Конец игры. Жизнь полна сожалений.
Полгода спустя.
Круг замкнулся. Они снова вернулись к истокам. Они снова вернулись к осени, но в этом году она была на удивление приветлива. Именно с осени начался их личный ад, именно осень принесла что-то и кого-то в их жизнь, а зима заставила потерять. Это был первый год, когда Чонгук не отпраздновал ничего, кроме новоселья, но и тогда они обошлись лишь домашними посиделками, по которым юноша порой так скучал. Именно сейчас он понимает, что вырос, сильно изменился, возможно, ожесточился. На его руках кровь некогда живого человека… и ее не смыть. На его плечах тяжесть из-за гибели Тэхена. На его сердце все еще ноющая рана, у него плачущая душа, ставшая одинокой после потери любимого… после потери Юнги. Но эта новая осень удивительно тепла к ним. В Спящем городе Чонгук не был с того момента, как Чимин забрал его из больницы. Все это время юноша продолжал получать образование дистанционно. Эту программу ему без труда оформили по причине семейных обстоятельств, а еще потому, что он был одним из лучших студентов. Сейчас же он приехал в город, чтобы разобраться с бумагами, касательно второго курса обучения. Никаких проблем, просто нужна была подпись, вот он и поехал, на страх и риск оставив Чимина под присмотром врачей, которых вызвали на дом, потому что он наотрез отказался рожать в больнице, как бы медики и Чонгук его ни уговаривали. Уперся — и все тут. Но Чон мог его понять всецело и, в конце концов, смирился. Чимин остался в надежных руках на то время, которое он уделил тому, чтобы разобраться с делами, но легкое беспокойство не отпускало. Они все же семья. Чимин все же под его ответственностью, как и его малыш, пол которого Пак также не захотел узнавать и Чонгуку этого сделать на УЗИ не позволил. Чонгук таких упертых еще не встречал, но на капризы его лишь снисходительно улыбался и во всем слушался, но и сам следил за прочими обязанностями, будто был хозяином в доме и главным в семье. А Чимин позволял ему чувствовать себя ответственным если не за все, то за многое, да и ему самому сейчас было особенно тяжело заниматься каким-либо физическим трудом. В Спящем городе теплая осень приятных изменений не принесла. Не удивительно. Этого монстра ничто не исправит. Чонгук выворачивает руль и отъезжает от университета, чтобы немного покататься по знакомым окрестностям. Пусть у него нет прав, но водить Чонгук умеет и правил не нарушает, а значит, бояться особо нечего, да и, случись что, он может позвонить нужным людям в участок, чтобы подсобили, хотя таких моментов пока не возникало. А конкретно он мог позвонить Касперу Вуду, который оставил ему номер еще очень давно. Они не созванивались, они не были даже приятелями, но Каспер раз в месяц писал ему, спрашивая, как Чонгук поживает, юноша отвечал. На этом все. Неизвестно, откуда и как, но Каспер узнал про истинную связь между ним и Юнги, видимо, догадался. Но эту тему не поднимал, не просил встретиться или еще чего, лишь раз в месяц напоминал Чонгуку, мальчишке, которого он поначалу невзлюбил, что у него есть тот, к кому можно обратиться за помощью. Чонгук ему благодарен, потому что чувствует себя в городе относительно спокойно. И хотя его и смущают эти их недоотношения, лишняя поддержка в любом случае не помешает. Город о многом напоминает, тревожит раны. Чонгук едет к улицам, на которых рос, потому что в часть города, где он прожил то ужасное время, возвращаться не хочется совершенно. А родные районы заставляют дорисовывать среди деталей в пейзажах их с Хосоком. Вот старший забирает брата из детского сада, а вон там провожает до школы. Тут он уже дерется с обидчиками Чонгука — не самый взрослый поступок, но омега тогда считал его героем. Образ наемного убийцы на Хосока никак не накладывается. Даже зная про него правду, Чонгук не может все это сопоставить. Казалось, совсем недавно они вели обычную жизнь, теперь же он знает изнанку этого города. Еще юноша очень скучает по папе, вот уж кого он сейчас очень хотел бы обнять, но пока что приходится довольствоваться письмами. Попав в руки к папе, Чонгук непременно бы разревелся, но он не плакал уже очень давно. Глаза от этого иногда болели, особенно когда он оставался один на один со своими мыслями, особенно когда он оставался в машине Тэхена. Но она стала им с Чимином незаменимым помощником. Тэхен будто бы оберегал своего истинного даже после смерти. Но Чимин бы сказал, что он еще и Чонгука оберегал, так или иначе. Чимин бы сказал, что Тэхен — тот настоящий Тэхен — не держит на Чонгука зла. Но совесть Чона и от этого не унималась. Чонгук думает, что он мазохист, раз самовольно вернулся в город. Но в университет все же нужно было, а вот кататься по улицам и тревожить себя болезненными воспоминаниями — уже извращение. К произошедшему через пару минут он, пусть и подготавливались с Чимином вместе, морально и физически оказался не готов, как и старший. Его голос в телефоне был искажен не только передачей, но и страхом. Чимин же думал, что так не боялся никогда, даже под градом пуль в «Черве», что, собственно, он и кричал Чонгуку по телефону. Врачи забрали у взбудораженного омеги сотовый, поклялись взволнованному Чонгуку, что позаботятся о нем, уверяя в полной безопасности омеги и ребенка. Чонгук сворачивает, нарушает парочку правил и, вжав педаль газа в пол, спешит домой, к Чимину и к своему племяшке, который вот-вот должен появиться на свет. Если он будет гнать, увеличив скорость за чертой города еще больше, то примчится через несколько часов. В их городок Чонгук возвращается к вечеру. На телефон пришло смс от врача, что ребенок и его папа абсолютно здоровы и сейчас спят, набираясь сил. Чонгук, как только отложил телефон и взялся двумя руками за руль, разрыдался, улыбаясь и смеясь в перерывах между громкими всхлипами. Он так и влетел, зареванный и растрепанный, в цветочную лавку пожилого омеги, с которым они как-то познакомились в магазине, и купил цветы, принимая от мужчины поздравления. До дома оставалось всего десять минут. Юноша ворвался внутрь с огромным букетом душистых тюльпанов. Быстро проводив врачей, он поднялся на второй этаж и на цыпочках вошел в комнату друга. Было очень тихо, окно как всегда открыто, чтобы Чимин мог чувствовать запах моря круглые сутки; комната светлая и просторная. Чонгук за эти месяцы пережил то, что переживают будущие отцы-альфы, и ему, если честно, понравилось. Но так же это склоняло его в сторону мыслей о том, что у них с Юнги тоже могли бы быть дети, пусть и приемные, или не друг от друга, но… черт… Это больно. Но Чонгук не зацикливался, он жил моментом и был вполне счастлив. Чимин, оказывается, не спал. Омега, слабый и бледный, повернулся к нему. Чонгук сел рядом, поставив цветы в прихваченной им с кухни вазе на тумбочку, чтобы приятно пахли и прогоняли ненавистный для старшего запах препаратов, оставшийся после медиков. Глаза Чимина были красными от слез, но дышал он размеренно и спокойно. Чонгук взял его за руку, погладив ладонь. — Как ты? — Нормально, — прошептал слабым голосом Чимин, а затем опомнился, ведь это слово они зареклись не произносить. — То есть замечательно. Я очень устал, но… Чонгук напрягся, потому что по лицу Чимина потекли слезы. Парень всхлипнул и посмотрел в потолок в надежде, что слезы затекут обратно. Они были горькими и счастливыми одновременно. — Мне так не хватает его, Чонгук-и. — Не смей, даже не думай раскисать. Чонгук приподнялся и, погладив его по голове и убрав русые волосы с лица, поцеловал в лоб, пока Чимин кивал, соглашаясь с его словами. Но сделать он ничего не мог с самим собой, своими эмоциями и расшатанными нервами. Чонгук тем временем, крадучись, подошел к кроватке, но все боялся заглядывать в нее. Внутренний волк прижал к голове уши и завилял хвостом, как счастливый щенок, возбуждённый игрой. Чонгук посмотрел на Чимина, будто прося разрешения. Старший улыбнулся ему сквозь слезы, сказав: — У нас с Хосоком родилась прекрасная малышка. Он подарил ее мне, как подарил когда-то надежду на счастье… Чонгук поджал губы. Сделав последний шаг вперед, он заглянул в кроватку и растаял, поняв в тот момент, что за этого ребенка жизнь отдаст, не раздумывая. У нее будет лучший дядя в мире, она никогда не будет ни в чем нуждаться, особенно в любви. — Какое имя ты выбрал? Чимин улыбнулся своим мыслям и закрыл глаза. — Хоуп. Чонгук посмотрел на крошечное тельце, крошечное личико, не решалась прикоснуться, пока она спит. — Добро пожаловать в семью, малышка Хоуп. У тебя самый прекрасный папочка в мире. — И не менее замечательный дядя, — вторил ему Чимин, засыпая. Чонгук остался с ними, чтобы при случае сразу же помочь Чимину в любом вопросе и просьбе. — Как жаль, что ты не видишь ее, брат… — шепчет юноша, склоняясь над кроваткой ласковым и послушным зверем, охраняющим ее сон. — Она чудесная, Хосок. Наша маленькая Хоуп… Чимин, засыпая, слышит эти слова, кусает губы. Он бы вновь дал волю слезам, но даже на какие-то мысли совсем сил не осталось. Он спокойно засыпает, зная, что Чонгук позаботится о них, пока Чимин этого сам сделать не в состоянии. «Как жаль, что ты не охраняешь нас троих, как обещал»*2*
Полгода спустя.
Никогда он не думал, что совершенно другое место может стать ближе и привычнее, чем то, где он родился и вырос. Прибрежный городок, найденный им на карте год назад такой же прохладной весной, стал убежищем для двух искалеченных душ. Море зализывало раны. А приветливые жители не совали нос в дела своих изолированных, если так можно выразиться, соседей, живущих на дальнем и безлюдном пляже, и всегда встречали их с улыбками. Чонгук знал уже многих, многие знали его. Наверное, это опрометчиво, но они жили в этом маленьком городке уже долго, а ничего такого не произошло. Не то чтобы парни ждали, вовсе нет, они стремились к покою, особенно с момента появления Хоуп. Просто продолжали осторожничать, хотя Чонгук после подтвержденной информации о смерти Ким Намджуна бояться перестал. Ему было плевать на Сокджина и на свои подозрения, он чурался этих мыслей, потому что все свои доводы, касающиеся Спящего города и его обитателей, считал больными, а болеть ему ни телом, ни разумом, ни душой нельзя. А иначе — какой из него будущий врач? Какой из него защитник Чимину и Хоуп? Сам Чимин людей все еще избегает, но держится молодцом. Чонгук не стесняется болтать с ним о чем угодно и когда угодно, но знает, что, когда парень стоит у окна, замерев, или выходит на заднюю террасу, которую они пристроили, чтобы там отдыхать, и любуется морем, вслушиваясь в его пение, лучше не лезть. Лучше вообще не напоминать в такие моменты о том, что Чонгук или кто-либо еще существует. Чонгук тогда забирает Хоуп и уходит наверх, оставляя друга одного. Он знает, что Чимин все еще ждет. Забота о малышке изменила его, прибавила активности и оптимизма, но вот в такие редкие моменты Чимин переключается, будто происходит перезагрузка, своеобразное очищение через грусть. Обычно в такие дни идет дождь, соленый и горький. Чимин раньше в этом дожде прятал свои слезы. Теперь слезы его кончились, но не кончились улыбки, которые он дарит дочери. — Как вы там поживаете? — спросил тот самый омега из цветочной лавки, который сегодня подменял мужа в продуктовом магазине, где и закупался обычно Чонгук. — Все хорошо, спасибо! — искрится улыбкой в ответ юноша. — Рад был повидаться. Он забрал пакет с продуктами и стянул с прилавка свою карточку, вернее, карту Хосока, на которой денег было еще достаточно. — Как и я, Чонгук, — мужчина тепло улыбнулся (уж очень нравился ему этот юноша) и добавил напоследок: — после бури всегда приходит штиль. Чонгук кивнул на привычную для этого человека фразу, которую тот бросал ему обычно вместо «до встречи», и, развернувшись, помахал свободной рукой, выйдя наружу. Напевая себе под нос, Чонгук залез в карман джинс, выудив ключи от «Ауди», и разблокировал двери, открыв багажник и уместив в него продукты. Он специально никуда не спешил, потому что заметил, как за ним кто-то наблюдает. Год жизни в бегах позволил ему отрастить глаза на затылке и научиться определять и различать, когда кто-то просто кинул на тебя мимолетный и незаинтересованный взгляд и когда кто-то оценивает и пялится, при этом что-то обдумывая. Внутренний зверь омеги напрягся. Чонгук придумывал, что ему делать. Он выпрямился, делая вид, что все в порядке, и закрыл багажник. «Надо просто сесть в машину и дать по газам. Оторваться, но домой пока нельзя. Я их опасности не подвергну» — Эй, молодой человек, — окликнул его незнакомый женский голос. Чонгук вздрогнул и тут же выругался про себя, стиснув зубы. Он своей реакцией дал понять, что что-то заподозрил — и это подстегнуло наблюдателя к действиям. Чонгук схватился было за ручку двери, чтобы вскочить в салон, но и сам оказался схваченным. Юноша резко вывернулся, отскочив и встав лицом к, как ему показалось, угрозе. — Спокойно, тигр! — девушка, окликнувшая его, подняла руки на уровне груди, открыв ладони и показав тем самым, что зла не желает. Чонгук опустил плечи, немного расслабившись, но настороженного взгляда с нее не убрал. Девушка была с него ростом, одета во все черное и кожаное. Стройная и светловолосая омега с запахом странных и неизвестных Чонгуку цветов смотрела на него через темные стекла солнцезащитных очков, занимавших значительную часть ее лица. Чонгук сглотнул и попятился к машине. — Не бойся меня, — она говорила неспешно и плавно, стараясь не накалять обстановку. Мальчишка ей показался совсем диким, наверное, это пробудило в ней воспоминания о детстве, только поэтому она медлила, вглядываясь в привлекательные черты лица напротив, черные кудряшки и до боли знакомые глаза. — Ты ведь Чон Чонгук, я правильно понимаю? Чонгук нервно сглотнул. В голове завертелись шестеренки, заскрежетали, производя на свет дельную идею, вернее — пытаясь произвести. Он взвесил все, подумав, что она, скорее всего, знает ответ и скрывать имя бесполезно. — Это я. А кто вы? Девушка удовлетворенно улыбнулась ему, но почти сразу же вернула себе непроницаемое выражение, холодное и отчужденное. — Один человек, с которым мы оба связаны, Чонгук, просил меня передать тебе кое-какую информацию, когда она подтвердится. Но думаю, для такого разговора оживленная улица — не самое подходящее место. Она протянула кусочек картона, на котором было написано время и место встречи. Завтрашний день, 12:00. — Откуда мне знать, что это не обман? — он вновь поднял на нее глаза. — Меня зовут Ким Алиса. Я была напарницей твоего брата и теперь выполняю его просьбу, — Чонгук при упоминании фамилии Ким и Хосока весь сжался, нахмурившись. — Я знаю о тебе и о Пак Чимине, знаю, где вы живете, знаю, что он родил от твоего брата девочку-омегу. Если бы я была из людей Туза, которому, поверь, и дела до двух омег нет, то давно бы убила вас, не думаешь? Чонгук на свой страх и риск счел это логичным. Еще большим подспорьем послужило то, что от брата не было вестей больше года. Слова Алисы не могли не интриговать, но еще Чонгук все больше понимал, что он не услышит от этой девушки ничего хорошего, морально готовясь к этому. — Я приду. — Славно. И пока что не говори Пак Чимину про эту встречу, придумай что-нибудь. — Конечно. Девушка кивнула и ободряюще улыбнулась ему, хотя и выглядело это несколько скованно. — До встречи, не опаздывай. Разговор серьезный и очень важный. К сожалению… — Игра не закончилась? — спросил Чонгук, даже не глянув на нее, уже проваливаясь в собственные невеселые мысли. Она ничего не ответила, воровато оглянувшись, и развернулась, пройдя вперед к черному мотоциклу, который Чонгук сначала не заметил. Незнакомка уехала, оставив его сжирать себя догадками. Он не хочет слышать про опасность, грозящую ему с Чимином и Хоуп. Он их защищать должен. «Я позабочусь о наших любимых, Хосок, раз уж ты не смог… Я скучаю»*3*
Хлопнула дверь, Чонгук, стаскивая с ног ботинки, перехватил пакеты удобнее. Мимо него пролетел Чимин, скрывшись на кухне, потому что у него явно снова что-то там «убежало», вероятно, кофе. — Я вернулся! — громко пропел Чонгук, привлекая его внимание. С кухни раздалось что-то смутно напоминающее «привет», и через минуту Чимин появился вновь. Он взял пакеты у младшего и мазнул губами по его скуле, поздоровавшись еще раз. Чонгук проследил за ним улыбающимся взглядом и свернул в гостиную, где на ворсистом ковре сидела его любимая племяшка, играя с самыми различными вещами, которые только нашлись в доме и хоть ненадолго могли привлечь внимание непоседливого ребенка. Которого, кстати, совершенно не интересовала та куча игрушек, что покупалась ему «папочками», как в шутку называл их с Чонгуком Чимин. Чон присел на корточки, перенимая внимание малышки на себя. Хоуп повернула к нему очаровательную головку и улыбнулась — а у Чонгука сразу потеплело на сердце. Чтобы не трогать ее грязными руками, он просто нагнулся и поцеловал Хоуп в макушку, вдохнув сладкий запах малышки. Чимин с ней совсем за день выматывался, но Чонгук всегда на подхвате, когда не занят домашней работой и учебниками. Но так, в принципе, и должно быть, Чимин ведь — молодой папа, а все папы так бегают. Энергии в старшем, наоборот, прибавилось, что удивляло, но и уставал он под конец дня куда сильнее. Чонгук любил куда-то уезжать, но обязательно ненадолго, лишь потому, что потом он возвращался сюда же, где его всегда вот так тепло встречал растрепанный Чимин, со щек которого после рождения ребенка не сходил симпатичный легкий румянец, и маленькая Хоуп. Чонгук не был Чимину заменой мужа, а малышке — отца, он просто был членом их маленькой семьи, любимым и желанным, особенным, как и каждый из них, и это было самое прекрасное для юноши. О Хосоке они вспоминали только когда наступали теплые вечера, когда можно было улечься в мягкие лежаки на террасе с кружками кофе и шоколада и посмотреть на море и широкий белый пляж. Они в такие моменты не говорили, но молчание было куда красноречивее. Они вспоминали о Хосоке только вот в эти моменты, чтобы больше не грустить днями, но при этом хранили мысли о нем всегда, каждую минуту и каждую секунду. Чимин все еще ждал, хоть и не поднимал тему. Чонгук же после сегодняшней встречи со странной девушкой принял худшее… Хоть и не до конца осознал. Он смотрел этим вечером на Чимина, прямо глаз не сводил с его безмятежной улыбки и не слушал его болтовню, пока тот кормил дочь. Юноша все думал, подбирал заранее слова, представляя тот неизбежный момент, когда он расскажет обо всем Чимину, когда эта чу́дная улыбка померкнет и потухнут огни надежды в его глазах. В глубине души Чимин, возможно, со всем уже смирился, но признать такое вслух… совсем иное. Это вновь нанесет по ним сокрушительный удар и вспорет швы, наложенные на старые раны. Чимину до сих пор снится то последнее утро с Хосоком, но во сне альфа не уходит, остается, обнимает, а Чимин шепчет ему, что у них будет ребенок. А дальше… Сон всегда обрывается, не давая юноше даже возможности узнать, что ответил бы любимый в этом сне. — Чонгук-и, — позвал его Чимин, спустившись вниз, когда уложил дочку спать на ночь. Первые часы она всегда спала очень крепко. — Идем на террасу? — Конечно. Чимин сделал кофе, налил Чонгуку горячего шоколада, набросав туда зефира. Они взяли пледы и вышли на террасу, усевшись в своих лежаках. Море сегодня было удивительно спокойным, и даже чайки не пели свои тоскливые песни расстроенной скрипки. По вот таким редким вечерам им можно грустить, потому что они вспоминают того, кого до сих пор ждут, но дождаться, кажется, даже не надеются…*4*
Она была самой красивой и самой сладкой девочкой на свете. Чонгук смотрел на нее, а видел ангела. В чертах маленького человечка от Чимина и Хосока было поровну. Она была копией Чимина, когда тот брал ее на руки, и становилась копией Хосока, когда на руки брал ее Чонгук, который тоже был на него похож. Он мог весь день возиться с ней и отдавать Чимину только тогда, когда малышка капризничала, потому что в такие моменты успокоить ее мог только папа. Чимин бы вслух никогда не сказал, но Чонгук и без того видел, как горят его глаза, как он гордится тем, что стал отцом, как ждет того момента, когда Хоуп скажет «папа». Чонгук уверен (всегда смеется над этими мыслями), что, если Хоуп первым своим словом выберет «дядя», Чимин обидится и этому самому дяде отомстит. Чувство глупого, но веселого соперничества подстегивало омег. Поэтому Чонгук при любом удобном случае вставлял в предложения слово «дядя». — Иди сюда, зефирка, дядя с тобой поиграет. Еще ему нравилось выражение лица Чимина в эти моменты. Он закатывал глаза, сдерживая ласковую улыбку, и напускал на себя строгий вид, цокая. — Тебе разве не нужно было по делам? — А сколько фремфени? — профыркал Чонгук, потому что Хоуп закрыла ему ладошкой рот, трогая его лицо, хватая крохотными пальчиками за нос, как бы любимый дядя ни уворачивался, звонко хихикая при этом. — Почти полдень. — Ой! Мне и правда пора. Чимин отбросил полотенце и, отойдя от плиты, отвлекаясь от готовки, протянул руки. Чонгук передал ему Хоуп и, поцеловав обоих, побежал в прихожую, собирая на ходу свою сумку, хватая ключи от машины и дома. Чимин посмотрел на дочку и улыбнулся ей, сдув с личика челку. Хоуп мило поморщилась, прикрывшись ладошками, а затем, улыбнувшись папе, прильнула к нему, обняв за шею. Чимин еще немного постоял, напевая что-то под нос и легонько качаясь, поглаживая дочку по спине. Хоуп тихонько бормотала что-то на своем языке ему в шею, с интересом рассматривала папины татуировки, проводя по черным бабочкам ладошками. — Твоему отцу они тоже нравились, зефирка. Путь до места встречи, до кафе на набережной, занял всего десять минут. Чонгук оставил «Ауди» на почти пустой парковке и, глубоко вдохнув морской бриз, двинулся в кафе, обещая себе быть сильным, что бы ему ни сказали. Они целый год с лишним без Хосока жили, справлялись, ждали, справятся и сейчас, даже если это ожидание станет бесполезным, пусть, возможно, не сразу придут в себя. Он берег место отца Хоуп для Хосока, видимо, теперь придется ему стать чуть больше, чем дядей. Как бы горько от этого ни было. Он не хочет, чтобы малышка без отца росла. Колокольчики приветственно звякнули. В кафе как раз началось время обеденных блюд, пахло просто потрясающе — домашней едой, теплом и уютом. Девушку, что перехватила его вчера, юноша заметил сразу — она сидела за дальним столиком. Чонгук приветственно кивнул, скромно улыбнувшись парню-официанту, альфе по имени Шон, с которым познакомился пару недель назад. Он всегда был с Чонгуком очень мил. Учился на юриста и одновременно с этим подрабатывал, работящий и веселый. Чонгук рядом с ним смотрелся слишком уныло, но он просто отвык от того, чтобы открываться людям при первой встрече. Открылся уже как-то — на всю жизнь агонии хватило. — Привет, Чонгук. Как поживаешь? — Шон! Все нормально… То есть хорошо, — улыбнулся альфе омега и ткнул большим пальцем себе за спину, замявшись. — У меня тут встреча, так что… — Ох, прости, — чуть покраснел парень, — не стану задерживать. Ты эм… впрочем… Ладно, позже поговорим. — Конечно. Шон проводил юношу грустным взглядом, задерживаясь из-за того, что оглядел странную девушку, с которой он встречался здесь. Парень нахмурился, не сумев сдержать эмоции и, развернувшись, уныло поплелся на кухню. Он все забывал, что такой чудесный омега, как Чонгук, — не его поля ягода. Этот загадочный юноша на него никогда внимания не обратит. В редких разговорах с Чонгуком Шон порой начинал чувствовать себя несмышленым подростком, жизни не видевшим, хотя был на год старше. Он как-то пытался взять у Чонгука адрес почты, но тот сказал, что его нет ни в одной социальной сети, а номер телефона только рабочий. Отшил, обрубив все мосты к своей неприступной крепости, короче. Но Шон никак не может заставить себя пройти мимо, не обменявшись с ним хотя бы парой фраз, когда видит Чонгука в городке. Тем временем Чонгук подсел к Алисе. — Он тебя глазами чуть не съел, — кивнула в сторону официанта она с игривой улыбкой на губах. — Ерунда, — отмахнулся Чонгук, считая странным ее заинтересованность в его личной жизни. — Шон просто очень добр ко мне. — Хм, — она криво улыбнулась, — совсем ты еще зеленый. Чонгук нахмурился, принявшись теребить в руках салфетку. — Мы не обо мне будем говорить, ведь так? — Закажешь что-нибудь? — проигнорировала его вопрос Алиса. — Меня ждет семья, — произнес он с нажимом, строго. Чонгуку уже не нравилась эта идея, в нем начинало нарастать раздражение, но больше на себя самого, потому что нечего опрометью бросаться на встречу с подозрительными незнакомками при одном упоминании брата. — Не хочу оттягивать неизбежное. Просто скажите, зачем позвали меня. — Можно и на «ты», — невзначай бросила она. — Про семью это ты прав, да… — задумчиво протянула Алиса, постучав пальцами по столу. — Почему ты в очках? — не сдержался юноша, пытаясь этим вопросом отвлечься от скребущего раздражения. Еще немного — и он на Алису накричит. Девушка улыбнулась вновь, привалилась к спинке диванчика и, закинув за него руку, пояснила: — Не хочу тебя пугать. — Меня напугать трудно. — Возможно. Но не остальных посетителей, — она бегло оглядела кафе, по привычке выискивая подозрительных личностей, и добавила: — Мне так комфортнее. Чонгук молча принял ее желание. — Знаешь, разговор будет длиться дольше, чем ты думаешь. Поэтому пойду и закажу нам кофе, — она хлопнула себя по бедрам и поднялась. — В таком случае я буду… — Шоколад. Я в курсе. Чонгук удивленно проследил за ней, а после, вздохнув, встретился взглядами с Шоном и опустил голову. Не нужны ему ни альфы, ни омеги, ни беты… Никто не нужен, кроме любимой зефирки и ее несносного папы, за которым глаз да глаз. Так он просидел минут десять, разрывая бумажную салфетку, комкая обрывки, разрывая вновь, а после сунул этот мусор в карман джинсовки, чтобы не сорить. Это все нервы. Голову он на свою новую знакомую, ожидающую заказ у стойки, так поднять и не сумел, ждал, глядя на свои руки. На стол еще через пару минут опустились стаканчики: два с кофе, один с шоколадом. Чонгук, не поднимая глаз, взял стаканчик и отпил шоколад, готовясь к разговору, вернее, готовясь слушать и заставлять себя принять. Но проходит долгая молчаливая минута, а собеседница все не начинает говорить. Тогда Чонгук оперся локтями о стол и поднял глаза. Молчание кажется оглушительным. Он смотрит прямо перед собой и совершенно ни о чем не думает, чувствует себя тупым, если честно. Стаканчик с шоколадом падает из ослабевших пальцев, ударяется о стол, открывается крышка, шоколад выливается, темной массой растекаясь по столу. Взволнованный шумом Шон подбегает с тряпкой и причитает, что не стоит беспокоиться и что он все сейчас быстро уберет, поглядывая на замершего и даже не взглянувшего на него Чонгука и на незнакомца, сидящего напротив него вместо той блондинки в очках. А Чонгук все смотрит перед собой прямо на призрака, не дышит. Голова от недостатка кислорода начинает кружиться, но он боится даже моргнуть, чтобы это прекрасное и вместе с тем ужасное в своей внезапности наваждение не исчезло. Еще чуть-чуть — и сердце вылезет через глотку, потому что грудь перехватило дикой болью, сдавило. Шон ушел, чтобы не маячить перед посетителями. Чонгук моргнул — ничего не исчезло, не растворилось. Призрак моргнул тоже, неуверенно улыбнулся и приоткрыл рот, силясь что-то сказать, но, будто опомнившись, сомкнул губы и стянул улыбку с лица. Чонгука начало мутить, и он уже пожалел, что позволил Чимину накормить себя завтраком. Молчание становилось невыносимым, но он не знал, что сказать, как сказать. Но сказать что-нибудь было необходимо! Однако… Что бы вы сказали призраку при встрече? Привет? Как там на том свете? Зачем сюда вернулся? Это бред. — Ты должен мне шоколад, — прочистив горло, почти пропищал Чонгук, пугаясь слабости своего голоса и дрожи, звенящей в нем. — Я должен тебе слишком многое… От этого низкого голоса его снова обдало волной жара. — Чонгук-и… — осторожно прошептал призрак его имя, и все внутри юноши перевернулось. — Дай мне свою руку, пожалуйста. На стол легла широкая ладонь, совсем не изменившаяся, с такими же длинными пальцами и светлыми шрамиками, покрывающими его кожу с тех времен, когда он только учился готовить для маленького Чонгука. Юноша никогда столько сил не тратил на то, чтобы просто поднять руку и вложить ее в его ладонь. Призрак переплел пальцы с ним — и Чонгука будто бы морской волной окатило, но тому было виной не море в нескольких метрах за кафе, а запах, от призрака этого исходящий. Чонгук резко поднялся на ноги, чуть пошатнувшись, — пошатнулась стоящая посреди стола салфетница. Порывался подняться и призрак, но юноша, обойдя стол и не расцепляя их переплетенных пальцев, сел ему на колени и медленно, глядя в родные черные глаза, в которых стояло нетерпение и страх, обнял его за шею, прижавшись к щеке, как напуганный чем-то зверек. Призрак обхватил его худую спину и только сейчас начал дышать, шумно и хрипло, прямо как живой. Расцепив руки, он обнял юношу крепче, силясь вжать в себя. Чонгук жался к нему и того отчаяннее, зарывался ладонями в прямые смоляные волосы, оглаживая пальцами скулы, льнул к его лицу, не в силах перестать хватать запах, рядом с которым жил весь год, но все равно тосковал. Плакать хотелось. Он бы пронзительно разревелся от нереальности происходящего, как ребенок, ведь для своего призрака он и так всегда оставался ребенком. Однако вокруг были лишние люди, а это только для них двоих, поэтому он сдерживал все, даже душащую улыбку. Лучше бы он сознание потерял, потому что эмоций было так много, что он изнутри вот-вот взорвется. — Ты… — Я. Это я. Чонгук и не думал его отпускать. Так и остался сидеть на коленях альфы, не обращая внимания на странные взгляды, бросаемые на них посетителями. Для него не существовало больше ничего и никого вокруг. Только он. Только его брат. — Вернулся… — Я обещал. — Мог бы раньше. — Не мог. Чонгук опустил голову ему на плечо, а руки — на грудь и чуть сполз вниз, устраиваясь удобнее и для себя, и для него. Имя так и вертелось на языке, юноша уже сбился со счета, сколько раз повторил его в уме, но озвучить все никак не решался. Все еще не верил. И в то же время верил. Небо над ним будто прояснилось, выпрямилась дорога, открылись все пути, стало легко и беззаботно в его руках, которые всегда защитят. Чонгук на него сейчас все переложил и почувствовал себя маленьким мальчиком, который через многое за все это время прошел. Он вернул ему роль старшего, которую держал при себе, роль сильнейшего и храбрейшего. Чонгуку теперь нет необходимости бороться через силу. Теперь ему и самому есть на кого положиться. — Не уйдешь? — Не уйду. — Хорошо… Обмениваясь этими словами, такими короткими и никчемными, не имея способности и сил произнести в этот хрупкий момент нечто большее, они передавали друг другу чувства через эти объятия, через дыхание и колотящиеся сердца, забившиеся в унисон после долгой разлуки. Скучали, тосковали, ждали этого момента и засыпали с мечтами о нем оба. В них одна кровь, и плевать на тех, кто скажет, что это не так. Они друг с другом всю жизнь, они друг для друга самые родные. И уже плевать на все, что было, только не размыкать рук, не разрывать объятий, только вечно слышать где-то рядом этот голос. — Скажи что-нибудь еще… Прошу, заставь меня поверить, что ты действительно здесь. Улыбка тронула губы. — Я не жил этот год без вас двоих, так что, считай, действительно был мертв. Как же я тосковал по тебе, малыш… Я так ждал этого момента и представлял самые страшные варианты. Прости меня, прости за все. Я век буду перед своими омегами просить прощения. — Мы ждали. Каждый день, каждую минуту и секунду! Знали, что ты найдешь, — Чонгук поднял голову, от него ни на сантиметр сдвигаться не хотелось, и посмотрел в глаза, осторожно добавив: — Хосок. Чон-старший перестал с этого момента быть призраком и облегченно вздохнул, широко улыбнувшись. Он приложил к щеке брата ладонь, погладив его кожу, и, притянув ближе, прижался губами ко лбу, закрыв глаза и вдохнув запах кисло-сладких леденцов. — Как Чимин? — Теперь даже не знаю… — Черт, — в сердцах высказал он, усмехнувшись. — Я еле с тобой встречу пережил… К нему я вообще подходить боюсь. — Чтобы Цербер боялся омеги? Надо же, — Алиса вернулась и уселась на место Чонгука, с наслаждением и улыбкой поглядывая на воссоединившихся братьев. Чонгук же, не смущаясь, остался у Хосока на коленях. — Он не обычный омега, — улыбнулся ей Хосок, искрясь неподдельным счастьем, — он и выстрелить в меня может, он — мое все. Без мыслей о моем братишке и моем любимом я бы этот год не пережил, — сказал он уже глядя на Чонгука, ласково поглаживая его по отросшим кудряшкам. Чонгук вновь прильнул к нему. Хосок для него все — и отец, и брат, и друг. Все забылось, все прошло, когда юноша понял: он вернулся к ним. — Я не стану останавливать Чимина, если он начнет бить тебя чем-нибудь тяжелым. — Я тоже не стану, — засмеялся Хосок. — Даже если он меня убить захочет. — Не убьет, но покалечит. Он изменился, может, даже не узнаешь. — Я его любого люблю, — мечтательно вздохнул мужчина. Чонгук заметил, что черты лица его брата стали жестче, а на висках блеснули вкрапления серебряных нитей — этот год дался Хосоку очень тяжело. Вместе с тем изменилось и его тело, стало крепче. Видимо Чон-старший много времени проводил за тренировками, а делал он это, чтобы отвлечься. Тени давней и неисчезающей усталости от бессонницы, с которой он проводил долгие одинокие ночи столько дней, залегли под глазами, накидывая альфе несколько лет сверху. Но Хосок оставался собой даже при этих внешних изменениях. Все те же морщинки от улыбки украшали его лицо, все то же тепло таилось в нотах голоса, все та же ласка сопровождала каждое его движение. Тут Хосок и Алиса переглянулись, и улыбки неспешно сползли с их лиц. — Только, боюсь, сегодня я с ним точно не увижусь. — Это еще почему?! — возмутился Чонгук. — Тут ехать всего десять минут. — Ты скажешь или я? — спросила Алиса, вздернув бровь. На ее колкость Хосок внимания не обратил. Девушке просто все еще не нравилось то, что он хочет привлечь к их делу младшего брата. А Хосок тем самым желал расставить все точки, рассказать все Чонгуку. — Нам с Алисой сегодня нужно вернуться в город. — Но зачем? — За головами, Чонгук-и, — вздохнул старший, косясь на напарницу, мирно потягивающую кофе. — Прости за откровенность, но иначе я не скажу. За головами, если понадобится, и за правдой. Все внутри юноши опустилось. Он-то, глупый, думал, что кончилась игра. Но, оказывается, пока жива змея, не жить спокойно им. — Почему мы не можем просто остаться здесь? — Потому что я хочу выслушать его. — Сокджина? Хосок с Алисой быстро переглянулись, подтверждая его слова, будто опасаясь, что их кто-то посторонний услышит. Девушка кивнула на Чонгука, намекая, мол, расскажи ему все. Хосок смиренно вздохнул и посмотрел на брата. — Помнишь, когда я пропал? — кивок. — Тогда я узнал про Сокджина и заодно полетал с утеса. Но меня, к огромному счастью, быстро вытащили. Потом я, узнав из достоверных источников о том, что вы в безопасности, залег на дно на целый год, чтобы пропасть с радаров окончательно. Алиса присоединилась ко мне несколько месяцев назад, благодаря ей я жив, — он ненадолго замолчал, дав брату возможность переварить вышесказанное. — По документам мое имя Пак Сухён, а Чон Хосок отныне мертв, его тело нашли вчера. Поэтому ты мне нужен для того, чтобы опознать это тело. Сейчас мы поедем в морг, — спокойно и четко пояснял план дальнейших действий Хосок, — тебя встретит следователь. Ты скажешь, что перед тобой труп твоего брата, или просто кивнешь, и мы отвезем тебя обратно. А сами вернемся в Спящий город. — Возьмите меня с собой! — попросил Чонгук, не зная, на кого лучше посмотреть, чтобы повлиять на решение напарников. Алиса пожала плечами, мол, ей в принципе все равно. Это решение оставалось за Хосоком, его ведь младший братец. Чон-старший, не найдя в девушке поддержки, вздохнул, смиряясь. — Это может быть опасно. — Ты знаешь, что это не так, Хосок. Мы ради этого и ждали так долго. Ждали, когда нечего будет опасаться, — вступилась девушка. — Крошка, ты не помогаешь. — Что это значит? Объясняй! Я имею право спрашивать. — Мы следили за Сокджином. Он себя же сжирает. Продал бизнес семьи, оставив только рестораны. Живет в квартире в центре, все так же активничает со СМИ, став героем ужасных событий. Но он уже не тот. После смерти Джуна… Он… Неживой. Я хочу поговорить с ним. Он все еще мой брат. Пусть и оступившийся. — Оступившийся?! Ты издеваешься?! — выразительно шептал Чонгук, спрыгнув с его коленей на место рядом. — Да из-за него!.. — Знаю. Но не позволяй мести отравлять тебя, малыш. Алиса на его замечание лишь презрительно фыркнула, пожалев, что в ее стаканчике кофе, а не коньяк. Смерть Намджуна она пережила, потому что обещала ему и знала, что это может случиться с любым из них в любой момент, но увидеть труп Сокджина все равно до дрожи хотелось. О, она бы оторвалась на нем, весь гнев бы оставила ранами на его теле. Хосок поморщился, когда брат задел его плечо, — Чонгук, заметив это, виновато отпрянул, чтобы не касаться его с этой стороны, но оставил руку на его бедре, будто боялся, что Хосок все еще может убежать. — Огнестрел, — пояснил Хосок. — До сих пор фантомные боли мучают. — Ты хочешь убить его? — …нет, я не смогу этого сделать, — подумав, ответил Хосок. — Как в тот день не смог, так и сейчас. — Я смогу, — твердо сказала девушка, скрипнув зубами. — Алиса… — вздохнул Хосок, мученически закрыв глаза и покачав головой. Видимо, они не единожды уже это обсуждали. — Кровь Джуна на его руках. Не прощу! Я все еще Ким только благодаря Намджуну! От этой фамилии братьев Чон передернуло. — Посмотрим по обстоятельствам. — Все еще хочешь ехать с нами? — оставив упрямца, обратилась Алиса к Чонгуку. — Сможешь Сокджину в глаза посмотреть? — Я-то смогу, — заверил ее юноша, нахмурившись. — Может ли он после всего смотреть самому себе в глаза? Вот вопрос. — Я уверен, что нет. Точно не он. Он не маньяк… и, к сожалению, не психопат. Это слишком сложно… — Самосуд устроить хочешь? — Чонгук все еще возмущался из-за лояльности брата, но в то же время беспокоился из-за жестокости мыслей, возникающих в собственной голове. — Поговорить. — Думаешь, он станет раскаиваться? Исповедоваться? — Не знаю, но хотел бы узнать, — на этом Хосок тему о предстоящей встрече закрыл. — Так ты поможешь? — Все, что скажешь. Только вот… Придется смотреть на труп… — Чонгук поежился, вспоминая увиденное в больнице, вспоминая, как застрелил живого человека. — Всего пара секунд. Полиции достаточно лишь твоего кивка, и, к тому же, с тобой рядом постоянно будет Алиса. Пусть она там не работает, но Джун позаботился о сохранении ее репутации. Проблем не будет, поверь мне. Но нужно выезжать сейчас. — А что потом?.. — Заглянем в квартиру Сокджина. — Думаешь, это будет так легко? — Скажу тебе больше, — усмехнулась Алиса, ответив вместо Хосока, — он сам же нас и впустит. Вернее, впустит тебя. — Я пока ничего толком не понимаю. Погодите пять минут, я позвоню Чимину, и мы поедем. Встревоженный и запыхавшийся омега, играющий с Хоуп и снова подбрасывающий ее, наслаждаясь заливистым смехом ребенка, ответил на звонок не сразу, сперва усадил малышку к игрушкам. Хосок замер и непроизвольно вытянулся, когда услышал его голос. Алиса готова была поклясться, что даже своим единственным глазом увидела, как у него волосы на затылке встали дыбом, но далеко не от страха или чего-то плохого. Девушка поджала губы — Хосок ведь самого главного еще и не знает, она не решилась ему говорить о дочери, пока дело не завершат. Он бы сорвался к своим, долго не думая. «Да, Чонгук-и? Ты что-то хотел?» — Всего лишь сказать, что задержусь. Появились кое-какие дела в университете… Прости, я должен съездить. «До полуночи вернешься?» Хосок каждое слово кожей впитывал. Он закрыл глаза и нахмурился. Голос своего омеги он ни минуты не забывал, к нему во снах возвращался, только с мыслями о нем новый день и терпел, как и с мыслями о младшем брате. Он хочет увидеть Чимина больше всего на свете, вспоминает его рыжие волосы, его задорную улыбку, острый язык, блестящие глаза… Тяжело теперь слышать его, но не иметь возможности прикоснуться еще хуже. Цербер почуял свое, очнулся ото сна, навострил уши. — Вернусь. «Тогда я не буду ложиться. Подожду тебя» — Хорошо. Но лучше бы ты отдыхал больше. Чонгук чуть было не попросил, чтобы Чимин поцеловал Хоуп за него, но вовремя опомнился и, быстро попрощавшись, положил трубку. Хосок узнает о малышке, но не от него и не сейчас. Иначе придется решать еще одну проблему: выведение альфы, который, по всей видимости, и так натерпелся, из шокового состояния. — Едем.*5*
Город встретил своих детей как обычно — наплевательски. Когда они доехали, время приблизилось к вечеру, а после посещения морга стало еще темнее; сумерки окутывали, зажигались уличные огни. Город все так же шумел, ни на кого не обращая внимания. Если бы не Алиса и ее рука, покоящаяся у Чонгука между лопаток, он не смог бы выдержать тот момент, когда показали разбухший от воды труп человека, который был чертовски похож на Хосока. С этого дня Чон Хосок мертв официально — попал в аварию и вылетел на машине с утеса. — Спасибо, малыш, — сказал Хосок, когда они вернулись, — теперь я могу вздохнуть спокойно. Нет отныне стрелка, нет Цербера, нет того Чона. — Но все еще есть мой брат, — прошептал Чонгук, смиряясь с тем, что так действительно было нужно. Все что угодно, лишь бы никому из них опасность не угрожала. Улицы проносились мимо. За рулем сидела Алиса. Ей нравилось водить, у нее были права, собственно, долго и не решали, кто за водителя. Братья сидели на задних местах. Рука Чонгука к бедру Хосока, кажется, приросла, но это от нервов. Старший задремал, потому что больше суток вообще глаз не сомкнул, все лелеял мысль о сегодняшней встрече. Младший же смотрел в окно. Какие бы воспоминания не навевал город, ему нравились эти картины смазанных за стеклом огней. Шел дождь, будто бы город плакал. Да только вот это чудовище на слезы не способно, по крайней мере, на свои. Алиса припарковалась прямо напротив нужного высотного здания и обернулась к парням, сняв наконец очки. Чонгук уставился на нее и, не сразу осознав, что поступает грубо, отвернулся. Алиса не обиделась, только понимающе улыбнулась ему. — Нравится? — Алиса, не смущай его, — прохрипел проснувшийся Хосок. — Все в порядке, прости, — он успокоил брата и извинился перед девушкой. — У тебя красивый цвет глаз. — Только одного, — поправила она, улыбнувшись искреннее. Чонгук посмотрел на нее смелее; кожа вокруг глаз и бровей была в шрамах, которые особо не заметны, но все равно немного пугали. Однако Алиса сводить их и не думала, ни лазером, ни пластикой. Один глаз ее был человеческий, живой, серо-голубого цвета, а второй — стеклянный, мутно-белый, без радужки и без зрачка. — Могу вытащить. — Алиса! Девушка рассмеялась из-за строгого выражения лица Хосока. Она всего-навсего старалась прогнать напряжение между ними. Что ж, получилось — парни внезапно заулыбались. — Вот что случается при дружбе с Цербером, ныне покойном. Хосок закатил глаза и цокнул языком. — Давайте скорее закончим и вернемся. — Домой, — дополнил фразу Чонгук, и у старшего тепло расползлось в груди. — Придется все же мне еще немного побыть адским псом. Не принимайте необдуманных решений, как бы вы ни хотели видеть голову Туза на пике. — Мое имя Чон Чонгук. Я пришел к господину Сокджину, откройте дверь, пожалуйста. Чонгук до последнего думал, что это полный бред, но вот раздался утробный гул — и дверь разблокировалась, предоставив проход в здание, купленное и занятое только одним человеком. Юноша удивленно оглянулся на своих спутников. Хосок и Алиса, подхватив его под руки, уверенно и быстро вошли в подъезд.*6*
Он ждал этого дня слишком долго, думал, щенок Цербера приедет за его головой раньше. Раз уж упустил в больнице — жди гостей. Люди падки на месть, уж ему ли не знать… Но этим вечером, когда он вернулся в место, которое уже год является «домом», и, подходя к подъезду, заметил под ливнем красную «Ауди», замер и простоял так долгих двадцать минут, вымокнув до нитки. Он отогнал охрану, приказал всем своим людям покинуть здание, а завтрашним утром забрать из офиса свои контракты — больше в службе семье Ким и лично ему надобности не было. Тузу приставили нож к горлу, который он сам же палачу в руки и вложил. Еще после смерти Хосока он дал распоряжение: если придет молодой человек, назовется Чонгуком и попросит аудиенцию, — пропустить и не препятствовать. Ему было интересно, игра все еще завлекала. Он все еще угадывал ходы. Поэтому Сокджин с самого начала знал, что проиграет. Сокджин улыбается и поднимает голову к иссиня-черному небу, подставляя лицо беспощадным режущим каплям. Город плачет не по нему. Но Сокджин все равно смеется, потому что возле яркого автомобиля ему чудится размытый силуэт Тэхена, а за ним — родители. А Намджун всегда возле Сокджина, как обычно нарушает личное пространство, дышит в затылок, пугает, как той осенью на кухне в особняке, и шепчет: «Скоро встретимся» Ким делает шаг вперед, не оборачивается на призраков. Он идет к виселице, напевая прощальную песню. Ему, в принципе, и нечем больше ходить: карты кончились, а собственная порвалась давным-давно. И казалось, что весь год он только этого дня и ждал. Он ждал избавления. — Интересно… вырос ли малыш Чонгук?*7*
Он даже не снимает ботинки, только расстегивает пуговицы на своем дорогом черном пальто, а заодно — и на пиджаке, бросает пальто на пол. Сокджин проходит в тихую квартиру и сразу же двигается, прекрасно ориентируясь даже в кромешной темноте, в гостиную, где напротив панорамных окон на всю стену у него стоит настоящий бар. Сокджин, двигаясь вальяжно, проводит ладонью по холодной поверхности барной стойки, нащупывает бутылку вина — не изменяет своим вкусам — и достает из-под стойки бокал. Ловко открывает бутылку и наливает алкоголь. Огни ночного города из окон причудливо освещают всю гостиную. Он прекрасно видит человека, сидящего в кресле в дальнем углу, слышит взведенный курок пистолета, коротко улыбается и говорит: — Не буду предлагать тебе алкоголь. Молодой еще, побереги здоровье. Тишина была ему ответом. Сокджин посмотрел на бокал и, подумав немного, медленно подвинул пальцами его к краю стойки и столкнул. Звон стекла кое-что отрезвил в памяти, а осколки будто бы вспороли кожу на спине, настолько сильная всколыхнулась в нем боль, а уж хребет он и сам себе вырвет без проблем. Вздохнув, Сокджин взял бутылку и припал к горлышку губами. — К черту эстетику, — хохотнул он. — Весь этот вечер и без этого эстетичен до безобразия. Ты, Чонгук, кстати, можешь пристрелить меня хоть сейчас. Я не хочу и не стану разговаривать под дулом пистолета. Да и к тому же, у тебя рука устанет... разговор будет долгим. — Ничего страшного, если надо, я подержу, — раздался женский голос за спиной Сокджина. Не успел мужчина обернуться, как Алиса вывернула ему руку, прижав к лопатке, и, надавив на затылок, резким и сильным движением приложила его лицом о барную стойку, тут же отпустив, отшвырнув от себя, словно касаться Сокджина было противно. Мужчина зашипел от резкой боли, из разбитого носа тут же потекла кровь, но Сокджин выпрямился, осторожно прижал к себе поврежденную руку. Подождав, пока пространство прекратит вертеться, шатаясь, он прошел к дивану, стоящему напротив кресла, где сидел с пистолетом Чонгук. — Ну конечно… Спелся с ручной зверушкой Намджуна. Алиса, кажется? Сильно бьешь, молодец, узнаю брата и его методы. Алиса же, не обратив на его колкости внимания, принялась обходить гостиную по периметру, осматриваясь, как осторожная лиса. — Все в порядке, Алиса, — Чонгук и не думал мешать ей, только чуть успокоить хотел. — Он для нас не угроза. — Действительно, — резко отозвалась она, — как мертвец может навредить? — Умная девочка, — криво усмехнулся Сокджин, борясь с желанием сходить за льдом и приложить его к уже онемевшему носу. — Ну, Чонгук-и. Это напоминает мне нашу встречу в особняке. Тогда мы, кажется, сохранили маленькие секретики друг друга, тогда я посоветовал тебе думать своей головой… Так и не могу понять, послушал ли ты меня. — Я был в спальне твоих родителей, — проигнорировал его Чон. — Вот как, — заинтригованно протянул Сокджин, почувствовав, что девушка подошла ближе. Обойдя диван, лисица встала рядом с Чонгуком и скрестила руки на груди. Сокджин оглядел ее, мысленно оценивая выбор Намджуна, оставаясь довольным, только вот лицо бы подправить ей не мешало. — Значит… раз ты нашел что-то интересное, то можешь рассказать мою историю? — Я надеялся, что ты сам это сделаешь и дополнишь то, что я узнал, создав полную картину произошедшего. Нам нужна причина всему этому. Вскрывайся. — Из меня так себе рассказчик. На его реплику никто не сказал ни слова. Сокджин обреченно вздохнул: — Ладно, только ради тебя и в память о нашем общем брате… Чонгук приготовился слушать, умолчав о том, что Хосок вернулся из мертвых и находится сейчас здесь. Его сжирало любопытство и легкое волнение. Что же могло заставить Ким Сокджина превратиться в Туза и сотворить такое, заманить всех в эту смертельную паутину? Он не показывал волнения только из-за Алисы, стоящей рядом, взявшей пистолет себе. При взгляде на Сокджина его легкие сдавливало. Этот некогда статный и красивый альфа сильно похудел, стал совсем прозрачным, не утратил внешней красоты, но взрастил в себе уродство другого характера, уничтожающее его изнутри весь этот год, а то и того дольше. Сокджин выкрасился в черный, носит теперь тоже только черное, то ли как траур, то ли драматизирует. Он хороший актер, даже слишком. Настолько хороший, что это уже не комплимент. — Я был первенцем в некогда крепкой семье, которая, однако, была заранее лишена счастья. Однажды мой отец полюбил другую омегу, у которой тоже была своя семья — муж и сын. Но они были истинными… Думаешь, прощается? Нет, я отца не простил, пусть и был тогда еще мал. Мама забеременела Тэхеном в надежде, что отец опомнится — не вышло. Он так и продолжал открыто общаться с той омегой, — лицо Сокджина исказила гримаса боли, и он вновь отпил вино. Он не желал называть вслух имена, потому что призраков в этой комнате прибавится. — Они не «просто дружили», как утверждали своим сыновьям, Хосоку, Намджуну и мне, как утверждали и своим законным супругам. Все закончилось трагично. Твой отец, Чонгук-и, убил маму Хосока из ревности, он сошел с ума, узнав, что она беременна от истинного, от моего отца. Чонгук молчал, хотя его сердце и заходилось в бешенном ритме. Мама Хосока была беременна от главы семьи Ким, когда произошла та авария, когда Хосок сам чуть не утонул… Алиса поджала губы, она не ожидала таких подробностей о прошлом своего напарника и друга. — Мой отец полностью вернулся в семью, но и не думал скрывать горя. Маме становилось хуже с каждым днем, после родов она превратилась в затворницу, несколько лет так жила. Все кануло в бездну, когда Намджун возглавил компанию и прибрал в свои руки реальную власть. Он казнил наших родителей за то, что они попытались помешать планам, прямо у меня на глазах, а после заставил прибирать следы, заставил выбрать сторону. А я не смог отказать… — тут он глянул на Алису и ласково улыбнулся ей, будто жалея, понимая ее. — Все потому, что с Намджуном меня связывало худшее из проклятий. Мы были родными братьями, мы оба были альфами, но друг другу судьбой предназначенными. — Я знаю, каково это… — зашептал пораженный Чонгук, — любить кого-то так сильно. — Ни черта ты не знаешь, — улыбнулся Ким и прикрыл глаза. — Ты хочешь сказать, что правда ненавидел его? — скептически спросила Алиса, подключившись к разговору с целью удовлетворить любопытство и вытянуть из Сокджина как можно больше информации. Она все хотела найти причину, по которой в конце разговора не свернет ему шею, — не находила. — Я ненавидел свою любовь к нему. Эти чувства я не выбирал, они вспарывали мне вены каждый раз, как Джун касался меня, будь то случайность или удар. Мы ходили по краю пропасти, он тоже это чувствовал. Я сгорал в адском пламени, когда видел его и не мог ничего, кроме ненависти, ему преподнести. Намджун до последнего считал, что между нами она. Только перед смертью он сумел открыть глаза достаточно широко. Я его заставил. — Мне жаль тебя, — отозвался эхом Чонгук. — Глупости… — Сокджин и ему тепло улыбнулся. — Судьба меня не пожалела, ты тем более… Господи… я пожертвовал всем лишь бы вновь научиться дышать свободно, без жажды мести и застрявшей в горле любви, невысказанной и поглощающей с головой. Я не хотел принадлежать Черному Джокеру, а он бы хотел меня себе… да… Он бы водрузил кровавую корону мне на голову, но это дико. Корона сдавливает, а кости, из которых сделан трон, пронзают плоть… Город отделался малой кровью в этой войне, по сравнению с тем, что было бы, позволь я ему дотянуться до трона. Хосок не выдержал, вышел из тени коридора, где прятался все это время, слушая и вгрызаясь в собственные губы, чтобы не завопить, сдерживаясь, чтобы не взорваться и не разнести ураганом всю квартиру. Их родители запустили цепную реакцию, познакомившись и прокляв тем самым своих детей. Он не мог поверить, что мама, человек, которого он боготворил, считая ангелом, охраняющим его даже после смерти, изменяла отцу, забеременела от другого. Но отца это тоже не оправдывает, как и отца Сокджина. — Стоило того?.. Вскинув брови и поддавшись шедшему изнутри импульсу, Сокджин поднялся на ноги, но Алиса вскинула пистолет — ему пришлось сесть обратно. Туз в нем улыбнулся посетившему его самоказнь Церберу, Сокджин же не сводил с него глаз, убеждая себя, что это действительно Хосок. На секунду, крохотную, но такую огромную лично для него, Сокджину полегчало, его временно посетило спокойствие и подразнила надежда, мелькнув перед глазами. Он жив. Жив, потому что Туз не убил Цербера. — До недавнего времени я думал, что стоило. Но раз за мной пришел тот, кто вернулся с того света… мои слова не имеют значения. — Как насчет исповеди? — кивнул Хосок, скривив губы. Смотреть на Сокджина, болезненно худого, замученного кошмарами, было больно. Их общее прошлое Сокджин своими руками опорочил, но чувства внутри Хосока не так просто было заглушить. Он не мог поднять руку на того, кто даже сопротивляться не станет. Он не монстр. — Я здесь, чтобы выслушать признание… Сокджин отвернулся от него, вернув внимание Чонгуку. — Ты все же вырос… Что можешь сказать? Хочу услышать твою точку зрения. — Я потерял тех, кого любил, — беспомощно огрызнулся Чонгук. — А из-за кого? — ненавязчиво подталкивал его к верным мыслям Сокджин. — Из-за Намджуна, это правда, — Чонгук опустил глаза, признав, что тут и нет особой вины Сокджина, и добавил, продолжив: — Я лгал. — Все мы лгали. — Я предавал. — Все мы предавали. — Я любил и терял. — Как и все мы… — Но я не намерен больше терять, а тебя преследуют призраки и атакуют тени, Сокджин. Это делает нас разными. Ты стоишь на другом берегу и никогда не сможешь перебраться, потому что однажды ты упустил лодку. Сокджин медленно кивнул, покорно соглашаясь, и зашептал: — Думаешь, моя смерть необходима? Думаешь, я здесь тот, кто грешен больше всех? Я так не считаю, но, знаешь… если кто-нибудь из вас не покончит со мной сегодня, то я убью себя сам… Больше не вынесу. Я каждую ночь вижу их лица… Не чувствую ничего, ни запахов, ни вкуса пищи, не вижу больше цвета… — Может, ты тоже жертва. Может… — тихо отозвался из угла Хосок. — Но только с твоей смертью все это закончится. Ты своей местью отравил этот город. — Яда и без меня здесь хватало. После смерти Намджуна в Спящем городе спокойно. Такой ли я монстр на самом деле? — Ты заблудшая душа. — Как и все мы… Ну? Чего ждешь? — обратился он к Церберу с будто бы горящими в темноте глазами. — Ты же за моей головой пришел. — Не я должен вырезать эту раковую опухоль. Игра семьи Ким унесла слишком много жизней. Я не могу сделать то, о чем ты просишь. — Зато я могу, — подалась вперед Алиса. Подоспевший Хосок преградил ей дорогу. Сокджин хрипло и приглушенно засмеялся, откинувшись на спинку дивана, чуть не подавившись вином, попавшим не в то горло. — Он убийца, Хосок, — прошипела девушка сквозь стиснутые зубы. — Посмотри на него! Сокджин сам себя наказал. От него почти ничего не осталось. — Только не поубивайте друг друга, — мужчина привлек их внимание. — Я не мог допустить, чтобы Намджун осознал любовь ко мне, как осознал ее я. Иначе этот город сравнялся бы с землей, похоронив под бетонными плитами всех жителей. И первым он закопал бы меня, потому что чувства эти больные, искаженные. — Поэтому ты решил убить его сам? — Я спас всех. — Кроме Тэхена. — Некоторых нельзя вытащить, если они сами того не хотят. Ты искал скверну, Хосок, а она всегда здесь была, в Ким Намджуне. — Часть его и в тебе живет… — Верно… И я собираюсь покончить с ней, но могу предоставить вам такую возможность. Не хотите отомстить? Чонгук, не хочешь пустить мне пулю за Юнги и Тэ? А ты Хосок? За своего омегу и брата? А тебя я не спрашиваю, знаю, что хочешь, — обратился он к Алисе. Девушка пренебрежительно фыркнула и отошла, оттолкнув Хосока и его протянутые руки. — Ты не думал о том, что, несмотря на все, мог бы быть с ним счастлив? — Хосок повернулся к нему. — Чем ты слушал?.. Мы с ним будем счастливы теперь только в Аду! И поверь, туда я и направлюсь, — спокойно ответил Сокджин. — Я отобрал у него все без остатка. И последним пунктом стала его ненависть. Вот в чем заключалась игра. И она окончилась еще в моем ресторане. Мы умерли там оба. Хосок смерил его очень долгим и тяжелым взглядом. Сокджин ответил тем же, мягко улыбаясь при этом. Он был разбит, Хосок видел, как трескалась та маска, которая была на нем большую часть жизни. Ему становилось тошно от всего этого. Стереть бы из памяти год, переписать бы историю и судьбу каждого, кто ему был дорог. Все могло быть иначе, но уже никогда не будет. Хосок потерял троих своих братьев, и тот факт, кем они являлись на самом деле, не опорочит его любви к ним троим, никогда. Эти чувства чисты, и никакая скверна не посмеет их коснуться. Хосок предпочитает убрать все плохое и возвращаться к братьям только в воспоминаниях об их общем детстве, когда все казалось добрым, светлым и правильным. Когда они были честны друг с другом. — Мне жаль, что я ничего не могу сделать для тебя. Сокджин резко отвернулся, вглядываясь в черные силуэты зданий со светящимися глазами-окнами. — Уходите. Алиса рванула вперед, схватив Сокджина за грудки и встряхнув его. Тот даже не дрогнул, расслабившись в ее руках безвольной куклой. Он увидел во взгляде своего брата то, чего опасался, что оказалось для него последней каплей и ответом на сомнения — пустоту. Хосок посмотрел на Сокджина, будто он был пустым местом, манекеном без души. Пожалуй… так оно и есть теперь. — Я никуда не уйду, пока не придушу тебя! — прорычала Алиса ему прямо в лицо, щелкнув зубами. Хосок с силой сжал ее предплечье и, когда девушка повернулась к нему, покачал головой. — Не стоит. — Хосок, не мешай, — попросила она сквозь стиснутые зубы. — Тебе это не нужно, Алиса. Опомнись, пожалуйста, — говорил он спокойно, почти ласково, и, когда почувствовал, что решимость ее дрогнула, отцепил руки девушки и потянул ее на себя, приобняв за плечи. На Алису навалилась ужасная усталость, когда ярость стекла с плеч вниз. Из здорового глаза упала слеза, но девушка быстро смахнула ее и, выпрямившись и отодвинувшись от друга, ушла, будучи не в силах выносить все это. Пусть Хосок вершит правосудие, как сам того желает, — она больше не у дел, с нее хватит. Все уже этого дерьма наглотались, все сыты, все «благодарны». Чонгук, поднявшись с кресла и, глядя на Сокджина, который все так же смотрел на здания, взял брата за руку. — Прощай, — сказал Хосок и, потянув Чонгука, последовал за напарницей. Бутылка выскользнула из длинных пальцев, упала на пушистый белый ковер, истоптанный ботинками. Бордовая жидкость растеклась. «Наигрался? Попробовал, каково это, — без меня?» — Намджун подошел к брату и, сунув руки в карманы, посмотрел на него с легкой усмешкой. — Попробовал. Мне не понравилось, — тихо посмеялся он. «Говорил же я… Нам друг без друга будет скучно. Нам друг без друга, пожалуй, никак» — И что теперь? «Встань», — Намджун наклонился и, потянув его за руки, поднял брата, поставив рядом, совсем близко. Затем он достал из-за пояса Сокджина пистолет, который все это время был там, заряженный, но незамеченный и ненужный. Они стояли у панорамного окна, освещенные прожекторами ночных улиц. Намджун снял пистолет с предохранителя, вложил оружие в руку брата и, подняв ее, приставил дуло к подбородку Сокджина, вжав холодный металл в кожу. — Скоро увидимся, — шепнул Туз, глядя в кофейные глаза Джокера. «Буду ждать. Твоя корона готова» Выстрел. Пуля, пронзив его голову, разбила окно — оно за мгновение покрылось мельчайшей паутиной из трещин и рассыпалось, полетев вниз и усыпав улицы дождем, а безжизненное упавшее следом тело поглотил Спящий город…*8*
Холодный песок разгоняет по телу табуны мурашек. Этот холод напоминает ему о тех самых перерывах на задворках «Червы» и тех самых двух сигаретах. Почему-то это Чимин вспоминает с дрожащими уголками губ, которые не решаются растянуться хотя бы в нечто похожее на улыбку, но желают этого, дабы он мог двинуться дальше. Чимин мерно вышагивает по сыпучему, словно светящемуся в темноте подступающей ночи песку, обняв себя руками, немного петляя из-за неровностей. Иногда до его пяток ласково дотрагиваются спокойные волны. Море всегда будто чувствует его настроение, море всегда поддерживает. Чимин без этого запаха себя не представляет. Первые часы сна Хоуп не добудишься, она не беспокоится и не плачет, поэтому Чимин волен делать, что хочет, не беспокоясь за дочь. Малышка всегда в его мыслях, всегда вызывает улыбку на ставшем за это время каким-то загадочном лице. Чимин выглядит так, будто очень устал, но это красивая усталость. Если он улыбается, то улыбка эта мягкая и чарующая. Веки его всегда расслаблены, приоткрыты, он смотрит на мир через ресницы. Он не идет — плывет по воздуху, невесомый, неземной. Бабочка стала еще прекрасней, грациозней. Чимин изредка оборачивался на дом. На террасе горели яркие круглые фонари, которые они с Чонгуком повесили, чтобы Чимин не гулял в темноте по вечерам. Вечерам, когда луна не могла осветить путь его босым ногам и убегающим вперед мыслям, которые он без сомнений отпускал. Ночную идиллию и гармонию звуков, из которых душа этого человека соткана, разорвал отдаленный шум мотора. Чимин повернулся и увидел, как к дому подъехал, похрустывая шинами о песок на подъездной дороге, красный автомобиль. Он обрадовался, что вернулся Чонгук, и, взглядом попрощавшись с морем до завтрашнего утра, пошел обратно. Из автомобиля никто выходить не спешил. Это его насторожило. — Я боюсь его реакции, — не лжет Чонгук, своими словами только усугубляя. Хосок, прилипнув к окну, смотрит на далекую, но неумолимо приближающуюся стройную фигуру в развеваемой ветром синей футболке и серых спортивных штанах, закатанных почти до колен. Алиса отмалчивается, глушит мотор и возвращает Чонгуку ключи от авто, за время поездки с Хосоком она так и не заговорила. — Ты дома, брат. — Не верится, что все закончилось… — прошептал Хосок и, набрав в легкие как можно больше воздуха, открыл дверь. — Подождите здесь. Если что-то начнется… — Спокойно. Со мной ты встретился, — ободряюще улыбнулся ему Чонгук, — сможешь и с ним, — а затем, как захлопнулась дверца, добавил в тишину, заставляя Алису улыбнуться: — Вот не станет ли ему плохо, как увидит свою дочку…*9*
Чимин в тридцати метрах от автомобиля. Ждет Чонгука, идет навстречу, но из салона выходит не его друг. Парень сперва замирает, продолжая мягко, как привык, улыбаться, щурится, пытаясь разглядеть того, кто вышел ему навстречу, не понимает пока, почему в сумасшедшем ритме зашлось его сердце, делая невыносимо больно. Сердце поняло все намного раньше, чем его глаза и мозг, тот же нос подвел, потому что запах моря был всюду, вот и не различил. Хосок видит, что он не движется, замер, и даже ветер не мог сдвинуть Чимина с места, поэтому идет вперед сам. Окунает ноги в кроссовках прямо в песок, на все плюет, старается идти твердо, но все оступается, однако глаз со своего прекрасного видения не отводит. Вот он — подойди и коснись, как давно хотел. Хосок к этому весь год стремился, этого ждал. Увидеть Чимина, почувствовать его запах, коснуться бархатной кожи пальцами, услышать заливистый смех, посмотреть в шоколадные глаза, поцеловать мягкие губы... Руки Чимина тоже все поняли раньше — медленно потянулись к его лицу, прикрыв рот. Чимин слышит, как начинает странно дышать, будто кислород отняли, чувствует, как руки мелко дрожат. Он все не сводит наливающихся без его ведома слезами глаз с до боли знакомого силуэта, освещенного с боку огнями его дома. Лицо Хосока наполовину скрыто тенями, но Чимин знает, чувствует: точно он. Ноги вмиг ослабли. Прежде чем Чимин рухнул на колени, Хосок подлетел к нему, подхватив, заключив в свои объятия. Они осели на холодный песок вместе. Дыхание омеги перехватило. Альфа прижал его голову к своей груди, а второй рукой надавил на лопатки. Чимин мертвой хваткой впился пальцами в его куртку, комкая ее, возможно, даже разрывая ногтями в некоторых местах. Хосок не мог поверить, смотрел строго вперед, на далекое море, казавшееся в темноте черным. Опустить взгляд не решался. Плечи Чимина затряслись, когда из его глаз потекли сдерживаемые слезы облегчения. Хосок зарылся пальцами в его русые волосы, опустил голову, уткнувшись в макушку носом, глубоко вдохнул сладкий запах, да так и замер. Чимин думал, что его сейчас разорвет. Спокойствие, которое окутывало его минуту назад, которое он взращивал в своей душе весь год, улетучилось, как только он уткнулся в грудь своего любимого, как только вновь услышал такой же, как и у него самого, рваный сердечный стук. Сколько ночей его мучили сны о Хосоке, сколько дней он краем глаза замечал его силуэты, обманываясь, чувствуя его невесомые касания, столько раз улыбка появлялась у него на губах, когда Чимин смотрел на Хоуп, готовясь подарить ей весь мир за то, что заставляет одним только своим существованием жить, любить, отдавать, принимать. А это безмерное количество раз. Когда их пути, ухабистые и извилистые, вновь пересеклись на этом ночном пляже, все дни, минуты и секунды, оглушенные вопящей внутри тоской, затихли. Хосок улыбался тому, что нашел своих любимых именно возле моря. Чимин плакал, потому что море, дававшее ему опору и успокоение, стало отныне местом единения их сердец. — Я не выдержу, если это еще один сон. Хосок улыбнулся, изломив брови. Он Чимина век не отпустит больше, на руках носить будет, всегда рядом, всегда с переплетенными пальцами, всегда совместное утро, день, вечер и ночь, все дни в году, все года в жизни, все жизни... Все препятствия сделали их сильнее, а любовь — крепче, надежнее. Их теперь даже Смерти не сломать, узы между ними вечны. Чон Хосок о Смерти забудет, оставив лишь воспоминания о Жизни, проведенной рядом с этим человеком. — Не сон. От звука его голоса Чимина захлестнули все эмоции разом, все чувства, которые когда-либо вызывал в нем Хосок. Он поднял руки, не убирая лица от его груди, пропитывая молчаливыми слезами футболку, осторожно коснулся его теплой шеи, затем — линии челюсти и зарыдал сильнее, содрогаясь. Живой. Здесь, совсем рядом! Он всегда опаздывал, задерживался, будто играясь с чувствами, которые Чимин доселе ни к кому не испытывал. Но обещал — обещание выполнил, пусть и не сразу. Теперь дорога у них общая. От первого удара по своим лопаткам Хосок вздрогнул, от второго — улыбнулся, после третьего — прижался к любимому, положив голову на его плечо и позволив остервенело лупить себя по спине, по плечам. Чимин выплескивал свой скопившийся и скрываемый все это время гнев, но походило больше на то, будто он за мужчину цепляется, падая куда-то. Но Хосок держал крепко, молчал, понимал: и не такое заслужил. От слез Чимина и самому было больно, самого изнутри разрывало, а внутренний волк скулил, уши прижав, выл «Мое», кричал «Нашел». Хосок Чимина нашел. Чимин Хосока дождался. Они друг другу обещали. Занеся руку для нового удара. Чимин понял, что вымотался, морально и физически, и, всхлипнув, обмяк в сильных руках, бережно обнимающих его. — Я год солнце не видел, — прошептал Хосок. — Я ждал… — Спасибо тебе за это, — мужчина чуть отстранился и посмотрел ему в глаза, о которых так долго грезил. Омега ласке поддался, когда альфа коснулся его щеки, утирая слезы, накрыл его ладони своими. — Ты так изменился… Похудел. Будто вырос… Что же это?.. — не мог понять Хосок, вглядываясь в любимые черты, прошептав: — Такой красивый… Самый прекрасный в мире. И только мой. — Твой. Чимин прислонился к его лбу своим, обвив руками шею Хосока, — одним с ним воздухом дышал. Хосок боялся сделать первый шаг, Чимин тоже, они не виделись так давно, но в то же время будто и не расставались вовсе. Но они, являясь теми, кто есть, и принадлежа друг другу, всегда были смелыми, приходилось такими быть, не ради себя, так ради любимых. Поэтому, преодолев последний барьер, они потянулись друг к другу одновременно, мягко столкнулись носами и, наклонив головы, слились в поцелуе, избавились от всего ненужного и мешающего. Закрыли глаза, отдавшись ветру, морю, судьбе, существующей или нет — не важно. Это был мягкий и трепетный, осторожный поцелуй тех, кто долго тосковал, но не переставал надеяться, тех, кто делит одно на двоих сердце. Они целовались так, как могли целоваться только супруги, прожившие в счастливейшем браке долгие годы, с полным доверием отдаваясь друг другу без остатка и без слов, потому что слова им и не нужны. Хосок чувствовал соль на его губах, Чимин на губах Хосока — сладость. — Больше ты никуда не уйдешь. Не позволю. — А я не осмелюсь перечить. Хосок улыбнулся ему, погладив по щеке и, резко встав на ноги и подхватив совсем легкое тело любимого, закружил его в воздухе, крепко обнимая. Чимин искренне, по-мальчишески, засмеялся, обхватив его шею, прижавшись к щеке, не веря своему счастью. И как только ноги коснулись песка, вновь заглянул в черные глаза не в силах налюбоваться. Гладил своего мужчину по скулам, подбородку, шее, они о многом молчали сейчас, через прикосновения делились наболевшим и одновременно с тем — невероятно радостным. Поднявшись на носочки, Чимин вновь прильнул к его губам, уже смелее, напористее. Хосок ответил тем же, чуть наклонившись, обняв за оголенную из-за поднявшейся футболки талию, касаясь горячей кожи. И будто не было этого тяжелого года. Будто ничего не было, а существовали лишь они. Словно это продолжение того утра, после которого Хосок исчез, но с иным сюжетом. — Ты расскажешь мне все. — Конечно, — без препираний кивнул Хосок, переплетая с ним пальцы рук. Обменявшись теплыми взглядами, пара повернулась к идущим от автомобиля Чонгуку и Алисе. Чонгук и сам расплылся в счастливейшей улыбке от того, что внезапно увидел в Чимине того самого юношу, беззаботного и переполненного любовью и теплым счастьем, с игривыми искрами в глазах. Алиса, коротко кивнув Чимину, молча протянула Хосоку две небольшие книжечки в кожаных обложках, а тот повернулся к любимому, который немного растерялся, ничего не понимая. — Это наши новые паспорта. Чимин открыл их и оглядел. — Пак Сухён?.. — прочитал Чимин незнакомое ему имя. — Но… — Теперь по документам это мое имя. И что самое главное, — Хосок встал рядом с ним и перевернул страничку, — Пак Сухен является законным супругом Пак Чимина. — Ты что?.. — Чимин поднял на него ошарашенный взгляд и напоролся на скромную улыбку нашкодившего мальчишки, поселившейся на губах взрослого мужчины. — Это значит, что мы... — Я делаю тебе предложение, — он заглянул любимому в глаза, спросив: — Выйдешь за меня? Чимин шумно вдохнул, хватанув больше воздуха, чем нужно, отчего заныли его легкие, и активно закивал, переводя немного испуганный взгляд с документов на Хосока. — Уже поздно, но да, черт возьми! Да, да и еще раз да, Хосок! — он неверяще смотрел на их фамилии и совершенно не смущался нового имени своего мужа, к которому ему придется привыкнуть. — У нас все не как у людей… — Чимин внезапно начинает смеяться, весь будто искрится, а у Хосока с сердца огромный камень сваливается. — Знакомство началось с резиновой пули. Сначала секс, потом отношения. Сперва ребенок, потом штамп в паспорте… Чимин все смеется с придыханием, утирая слезы и листая паспорта и разглядывая их фотографии и реальное подтверждение, что они с Хосоком — супруги. Супруги! Только что вернулся его любимый, от которого год ни слуху ни духу — и тут уже супруги… Сказать, что Чимин пока толком не сжился с происходящим — ничего не сказать. Алиса и Чонгук мельком переглянулись, разделив одну мысль на двоих, и уставились на застывшего каменным изваянием Хосока, неосознанно сделав от него шаг назад. Хосок прожигал в Чимине дыру, а тому и невдомек, что случайно вывалил на него нечто очень важное и толком не объяснился. — Чимин, что ты только что сказал? — Про штамп? — поднимает на него глаза омега, напарываясь на чистейшее замешательство альфы, и улыбка тут же спадает с его губ. «Твою мать… Он же не знает» — Ты… Возможно мне п-послышалось, но ты сказал… Ребенок? Какой ребенок? Я что-то совсем не понимаю… Я… Ты… Чимин тянется к нему, но Хосок отступает, шарахаясь от него, чтобы не сбить мыслительный процесс, обрабатывающий информацию, сильно хмурится. Тогда вступается за Чимина Алиса, чтобы замять эту паузу. Она взяла паспорта и ткнула Хосоку ими под нос. — Я не говорила тебе, потому что не я должна была об этом сообщать, — повернувшись к Чимину, она добавила: — В этих паспортах я вашу кроху тоже записала, чтобы по несколько раз не бегать и не оформлять. Все официально. И свидетельство есть. Чимин растерянно кивнул, благодарно улыбнувшись незнакомке. А Хосок тем временем вчитывался в буквы. Он будто за миг читать разучился, напрочь забыв алфавит. Лицо его прояснилось, исчезла морщинка между бровями, но выглядел мужчина все так же заторможенно. — Хоуп… — прошептал он, смакуя вроде бы знакомое слово. Как от одного слова может быть и больно и хорошо одновременно? — Хоуп… Хоуп… Внутри рычал и тянулся в другую сторону волк, почуяв свою, родную кровь, услышав биение маленького сердца, которому он дал жизнь. Жизнь, которую ценой своей теперь оберегать обязан. Он ошарашенно посмотрел на Чимина, ткнув большим пальцем в сторону дома. — Там?.. Омега, поняв о чем он спрашивает, дергано кивнул — альфа за секунду сорвался с места, вспахивая ногами песок. Чимин, не помедлив, рванул следом, спотыкаясь и матеря Хосока про себя. Мужчина оказался куда быстрее — уже заскочил на террасу, которая, к тому же, была довольно высокая. — Стой, Хосок! Она спит! Чонгук и Алиса с поселившейся на губах улыбкой посмотрели им в след. Решив, что незачем ей больше задерживаться сегодня, девушка повернулась к юноше и сообщила: — Раз уж Хосок мертв, ты можешь освободить папу из тюрьмы. Чонгук, не сразу поняв истинный смысл ее слов, вздернул брови вверх от такой внезапной новости. — То есть? — Пересмотр дела, — пояснила она. — Ты предстанешь свидетелем. Скажешь, что в ту ночь Хосок убил вашего отца, твой папа вступился за своего пасынка и сел в тюрьму, а тебя Хосок заставлял молчать на протяжении всех этих лет угрозами. Тебе поверят, но нужно и папе твоему сказать, чтобы этой версии придерживался. — Но это ложь! Он растил меня, заботился! Ты хочешь, чтобы я опорочил имя Хосока? Алиса равнодушно пожала плечами, покачав головой. — Для всех, кроме нас троих, он все равно мертв. А на таких условиях твоего папу отпустят, пойми. Дело пересмотрят, к тому же он омега, все пройдет легче. Я обсуждала этот вопрос с твоим братом. Он согласен, если согласишься и решишься на такое ты. Пойми, Чонгук, ему все равно, Сухёну все равно, а Хосок и так мертв. Ты папу можешь вернуть! — повторила она с нажимом. — Все наладится. Ты вернешься к нему, будешь навещать своих здесь, выучишься... Чонгук опустил глаза, серьезно задумался. — Не давай ответ сейчас. Иди к семье, — кивнула она в сторону дома. — Я буду готова тебе помочь с этим делом в любое время. У брата мой номер возьмешь. Побуду здесь пару дней, у вас милый городок. Потом вернусь ненадолго в Спящий, заберу деньги, которые мне Намджун на счете оставил, и сожгу чертов особняк. Потом я свободна. Держи в уме. Она потрепала его по волосам и пошла в сторону дороги, на ходу вспоминая, что мотоцикл оставила у кафе в городке. Но идти пешком не так уж и долго, так что… — Погоди, Алиса! — Чонгук подбежал к ней и пошел в ногу. — Я подвезу тебя. Хосок стоит на пороге спальни и смотрит во все газа на тихую кроватку в темноте. Чимин, восстанавливая дыхание после внезапного и быстрого бега, становится рядом и осторожно берет за руку, обращая на себя внимание. Хосок обхватывает его маленькую ладонь в ответ, дышит тяжело, но от эмоций, а не от пробежки. Он сорвался с места, потому что должен был убедиться, должен был угомонить скулящего волка и ноющее сердце. Всего за одну секунду он каждой клеточной своего измученного тела, каждой крупицей души понял, что такое надежда. Вот же она... спит в кроватке, раскинув в стороны маленькие ручки, дышит с хрипотцой, чуть шевелится во сне. — Ты только что мне весь мир вложил в руки, Чимин... Спасибо... И прости меня за все, — шепчет альфа, поднимая его руку и надолго прижимаясь губами к костяшкам, закрыв глаза. Чимин кожей чувствует слезы, катящиеся из глаз мужчины. Чон Хосок не плакал с самого детства, не позволял себе, смиряясь с мыслью, что может быть больнее, что он должен вытерпеть все, но не позволить терпеть своим любимым. Он обещал стать щитом — он им стал, ни слезинки не проронил ни от душевных ран, ни от пуль и порезов, от переломов. А сейчас не может падающих из глаз, цепляющихся за ресницы слез остановить. Ему и невдомек было, что плакать и от счастья можно... — Прощаю. Из-за нее я тебе все прощаю, — Чимин улыбается и тихо проходит в комнату, ведя за собой любимого. — Это наша дочка, Хосок, — он поднял взгляд, вглядевшись в блестящие черные глаза, чувствуя, как он все сильнее сжимает ладонь. — Ее зовут Хоуп. — Я беру свои слова назад, — шепчет Хосок, не отрываясь от созерцания маленького чуда, в котором только что сосредоточился весь его смысл как отца, которым он никогда даже не мечтал стать. — Ты не единственный человек, который для меня самый красивый во всем мире. Чимин фыркнул, легонько толкнув его в плечо, а затем, прижался к его руке, улыбаясь. Хосок обнял его за талию и закрыл глаза, покачиваясь вместе с Чимином, вместе со своим мужем, глядя на свою дочь… — Теперь это место действительно стало домом… — Теперь все точно будет хорошо. Я тебе обещаю. Спасибо, мое солнце, за крохотную, но в то же время такую необъятную надежду, что ты подарил мне. Им многое еще только предстоит… впереди дорога размером с жизнь, но идти по ней вместе намного легче, намного проще через трудности перешагивать. — Я люблю тебя, — два голоса слились в один. Лжи больше нет. Осталась только голая правда. Теперь все действительно будет хорошо…А тем временем Спящий город, очнувшись от дремы, тянется костлявой рукой к новой колоде, чтобы раздать роли следующим игрокам. Одна партия завершена, и мафия в ней проиграла.