Чертовы пуговицы

       Я машинально глажу Задиру, пока наш пострел неспешно раздумывает, не пойти ли на кухню с проверкой, и слежу за тем, как утренний луч тихо скользит по твоей щеке.        Осторожно убрав непокорный волос с лица, пока ты недовольно бурчишь, морщась во сне от прикосновения солнца, я застываю на месте, любуясь.        Стивен, ты так спокоен сейчас, расслаблен и моя рука едва касается твоей, успокаивающе поглаживая ее.        Я стараюсь не смотреть на чарующе прекрасные очертания плеч и даже пытаюсь что-то читать в планшете, но увы.        Все напрасно.        Я не могу оторвать свой взор от тебя, ты слишком близко.        Мне хватает сил, чтобы не будить тебя, еле сдерживаясь от одурманивающего, такого долгожданного, играющего бравурную песню в душе.        Счастья.        Ты дома, все хорошо, и я могу снять руку с тревожной кнопки.        Правда, ты любишь замечать порой, что отменить режим безопасности даже я сам не могу, и ты точно уверен, что я сплю, держа под подушкой как минимум пистолет.        Ты смеешься надо мной, а глаза искрятся светом, идущим изнутри…        — Стивен, еще шампанского?        — Почему нет? Ты же знаешь, что я позволяю себе безмятежно напиваться только у нас, дома.        Мы пьем, по старинке чокнувшись и я ерзаю на диване.        Один дурацкий вопрос так давно вертится у меня в голове, словно забытая мелодия.        Ты медленно допиваешь свой бокал, соблазнительно прикусив нижнюю губу.        — Тони, ты хочешь мне что-то сказать? Надеюсь, только не свою излюбленную формулу «прости, я уезжаю завтра, но сегодня я весь твой.»        В твоих глазах мелькает грусть, и, несмотря на то, что говоря это, ты улыбаешься, я ловлю легчайший оттенок ностальгии в голосе и крохотной паузе в конце.        Стивен, ты необыкновенный.        Такой многозначный.        Тонкий, безумно чувствительный, и…        И ты ощущаешь меня так, словно ты во мне.        Весь целиком.        И, наверное, ты единственный в мире человек, которому это позволено.        Я не боюсь.        Я, чуть ли не сызмальства охладевший к мозгоправам всех калибров, раздраженно игнорирующий все подобные вопросы, просьбы и настойчивые приглашения, живу только тобой.        Я разрешил себе все.        И позволил тебе.        Ты так давно поселился в моем разуме, что мозг, радостно уплывающий последней каравеллой в сладкий туман, послушно отключился, когда я впервые завис на том, что именно и как ты мне сказал…        Твои губы пленительно дрогнули, и я отключился от сети...        — Тони, я слушаю тебя.        Тебя не сбить с толку, нарочито тихо подливая нам еще шампанского.        Ты весь сосредоточен на моем ответе, нервно кусая губы и тяжело дыша.        Возбудимый, эмоциональный, страстный, восхитительно загорающийся, словно порох, от пары фраз, неописуемый.        Мой...        Я не перестаю благодарить про себя всех богов света и особенно одну старую пряху, так вовремя и правильно столкнувшую нас чуть ли не лбами...        — Тони?        — Стивен, не волнуйся. Я здесь, и никуда, по крайней мере в ближайшие 24 часа исчезать не планирую…        Я снова обнимаю его, с радостью ощущая, как он вздыхает, облегченно гладя меня по волосам.        Я окончательно утишаю его волнение, целуя его так жадно и ненасытно, все никак не желая отпускать, что он отвечает мне с не меньшим адреналином.        Да с таким азартом, властно прижав меня к себе, удерживая мою голову и чувственно обжигая меня ответной силой и любовью.        Когда мы на минуту расцепляемся наконец, он, игриво глядя мне в глаза, нахально уточняет, облизнув губы: «Тони, так что ты хотел сказать?..»        — Стивен… Я... Я забыл. Это неважно. Так, ерунда, мелочь… Лучше поцелуй меня еще…