Чертовы пуговицы

       — Мистер Старк, вам нехорошо?        — Нет, Джарвис, все нормально.        Я вымученно ухмыляюсь, судорожно вспоминая, куда я запихнул таблетки в самолете.        При моей кочевой жизни можно привыкнуть ко всему.        Но только не к тому, что я целую неделю мотаюсь между двумя городами, словно транзитный пассажир.        Я уже позабыл, что такое спокойный сон.        И сон в принципе.        Совмещать отраслевую конференцию с плодотворной работой по проекту «Диорра» почти невозможно, но я стараюсь, как могу.        Меня беспокоят не столько почти исчезнувший сон, сколько то, что вот уже вторую неделю я мучаюсь от невыносимых головных болей.        На обычную мигрень эти стихийные приступы совсем непохожи, и очень некстати, что именно теперь, когда я должен быть очень бодрым, собранным и внимательным, собственный организм, будто в отместку, сварливо начал дурить.        Я отчаянно закидываюсь, словно хроник, пачками таблеток, чтобы не свалиться в самый неподходящий момент.        Знаю, это не лучший способ решить проблему, но я не могу заболеть сейчас.        Никак.        И вот, в последний раз садясь в самолет, чтобы лететь домой, закончив все дела, я с беспокойством ощущаю то, что все же настигло меня.        Подстерегло, словно зверь во мраке.        Моя удача, стоически выдержав весь этот чертовски тяжелый многодневный марафон, не придумала ничего лучше, чем свалить от меня сегодня.        Нет.        Только не это.        Я бесполезно ищу в кармане таблетку.        Тщетно.        Окончательно поплывший в туман от жары, тягостно длинных перелетов и адова круга работы я забыл.        Я забыл свои пилюли в гостинице.        В суете сборов одновременно курируя офис по двум телефонам, при этом пытаясь еще и одним глазом проглядывать отчет отдела ЭРИПФО, я, загруженный по макушку, на автомате принял пилюлю.        Последнюю перед долгим, как роспись врача, перелетом.        Уже переодеваясь в новую рубашку.        Опаздывая в аэропорт.        Безбожно выходя из графика.        Помню, я еще подумал второпях, все ли я упаковал.        А пузырек с той единственной отравой, которая хоть как-то помогает мне держаться на плаву, я так и оставил стоять на зеркале в ванной.        Стоять памятником глупости.        Немым укором.        Голова, и так мутная, переполненная черт знает чем, уходит в дрейф, не поддаваясь на мои уговоры потерпеть еще.        Я отвратительно сплю в гостиницах, даже в самых первоклассных.        А последние пару ночей и вовсе провел, бессмысленно глядя в черноту за окном.        С тоской ожидая мрачного утреннего бардака.        Я скучаю.        Невыносимо.        Сердце болит, но я сам виноват.        Мне не хватает тебя.        Всегда.        Твоего ироничного прищура.        Неожиданного касания рук.        Этого твоего фирменного: «Джарвис, не выгораживай Тони, только не в этом случае. Я и сам помню, что из всех психов в нашем мире тот, кого я люблю, к несчастью, отличается ослиным упрямством и дикой тягой к опасности. Так что на этот раз?»        И эта потрясающая, красивая, неспешная рука, со сверкающим алым кольцом, вроде бы гладящая меня по рукаву, так тепло и незаметно погружает в удивительное откровение.        Я обожаю, когда ты так делаешь.        Невинная, обманчиво простая идея размять мне плечи переходит в жаркую прелюдию лишь тогда, когда я снова ловлю твой смеющийся рот губами.        Ты пахнешь всем сразу.        Уникальным, узнаваемым с первой нотки пряным запахом теплого леса, утонувшего посреди кустов дикой ежевики.        Темной волной кофе, смешанной с вишневой сладостью.        Ты не на шутку увлекся крохотными конфетами-леденцами, пряча свою новую страсть за остротами о том, что таким образом ты хочешь уменьшить лошадиные дозы кофе.        — Тони, понимаешь, я стал чересчур много употреблять кофе. Нет, он довольно хорош, но… Но в малых количествах, а ни в коей мере не в виде постоянного спутника. И да, это и к тебе относится. Мне вообще иногда кажется, что ты пьешь кофе, как воду. Не ощущая. Но так ведь нельзя, Тони…        Ты чувствительно гладишь мою щеку, то и дело соскальзывая тонкими пальцами вниз, к шее, а я думаю, покорно полузакрыв глаза, о том, как же мне повезло.        О том, что мне так необычайно легко и свободно.        О том, что я могу не думать.        Совсем.        — Тони… Ты не слушаешь меня…        Стивен, упрекающе глядя мне в глаза, ловит мой очарованный взор.        — Нет, ну что ты. Я слушаю тебя. Просто устал. Поверишь, впервые за день присел отдохнуть. Без планшета и наушника. И без кофе…        Я расслабленно слежу за тем, как он оценивает степень моей усталости по одному ему ведомым признакам.        Но мне все равно.        Поверьте, если у вас есть любимый, то все остальное сущие мелочи.        Я не могу себя контролировать, когда он так близко, я распадаюсь на клочки, еле дыша от сносящего все сладостного дурмана.        Я люблю его, люблю, и, ловя свое ошалевшее от радости отражение в его словно подернувшихся дымком, берилловых очах, согласен на все.        Только бы видеть его, слушать его роскошный голос, так певуче и ласково повторяющий мое имя, и знать — так будет всегда…        Впрочем, идиллическая мирная жизнь под сенью дубрав мне не светит.        «Тони, не стоит так испытующе прожигать взглядом главу делегации Кроллагов. Он не пытается меня захватить в плен, сбавь обороты. Это всего лишь дипломатия. Не заводись, прошу тебя…»        «Стивен, это мило, клянусь. И его рука, так по-приятельски обнимающая тебя за талию — это тоже дипломатия? Я твой муж, пусть и гражданский, и если мы до сих пор не узаконили свои отношения, то лишь потому, что кое-кто так отчаянно хочет сохранить свою свободу, пусть даже и на бумаге. Ты сделаешь что-нибудь, или я сам решу нашу маленькую проблему?»        Изредка я очень жалею о том, что живу с волшебником, без всяких трудов проникающим в мой разум, когда он того захочет.        Иногда адреналиновый уровень просто необходимо снимать старыми добрыми способами, тем более что я убийственно и совершенно непритворно ревную.        От радикального решения вопроса меня останавливает только его голос в голове да то, что я не хочу навредить Стивену.        Как никак, он — советник главы делегации, и только он знает язык этих чужеземцев, но их нравы и особенно манеры оставляют желать лучшего.        Я бешусь, безуспешно заливая переживания третьим бокалом шампанского и потерянно ищу глазами Стивена, но послы, посовещавшись, давно ушли куда-то в отдельные покои, я же остался тосковать.        Я напрасно стараюсь успокоиться.        Не выходит.        Наглый светловолосый выскочка с увешанными перстнями руками решил, что ему все позволено.        И какого черта я все это терплю?        — Все, все. Тони, перестань искать повод для драки. И я не пытаюсь сохранить свою свободу, нет. Я не выношу все эти дурацкие церемонии, ты же знаешь.        Стивен, ловко ввинтившись в толпу, тянет меня за собой.        Он, непринужденно затащив меня в пустынный, как тупик, коридор, раздосадованно хмурит брови.        — Тони… Ты в порядке? Я освободился и полон решимости развеять все твои идиотские домыслы.        Черт.        Я не справляюсь.        С собой, в основном.        Потому что он рядом.        Потому что я до безумия, до дрожи боюсь его потерять.        Знаю, что я параноик.        Знаю, что он любит меня так, словно кроме меня, никого в мире нет и не было.        Знаю.        Только.        Только вот смотреть и молчать, терзая себя подозрениями, я не в состоянии.        Люблю...        — Тони… Да что с тобой такое? Холодный, как лед и спит прямо на кухне. Джарвис! Что у нас творится?        — Мистер Стрэндж, с приездом. С прискорбием сообщаю вам, что мистер Старк совсем загнал себя. Перелеты плюс две работы галактического масштаба до добра не доведут. У него сильнейшая мигрень, усиленная многодневной бессонницей и абсолютным отсутствием приема препаратов, способных купировать приступ. И…        — Спасибо, Джарвис. Я понял. Как я понимаю, мне не стоит улетать надолго. Ты не можешь без игры в русскую рулетку…        И, пока он горестно вздыхает, бережно раздевая меня, укладывая на кровать и успев положить приятно мягкую, отпускающую ладонь на мой лоб, я улыбаюсь.        Мне никто не нужен.        Только он.