.некоторые не попадут и в ад

      И Сэм, и Баки, они оба, в общем-то, знали, где искать Стива. Не то чтобы он скрывал своё местоположение, отнюдь нет. Дело тут, скорее, совершенно в другом. Дело в том, что это его друзья предпочитали оставить его в покое, наедине с утратой. В конце концов, он потерял Пегги дважды, только в этот — второй раз — не просто как подругу и давнюю любовь, а ещё и как жену. Сколько лет прошло[?], а Стив так и не снял обручальное кольцо, оно до сих пор поблёскивает серебром лунной нити на высохшем от старости пальце. И, когда Стив стоит, придерживаясь рукой за дверной косяк, Баки невольно опускает бесцветный взгляд на его руку и впервые настолько вблизи разглядывает это кольцо.       — Я закончил с этим пятьдесят три года назад.       Стив, конечно, дверь перед друзьями не закрывает, оставляет открытой, но всем своим видом показывает, что разговаривать ему с ними в данном случае действительно не о чём.       Баки невольно трёт пальцами переносицу. Раньше мелким был Стив, а вот теперь «мелким» впору считаться ему самому, потому что его лучший друг, по факту, к своим ста годам с рождения и пяти годам после щелчка с чистой совестью прожил заново, начиная с семидесятых, ещё полвека в придачу, и к этому надо привыкнуть. Видеть Стива таким, а самому оставаться прежним — к этому тоже надо привыкнуть.       Сэм первым проходит в квартиру, не оглядывается и, в принципе, чувствует себя на своём месте. В конце концов, это именно Уилсон предоставил своё жильё скрывающимся Роджерсу и Романовой [при этом практически не зная их лично, только понаслышке, да видев мельком на пробежке], поэтому нет ничего удивительного в том, что Роджерс и свой дом предоставляет ему в полное распоряжение, если так требуется. Другое дело, что это не требуется совершенно: в Золотом дворце предостаточно свободных комнат, да и у нового Капитана Америка нет столько времени, чтобы прохлаждаться в Бруклине.       Ещё одно постоянство: выйдя на «пенсию», Стив предпочёл вернуться именно в Бруклин.       Баки смутно помнит эти места, очень смутно, потому что с довоенных времён изменилось буквально всё «от» и «до», но иммигрантские районы всегда как-то неуловимо похожи один на другой, поэтому даже не совсем стабильная память Барнса подкидывает ему верные воспоминания. Может быть, если пройти дальше по улице и свернуть направо, можно будет дойти до того дома, где жила когда-то семья Роджерсов, где тётя Сара ждала с работы дядю Джозефа, а Стиви сидел у себя в комнате и ждал, когда окно распахнётся, и в нём покажется знакомая макушка. Хотя, наверное, сейчас бы из того места сделали полноценный музей.       — Ты, может, с этим и закончил, приятель, но это не закончило с тобой, — резонно замечает Сэм, пристраивая щит у стены прихожей.       Сначала Сокол не хотел брать щит с собой. После пары убедительных аргументов [бионика, конечно, самый весомый аргумент, особенно бионика из вибраниума, но Барнс обошёлся словами] Сэм признал, что щит, давным-давно ставший чуть ли не отдельным символом, необходимо взять с собой сразу по нескольким причинам. Первая причина — да за ради безопасности. А вот вторую причину желательно было вызнать у самого Стивена Гранта Роджерса.       Стив ждёт друзей на кухне. Кухня просторная, впускает много света, а ещё эти полупрозрачные занавески, которые лишь слегка отделяют убранство от улицы, потому прозрачное стекло — и вовсе не преграда. На первый взгляд в принципе вся квартира выглядит пустой и чистой. Можно было бы сказать, что это сказываются привычки военного: всё на своих местах, чтобы не приходилось подолгу искать на случай переезда, минимум вычурности, максимум функциональности. С учётом того, что Пегги тоже была женщиной не из гражданских [поначалу сотрудник стратегического научного резерва, а потом — и вовсе одна из основательниц ЩИТа], им эта квартира подходит по многим причинам. Стив здесь вписывается на удивление гармонично.       Он вообще выглядит поразительно спокойным. Пожалуй, Баки выбрал бы именно такое определение, и Сэм бы с ним хотя бы в этом согласился. Ещё не так давно [для Барнса и Уилсона — не так давно, для половины Вселенной — пять лет назад] Роджерс производил впечатление человека, который не может пройти мимо, если знает, что существует проблема, которую он в состоянии исправить своими силами. Внутреннее чутьё подсказывает, что таким образом бывший Капитан Америка мог пытаться найти своё место в мире, в котором ему пришлось очутиться совершенно не по его собственной воле. Просто попытки занять свою нишу в пространстве совершенно другого века, своеобразная адаптация, проба возможностей. У него даже получилось, но он, в конце концов, сдался и вернулся, пусть и не в своё время, а многим позже, зато туда, где явно чувствовал себя комфортнее.       До этого момента никому не приходило в голову спрашивать у Стива, как он прожил эти пятьдесят три года. Нет, Сэм спросил один раз про Пегги, но этот вопрос остался без ответа, отозвался лишь категоричным отрицанием и усталой, но довольной улыбкой.       — Мне казалось, я ясно дал понять, что отошёл от дел.       Сэм поворачивает голову к Стиву и серьёзно кивает:       — Именно поэтому тут только мы вдвоём, а не вся братия. Расслабься, тебя никто не собирается никуда втягивать. Нам просто нужно знать.       Стив не откликается сразу. Он садится на один из стульев рядом с круглым обеденным столом, смотрит поочерёдно на обоих своих гостей, словно бы раздумывает, а нужно ли задавать вопрос, если не хочешь слышать на него ответ. Баки не вмешивается: он отходит к самому окну и прислоняется к подоконнику. Против света не видно, насколько побелели всегда светлые волосы Роджерса.       — Ну, вот он я, — в конце концов говорит Стив. — И что вам нужно знать?       Сэм оглядывается на Баки, тот коротко кивает, но молчит, предоставляя Соколу самому вести беседу. Баки здесь, скорее моральной поддержки ради, потому что он давно не имеет веса над мнением своего лучшего друга, да и не хочет на него давить, на самом-то деле, даже если такая его позиция обернётся очередными неприятностями для всей остальной планеты.       Это ещё хорошо, что Ванда отсутствовала в Ваканде [решила ненадолго вернуться в Шотландию и забрать кое-что из личных вещей], потому что если бы она узнала, что засекли подозрительную активность, похожую на действие одного из Камней Бесконечности, она первая бы душу вытрясла из любого, кто был бы к этому причастен. Ванду понять можно, она оказалась среди тех, кто потерял близкого человека [андроида] безвозвратно. А что сказать о Старках? Пеппер справится, конечно, да и Морган ещё не в том возрасте, чтобы осознанно переживать потерю. Больше всех переживать, наверное, будет Питер — тот, как выясняется со временем, на всё реагирует слишком открыто. У Наташи не было родных, кроме Мстителей. Помнить её по «Красной Комнате» и видеть нынешнюю [прошлую?] — как будто двух совершенно разных людей. Наталья Альяновна Романова, претендующая на серьёзный успех балерина и та самая шпионка, которая обошла всех своих товарок за звание Чёрной Вдовы. О Стражах Баки слышал лишь краем уха, когда обсуждалось что-то подобное, но из всего оговариваемого сложилось впечатление, что и там не обошлось без окончательной потери, невозвратимой с помощью Камней.       — Всё, Стив, — Сэм садится за стол напротив него, заглядывает в глаза и складывает руки перед собой. — Мне бы не хотелось думать, что ты припрятал где-то один из Камней.       Предположение заставляет Стива окаменеть на месте. Он молчит, смотрит на Сэма, и от одного этого молчания становится слегка не по себе. Сэм, наверное, должен был извиниться, вот только он ни черта этого не делает, даже с места не двигается, явно давая понять, что никто эту квартиру не покинет, пока непонятное не станет явным. С учётом вселенского упрямства самого Стива… Баки, признаться честно, не хотел бы потратить остатки своей искусственно продлённой жизни, наблюдая за этим противостоянием.       — Все Камни, которые были изъяты из прошлого, были точно так же возвращены на свои места, — ровным тоном отвечает Стив и наконец-то отводит взгляд. — Брюс вам не объяснял, что ли, что отсутствие Камня порождает другую реальность?       Сэм с готовностью кивает, дескать, «объяснял, это мы знаем, но есть одно «но», приятель, которое испортит тебе складный рассказ»:       — Рассказывал. Но ты опять стал исключением из правил, — на этих словах Уилсон обернулся на Барнса и открыто усмехнулся. — Мы можем, кстати, спросить у самого Брюса, что он об этом думает. Не подсобишь?       Баки едва ведёт бионическим плечом, поднимает правую руку и поворачивает на запястье браслет из бусин Кимойо. Ему нравится эта небольшая вещица, которая с успехом совмещает в себе и функции связи, и небольшого боекомплекта [чего стоят только тонкие электрические сети или возможность вырубить электронику по небольшому радиусу воздействия], поэтому носит он её, практически не снимая, даже на ночь оставляет у прикроватной тумбочки. Баки выкатывает одну такую бусину на середину ладони и разворачивает её, проводя привычные манипуляции по вызову через такой вот миниатюрный и технологичный коммуникатор. Спустя время над ладонью зависает голограмма лица Беннера, который выглядит озадаченным и сбитым с толку одновременно.       «Я тут вообще-то… А. Неважно. Чем могу помочь?»       Сэм выдвигается ближе, так, чтобы попасть в поле обзора голограммы, и только после этого подключается к разговору:       — Слушай, если мы из настоящего попадаем в прошлое, то оно становится нашим настоящим, ведь так?       «Очень грубо, но в целом — верно», — подтверждает голограмма, мгновенно обращая внимание на нового собеседника. Они, помнится, до хрипоты могли спорить, что есть путешествия во времени. Так получалось, что вся известная классика — это полный и безосновательный бред, направленный на развлечение публики. Ни тебе эффекта бабочки [любое действие несёт за собой последствие], ни проблем поколений [убей случайного бомжа и лиши мир нескольких видных учёных будущего и, соответственно, всех благ, которые могли появиться с их помощью]. Есть только один вариант: изменяя что-то в прошлом, ты автоматически порождаешь другую ветку времени, отличную от той, которая уже когда-то свершилась. Свершённого не изменить, но можно создать его альтернативный вариант. Вот это и есть путешествия во времени.       — И при этом то, что случилось в прошлом, неизменно? — продолжает выпытывать Сэм то, что они и так, вроде как, выяснили и проверили.       «Верно. Всё, что меняется, движется по своему пути, в новой реальности. Наше же прошлое остаётся неизменным. К чему ты клонишь, Сэм?»       На этих словах Уилсон удовлетворённо кивает и откидывается на спинку стула. Он переводит взгляд с голограммы Брюса на поразительно спокойного Стива и выжидательно постукивает пальцами по краю стола. Стив при этом сохраняет молчание, совершенно не представляя, чего от него ждут. С его стороны всё предельно прозрачно: «Я сделал то, что от меня требовалось, и как только захотел пожить для себя, так снова кому-то понадобился».       — Ничего не хочешь сказать? — Сэм всё-таки первым нарушает молчание, когда тишина излишне затягивается.       Стив только жмёт плечами:       — Что я должен сказать?       Сэм раздосадовано щёлкает языком. Баки наблюдает то за одним, то за другим, всё ещё удерживая бусину Кимойо на раскрытой ладони. Брюс не может видеть, что происходит, зато может слышать, и в тревожной беспокойности поглядывает на лицо Барнса, пытаясь по выражению предположить, насколько всё плохо. Его беда только в том, что бывший Зимний Солдат за бытность советским шпионом отлично научился контролировать собственные эмоции.       — Слушай, друг, не заставляй меня вытягивать это из тебя, — просит Сэм и укоризненно смотрит на Стива. — Давай так. Ты помнишь, то, что я спросил у тебя после того, как ты вернулся из своего пятидесятилетнего путешествия?       — Ты спросил, как Пегги.       Стив хмурится, нервно поглядывает в сторону друзей, после останавливает взгляд почти выцветших глаз на голограмме профессора Халка. Голограмма повёрнута к нему боком, поэтому и кажется почти что плоской; Стив бессознательно скользит взглядом по её краям, цепляясь за малейший выступ, по нему видно, насколько ему не нравится весь наметившийся разговор, и от того, чтобы подняться из-за стола и сходить за висящим в коридоре щитом, его останавливает разве что потеря былой горячности и быстроты движений.       — Именно, — кивает Сэм. Он не меняет тона, старается, по крайней мере, звучать как обычно, даже если на лице читается крайняя усталость от того, что любые крошечные сведения приходится вытягивать клещами. — Ты извини, но мы все помним эту трагическую историю: она теряет тебя во время войны, некоторое время убивается, потом работает с Говардом Старком и становится одной из основательниц ЩИТа. Она отпускает память о тебе, выходит замуж, живёт полноценной жизнью крайне незаурядной женщины, и, как вишенка на торте, она гордая мать двоих детей. — Уилсон перечисляет всё это, рефлекторно на каждый пункт зажимая по пальцу, а потом раскрывает ладонь и жмёт плечами. — Так вот, Стив, объясни: как ты смог остаться в нашей реальности, если прошлое неизменно, а у неё была своя семья?       В этот раз даже голограмма, кажется, обращается в слух. Стив отвечает, но слишком поспешно, и даже не на поставленный вопрос:       — Это мои дети.       Сэм медленно качает головой.       — Хорошо, эти дети — твои, — также осторожно говорит он. Барнс переводит острый, внимательный взгляд на Сокола, потому что по интонации чувствует — тот ходит по охрененно тонкому льду. — А что стало с детьми Пегги от солдата, которого ты, между прочим, спас во время военных действий?       О таком речи не шло. Они собирались только спросить за возможные проблемы с Камнями и, аккуратно, о том, откуда взялся щит. Барнс, разумеется, в курсе, что Уилсон любит говорить сразу и по делу, не размениваясь на реверансы и извинения, но это чересчур даже для него. Баки делает предупреждающий шаг к Сэму, на что тот только приподнимается из-за стола и принимает обороняющуюся позицию [понял, что перегнул, понял, зараза такая, но от своего отступаться не собирается]. Он, понимает Баки, подготовился, наверное, излазил не один архив, прежде чем подготовить почву для подозрения Роджерса. В конце концов, именно Сэм занимался ветеранами, людьми, прошедшими через горячие точки. У него-то уж точно был доступ к архивам, и, судя по всему, единственное, чего у него не было, так это собственной совести.       — Баки, не надо, — Барнс замирает, оглядывается на Роджерса и, видя выставленную в успокаивающем жесте руку, всё-таки отходит назад. Стив же, устало ему улыбнувшись, жестом предлагает Сэму вновь сесть за стол. — Эти дети мои. Биологические. И да, в этой, а не параллельной реальности.       Сэм, подозрительно щурясь, опускается обратно на стул. Баки тянется к столу и ставит на его поверхность отстёгнутую от браслета бусину Кимойо, чтобы Брюс тоже мог видеть всех собравшихся на кухне. Голограмма не станет импровизированным барьером, но всё-таки поставит хотя бы условные рамки, за которые не стоит лезть.       — Наверное, я поступил не совсем честно, — говорит Стив, поморщившись. Лоб собирается глубокими складками, сухая кожа щёк тоже стягивается. — Но в тот момент навязчивая мысль попробовать жить нормально уже не давала мне покоя. Пять лет я смотрел на семейное счастье своего друга и думал: «Неужели я не заслужил чего-то подобного?»       Сэм молчит, Баки тоже нечего сказать, голограмма Брюса опустила голову [наверное, занимается чем-то у себя в лабораториях, пусть с одной рукой это теперь и проблематично]. Они обо всём поговорили ещё до того, как Стив отправился возвращать Камни туда, откуда их взяли. Говорили долго, обстоятельно, и Баки думал, что они во всём разобрались, однако, тот мальчишка из Бруклина вопреки насмешкам Наташи всё-таки научился лгать, и лгать весьма неплохо. Стив, наверное, просто устал держать всё в себе, поэтому сейчас и начал, пусть и нехотя, рассказывать.       — Тогда-то мне и пришло в голову решение вернуть Камень Пространства в последнюю очередь. Ведь сколько бы я ни пробыл времени в прошлом, в настоящем, если бы у меня ничего не получилось, не прошло бы и нескольких секунд. У меня был один Камень в кейсе, да хрононавигатор. Я вспомнил, как Кэрол упоминала о времени, когда она познакомилась с Фьюри, и решил, что если у меня ничего не выйдет, то лучше находиться в том промежутке прошлого, в котором есть ещё один Тессеракт. Поэтому для начала я переместился в девяностые, в то время, когда Тессеракт уже был у ЩИТа.       «Извини, что перебиваю, но это важно, — подаёт голос голограмма. Стив кивает, и тогда Брюс спрашивает: — Ты пошёл в девяностые с Камнем Пространства. В тот отрезок времени, в котором и без того существует Тессеракт. И… ничего не произошло? Никакого коллапса?»       Стив, подумав, качает головой. Может, ему бы стоило признаться, что он в тот момент в принципе не думал о том, что может случиться какой-то коллапс, что Вселенная может схлопнуться на месте или что-нибудь вроде того. А ведь если задуматься хотя бы на секунду… два одинаковых Камня Бесконечности в одном промежутке времени — это должно было создать мощный резонанс. Но Стив не ощутил ровным счётом ничего, о чём он так прямо и говорит голографическому Беннеру, после чего продолжает рассказ:       — Внедрился под прикрытием, некоторое время изучал все имеющиеся исследования на счёт Камня. И обнаружил удивительную вещь. Как оказалось, Тессеракт обладает не только возможностью переносить своего хозяина с места на место, но и корректировать некоторые события. Поэтому в семидесятые я вернулся с помощью Тессеракта из девяностых, а не хрононавигатора.       И уже парой секунд позднее, когда в кухне повисла тишина, Стив добавляет:       — Нет, тот Тессеракт так и остался на своём месте. Его кот охранял, прямо в кабинете Фьюри. Я воспользовался им только для перемещения.       Предвосхищая последующие вопросы товарищей Роджерс также мог бы ответить, что его не распылило на части силой Камня только потому, что тот пребывал в форме Куба, что уже само по себе служит оболочкой для огромной силы. Стив не говорит об этом просто потому, что это сейчас — чертовски лишняя информация. Он и так, по сути своей, наговорил много лишнего, много того, о чём собирался молчать и никогда не упоминать. Но, смотря на обеспокоенные лица друзей, он всё-таки сдался на волю здравого смысла: если он там, в прошлом, где-то свернул не туда, да так, что теперь это отражается на настоящем, то стоит по крайней мере разобраться, что именно он сделал не так.       Многие фильмы и книги фантастов говорят о том, что игры со временем всегда плохо заканчиваются. Встретишься с собой в прошлом — и мир схлопнется. Случайно убьёшь своего дедушку — и тебя просто сотрёт из реальности, потому что ты никогда не рождался. Череда случайностей ведёт за собой эффект бабочки, непредсказуемые последствия искажают конечный итог. Существуют, конечно и замкнутые петли: череда случайностей, бед и чудесных спасений в конечном итоге становится делом рук себя-из-будущего, который вытягивает себя-из-прошлого на верную дорогу и, в конечном итоге, делает всё именно так, как должно случиться.       Если углубляться совсем уж в подробности, то возникает ещё один интересный вопрос. Что будет, если изменить реальность, и остаться в одной из них? Будет ли память хранить в себе две реальности или сотрёт одну из них? Что случится с теми, кого изменило? Как они будут реагировать на рассказы о самих себе из другого таймлайна?       Последнее они, скажем так, проверили, и вряд ли горят когда-нибудь проверять вновь. Танос слишком легко поверил в возможность путешествий и, что самое главное, уверовал в то, что у него получится собрать Камни в конечном итоге [он ведь видел это через Небулу, видел], поэтому так бесстрашно пошёл за ними в собственное будущее, зная, что в том таймлайне он уже мёртв, но, быть может, сможет выжить, вернувшись обратно.       Все знают, что он не вернулся. Распылён, как собирался сделать это с половиной Вселенной. Прочувствовал на собственной шкуре, каково это — просто исчезать.       Стив упрямо поджимает губы, вокруг которых собрались неразглаживающиеся морщины. Брюс ведь сам выяснил, что такое путешествие во времени на самом деле. Стив, проворачивая такой рискованный трюк, сам при этом не рисковал ничем. Только будущим новой реальности, которую мог создать своими спонтанными действиями.       Он правда устаёт так много говорить, но раз уж начал — нужно закончить, чтобы расставить все точки над «i».       — Если знать, чего именно хочешь, и точно задавать Тессеракту ситуацию… Не вдаваясь в подробности, я смог попасть именно в прошлое нашей реальности, вернуть Тессеракт на место и заодно подкорректировать некоторые события. Пегги никогда ни за кого не выходила замуж. Я сам женился на ней, и у нас, как вы знаете, есть двое детей. Мне пришлось жить скрытно, чтобы меня-прошлого, того, который вморожен во льду, не прекратили искать и всё-таки нашли. Вот и придумали эту легенду с солдатом, которого я якобы спас.       Это, пожалуй, было самым сложным. Во-первых, ему всё-таки пришлось признаться Пегги, кто он такой и откуда взялся. Пегги приняла правду, не сразу, но приняла и, более того, помогла ему скрываться, но при этом не жить в четырёх стенах, чтобы никому не попадаться на глаза. Во-вторых, нужно было проследить, чтобы прошлого-Роджерса всё-таки нашли во льдах и разморозили к две тысячи одиннадцатому, потому что в две тысячи двенадцатом…       — Я знаю, что вы можете сказать, — Стив позволяет себе вымученную улыбку. — «Ты всё это время знал, что будет с миром, и не сделал ровным счётом ничего, чтобы это предотвратить». Всё верно. Прошлое неизменно, я не хотел искривить реальность больше, чем уже это сделал.       Роджерс наконец-то поднимает взгляд и смотрит на своего старого [физически теперь уже гораздо моложе] друга. У Баки по глазам видно: он давным-давно понял, что они даже могли пересекаться когда-то в прошлом, только этот-Стив никак не дал понять, что это он, оставил во всём разбираться Стива-прошлого. Потому что настоящее и будущее неизменны.       — Погоди, погоди, стой, — частит Сэм и машет рукой, после чего, активно жестикулируя, пытается что-то объяснить самому себе. — Но ведь ты приходил к Пегги в больницу, ведь так? И она тебя не помнила. Как она могла не удивиться тому, что ты, ну, внезапно помолодел?       Стив медленно сжимает пальцы в кулак. Ему всё ещё неприятно говорить об этом. Сухая кожа натягивается, костяшки пальцев белеют, а потом Стив расслабляет кулак и кладёт раскрытую ладонь на поверхность стола.       — Альцгеймер, — отвечает он всё-таки. — Пегги просто забыла меня. Я решил, что так будет лучше, и больше не появлялся в её жизни. Хотя один раз не удержался. Я присутствовал на похоронах. И, предвосхищая твой вопрос: да, я видел, как я несу гроб. Это было странно. Но так оно и было.       Тишину на кухне нарушает только постукивание пальцев Стива по поверхности стола. Баки почти неслышно, в несколько шагов вновь перемещается от стола к окну и прислоняется поясницей к высокому подоконнику. Он, может, и мог бы что-то добавить от себя, но, в отличие от самого Стива, ещё в сороковых чувствовал людей и знал, когда можно говорить, а когда лучше помолчать. Уже после, сначала в Советском Союзе, а потом и в ГИДРе, у него и вовсе отбили желание разговаривать.       — Я рассказал всё, как было, — вновь нарушает молчание Стив и слегка жмёт плечами. — Все Камни я вернул, поэтому не представляю, чем ещё могу вам помочь.       «Но приборы всё-таки зарегистрировали всплеск силы, похожий на Тессеракт, — Брюс где-то по ту сторону голографического соединения чешет подбородок. — Стив, ты уверен, что больше ничего не менял?»       — Уверен, — тот устало прикрывает глаза и медленно выдыхает, а потом вдруг приободряется и хмурится, обеспокоенно поглядывая на голограмму. — Хотя нет. Есть ещё кое-что. Но это не связано с моими путешествиями во времени.       «Ну и что же?»       Роджерс опускает взгляд на поверхность стола. Взгляд не задерживается на чём-то одном, словно просто не может этого сделать. Именно это и выдаёт: Стив явно пытается нащупать в своей памяти что-то, что он вот только вспомнил и теперь пытается не забыть, что-то важное, чему он не придавал достаточно внимания, но вот теперь думает, что это может быть важно. Голограмма Брюса тоже молчит, не подталкивая его на поспешные решения, и даже Сэм взял паузу, понимая, что вмешиваться сейчас будет не только бестактно, но ещё и бесполезно.       — Когда мы в первый раз совершили прыжок, чтобы попытаться изъять Камни… — неуверенно начинает говорить Стив, — нам пришлось совершить дополнительный скачок в семидесятые, потому что у Скотта и Тони что-то пошло не по плану. Они упустили Тессеракт. Я не вдавался в подробности, но… Что, если тот Тессеракт так и не вернулся на место?       »…а вот это уже серьёзнее, — через паузу отвечает Брюс. — Ты уверен?»       — Уверен.       Теперь, когда ему пришлось вспомнить то, что он старался забыть, чтобы прожить хоть немного времени обычной жизнью, Стив действительно уверен, что так оно и было. Он вернул Тессеракт обратно в семидесятые, оставил на месте Тессеракт из девяностых, но при этом никто не может знать наверняка, что случилось с Тессерактом из двенадцатого.       Скорее всего, они открыли параллельную реальность.       Может быть, всё сбоит именно из-за этого.       И совершенно наверняка Стивену Гранту Роджерсу не должно быть так глубоко наплевать, что под сердцем скребётся вина.       Уже много позже, когда Стив остаётся один, а часы показывают время отхода ко сну, он останавливается в коридоре и замечает знакомый блеск. Неторопливо прислонившись плечом к дверному косяку, он, поджав губы, молча разглядывает несокрушимый щит, так и оставленный Сэмом там, куда он его пристроил. Оставил, скорее всего, нарочно. Роджерс думает о том, что щит надо будет всё-таки вернуть [миру нужен Капитан Америка — и это не он], а ещё о том, что на щите сейчас красуются совершенно незнакомые ему отметины.       Просто потому что это не тот щит, который сломал Танос.       Из-за трели дверного звонка Стив мелко вздрагивает и переводит взгляд на дверь. Кто там? Может, Сэм спохватился и вернулся за щитом? Хорошо, если так, по крайней мере не придётся просить Уилсона его забрать и не придётся относить его самому.       Стив подходит к двери и привычно смотрит через прозрачную вставку, однако никого не видит. Звонок повторяется снова, и Роджерс, слегка напряжённый этим фактом, несколько мгновений держит ладонь на замке, прежде чем открыть его и слегка приоткрыть дверь.       — Привет!       Стив, кажется, не сразу нашёлся, что ответить звонкому девчачьему голосу. Опустив взгляд на добрый метр с копейкой, он с некоторым недоумением уставился на девочку лет шести, которая искренне улыбалась ему, скромно пряча руки за спину.