сойти с ума, и неустанно благодарил Чимина за то, что ему не в тягость заезжать в кондитерскую. — В норме. — «В норме» — это когда не хочется сдохнуть ежеминутно, Чонгук-и. — Верно, — он отрешенно улыбнулся и снова вернулся к шоколаду. Чимин вздохнул. Ему бы сигарету, да вот бросил же еще с месяц назад. Их свела не общая потеря, как можно было подумать, и не общая боль, не симпатия друг к другу, а общая любовь к одному человеку — к Чон Хосоку, который одному приходился старшим братом, другому — возлюбленным. Чон-младший идет на поправку и уже начинает набирать силы, пусть его эмоциональное состояние все еще нестабильно. Любое упоминание о семье Ким и особняке — и юноша впадает в ужасную истерику, что очень вредит его организму. Поэтому Чимин в общении с ним будто по минному полю ходит, но и не сюсюкается в то же время. Поэтому Хосок, по согласию с его лечащим врачом, не забирает Чонгука из больницы и сам появляется как можно реже, хоть и бесится от этого жутко. Иногда что-нибудь разбивает или бьет кулаком в стену, когда думает, что Чимин не видит этих моментов слабости. — Как твой поход к врачу? — поинтересовался Чонгук, вспомнив их разговор несколько дней назад. Чимин жаловался на плохое самочувствие, а он по опыту из своих познаний в медицине предложил сходить сдать анализы. И как оказалось — не зря. Чимин отдал бы все, что угодно, лишь бы это не обсуждать. Он до сих пор не принял правды, а сказать вслух — окончательно подвести черту в сознании и поставить восклицательный знак с жирной точкой, подтверждая факт. — Нормально. — В смысле, «нормально»? Мне нужен конкретный ответ. Чонгук нахмурился, скосив глаза в его сторону и отставил стаканчик обратно на полку, сев поудобнее. Чимин совсем по-детски прятал от него взгляд и буквально насиловал свои пальцы, царапая и сминая их. Тогда Чонгук перехватил его руки и чуть сжал, поглаживая кожу большими пальцами. Чимин нервно сглотнул, давя в себе подступающие слезы паники. — Так, спокойно… Что же ты? Чимин мягко отнял свои руки, покачав головой и поджав губы, а после и вовсе закрыл лицо ладонями, согнулся пополам, замерев. Чонгук не знал, что сказать, он ведь и без слов все понял. Кто тут не поймет? — Чимин… Парень не знал, что и думать. Принятие — самая паршивая часть при неизбежном, потому что все наваливается скопом: и отторжение, и гнев, и отчаяние со страхом. В голове крутились ужасные ругательства и оскорбления, которые он невольно обращал в свою сторону, будто каялся перед кем-то. Но в то же время Чимин понимал: это не то, как он должен был реагировать. Черт… Да будь они женаты, живи они в другом месте, Чимин был бы самым счастливым человеком в мире, потому что, сколько бы раз он ни сжигал листочек со своими мечтами в прошлом, они все равно исполнились. Однако было жирное и ненавистное всеми НО… Одна часть Чимина кричала, что в нем ребенок Цербера, другая вопила, что это ребенок Чон Хосока. И оба голоса сливались воедино, панически рыдая о том, что Церберу ребенок был ни к чему, Хосоку и подавно: альфа сам об этом говорил, и та игра на кухне с фантазиями об их совместном будущем была лишь игрой, как ни крути. — …я залетел… — Не говори это так… ведь новости замечательные, — спокойным и ласковым, утешающим тоном произнес Чонгук. Внезапно все серые краски перед его глазами приобрели более живой оттенок, а после стольких дней прозябания в холоде, одиночестве и призрении к самому себе — это показалось чем-то нереальным. Губы его впервые за долгое время расплылись в улыбке, пусть и неуверенной, но без сомнений радостной, а глаза немного растерянно забегали по всей поверхности тела Чимина. — Что ж тут замечательного?.. — обреченно выдохнул он, с трудом выпрямившись. Чимин инстинктивно положил руки на живот, но тут же одернул, будто от огня, и сжал пальцами свои колени. Доктор говорил, что уже должны были проснуться отцовские и материнские инстинкты, но ничего, кроме тошноты, головокружения и страха, он не чувствовал. — Как же это?.. Ребенок, Чимин… Это… это же… — Чонгук всплеснул руками, весь словарный запас внезапно исчез, и он не смог подобрать слов. — Я даже не понимаю, как так получилось. — То есть?.. — По сроку могу сказать, что это произошло еще и с первого раза, как мы… в общем… в начале декабря после перестрелки в «Черве». — сказал Чимин, и лицо Чонгука вытянулось, даже рот приоткрылся в немом удивлении. — Мы не предохранялись, кажется… да и оба были на адреналине, в шоковом состоянии, особенно я… не помню толком… От упоминания «Червы» у Чонгука засосало под ложечкой, но он с силой стиснул зубы — и отпустило на время. Сейчас его интересовала другая тема, сейчас он и его проблемы отходили на второй план, потому что перед Чонгуком сидел омега в положении. Омега его родного брата, который носит ребенка Хосока. Это не укладывалось толком в голове, но будоражило все сознание. Ах, если бы не обстоятельства… — Получается, я буду дядей? — Чонгук! — Чимин посмотрел на него немного возмущенно. Он не мог понять, почему этот мальчишка упорно продолжает пихать ему позитив, почему так радуется. Но Чимин не мог не признать, что от появившейся на лице Чонгука улыбки, пусть и слабой, стало немного легче. — Что? Тебе необходимо начать смотреть на это с позитивной стороны. — Да неужели ты не понимаешь?! — Я понимаю лучше всех, Чимин, — взгляд его потемнел, а в голове появились нотки холодности и сдерживаемой печали. — И тебе чертовски, слышишь меня?! чертовски повезло, что ты не потерял ребенка после всего, что произошло с тобой… с нами. И я уверен на сто процентов, что Хосок не спал, не ел, а о тебе заботился круглые сутки, лишь бы ничего не случилось. Так что ты не имеешь права так говорить. И думать даже не смей о том, чтобы лишить моего брата чего-либо. Чимин замолчал, сжав губы в тонкую линию и, прочитав во взгляде младшего слишком много всего, опустил голову, начав теребить свитер, опять же, в районе живота. Порой, забывшись в мыслях о ребенке, он боялся даже вздохнуть, думая, что это может как-то навредить. Он даже и слышать об аборте не желал, так что сейчас Чонгук зря на него кричал, хотя… в прочем, нет, не зря. Это Чимина немного встряхнуло. Чонгук тоже умеет бороться, он тоже умеет сдерживать обещания, он умеет помнить и учиться на ошибках. Тьму должен сменять свет, никак иначе. И если они перестанут сопротивляться, опустят руки, то свет больше не появится. — Я все еще не готов это принять… Я не готов рожать детей, не готов быть отцом и брать на себя такую ответственность. Да и готов ли Хосок?.. Сейчас не время для обзаведения полноценной семьей. Этот город не для ребенка, тем более нашего с Хосоком, — от фразы «наш с Хосоком ребенок» тепло, но болезненно кольнуло в груди, и глаза вновь защипало. — Всем нам нужно уехать отсюда подальше, — согласился Чонгук. Чимин вздрогнул и вновь опустил взгляд на живот, подавляя в себе желание заплакать. — Я не говорил, что не хочу… меня просто это пугает. — Я понимаю, — юноша наклонился к нему и вновь взял за руку, погладив большим пальцем его выпирающие костяшки. — Понимаю. Но я очень счастлив за вас… Пожалуйста, позволь мне сейчас хвататься за хорошие моменты. Дай подумать о племяннике или племяннице. Я… Чимин посмотрел на Чонгука, в глазах у младшего стояли слезы. Он только что задел то, что трогать не стоило. Чонгука еле откачали после той ночи. Чимин на следующий день, как обо всем узнал, примчался и увидел в мальчишке себя, когда убили Тэхена. Он был таким же разбитым. Таким же одиноким. Чонгук рассказал все без утайки: все уже знали, но вот только Чимин мог посмотреть с иной стороны, со стороны чувств, а не хладных эмоций и предрассудков. Чимин искренне ужасался, складывая в голове все пазлы этой истории. Чонгук до сих пор иногда в задумчивости странно косится на свои руки, проверяя, не покрылась ли кожа волдырями от мнимых ожогов. — Ты хочешь поговорить об этом?.. — Нет. Нет, не хочу, — Чонгук отстранился, а Чимин обнял себя за живот, не сводя взгляда с омеги, что по кусочкам сейчас расслаивался, но виду старался не показывать. — Я никогда больше не хочу слышать имена Ким Тэхен или же Мин Юнги в своем присутствии. Я никогда больше не хочу их вспоминать. Свою любовь я задушу, ты не сомневайся, мне станет легче, но не сейчас… не здесь. Да, я потерял того, в кого был влюблен, к кому был привязан, и я потерял истинного. Но я ведь такой не один, — тут он многозначительно посмотрел на Чимина. — Я вовсе не силен, но я выдержу все, что угодно, и буду заботиться о тех, кто меня окружает до последнего. Таким меня воспитал Хосок, таким он воспитает и своего ребенка, а ты подаришь малышу красоту и трудолюбие, ответственность и полную отдачу любимым, умение прощать и принимать таким, какой есть. Поверь мне, все так и будет, ты только не спеши и прислушайся к ощущениям. Это плод не только твоей любви, но и любви моего брата… он имеет право знать и выбирать так же, как и ты. Чимин промолчал. Чонгук научился видеть ценности, пройдя тернистый путь, пройдя Ад, как и Чимин однажды. Только вот сейчас парень настолько растерян, что для принятия происходящего ему понадобилась помощь, а Чонгук с радостью и без задней мысли ее оказал. — Твои слова греют душу, Чонгук-и, — Чимин мягко улыбнулся. — Я запомню их и, знаешь… хочу, чтобы у ребенка были его черты лица. Чонгук засмеялся, нежно, дрожаще, и заботливо осмотрел Чимина, убеждаясь, что его слова подействовали и успокоили. — Когда ты скажешь ему? — Не знаю… Может, когда приедем домой. Мне нужно собраться. — Не бойся, Хосок будет счастлив. Он же так любит тебя. Чимин прислушался, понимая, что кто-то идет по коридору по направлению к последней палате, палате Чонгука. — Ты так и не разговариваешь с ним?.. Чонгук помрачнел: он тоже услышал шаги, узнал брата по походке, широкой и довольно быстрой, уверенной. — Не могу… пока. Постучав в дверь палаты три раза, Хосок вошел с теплой, но немного печальной улыбкой на губах. — Добрый день. Как поживают мои любимые омеги? — он прикрыл за собой дверь. Чимин сконфуженно опустил голову, даже не попытавшись улыбнуться в ответ, знал: не получится выдать за искренность, а Чонгук и вовсе отвернулся к окну, приняв самый безразличный вид. Хосок, если и заметил это все, то проигнорировал, лишь коротко вздохнув. Мужчина подошел к Чимину и, нагнувшись, поцеловал в макушку, задерживаясь на секунду и внюхиваясь в запах его волос. Соскучился за полдня. — Привет, — Чимин ласково погладил его по руке, пока тот не отстранился. Затем Хосок пошел к кровати Чонгука и поставил на тумбочку пакет с продуктами, а после сменил букет цветов, стоящий на подоконнике, на свежий. Он хотел поцеловать и брата, но тот дернулся в сторону, показывая, что ему это сейчас не приятно и не нужно. Еще как нужно на самом-то деле, но Чонгуку пока очень тяжело совладать со всеми чувствами разом. Хосок, зная об этом, не настаивал и больше не лез, смиряясь со своим положением. Младшему надо было кого-то винить, вот он и винил брата, по крайней мере, Хосок надеялся, что это так, что от этого легче и скоро Чонгук придет в норму, хотя понимал, что после такого в норму приходят далеко не сразу… — Я принес фрукты, малыш. Ты, главное, ешь больше витаминов, — он тяжелым взглядом осмотрел брата и повернулся к Чимину, напоровшись на смущение в его глазах. — Что? — Прости, но не думаю, что твое присутствие… ему сейчас хоть как-то помогает. — Предлагаешь мне вообще к нему не приходить?! — всплеснул Хосок руками, невольно повысив тон. Они говорили так, будто Чонгука вообще не было в комнате и он ничего не слышал. Чонгук, поджав губы, молчал, благодаря Чимина за то, что озвучил очевидное вместо него. — Вовсе нет! — испугавшись, привстал Чимин. Хосок мгновенно изменился в лице. — Прости, солнце, — Чон-старший вздохнул, повернувшись обратно к брату. Чимин, покачав головой, подошел к мужчине вплотную, обнимая его за руку и переплетая пальцы. — Чонгук, я ведь уже извинился, но готов сделать это еще раз, хоть и понимаю, что не заслуживаю ни твоего доверия, ни прощения. Я знаю, как тебе тяжко, но… не хочешь говорить — не нужно, просто не гони меня… я попытаюсь со всем разобраться, и мы уедем, все вместе, как ты и хотел. Втроем. Ты, я и Чимин. Мы оставим все за спиной. Только дай мне время. — Оно слишком быстротечно, я не могу тебе его дать, — внезапно произнес Чонгук, но так и не повернулся к ним. — Помни о Смерти, Чон Хосок. Я, как видишь, о ней уже никогда не забуду. Хосок замер, борясь с комом, вставшим поперек горла. — Идем, — подтолкнул его Чимин. — Идем, нам уже пора. Пока, Чонгук-и, до встречи. Чонгук так и остался лежать в тишине, глядя в окно. Чимин же почти выволок одеревеневшего Хосока за дверь. Чимин развернул его и, как только закрылась дверь, возбужденно зашептал, глядя в черные печальные глаза: — Это ты должен давать ему время, Хосок! Такие раны сами собой не проходят. — Я волнуюсь, — проговорил он, глядя себе за плечо, туда, где остался брат. — Послушай, — вздохнул Чимин, коснувшись его лица и заставив посмотреть на себя, — давай немного отвлечемся от всего этого. Что скажешь? Хосок, отстранившись, взял его за руку поудобнее, и они пошли прочь от палаты и от больницы, оставляя Чонгука в покое, отдыхать. — Как? Чимин улыбнулся: Хосок поддался. Хосок в принципе всегда готов был поддержать его идеи и хотелки, особенно в последнее время, будто альфой руководил некто посторонний. И что странно — запах Чимина его привлекает все больше и больше, он все чаще и быстрее начинает скучать, когда тот отлучается в магазин или больницу, поэтому не выдерживает и приезжает забирать Чимина сам. Хосок не может найти этому объяснение, но такое отношение доставляет ему странное удовольствие — носиться по пятам за Чимином, окружая его заботой. — Заедем в магазин, купим чего-нибудь вкусного, и я приготовлю ужин, а? Посмотрим фильм, да что угодно, просто расслабимся и побудем вдвоем в тишине, без твоего разрывающегося телефона, без забот и мыслей. Всего один вечер. Хосок приподнял уголки губ, смотря перед собой, представляя это и бережно сжимая ладонь любимого. Звучит, как нормальная жизнь… — С чего ты такой добрый и разговорчивый? Что-то натворил? — Мне нельзя отдохнуть от каждодневной беготни, проведя вечер с тобой наедине? Со своим альфой, спешу напомнить, — наигранно усмехнулся Чимин, вспоминая, что от этого человека невероятно сложно что-то утаить. Но Хосок Чимину доверяет безоговорочно, поэтому ничего и не подозревает. В конце концов… Чимин просто хочет побыть с ним… как раньше, не ограничивая себя и не прячась друг от друга по углам, скрывая накатывающие эмоции. Хосок услужливо открыл ему дверцу машины и придержал ее, дожидаясь, когда Чимин усядется. Затем он, обойдя автомобиль, упал на кресло рядом. — Со своим альфой! Надо же, как мы заговорили, — подначивал Хосок, кротко посмеиваясь, явно нервничает, но в хорошем смысле: Чимин возвращается к нему. — Ладно, я согласен. Все, что захочешь, солнце. — Спасибо… тем более, мне нужно будет сказать тебе кое-что. Хосок изогнул бровь, не отрываясь от дороги. — Что же? — Узнаешь позже.*3*
Офис казался слишком холодным, пустым и чужим, словно это не он лично обставлял свое рабочее место, словно не он сидел в кожаном кресле с утра до вечера, руководя делами фирмы и тем, что творилось в ее тени. Это не то, чего жаждал Намджун, не так и не здесь. Он и сам уже запутался в том, чего хочет на самом деле, и мужчине все чаще и чаще вспоминалась старая контора, в которой заставлял работать отец, когда Намджун только начинал, уютная и наполненная старыми и добрыми работягами. Теперь же у него крупное знание офиса и кабинет, ставший для Намджуна настоящей клеткой. Только сейчас он видит окружающее его уродство и ненужный пафос, бесполезный, как мусор в урне. Дорогой дубовый стол теперь казался просто здоровенной махиной, которую в одиночку не передвинешь. Кресло, что было чуть ли не выше человеческого роста, заслоняло обзор и заглушало необходимые звуки, что шли из маленьких окон, и тогда помещение вовсе казалось мертвым. А усугубляло положение дерево. Нет, не вазон, не цветы и не растение, приносящее фруктовые плоды, а дерево. Обрубок ствола, толщиной в человеческую лодыжку и такие же ветки, обрубленные и скрюченные. Ствол был даже без коры, так, залакированный кусок древесины. Эта часть интерьера, которая раньше отчего-то так нравилась Намджуну, теперь его раздражала. Тэхен еще раньше, когда заглядывал в офис к брату, любил вешать на ветки дерева свои яркие куртки, пуловеры, шубы или жилетки, береты и шапки, кепки, да что угодно. Намджун тогда лишь улыбался и качал головой в ответ на его выходки. Теперь же дерево пустует и стоит в одиночестве, жуткое и сухое. А Тэхен, вечно его украшающий, — в сырой земле лежит. Тэхен, делавший жизнь Намджуна настолько красочнее и ярче, — мертв. И думать об этом тяжелее всего. — Без тебя стало так пусто… Еще все эти события заставляют Намджуна беспрерывно думать о старшем брате. Он волнуется — брат пропал. Сокджин на связь не выходит, абонент вне зоны, да и попрощались они не лучшим образом. Вернее они вообще не прощались, просто старший поставил его перед фактом, что в особняке больше не появится и Намджуна видеть не намерен. Но младший соврет, если скажет, что не в бешенстве и что не расстроен. Сам не знает, куда деваться от этих чувств, не знает, когда увидит брата… увидит ли вообще, услышит ли запах карамели… От Сокджина он все же зависим. В любом смысле этого слова. От ненависти между ними зависим, от кровных уз зависим, от его запаха зависим. Намджун в постоянном напряжении, потому что Туз не шевелится, ничего не предпринимает, будто он ждет от альфы следующего шага, но он даже не знает, где искать этого ублюдка, тот слишком хорошо заметает следы и знает свое дело. Ким стоит напротив своей пробковой доски, которую он перестал пополнять новыми данными и уликами, потому что их и не было, и все никак не может понять, чего же на ней не хватает. Что-то было не так, а Намджун провел достаточно времени за ее разглядываниями ранее, чтобы запомнить все до мелочей и сейчас понять, что какая-то деталь отсутствует, хотя ранее она здесь была… Так и не найдя причины своего беспокойства, Намджун говорит секретарше, что уходит раньше, и покидает офис. Но едет он не домой. Что-то, возможно, седьмое чувство, повело его наведаться за город в тот коттедж, который купил Сокджин.*4*
Хосок высадил Чимина у торгового центра, а сам поехал на заправку через улицу, пообещав, что найдет его чуть позже, и отдал ему свою кредитку, не став принимать никаких возражений. Чимин никуда не спешил, поэтому решил сперва пройтись по верхнему этажу и заглянуть в одно интересное место, а уже после спуститься и пойти в продуктовый отдел вместе с Хосоком. Так и поступил. Заниматься повседневными делами было приятно, он уже очень давно не слонялся по магазинам, не проникал в оживленную атмосферу, не заслушивался незамысловатой музыкой из динамиков. Он давно не оставлял свои мысли где-то позади. Игра «представь нормальную жизнь» оказалась слишком завлекающей и приятной. Он поднялся на лифте, чувствуя волнительное предвкушение в груди. Народу было прилично. Чимин с трудом отыскал нужный ему магазинчик и, чуть помявшись у порога, вошел внутрь, где на него тотчас буквально накинулась энергичная девушка-консультант. — Добро пожаловать! Позвольте мне вам помочь! Вы покупаете для себя, кому-то в подарок или, может быть, для своей пары? Чимин успел только мило ей улыбнуться. От его красивой улыбки хрупкая молоденькая омега замерла на мгновение, чуть смерив свой пыл, любуясь загадочным, словно каким-то неземным молодым человеком. В основном в этот магазин заходят лишь модные фотографы, что строят из себя невесть что, или же толстые и старые извращенцы, покупающие шмотье и побрякушки своим содержанкам. Но этот клиент был не такой, редкость, так сказать. Он казался слишком скромным и сдержанным, был очень и очень красивым. Парень посмотрел сначала ей в глаза, потом поверх ее головы. Омега зачарованно наблюдала за клиентом, видя перед собой произведение искусства, легкое, еле уловимое, хрупкое. — Для своего альфы, хочу, так сказать, скрасить вечер. Мы давно… не были вместе. Консультант улыбнулась в ответ на его честность. — Прошу за мной. Чимин шел за девушкой, оглядываясь с большим интересом. Некоторые вещи его до жути пугали, некоторые, наоборот, заинтересовывали, и он останавливался, осматривая стеллажи, пока консультант терпеливо ждала неподалеку, а после продолжала указывать дорогу и расспрашивать, пытаясь понять, что именно интересует. — Вот этот отдел. Присмотритесь, не спешите, — сказала она, пропустив Чимина вперед. — Почему-то всегда думала, что игрушки это слишком пошло. Знаете, я заметила, вы один из немногих, кто смотрит на более красивые вещи. Чтобы подчеркнуть себя, обрамив, так сказать, легкой тайной и изысканностью. Ведь чем дороже и красивее упаковка, тем бережнее и с большим наслаждением ее снимают, чтобы убедиться — внутри подарок еще прекраснее. — Вы красиво говорите, — улыбнулся Чимин, осматривая вещи, ощупывая ткань. — Что ж, я люблю эту работу. Знаете, утехи имеют огромное значение в нашей жизни. Можно даже сказать, что я лично делаю браки куда крепче, чем они были до этого, — посмеялась она. — Я не в браке, — Чимин тоже посмеивался над ее шуточками, но и соглашался во многом. — Значит, скоро будете. Чимин задумчиво хмыкнул, не прокомментировав ее слова. — Могу я примерить это? — Конечно. В примерочной Чимин долго смотрелся в зеркало и думал, что он действительно красивый. Тэхен никогда не врал ему, он видел эту красоту, никому трогать не позволял, оберегал, по-своему, но оберегал и помогал, чем мог. А Чимин в обмен давал свою дружбу и поддержку, как видно, недостаточно… Ему не хватало Тэхена, а от воспоминаний становилось грустно, поэтому парень гнал их прочь. Сегодня он сам объявил «день без проблем». — Никогда не понимал, зачем наряжаться, если потом все равно снимать, переходя к более… кхм… животной части, — проговорил он, отодвигая занавеску. Консультант так и ахнула, прикрыв ладошкой рот. — Божечки, ну просто ангел. Зачем одежда? Да чтобы эти самцы дар речи теряли и в ноги нам падали, умоляя позволить им ее снять! Вот зачем! Чимин снова рассмеялся. — Вы совершенно правы, — кивнул он и снова скрылся в примерочной. — Я беру. — Большое спасибо! И, кстати, у вас очень красивые татуировки, — сказала девушка, принимая из высунувшейся руки сверток, и побежала на кассу упаковывать покупку.*5*
Чимин боялся, что Хосок увидит чеки и его сюрприз провалится, но мужчина, имевший достаточное количество денег на счете и доверявший своему партнеру в выборе продуктов, даже не глянул на них и выкинул в урну еще в магазине. Так что Чимин спокойно распаковывал покупки, после чего готовил ужин, накрывал на стол и, подтанцовывая музыке из стереосистемы, кажется, действительно позабыл о своих проблемах. Хосок все это время принимал душ, пытался вжиться в этот «обычный день», придуманный Чимином. Было тяжело. Особенно после всего случившегося, но ради любимого он постарался отринуть все мешающее, даже беспокойство о брате. Когда Хосок закончил, достал белую рубашку и, просунув руки в рукава, принялся терпеливо застегивать пуговки, оставляя две верхние нетронутыми, затем влез в непривычные для его амплуа черные брюки и пригладил немного волосы. Чимин сказал — это свидание, пусть дома, пусть просто ужин, но они давно не уделяли время исключительно самим себе, вот Хосоку и хотелось выглядеть подобающе, для Чимина он даже такую одежду носить готов, хоть и не привык. — Сойдет, — отчего-то он нервничал, словно подросток, который впервые собирается на свидание со своим одноклассником. Помнится, Чонгук так же волнительно собирался на встречу, Хосок тогда лишь посмеивался, теперь ему не смешно. Кажется, с Чимином этот романтичный этап уже безвозвратно утерян из-за странных обстоятельств их первой встречи, да и прочие «радости» жизни поспособствовали тому, чтобы у них все было не как у людей. Но парень находчивый, что в который раз приятно удивляло Хосока, хотя он должен был уже привыкнуть к тому, что вовсе не простачка выбрал себе в пару, а потрясающего человека. Хосок выключил свой телефон, тяжело вздохнув. Они связывались с Намджуном пару раз, говорили по душам, но не более. Как только «чудо техники» утробно завибрировало и отключилось, Хосок почувствовал несказанное облегчение, словно все проблемы его заключались в этом черном ящичке. Он вышел из ванной и заглянул на кухню, замерев в нерешительности. Помещение освещали только свечи, окна были скрыты шторами, хотя на улице и так было довольно темно, стол красиво накрыт на двоих, а Чимин, смущенно улыбаясь, стоял у плиты и заканчивал последние приготовления к их романтическому ужину. И в этот момент Чон Хосок поклялся себе больше никогда не употреблять слово «красивый» по отношению к Пак Чимину, потому что этот омега не просто красивый, он невероятный, неземной, восхитительный, нежный, слова в его голове заканчивались, Хосок лишь беспомощно хлопнул ртом, оглядывая фигуру любимого. Чимин надел шоколадного цвета обтягивающие упругие бедра джинсы и бежевую шелковую рубашку, что свободно ложилась на его плечи и отливала легким блеском в полумраке. Внутри мужчины всколыхнулось сдерживаемое много дней желание, а от воспоминаний о моментах их единения покалывало кончики пальцев, но Хосок держался. Сглотнув ком в горле, он прошел вперед и учтиво отодвинул для Чимина стул, вслушиваясь в расслабляющую мелодию. — Я все чаще стал замечать, что ты, оказывается, джентльмен, — усмехнулся Чимин, проследив за Хосоком взглядом, пока он не уселся напротив. — Сам от себя в восторге, — задорно улыбнулся Хосок. Между ними воцарилось уютное и трепетное молчание. Альфа смотрел в глаза своего омеги, и его улыбка медленно становилась все нежнее, пока Чимин не взял его за руку, улыбаясь так же. — Знаешь, я очень рад, что ты подстрелил меня тогда, — мягким шепотом произнес Хосок, словно это признание в любви, а не глупость, что он ляпнул, не удержавшись, но немного разрядить атмосферу ему удалось. — Дурак, — Чимин хихикнул и принялся за еду. Хосок открыл бутылку вина и разлил причудливо переливающуюся разными оттенками красного жидкость в бокалы. Омега пил совсем немного, но альфу это нисколько не смутило. Вечер проходил лучше, чем можно было представить. Они разговаривали по душам, рассказывали различные истории из жизни, над какими-то смеялись, из-за каких-то грустно ухмылялись, предаваясь размышлениям. Еда была вкусной, музыка красивой и плавной, а атмосфера просто не могла не настроить пару на то, что произошло между ними, когда наступила ночь и Спящий город полностью погрузился в умиротворяющую темноту и тишину. — Мне нужно кое-что сказать тебе, — внезапно начал разговор Чимин после недлительного молчания. Хосок заметил напряжение на его лице поэтому, взяв за руки, сказал: — Это что-то очень важное? — Да, очень… — Чимин отвел взгляд, уставившись на свечи. — Чимин, — вздохнул мужчина с серьезным выражением лица. — Ты сам сказал — отбросить сегодня все проблемы, верно? Так давай пока забудем обо всем? Я это сделал, пусть и с трудом, сделай и ты, прошу. Этот вечер наш. Чимин обреченно кивнул. Он понимал, что Хосок прав, но… — Это не проблема, просто… Тебя тоже касается, и это действительно важно, вот я и… — Чимин, — Хосок строго, но с согревающей и убеждающей нежностью, глянул на него. — Посмотри на меня, — парень исполнил просьбу и поднял взгляд. — Забудь, ладно? Мы вернемся к этому позже, просто представь, что ничего нет. Ни этого города, ни вопросов и нерешенных проблем, ничего. — Ладно… ладно… — Чимин коротко улыбнулся ему и поднялся на ноги, отнимая свои руки. — Подожди меня в спальне, я сейчас. Хосок проследил за ним. Чимин пошел к ванной мягкой и уверенной походкой. Мужчина, ничего не понимая и думая, что он просто решил помыть руки или макияж поправить, убрав тарелки в раковину, пошел в спальню, садясь на край кровати, над которой горел одинокий тусклый ночник с довольно приятным для глаз светом, приглушенно-оранжевым, таинственным и теплым. Хосок сидел в расслабленной позе, расставив ноги и оперевшись локтями о колени, опустил взгляд вниз и задумался, отвлекаясь от реальности на минуту, а когда очнулся, то увидел на пороге босые ноги своего омеги, кокетливо выглядывающие из-за длинного полупрозрачного и совершенно невесомого бардового халата. Хосок настолько удивился, что только и мог, что молча прокладывать одними лишь глазами путь от стоп по тонким щиколоткам, гладким икрам и манящим бедрам, что при малейшем движении скрылись под шелковой материей, лишая альфу удовольствия созерцать их больше положенного. Халат держался на длинной шелковой ленте, Хосок мог в полумраке разглядеть талию омеги и его грудь, что открывала такая красивая, но ненужная роскошь, как одежда. Грудь его взволнованно вздымалась, а черные бабочки на плечах — альфа готов поклясться — двигались в тот момент, порхали по фарфоровым плечам и острым ключицам, переходя к длинной шее и, что самое прекрасное, к лицу, залитому краской легкого смущения и предвкушения. Чимин стоял, прислонившись к дверному проему, и смотрел куда угодно, но не на своего альфу, который сейчас, замерев и приоткрыв рот в изумлении, сидел на его постели. — Ты, — Хосок на секунду воздухом подавился, — что же ты делаешь… Чимин смутился, губы его дрогнули в полуулыбке и, осмелев, он глянул на Хосока, сталкиваясь с сумасшедшим желанием в его глазах. Хосок подскочил на ноги, Чимин не двигался, ждал, пока он сам подойдет, возьмет то, что ему и подарено всецело — душу Чимина и тело, а сердце у них и так одно на двоих. Альфа себя долго ждать не заставляет, подходит и кладет ладони на его бедра, ведя пальцами к бардовой ленте. Чимин чуть нервно выдыхает, когда Хосок наклоняется ниже, опаляя губы горячим дыханием. — Иногда кажется, что ты мне просто снишься… — Это хороший сон?.. — Чимин млеет от невесомых прикосновений, хочет, чтобы они стали ощутимее, между ними сейчас такая страсть разгорается, что у обоих сердце о грудную клетку колотится, но страсть не животная, не дикая, а чувственная и всепоглощающая, горячая, обжигающая. — Самый лучший, — Хосок склоняет голову еще ниже и, преодолев совсем небольшое расстояние, сливается с Чимином в поцелуе, коротком, но таком сладком, обещающим многое и многое дающем. Он отстраняется и, заглянув в его глаза, будто спрашивая разрешения, еще раз оглядывает фигуру и тянет шелковую ленту на себя. Она змеей извивается между длинными пальцами и падает на пол. Вслед за ней сползает с плеч Чимина халат, омега инстинктивно придерживает его в области талии, не позволяя открыть себя полностью для голодных глаз, но Хосок мягко отнимает его руки, и украшение — не больше, не меньше — соскальзывает вниз, собираясь складками у ног. Чимин смущается, будто это в первый раз, но уже не пытается прикрыться. Альфа наслаждается, рассматривает нагое тело, но сил терпеть и в правду совсем не осталось. Чимин это видит и, взяв его за руку, обходит мужчину и ведет к кровати, плавно ложится, утягивая Хосока за собой и вливаясь в поцелуй, глубокий и возбуждающий. Хосок их языки сплетает, чувствуя, как стягивается узел внизу живота и разгорается жажда, водит по ровным зубам, натыкаясь на небольшие клыки омеги, млеет от его отзывчивости, посасывает пухлые губы, упиваясь дрожащими вздохами, оттягивает их, прикусывая, а затем вновь зализывая. Чимин в поцелуе теряется, но руки сами блуждают по крепкому телу альфы, по его груди, шее, пальцы расстегивают пуговицы на рубашке. Чимин сгибает ногу, упираясь ему в пах, слышит сдавленный рык сквозь поцелуй, чувствует, как он напирает все сильнее, прижимается ближе, уничтожая расстояние. Внезапно отстранившись, Хосок выпрямляется и стягивает рубашку, после чего тянется к брюкам, он все это время не сводит глаз с омеги, что распластался под ним, раскинув руки и тяжело дыша. Чимина хорошо видно даже при таком освещении, и альфу ведет. Собственное возбуждение давит, никого он еще так не хотел, как этого человека, что сочетает в своем теле работу лучших античных скульпторов и похоть, самую яркую и смелую, вызывающую, а в своей душе — сострадание и верность, доброту и любовь, которую Хосок тоже с ним разделяет. Запретный плод вкусить всегда хочется, но Чимин уже не запрещает, всецело отдается, и от этого только сильнее желание его заполучить, оно не угасает, а альфа-волк уже отчаянно воет в груди Хосока, к своему волку-омеге тянется. — Я люблю тебя, — шепчет Хосок ему на ухо и зарывается в шею Чимина, покрывает влажными поцелуями, а руку назад отводит, разводя его ноги. Чимин голову откидывает, чтобы Хосоку было удобнее, и в его волосы обеими руками зарывается. От хлещущих через край эмоций, на глазах выступают слезы, но он их упорно смаргивает. В этот раз все по-другому. — Я тебя тоже люблю, Хосок, — Чимин потянул его на себя, поцеловав. — Я так сильно люблю тебя… Хосок от этого зрелища дар речи теряет. Чимин взлохмаченный, разгоряченный, с застывшими слезами на глазах, такой честный и открытый перед ним. — Хочу слышать твой голос, — мужчина опускается ниже, обводит горячим языком бусины сосков, вслушиваясь в тяжелое и шумное дыхание, ведет ладонями по животу, обхватывая бедра, прикусывая кожу с внутренней стороны, и выбивает первый томный стон. Чимин останавливает его, когда чувствует, как Хосок оглаживает пальцами колечко мышц перед тем, как проникнуть ими внутрь. — Стой… это… нет необходимости, — говорит Чимин и, заливаясь краской, отводит взгляд. — Все в порядке. — Уверен? — он еще раз провел там рукой, чувствуя влагу, раздразнивая. — Да… возьми меня, — омега тянет руки, Хосок поддается и наваливается вперед, впиваясь в губы. Отстранившись, он потянулся к тумбочке, зная, что там лежат презервативы, но Чимин перехватил его руку и, приложив ее к своей щеке, чуть потерся, ощущая грубость кожи альфы. — Ладно… — выдохнул Хосок, зачарованно вглядываясь в его лицо. — Я все понял. Хосок одной рукой оперся о матрац возле головы Чимина, а другой — направил возбужденный член к его промежности, бедрами разводя ноги чуть шире. Глянув ему в глаза, Хосок толкнулся вперед и плавно вошел наполовину без особых проблем, растягивая его изнутри и утробно рыча от растекающегося наслаждения. Омега под ним выгнулся, издав протяжный стон. Боли не было, было лишь чистое неприкрытое удовольствие, которое увеличивалось до тех пор, пока Хосок не проник полностью, еще раз толкнувшись. — Чимин, расслабься чуть, я же так долго не продержусь, — изломив брови, улыбается Хосок, сбиваясь с ритма дыхания, убирает рыжую челку с любимого лица, внимательно рассматривает его выражение, стараясь запомнить каждый миллиметр. Чимин приподнимается, завлекая его в поцелуй, и Хосок начинает двигаться, наращивая темп, с каждым толчком выбивая вскрики и стоны все громче и громче. Альфа поражается тому, какой его омега мягкий, настолько мягкий и пластичный, что хочется в нем утонуть, поражается насколько внутри горячо и узко, насколько хорошо. Он чувствует соприкосновение их кожи, входя на всю длину и меняя угол, когда Чимин начинает стонать громче, выгибаться и запрокидывать голову, открывая шею и подбородок для поцелуев. Грудь Чимина мягкая и возбужденная, он весь мягкий и сладкий, как зефир, так и тянет крепко ухватиться за ягодицы, бока или бедра, но Хосок не хочет причинять боли, он не понимает, почему тело его омеги так изменилось с их первого раза. Но ему нравится, весь Пак Чимин ему нравится. В этом омеге сосредоточились все потаенные желания альфы и весь его смысл. Хосок движется, не сбавляя размеренного темпа, чтобы продлить наслаждение, капли пота стекают по вискам, звуки тяжелого дыхания заполняют комнату, температура повышается. Чимин мечется, комкая простыни, царапает грудь мужчины за то, что тот бессовестно изводит его, за то, что так далеко. Но вот Хосок наклоняется, попадая в руки к своему любимому, между их телами теперь нет расстояния. Чимин целует Хосока, притягивая еще ближе, так, что они соприкасаются животами и грудью, не прекращая движения и жаркого, глубокого поцелуя. — Мне… так хорошо с тобой, — выстанывает омега, дрожащим, срывающимся голосом. — Обещай, что не уйдешь… никогда не уйдешь от меня… — Никогда, — альфа толкается сильнее, резче, чувствуя приближающийся апогей наслаждения. Чимина трясет в его руках, он выгибается и от нескольких толчков и движений, из-за которых грудь Хосока трется о его, раздражая покрасневшие соски, кончает, чуть ли не вскрикивая в голос. От его громкого стона и того, как сжалось все у омеги внутри, Хосок тоже срывается, он быстро выходит и изливается Чимину на живот. — Ч-черт, — стиснув зубы, он без сил валится рядом. Слишком жарко, а перед глазами пляшут белые пятна. Чимин чувствует непреодолимую слабость в мышцах, ему так хорошо, что нет сил сдерживать пьяную улыбку. Они оба сдерживались слишком долго. Выпущенное напряжение дало о себе знать. Омега переворачивается и приподнимается на дрожащих руках, чувствуя себя неподъемным. Он даже не ложится, а падает измученным лебедем на грудь альфы. Хосок обнимает бережно одной рукой, целует в макушку. Нега постепенно начинает сходить и Чимин понимает, что хочет еще, и даже немного пугается своей ненасытности. Однако у них вся ночь впереди. Чимин нарочито медленно водит ноготками по влажной груди Хосока. Старший вздрагивает, стоит ему царапнуть сильнее или пройтись по свежим и нанесенным им же ранкам. Чимин извиняется за причиненную боль, накрыв его приоткрытые красные губы своими, нежно и медленно посасывая. Хосок даже не отвечал на поцелуй, сдерживал улыбку, хотел, чтобы он наигрался, давал волю и сам же забывался в наслаждении. Только вот Чимин и не думал просто играться и во время поцелуя вел рукой все ниже, проходясь по рельефному прессу, обводя пальцами пупок, задевая тазовые косточки, и, наконец, добираясь до цели. Он обхватил расслабленный после первого акта член и ритмичными, плавными движениями принялся готовить его ко второму. Хосок откинулся на подушки и отдался приятным ощущениям, что-то пробормотав и простонав. Чимин же, приняв это за явное согласие с его стороны, поднялся, собрав силы, и перекинул ногу через торс альфы, садясь на его полувставший орган, прижимая к животу Хосока. Уперевшись руками в его пресс, начал елозить на нем, чувствуя, как член альфы вновь наливается силой и увеличивается в размерах. Хосок в изумлении поднял голову и тут же откинулся обратно, потому что от открывшейся картины чуть снова не кончил. — Блять… Чимин улыбнулся, сдерживая довольный смех. Дышать ровно от вновь накатившего возбуждения из-за члена, трущегося о его промежность, становилось все труднее, он открыл рот, облизывая губы, закусывая их и тихонько постанывая. Альфа и вовсе был в прострации. Он впился пальцами в мягкие бедра, вжимая Чимина в себя, теряя голову от его движений. — Не торопись, — прошептал Чимин, нагнувшись к его уху, и провел языком по раковине. — Моя очередь вести. Если сорвешься — я тебя укушу. Хосок закусил губу, чувствуя, как парень приподнимается и внезапно насаживается до самого основания. Альфа гортанно стонет, старается не шевелиться, дает Чимину власть неограниченную. Омега начинает двигаться, в такой позе удобнее и ощущения острее, настолько сильное наслаждение накрывает, что перед глазами вновь белые пятна вспыхивают. Чимин движется, не выбирая конкретной траектории, громко стонет, не стесняясь, скулит, трогает себя, жмурится, то ускоряя темп, то замедляясь, сжимает член Хосока внутри, затем вновь расслабляется, выдыхая его имя. Капли пота скатываются по спине и бедрам, от жары кружится голова. Хосок сдерживаться уже не может, раньше он всегда своей выдержкой и терпением гордился, Чимин же эти его поводы для гордости прямо сейчас уничтожил. Хосок рывком поднимается, вырывая удивленный рваный вздох у Чимина, и прижимает его к себе, сжимая талию руками, оглаживая взмокшую спину и крепко обнимая, ускоряя и без того быстрый темп в несколько раз. Чимин уже даже говорить не может, потому что боится прикусить свой язык при очередном резком толчке. Он закрывает глаза, с силой сжимает пальцами волосы Хосока, оттягивая, когда тот разводит ладонями его ягодицы и проникает еще глубже, повышая уровень возбуждения омеги и делая наслаждение острее. Но Чимин так не играет — он предупреждал. Поэтому выполняет свое обещание, больно впиваясь клыками, пусть и не такими длинными, но не менее острыми, в плечо альфы, сдавливая челюсти. Хосок шипит, жмурясь от боли и экстаза, он понял, что провинился. Своих волков они, видимо уже оба сдержать не могут. Чимин, с трудом размыкая задеревеневшую челюсть, отстраняется и жестко толкает Хосока обратно на кровать. — Я предупреждал, — утробно и дико рычит он, утирая ладонями кровь с губ, размазывая ее по лицу, не прекращая при этом подмахивать бедрами. — Ты не представляешь, как сейчас выглядишь, — стонет Хосок. — Что это на тебя нашло, солнце? Почему такой дикий?.. Хосок чувствовал, что еще одна разрядка близко. Чимин ускорился, стонал в голос, не позволял к себе прикоснуться. Настоящая пытка. — Стой, Чимин. Слезай, я… Вот с… Омега не слушал его, до конца шел. Уже без разницы. Сжал бедра альфы своими, насаживаясь и запрокидывая голову, чувствуя, как Хосок кончает в него. От этого Чимин изливается в свою ладонь следом, падая вниз и обмякая в руках альфы. — Это было… — Хосок слов найти не может, все еще отходит, боль от укуса начинает чувствовать. — Я вымотался, — жалуется Чимин, даже пошевелиться не может. — Конечно. После таких-то скачек! — смеется Хосок, гладя его по спине. Не меняя позы и не поднимая головы, Чимин потянулся к его лицу, касаясь кончиками пальцев подбородка и влажных губ. Хосок поймал его палец зубами, игриво прикусывая. — Прости, что укусил, не знаю, что на меня нашло, я в последнее время сам не свой… — Ничего, солнце, зато теперь и у меня есть твоя метка. — Это не метка… — А мне бы хотелось так думать, — хмыкнул Хосок и, сконцентрировав силы, поднялся, прижимая к себе расслабленное тело любимого. Взяв Чимина на руки, он отнес его в ванную. Омега не оказал бы сопротивления даже если бы захотел, поэтому он просто затих в родных руках и доверился. Пока Хосок набирал воду, пока они оба нежились в ванне, вяло обмениваясь какими-то незамысловатыми фразами, с губ Чимина не сходила улыбка. Он даже не открывал глаза, лежал на груди своего альфы, позволяя ему все сделать самому. Хосок нежно водит мокрыми руками по его плечам, целует за ухом, шепчет что-то игриво-сладкое, от чего Чимин тихо хихикает. Хосок не знает, сможет ли когда-нибудь насытиться этим человеком, сможет ли контролировать свои желания рядом с ним, сумеет ли оторвать от него свой взгляд и руки, потому что сейчас ответ на все эти вопросы — нет. И он даже не думает убирать руки от омеги, касаясь его где угодно и как угодно. Чимин медленно растворяется. После Хосок укладывает его в прохладную постель и ложится рядом, обнимая Чимина. Парень ластится, придвигается ближе, все еще улыбается сквозь дрему — ему спокойно, ему безопасно, он чувствует в Хосоке дом, а в доме этом — несоизмеримую ни с чем любовь, которая крепнет с каждым новым препятствием, что им приходится преодолевать. Чимин одной рукой касается лица Хосока, ловит пальцами его дыхание, а другой касается своего живота, инстинктивно, невесомо. Чимин бы очень хотел, чтобы их ребенок тоже сумел почувствовать этот «дом». Он бы очень хотел увидеть в Хосоке отца, посмотреть, каково это… Хосок гладит его по спине, закрывает глаза и дышит размеренно. Ему нравится ощущать даже своей кожей, как продолжают расти чувства к Чимину, как продолжает крепнуть взаимная привязанность. Нравится до щенячьего восторга. И ему не кажется это странным, ему даже порой думается, что этого недостаточно. Защитить, окружить заботой, любить, любить и еще раз любить — другого он не хочет. И Хосок не может подобрать слов, но к Чимину у него нечто большее, к нему нутро тянет. Хосок впервые верит в то, что дальше все будет хорошо, что все наладится. Он думает так до тех пор, пока утром, включив телефон, не обнаруживает кучу непрочитанных сообщений.В этой игре никому нельзя доверять, особенно тем, кто диктует несуществующие правила…