***
Лалиса сидит в кресле, стоящем напротив прямоугольного панорамного окна, подогнув ноги, и наблюдает за медленно восходящим солнцем, мягкие лучи которого путаются в волосах, ниспадающих на ее плечи. Девушка глубоко и размеренно дышит, слегка повернув голову вбок, расплывается в счастливой улыбке, смотря на спящего Джексона, забавно пускающего слюни на подушку. Лиса тихо хихикает, тянется за телефоном, лежащим на полу, и быстро щелкает ничего не подозревающего альфу. Она так сильно его любит, так сильно, что пугается этой поглощающей со всех сторон любви. Если говорят, что любовь — это безумие, она, не колеблясь, согласится. Лиса в этой любви тонет, на дно идет, но спасаться не желает, ничьей помощи никогда не примет. Она любит безоговорочно, бесконечно, сильно, головокружительно, любит, кажется, всю жизнь, всем естеством, каждой клеточкой тела. Иногда у Лалисы складывается впечатление, будто она и Джексон знали друг друга еще до их рождения, будто они встречались в другой жизни, где-то в параллельной Вселенной, в другом мире и при других обстоятельствах. Были вместе, любили, ссорились и расставались, умирали и возрождались вновь, словно их бессмертные души переплетены прочной золотой нитью, сводящей их в каждой из рожденных жизней. Возможно, Лалиса немного сумасшедшая, раз наивно верит в такое, но невозможно объяснить то неземное притяжение, испытываемое ею по отношению к Джексону. Она не шутила, рассказывая Чимину об их первой встрече, когда натолкнулась на мужчину в туалете. Лиса не растерялась, наоборот, прошла мимо альфы в пустующую кабинку, а потом долго оттуда не выходила, пытаясь согнать предательский румянец со щек. Ванг по ту сторону двери ждал, пока она выйдет, никого внутрь не пускал, сторожил, как верный пес. Она помнит все их встречи, все их первые неловкие прикосновения, хаотичные безумные поцелуи, проведенные ночи без сна, разговоры до рассвета. Лалиса хранит в памяти с пометкой «бесценно». Джексон подарил ей очень много, она не уверена, что заслуживает всего, что мужчина делает для нее. — Эй, крошка, — хриплый голос альфы по комнате разносится, заставляя Лису обернуться. Джексон медленно сползает с кровати и подходит к креслу, подхватывает девушку под талию и усаживается вместе с ней, удобнее располагая ее на своих коленях, и утыкается носом в выемку ключиц. — Чего не спишь? — спрашивает он, водя носом по выступающей косточке. — Мне приснился кошмар, — тихо говорит Лалиса, зарываясь пальцами в темные волосы альфы, и губами касается его скулы. — Поделишься? — альфа невесомо целует изгиб шеи. — Говорят, когда рассказываешь страшные сны, то они никогда не сбудутся. — Твои руки были в крови, — на шепот переходит. — В моей крови, — добавляет. — Я умирала на твоих руках, и это было так правдоподобно. Твои руки были такими теплыми, а я была такой холодной, так странно было вокруг. Какой-то заброшенный ветхий дом, какие-то очертания как будто знакомых людей, — тело девушки легкая дрожь прошибает, и Ванг ближе и сильнее к себе прижимает. — Это всего лишь сон, — Джексон обхватывает ладонями любимое лицо и заглядывает в большие глаза омеги, чистым золотом отливающие в естественном утреннем свете. — Я рядом и никому тебя не отдам, тем более Ей, — ласково говорит альфа и прикасается губами к приоткрытым губам девушки, на вкус пробует, языком проводит, скользит по верхней губе, после на нижнюю переходит. Джексон губы, напоминающие спелую сочную вишню, нежно целует, и желанней этих губ на свете ничего для него не существует. Альфа никого, кроме Лалисы, не видит, не замечает, она для него — идеал, эталон красоты, личности, характера, будто все его запросы, стандарты в одного хрупкого изящного человека собрали, изваляли специально для него. Джексон любит Лису за то, что она есть, за то, что рядом в самые сложные и тяжелые жизненные моменты, за то, что поддерживает без слов, одним брошенным понимающий взглядом, одним поцелуем, способным боль унять и притупить. Лалиса просто есть, Вангу для счастья многого, оказывается, не надо. Альфа отказался от всех прелестей богатой известной жизни со всеми почестями и лицемерными восхищениями, чтобы сейчас жить в небольшой уютной квартире в Бронксе рядом с той, кто личным светом является, путеводной звездой в ночном небе, ведущей за собой. Иногда ему кажется, что это помешательство, но пока Лалиса думает так же, разделяя его мнение, остальное не имеет никакого значения. Их называют «идеальными», а они только смеются открыто над таким, потому что их отношения далеки от таких высокопарных слов и сравнений. Они самые обычные. Они ругаются и спорят на уровне бытовых скандалов, жарко мирятся до срыва голосовых связок, исследуют друг друга и мир, что их окружает. Люди приписывают им несуществующие качества, загоняют в созданные в их воображении рамки, но они всего лишь смеются и живут так, как хотят, делают только то, что велит сердце. Наверное, именно это отличает их от других, делает непохожими, потому что они не пытаются быть особенными, выделяющимися — они оба наслаждаются жизнью в ее прекрасном моменте, понимая, что важнее у них никогда и ничего не будет. Джексон любит здесь и сейчас, плюет на общественное мнение, недовольства родителей и ценит невероятную поддержку младшего брата, которому отдал всю долю семейного бизнеса. Джексон скользит руками по осиной талии девушки, фиксирует руки на пояснице в замок скрепляя и крепче к себе омегу прижимает. Лиса только ближе жмется, инициативу перехватывает и поцелуй углубляет, скользит внутрь горячего рта, обводя кончиком языка влажные щеки, верхнее небо, и переплетает их языки в страстном огненном танце любви. У них всегда все начинается нежно, ванильно, красиво, но все незаметно перетекает в неудержимую бурю желаний и безумных чувств. Лалиса обхватывает его шею, призывно бедрами виляет, и тут никакие цепи не удержат, никакие запреты барьером не станут, да и зачем противиться, когда перед тобой самое прекрасное создание находится, смотрит пошло и откровенно, облизывая припухшие от поцелуев губы? Но кто Джексон такой, чтоб свои желания сдерживать? Альфа ловко перемещает ладони на упругие ягодицы, безупречно ложащиеся в его руки, и одним резким движением встает с их излюбленного кресла. Лиса смыкает щиколотки на поясе мужа, покрывает шею рваными короткими поцелуями, пока Джек делает два шага в сторону разворошенной постели, на которую укладывает девушку. Альфа тянется губами к ее губам, но Лалиса кладет руки на грудь мужчины, прося остановиться. — Я хотела спросить, — скользит розовыми ноготками по обнаженному телу, на котором витиеватые рисунки изображены, а под ребрами в области сердца ее имя навеки высечено. — Подходящий момент, — фыркает Джексон, немного отстраняясь. — Мы будем участвовать в «улицах»? — спрашивает Лалиса, неотрывно смотря в глаза Ванга. — Ты же хотела участвовать в составе какой-нибудь команды, — припоминает их недавний разговор Джексон. — Я так и хочу, — кивает омега, закидывая одну ногу на бедро альфы. — Мне писал Чонгук пару дней назад и вскользь упомянул о команде, но я была бы слишком глупа, чтобы не распознать намек, — и брови игриво-ехидно-победно изгибает. — И он попросил нас зайти как-нибудь вечерком в студию, — улыбается ярко, радостно, заставляя вновь в себя влюбиться. Джексон влюблен до спертого в легких дыхания, до головокружительных мушек перед глазами, до сжатых крепко-накрепко челюстей, он влюблен. Пусть такая любовь будет всего лишь раз, всего лишь миг, но пережить льющиеся через наполненный бокал чувства обязан любой, кто ступает по земле. Джексон, как бы людям ни доверял, стороной их обходил, все равно искренне желает им подобного. — Я люблю тебя, — шепчет в ее губы Джексон. Иногда любовь со словами несоизмерима. Иногда для любви никакие слова не нужны, никакие ответные признания, оды, что под окном могут петься. Иногда для любви нужны только легкие прикосновения, посылающие неконтролируемую дрожь по телу, брошенный из-под полуопущенных ресниц взгляд красноречивее и глубже любых сказанных слов. Любовь ничего не требует, но, обретя ее, найдя в бесконечном круговороте душ свою родную душу, надо уметь ее сохранить, сберечь и бороться за нее до самого конца. Их любовь пройдет через годы, через века, через миры, их встречи написаны заранее, их судьбы сплетены. Нет ничего прекрасней, чем любить и быть любимым. Им повезло обрести друг друга.***
JK: у меня есть предложение. Через секунду прилетает следующее сообщение: JK: а такому, как мне, ты отказать не можешь. Чимин только хочет в ответ что-нибудь язвительное прислать, как следующее смс приходит. JK: тащи свою очаровательную попку сюда, я тебя жду. И высылает адрес. Чимин должен начать возмущаться, кряхтеть ворчливым старым дедом, у которого от волос две седые пряди остались, но омега, оставив на кровати раскрытую книгу, подскакивает оживленно и в гардеробную бежит, спотыкаясь об ножку столика, чудом не скинув вазу с искусственными цветами. Блондин раскрывает стеклянные дверцы слишком огромного шкафа и вываливает всевозможную одежду, пробегая наметанным взглядом, отчаянно выдыхая, совершенно не зная, что надеть. Чимин обладатель самых изысканных и дорогих вещей марок Prada, Chanel, Dior, Gucci и тому подобное, имеет отличное, непревзойденное чувство стиля и толк в сочетании одежды, но именно сейчас немного растерян и самую малость подавлен. И не потому, что Чон Чонгук позвал его непонятно куда в десять часов вечера, и не потому, что перед Чон Чонгуком хочется выглядеть красиво и неотразимо — Чимин всегда так выглядит, — и совсем не потому, что чертов Чон Чонгук изъявляет желание провести с ним время. С ним. Наедине. Чимин нервозно покусывает губы, придирчиво оглядывая разбросанные пожитки, и не слышит, как бесшумно открывается дверь в комнату, тихую поступь шагов по мягкому расстеленному ковру. — На улице тепло, надень свои рваные джинсы, которые ты так любишь, и вот ее, — Джунг поднимает с пола обычную черную майку и протягивает сыну. — И просто, и со вкусом. — Папа, — Чимин расплывается в улыбке, забирает из рук мужчины майку и нагибается за валяющимися в общей куче джинсами такого же цвета. — Спасибо тебе, — говорит блондин и начинает переодевать розовую пижаму. — Все для тебя, дорогой, — улыбается в ответ Пак, не сводя теплого взгляда с копошащегося парня, разглядывая его и умиляясь. Джунг все равно видит в сыне маленького неуклюжего мальчика с милыми пухлыми розовыми щечками, которые хочется до смерти затискать. Но Джунг так же осознает взросление сына, и от непоседливого парнишки уже мало что осталось. Чимин поразительно красив, о такой неземной красоте былины рассказывают и легенды слагают, войны разжигают и борются до самой смерти, пока друг друга не разорвут. Чимин красив, Джунг знает, что омега сам это понимает, возможно, по этой причине вокруг себя возводит непробиваемые стены холодной отстраненности, думая, что нужно соответствовать наделенной природой красоте, держать положенный статус. Джунг знает, как непросто его сыну находиться в мире, где балом правят деньги, успех, громкое имя родителей, которое нельзя как-то опорочить, и быть настоящим примером для других. Джунг своего признания добился сам, как и Джозеф, поднявшийся с нуля, и Чимину приходится нести тяжелое бремя на плечах. Омега хочет поддерживать сына во всех начинаниях, рядом быть, когда несладко, трудно, жизнь кажется несправедливой, мудреной и такой запутанной, когда Судьба насмехается, подкидывая новые непредсказуемые испытания. Джунг будет рядом всегда, даже если на другом конце планеты внезапно окажется. — Куда собираешься? — ненавязчиво спрашивает сереброволосый омега. — Погулять, — как обычно не договаривает Чимин. — Только осторожно, — сведя брови к переносице просит Джунг. — И даже не спросишь, с кем я иду? — бросает прищуренно-настороженный взгляд на папу. — Я догадываюсь, — подмигивает Джунг и провожает Чимина до входной двери. — Только не гоняй на дорогах! Чимин смеется, кивает, обещая сдержать слово, и запрыгивает в желтый Порше, заводя мотор и прогревая его пару минут, выезжает со двора. Омега старается больше шестидесяти не ехать, но с трудом получается, он машинально педаль газа сильнее нажимает, когда стрелка за девяноста забегает, на тормоз давит. Чимин обожает скорость, дарящую опьяняющее чувство свободы и легкости, наполняющей тело. Омега, если бы в танцы не влюбился, то стал бы профессиональным гонщиком. Он быстро добирается до пункта назначения, мысленно материт ебанутого Чон Чонгука, заставившего его приехать в богом забытое, заброшенное место. Чимин останавливает Порше возле грузового контейнера синего цвета и покидает машину, нарочно громко хлопая дверью. Блондин по сторонам оглядывается в поисках глупого безбашенного альфы, решившего таким образом над ним пошутить, если так, то ни черта не смешно. Чимин достает телефон, открывает контакты и только собирается нажать «вызов», как голову вверх задирает от хриплого насмешливого голоса альфы. — Эй, принцесса, — окликает ненавистным прозвищем Чон, — поднимайся сюда, — говорит альфа, кивая на железную, покрывшуюся ржавчиной лестницу. — Или боишься свои брендовые вещи испачкать? — и на корточки присаживается, открыто усмехаясь над Паком. — Пф, — Чимин убирает мобильный в задний карман, подходит к лестнице, благо в периметре ста метров есть хоть какие-то тускло светящие фонари. Омега брезгливо обхватывает грязные перила и поднимается на невысокое кирпичное строение, а ожидающий наверху Чонгук на последних метрах подхватывает его под мышки и помогает забраться на крышу. — Ты ни перед чем не сдаешься? — спрашивает альфа, выгибая иронично бровь. — Или мне что-то доказать пытаешься все время? — не удерживает колкости за зубами танцор, за что получает неслабо кулаком по плечу. — Да что ты меня все время избить-то хочешь?! — А что ты все время себя как мудак ведешь? — фыркает наигранно-обиженно Чимин. — И вообще где мы? Почему ты заставил меня приехать в непонятное и странное место? — Я не заставлял, — хмыкает альфа, — ты сам приехал. Раньше здесь был порт, который теперь закрыт и используется для каких-то служебных целей. Вот тут, — и стучит пяткой по крыше, — был пост охраны, сейчас максимум, кто тут появится, — это собаки, пожирающие чужую плоть, — и кривит рожу и руки вскидывает, пытаясь напугать омегу, который только закатывает глаза. — Ты правда идиот, — отворачивая голову в сторону и пряча улыбку, говорит Чимин. — Ладно, пошли, — Чонгук обхватывает запястье омеги, собирающегося возразить что-то, но тушуется, когда они на краю крыши оказываются, где сделан деревянный непрочный мостик, перекинутый между двумя сооружениями одинаковой высоты. — Ты хочешь, чтоб я умер?! Чонгук цокает и быстро оказывается на другой крыше. — Видишь, ничего страшного, — и руку с раскрытой ладонью протягивает, а Чимин отчего-то этому конкретному дебилу доверяет. Омега глубокий вдох делает, аккуратно на доску одной ногой встает и, проверив на прочность, вторую ставит, моментально буквально два шага делает, оказывается в неожиданных объятиях альфы. Чимин носом в грудь альфы утыкается, дыхание задерживает, впервые за восемнадцать лет жизни окутывающий, словно мягкое пуховое одеяло, покой ощущает, распространяющееся от макушки до кончиков пальцев тепло и самое необычное — безопасность, опору, которых всю жизнь был лишен. Человеку нужен человек, чтобы быть рядом, оберегать, подставлять крепкое плечо, когда сил в ногах больше нет, когда хочется упасть, распластавшись по земле. Человеку нужен человек, чтобы сокровенным поделиться, душу раскрыть и не бояться непонимания или какого-то осуждения. Человеку нужен человек, чтобы искры радости в глазах другого видеть и улыбаться просто его существованию. Человеку нужен человек, чтобы осуществлять самые смелые мечты, не бояться ничего, рядом с которым сердце трепетно бьется и душа громко поет. Чимин вроде бы недовольно ворчать обязан, скандалить неистово и на альфу с угрозами кидаться, кричать, что не имеет права к нему прикасаться, даже дышать в его присутствии не должен, но Чимин на долю секунды ближе прижимается, кружащий голову запах глубже вдыхает и резко отстраняется, щетинится весь и только собирается рот открыть, как Чонгук руки поднимает, о капитуляции объявляет. — Ты сам, — как ни в чем не бывало произносит альфа, пятерней зачесывая отросшую челку назад. Чонгук от аромата омеги дуреет, насытиться не может, ему хочется уткнуться в изгиб чужой шеи, дышать-дышать-дышать, пока легкие не наполнятся фантастическим запахом. Чонгук вроде бы желания подобно этим испытывать не должен, любые встречи с омегой под корень пресекать хотел, но с Пак Чимином все с самого начала неправильно, странно, непонятно. Чонгук самого себя не узнает, но омега в нем мощные взрывные волны поднимает, о берег разбиваться заставляет, разрушая все континенты адекватности. Чонгук немыслимую тягу к упрямому непокорному мальчишке чувствует, которая его по-настоящему пугает, потому что ни к кому никогда подобное не испытывал. Чонгуку бежать от него далеко и надолго надо, но он тянется мотыльком к огню, способному погубить. Альфа взгляд от омеги в сторону уводит, иначе он в этих глазах цвета тягучей сладкой карамели затеряется без шанса на спасение. — Зачем ты меня сюда позвал? — скрещивает руки на груди блондин, смотря пронзительно и выжидательно. — Я хотел провести с тобой время, — отвечает альфа, сколько ему усилий стоит, чтобы признаться в этом. Чонгук первый шаг навстречу другому никогда не делал, а с Чимином все принципы и устои в огненный тартар летят, может, стоит довериться сердцу хоть раз? Чонгук в делах любовных не мыслит ни черта, у него омеги только для развлечений были, и то все, что ему всегда было нужно, — это танцы, брат и тачки, об остальном он не задумывался. Впервые за очень долгое время, Чонгука кто-то так сильно заинтересовал, и это не соперник по батлу, не новая машина, заехавшая в салон, над которой надо повозиться, а один конкретный омега с завышенной самооценкой и демонами, что подстать его собственным. Чимин теряется, ему повезло, что темнота скрывает предательский румянец, выступивший на щеках. Чимин подходит к краю крыши, прикрывает глаза и подставляет лицо слабым порывам летнего ветра, ласкающего неприкрытые одеждой участки тела. Безмятежное спокойствие по сердцу плавно расползается длинными ветвями, крепко обнимая. Чонгук следует примеру омеги, оказывается рядом и садится на карниз, свешивая ноги вниз. Здесь небольшая высота, этажа два, но, упав, можно что-нибудь сломать. Чонгук бесстрашный совсем, любящий лезть на рожон, ввязывающийся в постоянные драки и нелепые приключения, но ему чертовски нравится творить все эти глупости. Чонгук поворачивает голову в сторону Чимина и приглашает его рядом сесть, на что омега не сразу, но соглашается. Блондин аккуратно садится на край и, держась сильно за руку альфы, перекидывает ноги вниз. Чимин высоты не боится, но вот так сидеть на краю крыши ему ни разу в жизни не доводилось. Страх всегда останавливает перед совершением собственных желаний, ведь человеческий ум любит рисовать всевозможные удручающие сценарии, которые все равно никогда не сбудутся. Чимин крепче руку парня сжимает, немного вперед подается, разглядывая то, что внизу находится. — Бу, — дергается альфа, пугая блондина и получая ладонью по животу. — Ты меня точно когда-нибудь отпиздишь, — шутливо сгибается пополам Чон. — Я на тебя Тэхена натравлю, — заявляет омега, — не буду же я об тебя руки пачкать. — За мной Хосок, — гордо говорит Чонгук. — Хотя не вариант, — отчаянно головой качает. — Здесь красиво, — вдыхая воздух, не скрывая восхищения в голосе, произносит Чимин. Ночной Нью-Йорк, расположенный на другом берегу, ярко сияет, разгоняя мрак вокруг. Город подсвечен миллионами огней, высотные здания, устремленные в небо, горят разноцветными всевозможными цветами, изумительно контрастируя друг с другом, соединяясь в таинственном круговороте света в ночи. Ночь прекрасна в своем загадочном очаровании. Ночью мир другой. Цвета, запахи, звуки приобретают совершенно другие оттенки и вкус. Ночью раскрываются тайны, распахиваются наизнанку души, сокрытые за завесой чувства обнажаются. За окнами с включенными лампами живут люди с обыкновенно-необыкновенными судьбами. — Пошли к берегу? — нарушает умиротворенную тишину Чонгук, кивая в сторону песчаного пляжа. — Пойдем, — приподнимает уголки губ в улыбке Чимин. — Но опять придется по грязной лестнице спускаться? — кривит рот с нескрываемым омерзением. — Принцесса, — подтрунивает Чонгук и первый спускается, наблюдая за Паком, бухтящим под нос проклятия, и смеется с омеги, спрыгивающим на землю. — Ты издеваешься! — Немного, — продолжает душевно смеяться альфа. Они достаточно быстро доходят до берега, и Чонгук ни на секунду не перестает смеяться с идущего чуть впереди омеги, продолжающего надуто кряхтеть. — Напоминаешь старую бабку на базаре, — уже в голос ржет Чон, а Чимин, развернувшись в сторону альфы, резко бросается и начинает размахивать руками, ударяя ладонями по телу танцора. — Воу-воу-воу! — Чонгук руками лицо прикрывает, чтобы Пак самое драгоценное в нем не задел, и мелкими шагами отходит назад. — Да ты боец! — все так же шутит парень, но в следующую секунду перехватывает запястья омеги и дергает на себя. Чимин в собственных ногах путается, наваливается на альфу, который тоже равновесия не удерживает и валится задницей на песок, смягчающий падение. Чонгук, успев перехватить омегу за талию, позволяет ему на себя упасть, чтобы ненароком не удариться. Лицо блондина оказывается в катастрофической близости, красный огонек в голове неистово пищит, но тяжелое дыхание в самые губы обжигает колючее, по телу дрожь вызывая, Чонгук все принципы «нахуй» посылает. Чонгук к невозможным манящим губам припадает, являющимся сладким дурманом, затмевающим разум. Чонгук нежно, почти невесомо проводит по губам Чимина, напоминающим вкус зефира, политого молочным шоколадом. Чонгук тонкую талию крепче в своих руках сжимает и целует чуть напористее, словно просит разрешения продолжить. Чимин, кажется, позволяет, либо Чонгуку страсть в голову ударила, что он не понимает нихера. Чонгук, наверное, совсем дурак с поехавшей крышей, но целовать Пак Чимина безбожно прекрасно, волнительно и излишне эмоционально. Чонгук целовал множество омег, но ни с одним из них он не испытывал таких ошеломительных, непохожих ни на что прежде чувств. Чонгук первый отстраняется всего на пару миллиметров, ощущая на груди чужие ладони, сжавшие майку чересчур сильно. — Я, — севшим голосом Чонгук пытается сказать хоть что-то в оправдание своему поведению, но его затыкают спонтанно мягкие губы. — Молчи, — просит Чимин, поддаваясь желанию, истомой по телу разливающемуся. Омега шею альфы руками окольцовывает, вперед подается, и Чонгук на землю спиной ложится, бережно удерживая блондина на себе, на нетерпеливый лихорадочный поцелуй с удовольствием отвечает. — У меня есть квартира на Манхэттене, — в губы выдыхает омега, заставляя глаза Чонгука от удивления распахнуться. Танцор отстраняет от себя Пака, на дне зрачков которого нескрываемая похоть огненными всполохами поблескивает. — Ты уверен? — садится обратно Чонгук, придерживая Чимина, облизывающего губы. — Да, — отвечает немного робко. — Но, если об этом кто-то узнает, — Чимин ахает, когда его вновь притягивают и целуют настырно. — Ты оторвешь мне яйца, — напоминает Чонгук.