Чертовы пуговицы

Тони        Мы сидим на кухне и пьем вино.        Ты не хочешь это делать в гостиной, а я не против делать все что угодно, лишь бы с тобой.        Меня устроит и наше крыльцо, и лавочка в парке, и хрупкие, как первый снег, пластиковые стаканчики в кафе на углу…        Я смотрю и все никак не могу насмотреться на тебя, не могу.        И вдруг дежавю всплывает китом из глубин памяти почти такой же тихий, камерный, как скрипичное соло, маетный, напрочь сбитый с рельс благоразумия вечер много лет назад…        Я тщетно стараюсь не глядеть на тебя, но это невыполнимая цель.        Для меня.        Мозг активно решает одну-единственную, неразорвавшейся бомбой застрявшую в моей больной голове задачу.        Всего одну.        Нерешаемую.        Нелогичную, и от того еще более привлекательную.        Что я делаю?        Я перестал узнавать самого себя в тот самый день, когда признался, хмуро отводя беспокойный взор от зеркала в спальне, что заболел.        Тобой.        Смертельно.        Гордость вместе с жалкими остатками ума горестно кричат, как альбатросы над бездной, что это неправильно.        Ненормально.        Невозможно.        Но все дороги ведут к тебе, и мне вовек не сойти с этого маршрута.        Я изображаю вежливый, благожелательный интерес, вполуха слушая рассказ Баннера о его приключениях в Непале.        Но не искать глазами эти усыпляющие всякую осторожность черты я не в состоянии.        Болезнь прогрессирует с небывалой скоростью, и через неделю после знакомства я вижу тебя во сне.        Как мальчишка, ей-богу, я просыпаюсь с ускользающим в утреннюю суету с благополучно, как мне раньше казалось, забытым где-то в детстве наивным чувством надежды.        Несбыточной, странной и такой желанной.        Ты везде, обтекаемый, как мечта и одновременно слишком реальный.        Слишком живой, чересчур светящийся, чтобы не обернуться.        Голоса других тают где-то по краям большого стола, и в какой-то момент, снова приклеившись к так манящим меня губам, я думаю о том, что такой горько-сладкой муки я не испытывал никогда.        Магнитное поле смеющихся, потемневших и дарящих непокой глаз заставляет меня незаметно ухватиться за край стола, чтобы не показать, насколько я далек от всего.        От общения, легкого, пустопорожнего полушутливого стеба за столом, призванного отвлечь от проблем, развлечься и отдохнуть душой.        Здесь все свои, но я не вижу лица друзей.        Давно не вижу.        Звуки, как в паутине, теряются в зыбкой пелене моей одержимости.        Она так ловко и хитро обходит все ловушки для тех, кто слышит.        Я не слышу, я околдован, я сжег свое сердце, оставив жемчужно-серый, как крыло лебедя, пепел в твоих теплых ладонях, и белкой-летягой лечу на огонь.        Бесповоротно и безвозвратно потеряв себя в твоих глазах.        Я молчу, намеки не нужны, я дышу тобой и это дороже всего.        Ты отвечаешь кому-то на вопрос, и неожиданно упираешься в меня вопросительно-безмятежным взглядом.        Задохнувшись от касания, белой льдинкой упавшего в мою душу, я упиваюсь нашим редким близким контактом, почти интимным.        Таким ярким и сильным, словно ты не на другом конце стола, а рядом.        Бездумно и невыносимо близко.        Слишком близко, чтобы не потянуться.        Слишком рядом, чтобы я смог отвести глаза.        Я не сумею.        Волшебство минутного соприкосновения ожидаемо рушится, когда ты поворачиваешь голову, спрашивая что-то у соседа по столу, но мне хватит…        Наверное.        Расправить это волшебное мгновение, бережно приглаживая каждый уголок, сохранить и сберечь в самом дальнем отсеке памяти это проскочившее между нами, как шаровая молния, чувство близости.        Так далеко и вместе с тем так неописуемо возле…        Я таинственно улыбаюсь, счастливый уже тем, что вижу тебя.        Безумие шалой сумасбродной птицей играет во мне, не давая шансов.        Полынная тоска, смешанная с отчаянным желанием вновь встретить тебя не дает мне спать по ночам.        Я полыхаю в костре собственных бесполезных уговоров и амбиций после каждой нашей встречи.        Минута, чтобы мысленно погладить твои невесомые плечи.        Пара секунд, чтобы блеснуть легковесным, как бабочка, остроумием и сразу же провалиться в твои удивленные глаза.        Стоять в двух шагах и умирать от того, что я не могу позволить себе провести кончиком пальцев по твоей щеке лишь для того, чтобы убедиться, что я не сплю и ты живой.        Стоишь и хохочешь, лукаво щуришь свои немыслимые глаза и смеешься надо мной.        А мне замечательно.        Так бы и стоял, как дурак.        Стоял и смотрел.        Всегда.        Пока время не остановит свой бег и песок бесконечности не растает в безграничье пустоты.        Стивен, это… счастье.        Так запросто, как с обрыва, упасть в эту знойную, пылкую страсть.        Уже на горячечном, как в лихорадке, вдохе осознав, что отказаться я не смогу.        Трепетно и медленно перебирая наши рандеву, как ребенок подарки.        Теряя хладнокровие от выносящего разум ощущения, что ты стоишь так непозволительно близко, всего-то на расстоянии вытянутой руки.        А я тону, лечу, кувыркаюсь мячиком в этих светлых колодцах, так доверчиво и открыто распахнувшихся навстречу.        Мне мало.        Мало.        Безбожно мало.        Мне нужно больше, намного больше.        Напряжение растет, тревожной струной скрипя в мгновенно теряющем тепло воздухе и оставляя мне лишь выдох.        Последняя милость перед тем, как забыться.        Любовь течет по венам яркой взрывной волной, кричит в ушах неумолкающим гулом, шепчет в бессонных ночах щемящим зовом неутоленной нежности.        Гасит клочки слабого сопротивления одним лишь именем в строчке сухого списка.        Я прострелен ею, как в тире.        Пробит насквозь, и нет ничего слаще этой боли.        Я не знаю, что делать.        Наверное, впервые в своей жизни.        И это здорово.        Кровь замедляет свой бег, когда я смотрю на тебя, но мне плевать.        Только не уходи!        Еще хоть минуту.        Секунду.        Еще чуть-чуть, молю.        И ты как будто услышав меня, вдруг стремительно и грациозно поворачиваешь голову, встряхнув своей немыслимой челкой, и я замираю.        Утонув в ощущениях.        Расплавившись.        Распавшись.        Сгорев.        И не жалея.        Ни о чем…        Потому что смотреть — это отдельное, набегающее, словно туман, удовольствие.        Твои глаза темнеют, словно забирая себе теплые тени, бросаемые тонкими, взметнувшимися вверх огоньками двух изысканно вытянувшихся в строгих подсвечниках — стаканах темно-синего стекла ежевично-сладких лесных свечей.        Нежные губы едва заметно улыбаются и ты делаешь ещё глоток черничного, как бомбейская ночь, сухого вина.        Тебе нравится.        Вино, пшеничным маленьким зёрнышком скользящее по зачарованным пряным губам, устойчиво вписывающимся в этот вечер фантазийным вкусом обещания...        Как твой поцелуй.        Я знал это всегда.        Знал.        Догадывался, что пропал.        Знал, что если ты подаришь мне невероятный, исключительно безумный шанс коснуться этих губ, то я погибну.        Совсем.        И я не хочу спасения.        Поверив в то, что мы есть.        Познав медвяную ласку шепчущих мне о любви губ.        Заковав нас в кольце объятий.        Рассыпав меня на бисер в ответной бархатной истоме взлетевших, как стая голубей, твоих ресниц.        И вновь озарив мое утро твоим теплом..