***
RM: если ты думаешь, что игнорирование моих звонков и сообщений меня каким-то чудесным образом остановит, то ты ошибаешься. твои родители ушли десять минут назад. если ты не выйдешь через пять минут, я твой дом штурмом возьму. Сокджин понимает, что выбора ему не оставляют. Омега снимает пижаму, аккуратно складывая ее на кровати, подходит к шкафу и достает оттуда белую, легкую, полупрозрачную блузку и черные узкие джинсы. Джин быстро надевает все на себя, бросает взгляд в зеркало, плюет на птичье гнездо на голове и, взяв телефон, выходит из комнаты. Родители решили поужинать в каком-то новомодном, открытом недавно ресторане, куда приглашали сына, тотчас отказавшегося от этой идеи. Сокджин ни с кем не хочет разговаривать, видеть кого-то подавно. Он трижды отказал Вонхо в свидании, ограничил контакт с Намджуном и даже с трудом шел на разговор с родителями, попросив оставить его в покое. Сокджин целую неделю не вылезал из пижамы, проводя время за чтением книг и просмотром сериалов. Целых семь дней омега не отвечал на смс Намджуна и его звонки, и привело это к тому, что ему приходится спуститься по лестнице, открыть входную дверь и выйти во двор, пройтись по вымощенной камнем дорожке и покинуть пределы дома. Яркий желтый спорткар припаркован вдоль дороги, и стоит облокотившийся на дверцу со скрещенными руками Намджун. Сокджин ощущает витающее в воздухе раздражение, замечает его по отчетливой складке меж бровей альфы, но отчитываться, объясняться сейчас не намерен. Омега обходит машину, открывает пассажирскую дверь и садится на сидение, пристегивая ремень безопасности. Похоже, что бежать от Намджуна бессмысленно: этот альфа точно пуленепробиваемый, готовый головой об стену расшибиться, но свое точно получит. Сокджин откидывается на спинку кожаного кресла и прикрывает глаза, стараясь не замечать тяжелого дыхания Кима, севшего за руль. Они едут в полной тишине, нарушаемой лишь шумом двигателя и улицы. Намджун едет слишком быстро для города и установленных скоростных режимов. — Сбавь скорость, — просит Сокджин, отворачиваясь к стеклу. — Не доверяешь? — ловко выкручивает руль альфа. — Не хочу разбиться, — ведет плечом омега. — Я профессионал, — ухмыляется Намджун, заворачивая за угол, но скорость сбавляет. — Куда мы едем? — Терпение, — говорит Ким и тянет руку к омеге, который дергается, не разрешая себя коснуться. Намджун заезжает во двор сомнительно-старого многоэтажного дома, останавливает автомобиль и, заглушив мотор, выходит, хлопая громко дверью. Альфа открывает дверь омеге и протягивает ладонь. — Доверься. Сокджин до глубины души доверяет. Омега вкладывает ладонь в раскрытую руку и делает глубокий вдох, совсем не представляя, какие сумасбродные идеи крутятся в голове Намджуна. Альфа улыбки не сдерживает. Они заходят в обшарпанный подъезд, что начинает омегу немного пугать. Он дергает руку, но хватка Кима слишком сильная. — Намджун, куда ты меня ведешь?! — хмурит брови Джин, но послушно поднимается по лестнице вслед за парнем. — Цыц, а то всех крыс разбудишь, — рычит альфа, заставляя замолкнуть. Сокджин уже тяжело дышит, когда они доходят до последнего этажа, и собирается только высказать Джуну все свое негодование, как Ким оборачивается к нему и аккуратно подцепляет двумя пальцами тонкую оправу очков, снимает их и убирает в нагрудный карман черного батника. — Эй! Верни! — Джин за очками тянется, но его руки за запястья перехватывают. — Я же ничего не вижу! — Доверься мне, — снова просит Намджун и достает из заднего кармана широкую лиловую ленту, накладывает на глаза омеги и завязывает на затылке, мягко беря за руку. Намджун открывает тяжелую металлическую дверь с противным скрипом и тянет омегу за собой, обхватывает за талию и, приподняв, перетаскивает через порог. Сокджин ощущает ласковое дуновение летнего ветра, греющие лучи закатного солнца скользят по лицу, запах бергамота кружит голову. Сокджин цепляется пальцами за руки альфы, на внутренних омежьих инстинктах льнет к нему и мысленно молит не отпускать. Намджун проводит носом по местечку за ухом, невесомо целует и ставит омегу на землю. — Стой тут, — шепчет на ухо альфа, обдавая горячим дыханием, посылая табун мурашек по коже. Сокджин кивает, покусывая губы, теряясь в прострации, отчетливо слыша, как отдаляются шаги Кима. Омега подол блузки мнет, ненавистную повязку стянуть хочет, но он и так виноват перед альфой за свое поведение. — Снимай повязку, — командует альфа, и омега подчиняется, стягивает ткань с глаз, моргает несколько раз, щурится в поисках Нама. — Обернись и посмотри наверх, — говорит альфа — Сокджин так и делает, приглядывается и замечает расплывчатый силуэт альфы. — Морщины будут, поднимайся сюда, — смеется он, а Джин идет к железной лестнице и быстро карабкается вверх, бубня недовольства себе под нос. Сокджину пора привыкать, что с этим альфой его всегда и везде будут ждать сюрпризы. Омега, поднявшись наверх квадратного строения, этакой пристройки на крыше, оглядывается, но все, что он видит, — это расплывчатые пятна домов и огоньков вокруг. Намджун протягивает очки, и брюнет с благодарностью их принимает, надевая и охает, смотря на сделанную Кимом инсталляцию в виде клетчатого покрывала и разбросанных разноцветных подушек, зажженных свечей и небольшой корзинки. — Я не романтик, но ради тебя я готов им стать, — усмехается альфа и жестом приглашает Джина пройти к импровизированному столу. — Вау, — только и может выдавить Сокджин, крутя головой по сторонам, восхищенно осматривая все. С крыши дома открывается потрясающий вид на высящиеся небоскребы, вершины которых теряются в пушистых облаках, плавно текущих по небу. Совсем недалеко раскинулся Центральный парк. Лучи уходящего за горизонт Солнца купаются в озере красивыми узорчатыми бликами, отражаясь в застекленных зданиях. Нью-Йорк летом прекрасен, колоритен, наполнен песнями птиц и ночных сверчков. Сокджин, смущенно отведя голову в сторону, кладет подушку и опускается на нее, исподлобья наблюдая за тем, как Джун достает из корзины два бокала, шампанское, уже нарезанные аккуратно фрукты и любимое печенье омеги. — Намджун, — негромко обращается Сокджин к открывающему шампанское альфе. — Это, — замолкает, подбирая подходящие к моменту слова, но все улетучиваются, и омега расплывается в счастливой улыбке, с такой благодарностью смотря на мужчину, что вызывает у него дисбаланс. Глаза Сокджина выглядят волшебными. Они сверкают, сияют так просто и страстно, что Намджуну начинает казаться, будто они несут в себе глубины всего космоса, тайны мироздания, шепот всех живых существ. Намджун в них теряется, с их красотой войну только звезды вести могут, да и то проиграют. Ему бы бежать, прятаться на другом конце света, вырыть яму и закопать себя в ней, но тяга немыслимая и сильная к омеге не позволяет, приковывая толстыми гвоздями. Намджун ловит в голове проскользнувшую мысль, что Сокджин не временное увлечение, не цель, не желание — это нечто большее, сложное, немного запутанное, но главное — такое настоящее и искреннее, заставляющее екать сердце от каждой скромно-смущенной улыбки омеги и брошенного взгляда. Намджун понимает, что это не просто глупая влюбленность мальчишки. Он давно вырос, вышел из того детского возраста, в котором толком не был, и может истолковать бурлящие внутри него чувства. Это определенно не наивное навязанное мимолетное увлечение, нет, Намджун уверен в том, что он в Ким Сокджине нуждается, как во вдохе свежего воздуха, как в лучах бодрящего солнца, как в глотке живительной воды, без омеги уже невозможно. Альфа в глазах напротив, что жидкий янтарь напоминают, переливаясь в закатных бликах, погряз, его безвозвратно утягивает на их дно. Намджун не против, сам на опасную, засасывающую путников дорогу ступил, назад пути нет, а он и не думает сворачиваться, трусить и бежать, поджимая хвост. Он давно не мальчик, никогда им не был. — Ты сам так ровно и аккуратно нарезал фрукты? — тихо хихикает Сокджин, натыкая на пластмассовую вилочку нарезанный круглишками банан. Омега отправляет лакомство в рот и медленно жует, проделывает то же самое с киви, клубникой, манго и персиком, отмечая, что все фрукты спелые, вкусные и сочные. Брюнет губы облизывает и берет бокал на тонкой ножке, который Намджун любезно наполняет шампанским, игриво шипящим на стеклянных стенках. — Ты за рулем! — хмурится омега, наблюдая за тем, как альфа наполняет свой бокал. — Один глоток, — подмигивает, улыбаясь, Джун, на щеках которого появляются милые ямочки-улыбочки, вызывающие желание непременно их потискать. — За тебя, я не могу не выпить за тебя, — говорит альфа и чокается с бокалом омеги, смущенно прячущего взгляд. — Спасибо тебе, Намджун, — произносит Сокджин, делая несколько глотков и отставляя бокал в сторону. — Никто для меня такого никогда не делал, — выдыхает омега, откидывая назад голову на розово-оранжевое небо. — Значит, они все несносные дураки, — хмыкает альфа и сокращает то небольшое расстояние между ними, когда дыхание другого отчетливо на коже ощущается, щекочет и будоражит, заставляя замереть в чертовом ожидании. — Я хочу, чтобы ты всегда улыбался, хочу, чтобы рядом со мной ты чувствовал себя важным, нужным, бесценным, хочу, чтобы ты ничего не боялся, когда держишь меня за руку, потому что я всегда поддержу, обниму и согрею. Я хочу, чтобы рядом со мной ты был всегда настоящим, не скрывая ни чувств, ни эмоций. Если тебе хочется плакать — плачь, я буду рядом, хочется кричать, как безумец, которого не понимает этот мир, — кричи, хочешь громко смеяться — смейся, но не закрывайся, не храни все в себе, не закапывай себя в землю, — Намджун не позволяет омеге раскрыть рот, прикладывая к губам указательный палец. — Тихо, — усмешка на губах альфы проскальзывает. — Ты, Ким Сокджин, прекрасен, у тебя огромное доброе сердце и душа, что точно над миром порхает. Я знаю, что у тебя куча проблем, куча комплексов, которые ты скрываешь, подавляешь, отрицаешь, и я хочу быть рядом и помочь тебе во всем. Только откройся, хоть немного, — альфа, не обделенный смелостью, приближается к красивому безупречному лицу омеги и к губам прикасается. Намджун как знал, что эти губы мягче бархата дорогого, аппетитнее и слаще всех ягод мира, альфа целует, обхватывая тонкую открытую шею, ведет языком по губам, прося разрешения продолжить, негласно получая его. Намджун увлекает омегу в наполненный нежностью поцелуй, проникая через приоткрытые губы внутрь. Кажется, альфа пьянеет, нет, не от шампанского, а от Джина, подающегося вперед так доверчиво, что сомнений в голове парня не остается. Этот омега будет его, несмотря на всевозможные препятствия, любящие выползать из углов, подобно крысам в периоды наступившего ненастья. Но сейчас, в эти мгновения погружения в настоящий момент, ничего вокруг не имеет значения. Не важны прошлое, будущее, не важны совершенные и еще не совершенные поступки, неважно ничего, ведь, на самом-то деле, важен лишь момент настоящего, в котором сосредоточено все остальное. Тонкую грань ощутить не каждому дано, и Намджун тот еще счастливчик. Альфа напирает, укладывая омегу на мягкое покрывало, снимает очки, убирая их, и нависает над парнем, открыто смотрящего на него, улыбающегося невинно, будто впервые за время их знакомства, раскрывая душу. Намджун нагибается, целует мягко, ласково водя языком по губам, покрывая короткими поцелуями лицо, понимая, что в его руках сказочное сокровище, хрупкий человек с покореженным сердцем, одно неверное движение все разрушит, и песочный замок разлетится пылинками на ветру. Альфа нежен, как ни с кем никогда, проводит ладонями по талии, заставляя омегу под собой мелко подрагивать, и это, черт бы побрал того, кто придумал любовь, невероятно, приятно, незабываемо. Сокджин в чувствах, волнами бьющихся об ребра, вдребезги разбивающих грудную клетку на осколки, задыхается. Омега не раз целовался с Вонхо, не раз занимался с ним сексом, но сейчас, когда Намджун целует так трепетно, так невесомо-головокружительно, он теряется, не зная, что делать. Сокджин тянется к губам альфы, в ответ целует, языком с чужим языком встречается и сплетает их, посасывает, вспоминает все, но память подвела, тело отключилось, разум улетел за пределы Солнечной системы. Омега окольцовывает мощную шею руками, обнимает и впитывает каждой раскрывшейся клеточкой тела запах бергамота, проникающий в поры так глубоко, пуская корни, удобно располагаясь внутри. Сокджин не против. Рядом с Намджуном он ощущает себя живым, наполненным, настоящим, дышащим полной грудью, а главное — ценным, тем, с кем считаются, кого спрашивают о желаниях, что для него незнакомо. Рядом с Намджуном можно молчать, и альфа все поймет, примет, не осудит, и Сокджин, кажется, безгранично счастлив в эти бесконечно длящиеся секунды и минуты. Пусть они не заканчиваются, пусть время замедлит ход, а лучше остановится, позволив двоим разделить одно чувство, огоньком сияющее в их душах. Сокджин от крепких рук, пробравшихся под блузку, млеет, томно вздыхает, мелко подрагивая от шершавых пальцев, плавно скользящих по коже. Омега тянется к альфе, будто подсолнух к солнцу, чтобы раскрыть лепестки, теплом насладиться. Намджун — свет, Джин убежден, а еще он сила и уверенность, чем омега абсолютно обделен. Такому слабому, жалкому, несущему тяжелое бремя неопределенности и потерянности рядом с таким, как Намджун, не место. Сокджин смаргивает непрошенные слезы, проклиная свою никчемность, и сам напирает, альфу ближе к себе прижимает, жар его тела вбирает. Целовать Намджуна восхитительно до покалывания в кончиках пальцев, до неконтролируемой дрожи, до сведенных судорогой конечностей, до спертого дыхания. У Сокджина головокружение, альфа действует на него, как настоящий наркотик, медленно струящийся по венам, вызывающий привыкание, зависимость неизлечимую. Омега цепляется пальцами за подол черного батника альфы и тянет его вверх, и Намджун позволяет, присаживается на коленях и сам вещь снимает, отбрасывая на покрывало, вновь нагибается. Сокджин завороженно смотрит на рисунки, выбитые чернильными и разноцветными красками на теле, разглядывает очерченные кубики пресса, скользит руками по накаченным рукам, не скрывая восторженного взгляда. — Они все такие красивые, — произносит омега, проводя указательным пальчиком по выбитому созвездию на ребрах альфы. — О чем они? — О моей жизни, — выдыхая, отвечает Намджун, прикасаясь костяшками пальцев к щеке парня, поражаясь нежности и бархатности чужой кожи. Альфа догадывался, что Сокджин ангела напоминает, спустившегося на грешную землю для просветления незрячих, глупых невежд, но до сих пор поверить не может, что в руках неземное существо держит. Намджун целует его, спускается поцелуями вдоль лебединой шеи, откинутой назад для лучшего доступа, упивается сладко-кислым ароматом в ямке ключицы, где запах отчетливее всего ощущается. Альфа, осторожно обращаясь с омегой, словно с бесценным, дорогим, фарфоровым изделием, принимается расстегивать пуговицу за пуговицей на белой тонкой блузке, которую сорвать охота. Намджун раскрывает ее и восхищенно жадно разглядывает каждый миллиметр молочной кожи с сеточкой витиеватых темно-синих сосудов. — Ты очень красивый, — нагнувшись, шепотом в самые губы говорит альфа. — Безумно красивый, — оставляет легкий поцелуй на вишневых, искусанных им самим же губах, опускается ниже и покрывает поцелуями грудь. Намджун замирает, опаляет горячим дыханием правый сосок, припадает губами и посасывать начинает, срывая к омеги мелодичный стон, ласкающий слух. Альфа играется с розовой бусинкой, покатывает ее между зубами и языком, вынуждая мальчика под собой подрагивать, призывно выгибаться и подаваться навстречу, раскрываться, подобно цветку. Сокджин в своих желаниях изумителен и прекрасен, сам не догадывается насколько. Намджун не просто его хочет — он не хочет трахаться с ним — альфа хочет его любить, дарить наслаждение и отдавать, отдавать бесконечно, потому что главный смысл любви — отдача. Альфа готов дарить и отдавать себя, свое время, свою энергию, вкладывать в руки омеги свое счастье. Сокджин в руках Намджуна сгорает, серым пеплом развеиваясь на летнем ветру, но глубоко-глубоко внутри омеги скользкий мерзкий червяк вины и сожаления грызет болезненно плоть, вырывая и проглатывая мелкие кусочки. Омега зарывается лицом в растрепанные смоляные волосы альфы, продолжающего воздушно целовать тело, а через секунду Сокджин воздухом давится. Намджун на ребрах оставляет на глазах расцветающий ало-бурого цвета засос, который точно будет сходить несколько дней. Альфа поцелуями-укусами поднимается вверх, нависает над лицом омеги и вновь припадает к губам, оторваться от них не в силах, но Ким чувствует напряжение, застывшее в воздухе едва уловимыми частицами, и отстраняется, заглядывая в глаза, поблескивающие в сумерках и огоньках свеч. — Джини-и? — обеспокоенно спрашивает альфа, наклоняясь еще ближе. — Все в порядке, — омега цепляется пальцами за широкие плечи. — Не обращай внимания на мои эмоциональные порывы, — уголки губ вверх тянет. — Это из-за твоего альфы? — Намджуну ответ не нужен. — Я не знаю, что у тебя с твоим альфой, но ты будешь моим, — говорит парень, Сокджин готов поклясться, что слышит агрессивный грудной рык. — Намджун… — омега, как всегда, все испортил. Альфа, отстранившись, надевает обратно батник, поправляя воротник, и поднимается на ноги. Жгучий холод обдает все тело, заставляя мелко трястись, сесть и обнять себя за плечи. Сокджин — полный идиот, фееричный неудачник, снова проебавшийся по всем фронтам. — Я отвезу тебя домой, — только и произносит Ким, начав собирать вещи. Сокджин зажимает губы, дрожащими пальцами застегивает пуговицы, пытаясь совладать с рвущимися наружу рыданиями. Он обязательно все выплачет, лишь бы альфа не видел его позорных соплей и на части ломающуюся душу. — Пойдем, — говорит Джун, беря омегу за руку. Они едут в абсолютной тишине. Сокджину от нее не по себе. Всего полчаса назад он был готов парить над облаками, высоко в небесах, наслаждаясь пьянительным воздухом в объятиях Намджуна. Но не сейчас. Сокджин ощущает бетонную плиту неожиданно обрушившуюся на плечи, придавливающую к земле с каждой секундой сильнее. Омега медленно переводит взгляд с лобового стекла на альфу, смотрящего прямо на дорогу, ловко лавируя между немногочисленных ночных автомобилей. — Намджун, я… — мямлит Сокджин, но Ким внезапно обхватывает его руку и подносит к губам, целовать каждый пальчик начинает. — Я вспылил, но меня просто раздражает все это, — говорит альфа, чуть сильнее сжимая мягкую ладонь. — Ты ни при чем, лакомка, — снова нежно целует костяшки пальцев. — Я просто не понимаю: что тебя так удерживает рядом с ним? Ты ведь несчастлив. Сокджин отдергивает руку, отворачиваясь к окну. Сокджин вообще считает, что «счастье» для него недоступно, закрыто, спрятано, находящееся вне зоны его досягаемости. Сокджин считает, что не заслуживает его, что не создан для того, чтобы счастливо ходить под руку с кем-то, широко улыбаясь. — Тебе не понять, — выдыхает Джин, разглядывая частный сектор с роскошными и дорогими домами по ту сторону, но не видя их. — У меня есть ответственность перед родителями, долг и много всяких загонов. Желтый Мустанг плавно останавливается вдоль тротуара, напротив дома омеги, который закусывает губу, замечая черный Мерседес Вонхо, припаркованный так же возле дома. Сокджин выключил телефон, оставив его в салоне машины, уверен, что его потеряли и теперь беспокоятся за него и где он может находиться. Парень открывает дверь, выходя на улицу, уже жалея об этом. У входа стоят родители омеги и Шин, разговаривающий с отцом. — Сокджин! — Лиен подбегает к сыну, одетый в элегантную голубую рубашку и темные брюки, и обнимает омегу. — Ты почему не предупредил, что уедешь? У меня чуть приступ не случился, ох, — мужчина отстраняется, заглядывая за спину брюнета, с интересом разглядывая вышедшего из машины альфу. — Это твой друг? — вопросительно изгибает бровь Лиен, загадочно улыбаясь. — Снова ты? — Вонхо ярость в глазах, огнем искрящуюся, не скрывает, двигается в сторону Намджуна, который, обойдя тачку, протягивает руку папе омеги. — Здравствуйте, — начинает Ким, но Шин, схватив его за плечо, резко дергает назад. — Пожалуйста, Вонхо, — отчаянно выпаливает Джин, хватаясь за плечо альфы. — А ну-ка разошлись! — бас Хьюна всех в чувство приводит. — Объясните, что здесь происходит, а ты, — обращается к Сокджину, — живо в дом, с тобой мы еще поговорим. — Хьюн! — вмешивается Лиен, оборачиваясь к мужу. — Вы не имеете права так с ним разговаривать, — говорит Намджун и стальные нотки в его голосе заставляют всех вокруг замереть, недоуменно вскинуть брови. — Да как ты смеешь мне указывать, сосунок, — мужчина челюсть до скрежета зубов сжимает и рукой взмахивает и резко ударяет, но тут же болезненный тонкий вскрик с чужих губ слышит. — Сокджини-и, — тихо говорит отец и тянет пальцы к сыну, еле удержавшемуся на ногах после удара альфы, который точно не был предназначен для него. — Прости меня, я не хот… — но Хьюна резко и грубо затыкают: — Отвалите от меня! Все! Оставьте меня в покое! — срывается на отчаянный крик Сокджин, утирая выступившие капли крови на разбитой губе. Всего лишь хотел защитить того, кто дорог, всего лишь подставил себя под удар того, кто тебя вырастил и воспитал, всего лишь… Сокджин скрывается за железной калиткой, а Намджун улавливает запах соленых слез, что по щекам омеги бегут. — Даже хорошо, что у меня нет семьи, — сплевывает брезгливо на асфальт Намджун и возвращается в машину, надавливает на педаль газа и с громким визгом шин срывается с места, оставляя за собой запах жженой резины. Намджун мысленно обещает себе, что обязательно вытащит Джина из этой тюрьмы, что люди называют домом, ведь дом — это место, куда хочется возвращаться, где тепло и уютно, где свет горит, где тебя ждут, понимают и любят. Намджун станет для Сокджина домом.***
Юнги живет танцами. Безусловная любовь, безграничное вдохновение, ценный дар и вечное проклятье. Юнги танцует, выражая мир, скрытый внутри него, показывая и рисуя движениями тела новую реальность, неся огромный посыл для людей. Юнги полюбил танцы в далеком детстве, когда увидел толпу уличных танцоров, вытворявших такие безумные трюки, от которых захватывало дух. Юнги влюбился. Эта абсолютная любовь позволяет ему раствориться в том, что он делает, а главное — творить, изображать искусство, полной грудью дышать, наслаждаясь минутами забвения в танцевальном зале. Юнги отказался от баснословного наследства отца, многомиллионной компании с нашумевшим именем и отличной репутацией, отказался, чтобы танцевать, выражать чувства и эмоции, даря их людям, заставляя их улыбаться. Юнги танцами дышит. Его любимое хобби детства переросло в профессиональную карьеру. Юнги — преподаватель в одной из многочисленных танцевальных школ в Нью-Йорке, и он обожает свою работу, для омеги это больше, чем просто работа. Любимое дело, путь сердца, предназначение для Юнги — не имеет значения, но он счастлив, что занимается тем, от чего душа порхает. Омега танцует. Он выставляет правую руку, согнутую в локтевом суставе, в сторону, затем симметрично выставляет левую, соединяет их вместе в молитвенном жесте, вверх ведет, резко разводит и закидывает за шею, сцепляя в замок на затылке. Омега, пошатываясь, медленно встает, опираясь на колено, вытягивает руку вперед к зеркалу, раскрывая ладони, словно пытается за что-то схватиться. Юнги делает дрожащими ногами шаг, кладет руку к области рта, делает плавный кивок, и падает на колени вниз, делает круговое движение грудью, а руками имитирует вращающийся в руках шар. Омега проскальзывает на коленях в сторону, словно в замедленной съемке опускается на пол, вытягивает две руки к потолку и перекручивает их, подобно змеям на Кадуцей*. Юнги переворачивается на живот, тяжело, будто умирая, поднимается на ноги, застывая на месте, не потому что музыка закончилась, не потому что нет идей для продолжения танца, а потому что пара пристальных антрацитовых глаз, поблескивающих в приглушенном свете танцевального зала, в упор смотрят, внимательно, безпристрастно, но с нескрываемой долей любопытства. Юнги выпрямляется, опускает вниз руки, бросая недобрый взгляд на нежданного и нежеланного гостя. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Мин, всем насупившимся и нахмурившимся видом показывая свое недовольство и полное нежелание вступать в разговор. — На тебя смотрю, — усмешка расцветает на тонких губах альфы, который стоит, облокотившись на дверной проем. — Хорошая постановка. — Вот счастье-то, — пожимает плечами Юнги, выключая музыку. — А ты все такая же язва, — скрещивает на груди руки альфа, проходя внутрь. — А ты все такой же мудак, — зло бросает омега, принимается собирать вещи, лежащие на стуле, в рюкзак. Время давно перевалило за девять часов вечера, Юнги остался один в студии, забыв по глупости закрыть входную дверь. — Что тебе нужно, Чжухон? — блондин застегивает рюкзак, надевает клетчатую рубашку и водружает рюкзак на плечи. — Ты, — твердо и четко произносит Ли, подходя ближе к омеге, в глазах которого видно легкое замешательство. — Как всегда, хуйню несешь, — презрительно фыркает омега и, поправив рюкзак, обходит альфу, идет в сторону выхода, но чужая рука за локоть хватает и развернуться заставляет. — Я не шучу, — серьезно, холодно говорит Чжухон, обхватывая тонкие хрупкие плечи Мина, в которых силы, не понаслышке, очень много. — Я хочу, чтобы ты стал частью МХ7, — продолжает Ли, а Юнги, стряхнув с себя ненавистные руки, обжигающие своими прикосновениями, толкает альфу в грудь. — Ты точно мудак! — хрипло говорит Мин, не повышая голоса, сжимая руки в кулаки до лопающейся кожи и больно натянутых мышц под ней. — Если ты думаешь, что твое предложение уместно после всего, что случилось, то ты настоящий кретин, — хмыкает Юнги и двигается к выходу — Чжухон идет за ним. — Не попадайся мне на глаза, — грозно выдает омега, выключая свет и включая систему безопасности, — потому что если я тебя еще раз увижу до начала чемпионата, то тебя найдут в водосточной канаве, — продолжает блондин, захлопывая входную дверь и вставляя ключ в замочную скважину, прокручивает, после убирает связку в портфель. Чжухон слушает каждое слово омеги, впитывает, но всерьез не воспринимает: Юнги, как обычно, шутит. — Уходи, — фыркает Мин, направляясь в сторону дома. — Тошно смотреть на тебя, — максимально задеть хочет. — Увидимся на «улицах». Чжухон ничего не отвечает, сдвигает брови к переносице, провожая омегу настороженным взглядом. Стоит ему скрыться за ближайшим поворотом, начинает неспешно идти за парнем. Слишком поздно омеге возвращаться домой одному, Чжухон не простит себя, если что-то произойдет. Альфа, заложив руки в карманы штанов, медленно следует до самого дома Юнги, который даже не оборачивается, по сторонам не смотрит. Эта беспечность Мина альфу раздражает. Он видит, как омега заходит в подъезд, и спокойно выдыхает. Чжухон не готов принять отказ Юнги, но внутреннее чутье подсказывает, что сражаться за него бессмысленно. Омега уже стал членом другой команды, и какой Ли выяснит. Чжухон отрицает, однако в парне тихом, но языкастом и умеющем отпор дать, погряз, все замену искал ему, но не нашел. В груди сдавливающее чувство вины в тисках железных держит, не отпускает, сжимает при любом вдохе рядом с блондином. Обидел. Ли не спорит. Юнги заходит в квартиру, понимая, что Тэхена дома нет. Это к лучшему. Мин не хочет показывать свою слабость перед младшим братом, скинув с себя все вещи, настраивает воду в душевой и заходит, подставляя тело под горячие капли воды. Юнги опускается на мраморный пол, откидывая голову на стенку, и поджимает губы, пытаясь совладать с тошнотворным комком, вставшем поперек горла, и согнать слезы, в уголках глаз скопившиеся. Все самое неотвратимое и неожиданное происходит именно тогда, когда меньше всего ожидаешь. Никто и ничто не может вывести Мин Юнги из себя. Никто и ничто, кроме Ли Чжухона. *Кадуцей — греческое слово, означающее «посох вестника». Часто его называют жезлом Гермеса (Меркурия), древнего бога мудрости. Это «волшебная» палочка с маленькими крыльями, которую обвивают две змеи.