***
Тэхен упускает тот момент, когда, поддавшись внутренним инстинктам омеги, оказывается на бедрах альфы, призывно ерзая задницей, чувствуя возбуждение Хосока, заводясь еще сильнее. Тэхен на секунду отстраняется от губ Чона, чтобы заглянуть в поддернутые дымкой похоти и страсти глаза, увидеть в них молчаливое одобрение, вновь припасть к влажным губам, нежно провести кончиком языка по верхней, проникнуть в рот, углубив поцелуй. Тэхен не отдает себе отчета, не хочет совершенно думать о любых последствиях, потому что сейчас, здесь, в объятиях именно этого альфы, Тэхену головокружительно хорошо. Омега внутри него чуть ли не в конвульсиях бьется от затапливающего и всепоглощающего возбуждения, от сильных, крепких рук альфы, властно, но немного лениво и расслабленно прижимающего к себе. Тэхен не контролирует ничего, он отдается во власти омежьей сущности, которая тянется к альфе, умоляет ближе, сильнее, глубже. Тэхен наваливается всем телом на парня, облокотившегося спиной на стену, поцелуй углубляет, вылизывая рот альфы, осознавая, что так страстно, так пошло, так горячо ни с кем никогда не целовался. Ни один альфа, ни один омега так не кружили голову, как это делает Хосок, позволяющий ему вести весь процесс, но при этом источая такую подавляющую ауру, что омегу потряхивает уже далеко не от утренней интоксикации. Тэхен, проснувшись в кольце рук альфы, был удивлен, как из стадии «незнакомцы» они перешли в «спать в обнимку по бухлу», но не отстранился, а только блаженно прикрыл глаза, пока хватка на животе крепче не стала. После принятого душа Хосока интересовала только кровать, подушка и глубокий сон, но не входил в планы маленький комочек одеяла, свернувшийся возле стены, поглядывающий на него сквозь небольшую щелку. У него одна кровать, не самых больших размеров, а выгонять из квартиры еще не пришедшего в себя парня точно не в принципах Хосока. — Я очень хочу спать, мешать ты мне не будешь, спи, — сказал альфа и улегся на край кровати в одних домашних штанах серого цвета, повернувшись к омеге спиной. Через пару минут улыбнулся сам себе, когда покрывало легло на его плечи, а чужое тело легло рядом, соприкасаясь лопатками. Хосок не ожидал, что во сне обнимет омегу, крепко прижимая к себе, сцепив руки в замок на его животе, еще больше не ожидал, что, проснувшись неожиданно от копошения, поймет, что ему чертовски нравится вот так лежать в обнимку с этим колючим омегой. Тэхен совершенно не ожидал реакцию на альфу, когда тот переступил порог небольшой комнаты в одних штанах, держащихся на тазобедренных косточках, с полотенцем, перекинутым через плечи, которым парень вытирал мокрые волосы. Тэхен восторженный писк подавил, больно прикусив щеку изнутри, смотря на Хосока через сделанную щелочку в одеяле. Сейчас пальцы омеги скользят по накаченным рукам, а правое плечо альфы забито красивыми татуировками, переходящими на спину, которые он хочет внимательно рассмотреть, обязательно сделает это, но позже. Тэхену сейчас жизненно необходимо целовать Хосока, жадно, сильно, глубоко, до иссохших губ, трясущихся рук и уносящего за пределы маленького пространства головокружения от эмоционального дисбаланса, происходящего с ним. Омега чертит подушечками пальцев незатейливые контуры на груди альфы, на котором черными чернилами выбит орел, грациозно и величественно расправивший крылья, словно разбивающий оковы в виде стекла, освобождаясь от уз, олицетворяя собой свободу, величие и духовное начало. Тэхен хаотичными, безудержными поцелуями спускается к шее, собираясь чуть не сожрать Хосока целиком. Блондин мокро целует шею, вылизывает ее языком, после оставляя алый засос, который обязательно красиво расцветет. Тэхен спускается ниже, проводит языком по острым выступающим ключицам, прикусывает кожу и неприятно оттягивает, за что получает недовольное шипение и вонзившиеся в бедра ногти. Омега своей властью над альфой упивается, заводится с каждой секундой все больше и больше и кайфует от тяжелых сорванных вдохов Хосока. Тэхен ведет губами ниже, покрывает грудь Чона нежными поцелуями, ловит губами розовый сосок, начинает игриво облизывать и посасывать, вынуждая Хосока крепче вцепиться пальцами в крепкие бедра омеги, немного выгнуться в спине. — Бляять, — выдыхает протяжно Хосок, запуская руку под белую, помятую к чертям рубашку, которую скоро обязательно снимет с омеги. — Какой же ты горячий, — произносит томно Хосок, отчего Тэхена прошибает электрический импульс, заставляя дрожать всем телом. Этот низкий, хриплый от возбуждения голос альфы вставляет так, как не вставляло омегу ничего. Впервые он хочет угодить альфе, понравиться ему, заслужить поощрение, увидеть улыбку и почувствовать его внутри себя. Тэхен впервые за долгое время ловит себя на подобных мыслях, пугается им, но запихивает все страхи, предубеждения глубоко внутрь себя, обещая как-нибудь к ним вернуться. Тэхен плавными тягучими поцелуями переходит на второй сосок альфы, а руками скользит по напряженным бедрам, вверх, цепляется пальцами за резинку штанов и тянет их вниз, высвобождая член Хосока, тут же обхватывая его у основания и несильно сжимая. Тэхен слышит гортанный рык, сорвавшийся с губ альфы, расплывается в кошачьей довольной улыбке. Омега ликует, скатывается вниз, опирается удобнее на локти и обхватывает губами головку, медленно слизывая капли предэякулята. Тэхен начинает дразнить альфу, посасывая головку, словно вкусный леденец, плавно водит рукой по члену, еще сильнее раззадоривая Хосока. Омега поднимает исподлобья взгляд, сталкиваясь глазами с пылающими яркими огоньками-глазами альфы, смотрящего на него в упор. Тэхен моментально краснеет, замирает, но получает нежную, теплую улыбку, которая подкупает, будто говорит, что он все делает правильно. Тэхен отводит взгляд, полностью сосредотачиваясь на своем занятии. Омега лижет, посасывает, обводит языком набухающие венки, откровенно говоря, получает нереальное удовольствие от всего, что сейчас происходит. Но неожиданно и резко альфа запускает руку в его волосы, крепко сжимает у основания, бедрами толкается вперед, насаживая Тэхена на свой член. Он на секунду давится, но быстро приходит в себя, соврет, если скажет, что подобное ему не нравится. Хосок задает ритм, под который Тэхен с ловкостью подстраивается. Ким сосет крышесносно, то заглатывает член до основания, то лениво посасывает, доводя Хосока до критической точки, когда перед глазами белые вспышки мелькать начинают. Альфа, сильнее сжав волосы омеги, вздергивает его вверх, впивается в вишневые губы страстным поцелуем, вторгаясь в чужой влажный от слюны и собственной спермы рот, вылизывая каждый участок. Хосок не позволяет омеге отстраниться от себя, прижимая руку к затылку, а второй крепко обхватывает талию, не давая ему свободу действий. Хосок целует глубоко, дурея от запаха омеги, заполняющего комнату, все пространство вокруг. Древесный аромат с нотками кислого грейпфрута будет преследовать альфу во всех снах, вселенных, в других жизнях, потому что такого омеги больше нигде и никогда он не встретит. Хосок думать о какой-то морали не собирается. Да и какая разница, когда в его объятиях самый красивый и невероятный омега находится. Хосок свои желания, рвущиеся наружу, не в состоянии контролировать, будто все триггера разом слетели, коснувшись сладких губ. Альфу на части раздирает от того, как сильно он хочет обладать этим омегой, как хочет долгими ласками доводить его до исступления, сорванных голосовых связок, видит на дне зрачков янтарных дикое желание, которое сейчас пылает так ярко, что затмевает солнце. Хосок почему-то уверен, что так страстно, горячо, нереально будет только с этим омегой, все, кто может быть «после», даже не сравнятся с ним, а Чон и не хочет, чтобы был кто-то еще. Альфа неохотно отрывается от губ Тэхена, принимается покрывать поцелуями щеки, спускается ниже, проводит губами по углу челюсти вниз к лебединой шее, которую блондин назад откидывает, открывая больший доступ. Хосок языком по выступающим сосудам проводит, слегка кожу прикусывает, вновь припадает, мстит, оставляя на шее на глазах алеющий засос. Омега шипит на него недовольно, а Хосок смеется, ловит запястья Тэхена и подносит к лицу, начинает целовать длинные изящные пальцы, замечая на щеках парня милый румянец и отведенный взгляд. Хосока это безумно умиляет. Альфа подается вперед, обхватывает одной рукой бедро, а второй поддерживает омегу под талию и укладывает на спину, снова целует размеренно и глубоко. Чон помогает Тэхену стянуть с себя рубашку, откидывая ее на пол, оглаживает бока, понимая, насколько же изумительно и прекрасно тело омеги. Хосок нагибается, поцелуями-укусами ведет по линии ключиц, груди, выцеловывает плоский живот, срывая томные вздохи-полустоны с губ Тэхена, которые точно станут лучшей музыкой для ушей альфы. — Хосок, бляять, — слишком хрипло, слишком низко, слишком возбужденно говорит Тэхен, когда Чон мимолетно целует выступающие тазобедренные косточки, спускается ниже, резко стягивая черные боксеры фирмы Calvin Klein, губами накрывая головку члена. — Сука, — выдыхает тяжело омега, выгибаясь в спине, стоит рукам альфы оказаться на ягодицах и сильно сжать их. Тэхена начинает знатно трясти, он ощущает себя таким слабым, уязвимым, но главное таким желанным, что это заводит с каждой секундой сильнее и сильнее. Хосок проводит языком по изящному члену омеги, заглатывает наполовину, вновь возвращается к головке и играется, неспешно посасывает, а руками разводит упругие половинки, понимая, как идеально они умещаются в его ладонях. Хосок оставляет член в покое, спускается поцелуями вниз, языком играется с яичками омеги, наслаждаясь божественными стонами. Альфа гортанно рычит, смотря на истекающую смазкой дырочку Тэхена, которая призывно сжимается, заставляя Чона глубоко вздохнуть. Хосок, долго не думая, проталкивает сразу два пальца, срывая с Тэхеновых губ громкий надрывный стон. — Нравится? — издевательски спрашивает Хосок, выкручивая пальцы, наблюдая за омегой, выгибающимся дугой, самим на пальцы насаживающимся. — Даа, — Тэхен зарывается пальцами в волосы, оттягивает их, мечется по кровати, словно сошедший с ума, пока Хосок трахает, разводя пальцы, проталкивая еще один, омега уже не понимает, сколько их внутри. Плевать. Тэхен никогда таких эмоций космических не испытывал, Хосок что-то нереальное творит с его телом, вынуждая отдаваться и раскрываться, а главное доверять. Тэхен объяснить самому себе не может, но Чон Хосоку доверяет всецело, шире раздвигая ноги, чуть ли не умоляя уже трахнуть его. Тэхен не помнит, когда последний раз с альфой был, но почему же сейчас так хорошо, так естественно и так легко? Омега полностью отдается инстинктам, отключает мысли, звенящий колокольчик «неправильности» закидывая на задворки сознания, тянет руки к Хосоку, цепляется отчаянно за его плечи, взгляд красноречивый яснее любых слов. Альфа резкими поцелуями по телу поднимается вверх к красивому лицу, припадает к губам, мокро, пошло целуя парня, отвлекая, пока пристраивается головкой ко входу и плавно толкается внутрь. Хосок готов поклясться своей кровью, что вечность слушать готов очаровательный чувственный голос Тэхена, толкается на пробу пару раз, срывая с губ болезненный вскрик. Альфа продолжает его целовать, делает вращательные движения бедрами, ощущая, как расслабляется под ним тело, складка меж бровей расправляется, шепот в самые губы «двигайся» расплыться в довольной улыбке заставляет. Хосок сразу переходит на размашистые, глубокие толчки, комната заполняется развратными звуками шлепков голых тел друг об друга, громкими стонами, которые точно слышны в ближайших квартирах, а главное атмосферой жаркого секса, но оба впервые чувствуют нечто такое, что сложно объяснить. Эта близость обоим кажется чересчур правильной, будто две детали пазла идеально собрались в единую картину. Тэхен скулит, выгибается в спине, ноготками вцепляется в спину парня, срывает голос — плевать, что на репетициях хрипеть будет, ведь сейчас невозможно ахуенно. Хосок выходит из омеги, закидывает стройные ноги на свои плечи, вновь входит, целует бедра Кима, распадаясь на атомы, смотря на дрожащие ресницы, приоткрытый рот, сжимающие простыни пальцы. Эта картина будет отпечатана на обратной стороне сетчатки, которую Хосок никогда не забудет. Альфа верит, что еще не одну ночь сможет этим телом наслаждаться, но кто он такой, чтобы с таким омегой рядом находиться? Хосок сильнее толкается, срывается на бешеный ритм, чувствуя, как Тэхен рвано дышит, не знает, куда руки деть, первым кончает с хриплым грудным стоном, срывая альфе голову. Чон скидывает его ноги, упирается локтями на матрас, продолжает трахать резко и выходит, пачкая живот омеги и наваливаясь на него, дыша в унисон с ним. Тяжко, учащенно, шумно. Хосок на бок переворачивается, выдохшегося омегу к себе подтаскивает и спиной к груди прижимает, целует за ухом и улыбается, когда руки Тэхена поверх его ложатся. Они оба засыпают. Сейчас разговоры ни к чему. Да и оба того мнения, что разговоры после секса — лишнее. Но Хосок, потерявшись во времени, просыпается в постели один.***
Сокджин в приглушенном свете люминесцентных ламп прикрывает глаза, растворяясь в музыкальном потоке, делает первые плавные движения руками. Омега полностью отдается музыке, начинает импровизировать несложный танец, делая основные акценты на движениях рук, головы и тела, а главное — сосредотачиваясь на эмоциях лица, сменяющихся под каждое новое слово песни. Сокджин прокручивается вокруг оси, запускает пальцы в волосы, делает круг головой, словно пытается избавиться от ужасных мыслей, выжигающих изнутри все, оставляя безжизненное поле, усеянное серым пеплом. Он откидывает голову, шагает назад на полусогнутых ногах, протягивает вперед руку, ища спасение, но чувствует пустоту, легкое, скользящее касание воздуха по ладони. Омега резко распахивает глаза, сталкиваясь в зеркале с собственным отражением, начинает танцевать, вкладывая такие душевные терзания в свои движения, что любой зритель, будь сейчас в зале, почувствовал бы это отчаяние во взмахах руки, показывающее глубокие шрамы, скрывающиеся за маской благополучия. Сокджин хватается руками за кофту на груди, тянет от себя, показывая, как ему тесно, как ему плохо в клетке, называемой людьми счастьем и успехом. Вот только омега разъедающий яд внутри ощущает, убивающий медленно с новым рассветом. И о каком счастье говорят те, кто видят только то, что хотят? Сокджин падает на колени, опускает вниз голову и тяжело дышит. Он сжимает руки в кулаки, ставит одну ногу на ступню, покачиваясь, медленно поднимается, резко подается вперед корпусом, грудью выбивает очередной бит и подпрыгивает на месте, словно пытается взлететь, но падает вниз, летя в бесконечной темноте. Джин опять опускается на одно колено, говоря, что еще окончательно не сдался. Омега вздрагивает от неожиданных хлопков в ладоши, раздавшихся около входа в зал. — Вау, это было сильно. Не столь в технике, сколь в эмоциях, с которыми ты сейчас танцевал, — говорит владелец студии танцев — Вуди, подходит ближе и, схватив полотенце со стула, бросает в сторону омеги, что ловко ловит его. — С-спасибо, — негромко, неуверенно произносит Сокджин, стирая со лба и щек капельки пота. — Это была просто импровизация, ничего серьезного, — говорит парень, сбивчиво дыша и бросая взгляд на настенные часы. — Даже если так, — пожимает плечами альфа, — у тебя явно хорошо получается, есть к чему стремиться, — улыбается Вуди и берет бутылку воды, протягивает омеге, с большой благодарностью принимающему ее. — Ты не задумывался о том, чтобы почаще заниматься? Сокджин делает несколько глотков воды, закрывает бутылку и берет со стула рюкзак, в который запихивает все вещи, надевает поверх кофты легкую толстовку и улыбается слабо альфе. Сокджин в тайне ото всех старается пару раз в неделю снимать небольшой танцевальный зал на час, чтобы на короткое время отвлечься от всего дерьма, неуклонно происходящего в его жизни. Он никому ничего не рассказывает, копит и множит все внутри себя, направляя всю ненависть внутрь, постепенно скатывается в черный омут, имя которому депрессия. Сокджин ни с кем не делится ни мыслями, ни чувствами, только играет отведенные ему роли с превосходством лучших актеров. Омега знает, что еще немного, и точно пересечет черту, границу, через которую будет сложно вернуться назад. Он старается, правда старается изо всех сил верить, что любые страдания не вечны, что он обязательно придет к тому, о чем ночами желает. Сокджин держится, но его ломает, кромсает, будто в мясорубке, выплевывает обессиленного, грязного, разбитого, неспособного даже пошевелиться. Сокджин боится, что все, что происходит с ним, слишком сильно давит на него, погребает под тоннами сырой земли, а сверху придавливает каменной тяжелой плитой. У омеги создается впечатление, словно он сидит в глубокой яме, в которую даже лучик света не пробивается, потому что не может, настолько велико разделяющее пространство. Сокджин где-то неделю назад наткнулся на статью в психиатрическом журнале про депрессию, долго грыз ногти, но к отцу подойти не решился, потому что он точно бы махнул рукой и сказал, что все это надумано омегой. Почему-то отец совершенно отказывается всерьез воспринимать психический дисбаланс сына, думая, что у него все хорошо, что он просто сильно устал от долгого учебного года. Сокджину хочется кричать, громко вопить, чтобы его услышали, но человека мало слушать, его надо слышать. Сокджина никто не слышит. — Мне бы хотелось, но у меня есть учеба и другие обязанности, — натянуто улыбается омега и надевает рюкзак на плечи, немного затягивая под себя. — Эх, из тебя бы вышел клевый танцор, — ободряюще говорит Вуди, заставляя сердце Джина болезненно сжаться. — Приходи, всегда найду для тебя часок позаниматься, — Вуди жмет протянутую омегой руку и прощается, открывая для него дверь, придерживая ее. Сокджин не хочет ехать домой, но приходится переступить порог дома, вздохнуть, тихо прикрыть дверь, чтобы никого не потревожить. Омега смотрит на наручные часы, понимая, что задержался, хотя обещал приехать пораньше и помочь отцу с медицинской документацией, связанной с клиникой, принадлежащей семье Ким, которую пару десятков лет назад открыл дедушка омеги, передав старшему сыну — отцу Джина. Парень до сих пор думает, как мог родиться в семье потомственных врачей, когда его душа не лежит к такому благородному делу от слова «совсем». Сокджин восхищается родителями, посвятившими себя служению другим, Вонхо, сутками пропадающим на работе, другими людьми, у которых горят глаза на то, чтобы спасать другие жизни, и он бы тоже так хотел, но его это только угнетает. Нет, это действительно престижная профессия, требующая отдачи энергии, времени, сил. Как известная в медицине пословица гласит: «Светя другим, сгораю сам». Но это не про Сокджина. Его истинное желание — вдохновлять людей, разжигать огонь и страсть в их глазах искусством танца, дарить эмоции, затрагивать их чувства. Танец — это искусство, Сокджин мечтает, что когда-нибудь выйдет на большую сцену с командой единомышленников. Нет, Сокджин считает, что и медицина — тоже искусство, просто это не то, что его цепляет, дыхание спирает. Омега понимает, что это не его, но пойти против слова отца не хватает ни смелости, ни сил. Сокджин слабый, немощный, глупый, грезит мечтами о несбыточном, таком далеком, как звезды на небе, но верить хочет, что одним утром все изменится по щелчку пальцев, но в то же время прекрасно понимает, что мечты — всего лишь мечты, пока не начнешь действовать. Первый шаг, пусть незначительный, может вектор направления жизни сменить, но сделать его решается далеко не каждый. Вот и Джин ушки поджимает, прячется, даже слово лишнее сказать боится, поэтому все копит, все внутри себя постоянно переваривает, ненавидит себя, свою жизнь, но никому об этом не говорит. Омега снимает кроссовки, убирает их в небольшой шкаф для обуви, идет сразу к лестнице на второй этаж в свою комнату, вот только замирает, когда слышит недовольный громкий вздох. — Молодой человек, — произносит альфа тоном, от которого у Сокджина всегда табун мурашек по коже бегать начинает. Омега оборачивается, пытается уверенно в глаза мужчины смотреть, но взгляд уводит, словно сквозь глядит. — Вы опоздали, хотя обещали вернуться к ужину, — Хьюн сверлит строгим взглядом сына, который тушуется, сжимает железные перила до побледнения костяшек пальцев. — Завтра будет одна занимательная конференция, я хочу, чтобы ты присутствовал, — продолжает старший Ким, внимательно наблюдая за омегой, моментально хмурящим брови, показывающим этим свое возмущение. — Я не хочу, я завтра договорился встретиться с другом, — обманывает Сокджин, потому что друзей у него-то и нет. — Танцевал? Опять? — неожиданно говорит Хьюн и преодолевает разделяющее их расстояние, нависает над сыном, чем пугает Сокджина, стойко продолжающего стоять, глаза в глаза прямо смотрит, дрожащие колени игнорирует. — Да! Танцевал! — вспыхивает омега и на две ступеньки поднимается, на отца сверху вниз смотрит. — Танцевал! Потому что люблю это, потому что мне это нравится! Хоть бы раз послушал! Как ты можешь быть таким равнодушным?! — Сокджин впервые повышает голос на Хьюна, слезы из глаз брызгают, которые парень быстро утирает рукавом толстовки. — Надоело, как же надоело! Сокджин оббегает отца, растерянно смотрящего на сына и не успевающего его остановить, надевает быстро кроссовки и выходит из дома, громко хлопая дверью. Заебало. Как же заебало. Собственный отец считает его роботом, который обязан следовать инструкции, им же написанной и выданной в его руки. У Джина впечатление создается, словно отец не подозревает о том, что у него чувства есть, которые омега и так никому не показывает, только притворяется бесконечно. Сокджин не слышит громкий голос отца, раздающийся где-то сзади, покидает территорию дома и бежит так быстро по тротуару, словно от этого будет зависеть его жизнь. Он всхлипывает, замедляет шаг и оглядывается на дорогу. Их дом в частном секторе в районе Манхэттена, недалеко от реки Гудзона, где Сокджин любит проводить время. Омега любит приходить воскресными вечерами на набережную, неспешно гулять вдоль нее, наслаждаясь невероятным видом на высотки на противоположной стороне, раздумывая над вечными вопросами, на которые никто не может дать ответ. Сокджину бы хотелось узнать, что там в беспросветном будущем, манящем своей неизвестностью. Ему интересно, что будет потом: окончит ли он университет и станет врачом или профессиональным танцором, встретит любимого альфу или всю жизнь проживет с Вонхо, который именно сейчас звонит на телефон. Омега звонок игнорирует, ставит телефон на беззвучный режим и, остановившись на тротуаре, машет медленно ехавшему такси. Джин садится в автомобиль, указывает адрес молодому водителю и полностью абстрагируется от внешнего мира, кажущегося ему враждебным, неприветливым и таким серым. Он знает, что это не так, знает, что в мире, помимо творящегося говна, есть много хорошего, но для него это так сложно отыскать. Сокджин убегает, прячется в своем маленьком мирке, сотканном из мечтаний, думая, что бездействия приведут его к чему-то другому. Омега вытирает мокрые щеки, расплачивается с таксистом и выходит на улицу, где легкий вечерний ветерок приятно щекочет кожу. Набережная, освещенная множеством фонарей, прекрасна в сумерках. Людей уже не так много. Они прогуливаются по вымощенной камнем дороге, беседуют, фотографируют, смеются и улыбаются. У каждого из этих людей своя история жизни, свои взлеты и падения, собственная книга, написанная на тысячу страниц. Джин проходит мимо пожилой пары, которая сидит на скамейке, переплетая пальцы и смотря на никогда не спящий город, усеянный огнями. Омега идет к своему излюбленному месту, находящемуся под мостом на небольшом зеленом холмике, откуда можно наблюдать за людьми, яхтами и катерами, прорезающими водную гладь. Сокджин поднимается по зеленой траве и останавливается, смотря на человека, с которым уже встречался. Он хмурит идеальные брови, закусывает губы и подходит ближе, бросая рюкзак на землю. — Что ты тут делаешь? — спрашивает с претензиями омега, смотря на альфу, попивающего лимонад из трубочки. — Сижу, не видно? — сразу откликается парень, поднимая глаза на него. «Черт, красивый», — неожиданно проносится в голове омеги, когда их взгляды пересекаются. — Вижу! Но почему из всех мест города ты выбрал именно это? — хмыкает Сокджин, скрещивая руки на груди. — Здесь живет пятнадцать миллионов людей, каждый мог сесть именно сюда, — не понимает альфа, как ни в чем не бывало продолжает пить прохладительный напиток и оценивающе разглядывать омегу. — Ты какой-то несносный, — говорит обреченно Сокджин, понимая, что альфа не двинется с места. Он садится недалеко от парня, подтягивает колени к груди, водружая на них подбородок. — Каким уродился, — Намджун усмехается, поворачивая голову на омегу, по лицу которого видно, что он чем-то очень сильно расстроен и опечален. Но Джун не имеет ни малейшего права лезть в душу, хотя этот странно притягательный омега с невероятным запахом засел у него на подкорке, о встрече с ним Ким прямо мечтал, заезжая в кафе каждый чертов день. Это помешательство какое-то, но альфу прямо тянет к нему, невыносимо хочется дотронуться до щек, которые точно будут мягкие и нежные, словно дорогой шелк, продающийся в магазинах. Намджун уверен, что сейчас они влажные от слез, о чем говорят немного покрасневшие и опухшие глаза, смотрящие вдаль, пытающиеся разглядеть скрытое от множества людских глаз. Альфа делает вдох. — Я, конечно, не психолог, но ты расстроен. Сокджин чешет глаза, пытается слезы подавить, потому что некрасиво рыдать перед этим заносчивым и высокомерным альфой ни за что не будет. Омега чихает, прикрывая ладонью рот, а потом неожиданно, резко матерится. — Блять! Намджун мгновенно рядом с омегой оказывается, обхватывает ладонями его лицо и приподнимает, смотря в глаза, покрытые мелкой сетью красных, лопнувших капилляров. Эти щеки действительно бархатные на ощупь. — У меня линза выпала! Сука! — вскрикивает Сокджин, отмахивается головой, чтобы сбросить чужие теплые руки, от прикосновения которых невероятное спокойствие по телу разнеслось. Омега глаз один прикрывает, лезет в рюкзак, достает зеркало, капли в глаза и влажные салфетки, чехол с очками. Пока Сокджин снимает вторую линзу, закапывает глаза, Намджун молчаливо наблюдает, а после искренне смеяться начинает. — Боже, какой ты забавный, — продолжает смеяться альфа и забирает чехол с очками, за которым потянулся омега. — Отдай! — тянется парень и наваливается на Джуна, поднявшего руку с чехлом вверх. — А ты хорошо попроси, — улыбается альфа, явно наслаждающийся близостью с ним. Он делает глубокий размеренный вдох, не уходящий от внимания омеги, который в ту же секунду отстраняется. — Хватит меня нюхать! — и яркий румянец вспыхивает на бледных щеках, вызывая у Намджуна улыбку, от которой на лице у него ямочки появляются. — Ты слишком вкусно пахнешь, чтобы тебя не нюхать, — говорит парень и умиляется тому, как омега начинает все закидывать злостно в рюкзак и поднимается резко с земли. Намджун следует его примеру, подходит вплотную к Джину и, достав очки в тонкой оправе, аккуратно надевает их. — Хоть скажи, как тебя зовут. — Сокджин, — говорит, не думая, омега, смотря в глаза цвета корицы, в которых правда хочется потеряться. Глаза ведь зеркало души. Джину кажется, что душа Намджуна прекрасна. — Красиво, — говорит альфа после секундной паузы и отходит от растерявшегося парня. Черт пойми, что ему сейчас красиво. Омега, имя или природа вокруг. Намджун возвращается на покинутое им место, садится на задницу и вытягивает ноги вперед. Джин пару минут топчется на месте, после подходит, тихонько садится рядом, ничего не говоря, и наблюдает за большим кораблем, предназначенным для морских прогулок по реке, скользящим плавно по воде. — Завтра в восемь буду ждать тебя здесь, — негромко говорит альфа, вызывая у Джина неподдельное удивление. — У меня есть альфа, — фыркает омега, поворачивая голову в сторону Джуна. — Так я тебя не на свидание зову, а просто полюбоваться ночным Гудзоном, — усмехается в ответ альфа и больше ничего не говорит. Сокджин облизывает пересохшие губы, прячет застенчивую улыбку в изгибе локтя, не осознавая, что альфа действует на него как успокоительное, позволяя расслабиться, откинуть все ненужные, хаотичным потоком бегущие мысли. Намджун, словно скала, в которой можно укрыться от посторонних осуждающих глаз, словно огонь, рядом с которым можно погреться, словно мудрая обитель, где царит загадочный уют и необычный комфорт, в котором Сокджин так сильно нуждается. Никто из них не произносит ни слова, пока омега не достает из рюкзака телефон, смотря на бесчисленное количество пропущенных вызов. Ему вновь звонит Вонхо, и он отвечает. Голос альфы обеспокоенный, сквозящий тревогой, с едва скрываемым раздражением, которое Сокджин чувствует. — Да, угу, я жду, — говорит омега, сбрасывая звонок и поднимаясь с газона. — Я пойду. — Я провожу, — спохватывается Намджун, не обращая внимания на отрицательные качания головой парня. — Не стоит, мой альфа знает, где я провожу время, — пытается сопротивляться омега, но плетется рядом с Кимом, который снисходительно цокает. Намджуна сильно задевает это сказанное «мой альфа». Они останавливаются на тротуаре, Джин мнет пальцами подол толстовки, сильно нервничая. — Дай свой номер, — разрывает тишину альфа и держит в руках телефон, записывая быстро продиктованные дрожащим голосом цифры, скидывая звонок. Черный седан останавливается около них, Джин, чтобы не дать Вонхо выйти из машины и начать задавать вопросы, быстро садится внутрь, даже не прощаясь. Намджун только усмехается, зачесывает пятерней волосы и идет к желтому мустангу, оставленному на парковке. Сладко-кислый запах омеги осел на носовых рецепторах, щекочет их, Намджун понимает, что ему срочно нужно купить лимонный торт в ближайшем открытом кафе, иначе с ума сойдет, если не съест его. Намджун поражается, насколько жизнь — необычная штука, сводящая двух совершенно разных людей, не знающих о существовании друг друга, вместе. Альфа с блаженной улыбкой на губах надламывает кусочек десерта и съедает его, медленно пожевывая, упиваясь божественным вкусом, параллельно пишет сообщение. RM: «Сладких снов, лакомка».***
Чимин отправляет сообщение папе, сообщая о том, что освободился и скоро будет дома. Чимин от поездки в Мичиган вместе с Тэхеном и его друзьями отказался сразу, расставляя приоритеты так, как будет лучше для него и будущего. До итогового ежегодного смотра остается две с половиной недели, которые для всей Академии являются сущим Адом, когда приходится приводить в порядок абсолютно всю документацию, классы, музыкальные инструменты, параллельно вести занятия, принимать задолженности и готовиться к отчетным экзаменам, которые будут сразу после смотра. Система устроена так, что сначала студенты показывают практическую часть, придуманную ими, но с доработками и одобрением преподавателя, который является куратором. После творческой части начинаются экзамены, отличившиеся ученики могут получить автомат или облегченную версию, затем каникулы на полтора месяца. Однако большинство студентов Академии искусства продолжают посещать классы, оттачивать мастерство и брать дополнительные занятия у преподавателей, которые не ушли в отпуск. Чимин планирует летом упорно заняться театром и съездить на недельку отдохнуть, потому что следующий год обещает быть еще сложнее. Омега закидывает рюкзак на пассажирское сидение и садится за руль, открывая настежь окна. Лето будет жарким. Пак заводит двигатель, приятно зажужжавший, словно довольное урчание кошки. Блондин забрал свою детку на следующий день после посещения клуба, но Чонгука там не было. Машину отдал владелец автомастерской, показал и рассказал все, что было сделано в ходе ремонта, Чимин отметил, что альфа сделал даже больше, чем его попросили. Он заменил свечи зажигания на новые и поменял масло, в некоторых местах отшлифовал краску. Омега поблагодарил владельца, забрал ключи и всучил достаточную сумму денег, чтобы покрыть расходы, которые были затрачены на починку его автомобиля. Чимин не ожидал от себя такого благодушного жеста, но написал короткое сообщение Чонгуку, однако ответа не получил. Омеге стало даже обидно, но Чимин запихал все поглубже внутрь себя, дав обещание не вспоминать об альфе, сосредоточиться на подготовке и занятиях, после дать себе небольшую награду в виде отдыха где-нибудь в Италии, которую давно хотел посетить. Чимин выезжает из ворот Академии, пропускает проехавшую машину и выруливает на дорогу, держа курс в сторону дома. Чимин устал, вымотался за последние дни так, как никогда, понимая, что энергии у него совсем не осталось, а впереди самое сложное. Омега следит за дорогой, немного подкручивает спокойные мелодии, льющиеся из динамиков, останавливается на светофоре. Чимин смотрит на приборную панель, на которой неожиданно высветился желтый огонечек в углу, означающий какие-то проблемы с маслом. Омега выдыхает тяжело, включает аварийку и съезжает с дороги, останавливаясь вдоль тротуара. Чимин ставит коробку передач на режим паркинга и нажимает на педаль газа, чтобы прогнать масло по двигателю. Он в машинах неплохо разбирается, но что с ней могло случиться, когда она только из ремонта? Чимин недовольно ворчит, нажимает на кнопку и выходит из автомобиля, прихватывая телефон. Омега открывает капот, ставит его на специальную спицу и включает фонарик на айфоне, заглядывает внутрь. — Ох, — выдыхает Чимин и трет переносицу. — Сука, вот и доверяй этим любителям! — вспыхивает блондин и открывает контактную книгу, вводит первую букву нужного имени и набирает номер. — Если ты сейчас же не явишься сюда, я обещаю, что найду твой дом и к чертям его разнесу, как ты разнес мою машину! — повышает голос Чимин сразу, как по ту сторону раздается удивленное «да?». — Не ори, — грубо говорит Чонгук. — В чем дело? — На панели высветилось «давление масла», я попробовал на высоких оборотах его разогнать, но ни черта не вышло. Моя машина почти неделю была в твоих руках, — пытается спокойно отвечать Чимин, но его начинает потряхивать от накатывающей с каждой секундой злости. — И она у тебя уже почти неделю, до этого дня ничего не было? — Чимин слышит, как альфа выдыхает безнадежно. — Не было, — Чимин слышит чужое копошение. — Где ты? — спрашивает Чонгук, и до омеги долетает звук захлопнувшейся двери. — Я скину геопозицию, только побыстрее давай, это твоя вина блять, — не сдерживается Чимин и сбрасывает звонок. Блондин психует, захлопывает капот и садится на сидение, откидываясь спиной назад, матерится. Вот так всегда, когда решаешь, что надо забыть человека, выкинуть из головы, но он нежданно-негаданно появляется в твоей жизни. Чимину начинают не нравиться все эти случайные-неслучайные встречи именно с этим альфой, вызывающим в нем слишком противоречивые чувства. «Это надо заканчивать», — думает омега, прикрывая глаза. Вот только, в отличие от Чимина, Чонгук так не думает. Омега резко открывает глаза из-за пришедшего на телефон сообщения, берет мобильник и открывает мессенджер. Блондин жестко фейспалмит, читая текст. KT: «Я кое-что сделал, о чем очень жалею. Не спрашивай, что именно. Просто фееричный пиздец. Мне полная пизда. Задница. Прилетаю завтра». Чимину кажется, будто он проваливается в эту самую глубокую задницу, из которой, похоже, выхода не представляется, когда через двадцать минут видит альфу, переходящего дорогу и идущего в его сторону.