вечер пятницы
Чон Чонгуку двадцать четыре года, восемнадцать из которых он прожил в неблагополучном районе Нью-Йорка с деспотом- и алкоголиком-отцом, внушающим страх, стоило им с братом пересечь порог дома. Чонгук дал себе обещание не вспоминать, не ворошить болезненное прошлое и тяжелые детские годы, в которых они изредка подвергались насилию, когда отец был в скверном расположении духа. Чонгук хочет забыть, но о таком просто не забудешь, не сотрешь из памяти кнопкой «удалить», не похоронишь под слоем грязной сырой земли. Прошлое преследует неуловимой невидимой тенью, прячась по углам и заставая в особо мрачные минуты отчаяния, когда создается впечатление, что все, что делается, создается, напрасно и все усилия не стоят и выеденного яйца. Чонгук — человек со страхами, тщательно скрываемыми от других, с конфликтами, разъедающими изнутри, с демонами, пляшущими танцы на огненной земле, с накатывающими волнами чувствами вины и сожаления и вопросами «а что если?». Чонгук в первую очередь человек, которому свойственно ошибаться, спотыкаться об растущие из земли корни деревьев и падать, стирая ладони и колени в кровь, ощущая жгучую острую боль, приводящую в сознание и заставляющую вынырнуть из небытия. Чонгук — человек, которого жизнь научила никогда не сдаваться. Он упадет, но, плюнув на землю, обязательно поднимется, отряхнется и пойдет дальше. Чонгук — борец, у которого можно забрать все, но никто и никогда не отберет у него волю и стремление идти вперед. Чонгук научился выживать в этом мире, как часто говорил папа, любяще прикладывая ладонь к груди маленького мальчика, «слушай свое сердце, оно никогда не подведет». Чонгук слушает. Прямо здесь и сейчас отчетливо слышит потусторонний внутренний голос, заставляющий выжимать максимум скорости на полупустой автостраде. Чонгук слушает, ловко лавируя между немногочисленными машинами, вспоминая более короткий и быстрый путь до места назначения. Чонгук слушает учащенное биение сердца, пытающееся разорвать грудную клетку и вырваться наружу за тем, кто оплел его шелковыми нитями, сжав мучительно крепко, пытаясь переломать ребра. Чонгук не против от слова совсем. Альфа останавливается на красном сигнале светофора, убирая ногу с подмостка и опираясь на землю, выдыхает, стараясь собраться с хаотичными мыслями, из-за которых вот-вот заболит голова. Чонгук, не мешкая, не раздумывая, не сомневаясь, самовольно ушел с танцпола, забив на танцевальный батл, организованный им самим, соперника, растоптавшего его репутацию, ради человека, голос которого способен с того света вернуть, луч надежды в темном царстве поселить и заставить в саду бутоны расцвести. Чонгук, кажется, умом тронулся, но он не мог отказать Чимину с дрожащим сорванным голосом по ту сторону трубки в помощи. Плевать, какая омеге нужна помощь. Абсолютно. Даже если надо совершить убийство и закопать труп. Альфа готов на все. Буквально. Никакая сила в этом мире его не остановит, потому что для Чонгука преград не существует, он все на своем пути уничтожит, в пыль превратив, но до омеги, занимающего все его думы последнее время, доберется. Он не успел заметить, в какой момент Пак Чимин прочно вошел в его жизнь, став ее неотъемлемой частью, раз за разом укореняясь в ней. Если Чонгук не видит стервозного блондина больше трех дней, то ощущает резко накатывающие волны апатии, раздражения и неконтролируемого желания бросить все дела, поехать к омеге и просто взглянуть в глаза, утонуть в жидком золоте напротив. Чонгук встряхивает головой, наклоняется вперед и, обхватив крепче руль мотоцикла, вновь срывается с места, пытаясь сосредоточиться на дороге. На обратной стороне сетчатки образ Чимина высечен, и возрастающая тревога в душе вынуждает скорость набрать и строгие правила штата нарушить. Чонгуку плевать, даже если потом придет миллион штрафов на его имя. Его омега ждет, нуждается в нем, разве что-то другое имеет значение? С ним подобного раньше не случалось, не было такого, чтобы весь фокус его внимания сузился до одного конкретного человека, словно на всем чертовом земном шаре существует только он. Неужели так чувствуют себя влюбленные люди? Чонгук определенно влюблен. Либо у него конкретный недотрах, который никем и ничем, кроме Пак Чимина, не компенсируется. Альфа прекрасно осознает, что ни на кого другого больше не встанет. Чонгук сделает первый, самый боязливый шаг, снесет эту ебучую крепость, ибо Чимин, каким бы неприступным и недоступным ни был, не сможет ему помешать. Чонгук точно влюблен. Иначе как объяснить мерещащийся вокруг запах омеги, просачивающийся через каждую пору, проникая в каждую клеточку организма альфы, головокружительной патокой растекаясь внутри. Чонгук сворачивает за угол, сбавляя скорость, скользя взглядом по вывескам, останавливаясь на одной определенной, которую выдал ему навигатор при введении адреса, скинутого Чимином. Бар с интригующим названием Holy Place расположен на окраине Манхэттена, выделяясь среди других заведений яркой неоновой вывеской фиолетового цвета, андерграундной музыкой и колоритным контингентом, цепляющим взгляд своими нарядами, броским макияжем и своеобразной манерой поведения. Непохоже, что Чимин по неосведомленности забрел в подобное место. Альфа хмыкает, плавно останавливая мотоцикл вдоль тротуара, кишащего разношерстным народом. Чонгук привлекает внимание, ловя заинтересованные лица других, скользящие жадным взглядом по подтянутой фигуре, забитым татуировками рукам, но стоит снять защитный шлем ониксового цвета и зачесать растрепанные волосы назад, как все глаза тотчас замирают на профиле альфы. Чонгук крепит шлем к ручке байка, только придирчиво оглядывает смотрящих и, проходя между ними, заходит внутрь бара, в котором должен находиться омега. Чимин, по сделанным Чоном выводам, мало похож на человека, посещающего заведения подобного направления, в которых алкоголь — лучший друг, протягивающий руку помощи, а травка, пользующаяся спросом на любом рынке, помогает расслабиться и расширить границы собственного сознания. Чонгука неожиданно осознание пробивает: развлечения детишек, чьи карманы полны зеленых купюр, мало чем отличаются от развлечения бедняков, пытающихся выжить любой ценой, находящих расслабление в кумаре дыма. Одни от праздной беспечной жизни травятся, другие — от ее сложности выход найти пытаются. Никому невдомек почему-то, что литрами выпитого алкоголя боль не заглушишь, не убежишь от чувств, накрывающих снежным комом, от выкуренного косяка в нирвану не уйдешь, а подсесть — на раз-два, ибо скольких он повидал на своем пути отчаянно-разбитых, которые не смогли заново собрать себя. Чонгук за прожитые годы повидал достаточно дерьма, но самым тяжелым было видеть то, как человек безвозвратно растворяется в иллюзионных лабиринтах забвения, теряя шансы на спасение. Чонгук кивает двум амбалам-охранникам, в ушах которых наушники, а на лицах нечитаемые выражения, и проходит внутрь, спускаясь по лестнице и оказываясь в помещении, представляющем собой круг с расположенной в центре возвышающейся музыкальной стойкой диджея. Вдоль дальней стены полукругом стоит бар со стеллажом алкогольных напитков позади, где сосредоточена основная масса; остальное свободное пространство заполнено танцующими, веселящимися, накуренными людьми. Чонгук оглядывается, морща нос от какофонии разнообразных запахов в душном помещении, протискивается между гостями, выглядывая светловолосую макушку, коих тут десятки. Альфа матерится под нос, тяжело выдыхая, зная, как сложно с этим омегой, проходит глубже в зал. — Эй, красавчик, — кто-то хватает его за локоть, заставляя резко обернуться и отдернуть руку, словно от кипятка. — Оу, я же всего лишь хотел познакомиться, — громко говорит омега с сильно подведенными черным карандашом глазами и яркими рыжими волосами, переливающимися в свете разноцветных прожекторов. — Не знакомлюсь, — бросает Чон, делая шаг, как его снова ловят за локоть. — Зачем так грубо, — фыркает незнакомый омега, усиливая хватку. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо, — и призывно облизывает розовые губы. Чонгук на секунду нагибается, всматривается в чужое, удивленное на мгновение лицо, замечая, что черная радужка заполняет весь глаз. — А я хочу, чтобы ты съебался, наркоша малолетний, — говорит Чонгук и обходит парня стороной, делая глубокий размеренный вдох, выискивая Пака. Альфа нотки знакомого до боли в груди аромата ощущает и идет по никем не видимому направлению. Чонгук его видит. Чимин толкает кого-то в грудь, вынуждая того попятиться назад, и в глазах блондина столько ярости, что в этом месте на всех хватит. Чимин что-то говорит парню, скорее всего, ругается, ведь по выражению лица видны его недовольство и чистое раздражение. Парень не сдается, вновь к омеге приближается. Чонгук подходит к ним и, положив руку на плечо альфы, дергает на себя, выводя того из равновесия. Чон пожимает равнодушно плечами и, сжав руку в кулак, ударяет парня по челюсти, понимая, что совсем немного не рассчитал силы. — Пойдем, — хмыкает танцор и, обхватив запястье ошарашенного малех Чимина, идет с ним на выход. Чонгук пытается сдерживать гнев, природную сущность внутри него, что точит ногти об землю, не понимая, почему нельзя пойти вниз и показать тому наглецу, что омег без их разрешения трогать нельзя. Чонгук приказывает самому себе не сорваться, бросает взгляд на еле поспевающего за ним Чимина, потерянного самую малость и чем-то явно расстроенного. — Я и сам справлялся, — фыркает Пак, когда они выходят из бара. — Я заметил, — усмехается Чон и подходит к оставленному на обочине байку, оборачивается к Чимину, цепляет двумя пальцами аккуратный подбородок и вверх вскидывает, всматриваясь в зрачки. — Ты пьян, — не спрашивает — утверждает альфа. — Совсем чуть-чуть, — кивает краснощекий Чимин, утопая в бездонных черных омутах. — Всего лишь пару-тройку коктейлей, к тому же, ты мне не отец, — головой дергает, но альфа ладонями лицо обхватывает и приближается. — Вот именно, я не твой отец и читать нотации не собираюсь, — резко говорит Чонгук, измалывая черную линию бровей, приоткрывая рот, и мажет языком по пухлым притягательно-блядским губам, по которым невозможно сильно скучал. — Поехали, — выдыхает альфа, отстраняясь, и отстегивает шлем, водружая на голову охнувшего Чимина. Чонгук садится на сидение, кивает хлопающему ресницами омеге на место позади себя. — Я боюсь, — честно признается омега и стоит на месте, не двигаясь и качая головой в тяжелом для него шлеме. — Ты же со мной, — закатывает глаза альфа. — Доверяешь? — и протягивает раскрытую ладонь. Чимин думает каких-то пару секунд, после вкладывает свою руку в теплую руку Чонгука, который помогает ему взобраться на мотоцикл и показывает, как правильно зафиксировать ноги. — А теперь обними меня, — просит Чонгук, немного нагибаясь вперед, заводя мотор. Чимин обнимает, сцепляя руки в замок на животе альфы, подаваясь вперед, молча проклиная чертов шлем, из-за которого не может прикоснуться к спине Чонгука, переживающего за его безопасность. — Готов? — спрашивает танцор, смотря из-за плеча. Чимин отрицательно качает головой. Омега невольно вскрикивает, сильнее сжимая руки на талии альфы, когда Чонгук медленно стартует, прокручивая ручку мотоцикла, и постепенно, никуда не спеша набирает скорость. Чимин поджимается весь, алкоголь, струящийся по сосудам, мигом испаряется, а голова моментально проясняется. Блондин глаза жмурит до боли, ощущая покалывающий оголенные участки кожи ветер, закусывает губы, молясь, чтобы эта пытка закончилась. Чимин никогда и ни с кем не ездил на мотоциклах, несмотря на безграничную любовь к скорости, двухколесные монстры его пугают. Сколько он насмотрелся видеороликов в интернете об авариях с печальным исходом, сколько сам лично видел на дорогах несчастных случаев, сделав для себя определенные выводы, что байки — это опасно, и подвергать собственную жизнь такому риску ни за что не станет. Но ворвавшийся со своими правилами Чон Чонгук ломает все, осыпая крошки под его ногами, и Чимин впервые безоговорочно доверяет другому человеку здесь и сейчас, в этот самый момент времени, безвозвратно утекающего в песочных часах, запечатлевающийся сияющим воспоминанием. Чимин ближе к теплой широкой спине прижимается, рвано выдыхая, когда Чонгук крутой поворот совершает. Чимин не знает, куда они едут, но с альфой не страшно даже на краю света очутиться, с этим альфой ему ничего не страшно. Чимину мерещится, будто у Чонгука за спиной крылья, огромные, лоснящиеся, черные крылья, мощные, способные укрыть от всех невзгод мира, защитить от любого ненастья и непогоды, внезапно обравшихся на его плечи. Жизнь — крайне удивительная вещь, в которой слово «невозможно» должно убраться из обихода, ведь Чимин никогда бы не подумал, что рядом с человеком может быть настолько комфортно, уютно, до безобразия правильно и тепло, до покалывания на кончиках пальцев, до невообразимого желания стать ближе, больше не чувствовать одиночества и тоски, поглощающей душу. Все обрушилось внезапно, как обычно это происходит в жизни. Когда меньше всего ждешь какого-нибудь подвоха, безжалостная судьба бьет под дых, вынуждая согнуться, урвать отрывистые вдохи и попытаться не захлебнуться в собственных слезах. Чимин, честное слово, пытался, несколько дней держался прочным особняком, не показывая слабости от услышанной совершенно случайно новости. Он не должен был слышать, но любопытство не порок, но, правда, режет получше самых острых клинков. Чимин не был готов ее услышать, к такому никому не будешь готов. Она обрушивается, не спрашивая разрешения. Чимин прикрывает глаза, колотящееся в груди сердце успокаивается. Ему уже совсем не страшно ехать со скоростью девяноста километров в час, чувствовать встречный, пронизывающий насквозь ветер и жар, исходящий от альфы, который согревает, развеивая темноту. Чимин теряется во времени, даже не замечая, как Чонгук снижает скорость, а через пару минут вовсе останавливается. Омега различает фасад знакомого здания, хмыкая. — Ничего лучше не мог придумать? — спрашивает Пак не своим голосом, который заглушается через шлем. — Везти тебя домой? — иронично выгибает бровь Чонгук и вместе с блондином, помогая ему, встает с байка. — Я не думаю, что твоему папе будет приятно видеть тебя нажравшегося, — и снимает увесистый шлем с головы Чимина, растрепывая сильнее волосы. — Заткнись, — огрызается омега. — Узнаю принцессу, — кривит губы в ухмылке Чонгук и подхватывает пошатывающегося Чимина под талию, прижимает к себе, вдыхая сладкий аромат зефира вперемешку с алкоголем и сигаретами, которыми пропахли волосы омеги. Чонгук не любит табачный запах, фыркает презрительно, показывая возмущение, но обнимает сильнее, близостью мимолетной с омегой наслаждается. — Отстань, — слабо сопротивляется Чимин, сжимая дрожащими пальцами майку альфы. — Ага, — произносит Чонгук и водит носом по виску блондина. — Я скучал, — на выдохе говорит парень и невесомо мягко целует нежную кожу. — Меня тошнит, — вяло говорит Пак, ощущая подкативший в горле комок, отшатывается от альфы и резко дергается в сторону аккуратно подстриженного газона вдоль дома, наклоняясь вперед. — Ты пил на голодный желудок, — закатывает глаза Чонгук и подходит к блондину, который блюет в кусты, сгибаясь от каждого спазма. Чимин присаживается на корточки, обхватив тело руками, опустошая и без того пустой желудок. На самом-то деле, двумя коктейлями не обошлось — омега выпил много, и в какой-то момент не заметил, как опьянел. Чимин морщится от противного привкуса желчи во рту и по ходу пищевода, на шатающихся ногах пытается выпрямиться. — Как тебя угораздило, принцесса, — сокрушается Чонгук и подхватывает на руки омегу, старающегося оказать сопротивление, но все, на что хватает, — это слабо ударить по груди, прильнуть, прикрыв глаза. — Завались, — бубнит Чимин, ощущая дикое головокружение, головную боль и раздирающее чувство внутри живота, будто миллион кинжалов разом его пронзило. — Могу оставить тебя тут, — Чонгук на мгновение хватку ослабляет, заставляя омегу в свои плечи вцепиться. — Не посмеешь, ключ в кармане. Чонгук обреченно вздыхает, подходит к двери и, поставив Пака на пол, придерживая за талию, достает ключ от дома и квартиры из переднего кармана узких черных джинс и открывает дверь. Альфа доносит омегу до квартиры, возится с замком, пока Чимин, уткнувшись носом в шею, подрагивает в его руках. — У тебя здесь таблетки есть какие-нибудь? — спрашивает Чонгук, проходя внутрь знакомой квартиры, занося омегу в ванную комнату. — Не знаю, посмотри на кухне в верхнем ящичке, — и омега опирается на раковину, воду включает и лицо ополаскивает, полощет рот и, подняв взгляд в зеркало, сталкивается с черными, как самая темная ночь, глазами Чонгука, смотрящими на него с нескрываемым беспокойством, тревогой, но такой заботой, что Чимин точно сходит с ума в эту самую секунду. — Мне стыдно, не смотри так, — и глаза так быстро отводит, раскрасневшиеся щеки прячет, вздрагивает, когда альфа между ними мизерное расстояние сокращает, обнимая со спины. — Блять, будто я блюющих людей не видел, — Чонгук губами водит по шее омеги, подхватывает его на руки и несет в гостиную-спальню, усаживая блондина на идеально заправленную кровать. — А ты, похоже, идеален даже в этом, — и альфа сам не замечает, как расплывается в искренней добродушной улыбке, аккуратно убирая пряди волос за ушко омеги. Чимин смущенно опускает голову, а Чонгук отходит к кухне и открывает все верхние шкафы, пока не натыкается на плетеную корзину. Альфа достает ее, ставя на столешницу, и принимается копаться среди скудного содержимого. Несколько эластичных бинтов, три обезболивающие мази и старый добрый парацетамол, подорожника не хватает для полного набора. Альфа оборачивается на Пака, надувшего совсем по-детский щеки, превращаясь в милого солнечного зайчика, так и просящего себя затискать. — Я бываю здесь не так часто, — говорит омега и падает на кровать, уставший, вымотанный, с одним-единственным желанием уснуть. В животе скребут кошки, голова кружится, стоит ей соприкоснуться с подушкой, а все тело мелко трясет от адреналина, выброшенного в кровь во время езды на мотоцикле, и неожиданно настигшей интоксикации. Из Чимина никудышный собутыльник, а его слабый желудок, в рационе которого только салат, вода и снова салат, не способен справиться с таким количеством спиртного. — Держи, — Чонгук присаживается на корточки, ставя стакан с водой на прикроватную тумбочку и протягивая омеге таблетку. — Хоть голова пройдет, — говорит альфа и продолжает: — Я схожу в аптеку, — и встает, но присевший на краю кровати Чимин хватает за запястье. — Не уходи, — тихо просит блондин. — Я в порядке, — пытается сам себя убедить Пак, заваливаясь обратно на кровать и подтягивая к груди ноги. — Оно и видно, — качает головой Чон, достающий телефон и открывающий вкладку с избранными контактами, нажимает на имя брата. — Что ты делаешь? — спрашивает Гук, садясь рядом с Паком и поглаживая по спине омегу, страдальческий стонущего. — Целуюсь с Тэхеном, — по ту сторону раздраженно раздается. — Нихера себе, — выпаливает Чонгук. Чимин все слышит, сталкиваясь с удивленным Чонгуком, не сводящим с него глаз ни на секунду. — Что случилось? — спрашивает Хосок, а до слуха младшего доносится недовольное бурчание Тэхена. — Чимину плохо, он не отпускает меня в аптеку, — начинает Чонгук, но оказывается перебит возмущенным голосом Кима. — Что ты с ним сделал?! Я тебя на куски перерублю, если с ним что-то случилось, обещаю тебе, Чон Чонгук. Я тебя, эй, отдай телефон, — кричит уже на Хосока омега. — Где вы? — слышится отчетливо чужое копошение. — В квартире Чимина, Тэхен знает. — Я придушу тебя! — и это заставляет Чонгука заливисто засмеяться. — У тебя не друг, а машина для убийства, — бросает трубку на кровать альфа и нагибается над Чимином, распахнувшим широко свои красивые медовые глаза, плавно поблескивающие в приглушенном свете, проникающем в квартиру через огромные окна. Чонгук скользит взглядом по лицу омеги, подмечая углубившиеся темные круги под глазами, словно Пак не спит несколько ночей подряд, его грудь тяжело вздымается, пытаясь вобрать больше кислорода, и легкий трепет ресниц заставляет нагнуться, оставить поцелуй под нижним веком, мысленно пообещать, что все в порядке. Чонгук воздушными поцелуями покрывает каждый миллиметр бледного лица омеги, срывая с его губ судорожные вздохи, посылающие по телу альфы волны ни с чем не сравнимого наслаждения. Чимин только в его руках раскроется, только его будет, никакая сила не сможет остановить Чонгука, который, кажется, безвозвратно влюбляется. Чимин буквально двадцать минут назад блевал под дверьми подъезда, а Чонгук любовался лучшим человеческим творением. Сейчас омега лежит взмокший, утомленный, не осталось ни одного намека на стервозный напыщенный вид, который Пак цепляет на себя ежедневно. Чонгук открывает его для себя с новых сторон при каждой встрече, разговоре, прикосновении. Чимин, боясь, но поддается, открывается медленно, страшась каждого следующего шага, пятится назад, но Чонгук все равно подходит. — Спасибо, что приехал, — шепотом произносит Чимин, зажимая губы. — Я не могу не приехать, — тихо отвечает Чонгук и целует уголок губ. — Ты расскажешь, почему ты так нажрался? — Неважно, — смыкает веки Пак. — Чимин, — Чонгук утыкается носом в лебединую шею, ощущая холодные пальцы, цепляющиеся за его руки. — Я не готов об этом говорить, — умоляет Чимин, вздрагивая от горячего дыхания, обжигающего кожу на шее. — Я подожду, — целует изгиб. — Столько, сколько потребуется, но ты не закрывайся только, ладно? Чимин кивает, а в глазах щиплет, потому что все происходящее в его жизни сейчас кажется каким-то странным сном, где главного героя бросают в водоворот событий, к которым он оказывается совершенно не готов. Чимин в эпицентре всех интриг, тайн и скандалов, и выбраться из них никак не получается. Чимин старается выбросить из головы все мысли, все тревоги и заботы, поэтому он напился, чтобы забыться, не думать, не ворошить ничего внутри себя. Отчасти помогло, но на короткое время. Алкоголь лишь временно позволяет раствориться в небытии, но, открыв глаза на следующий день, сталкиваешься с реальностью, все возвращается с умноженной силой. От проблем убежать невозможно: они рано или поздно настигнут снежным комом, погребут под собой. Убегать можно вечно, лишь немногие останавливаются, оборачиваясь назад, и сталкиваются с неизбежным. Не у многих находятся на это силы, но те, кто смогли, освобождаются от бремени, тяжелым грузом лежащего на их плечах. Чимин не готов, еще не готов сделать паузу в безумной гонки жизни.***
Тэхен не понимает, как в очередной раз оказывается на коленях долбанного Чон Хосока. Они целуются чертову вечность, пытаясь сожрать друг друга. Они целуются глубоко, мокро, пошло, борясь за первенство, не уступая ни в страсти, ни в умении — ни в чем. Один показывает, доказывая то ли себе, то ли Чону, что под альфой ни за что не прогнется, а второй минутами редкой близости упивается, сполна окупает часы и дни, без омеги проведенные, хотя хотелось дотронуться до кожи, на ощупь шелк напоминающей, по волосам разноцветным провести, пропуская через пальцы мягкие пряди. Хотелось до скрежета зубов, крошащейся эмали, до судорог в мышцах хотелось этого сложного неприступного принципиального омегу, удивляющего всякий раз своей непредсказуемостью. Но Хосок уважает Тэхена, желания омеги, дает право самому решать, подпускать его ближе или нет. С ним непросто, но Хосок готов ждать, подступаться медленно, шаг за шагом, осторожно. Тэхен напоминает дикого зверька, живущего обособленно от остальных, скрывающегося в глубинах лесов, так редко выходящего из своих убежищ, словно за выстроенными ими границами сплошная опасность и жестокий недружелюбный мир. Отчасти Тэхен прав, но Хосок покажет ему другую сторону мира, крепко сожмет чужую ладонь, переплетая крепко пальцы, и проведет по неведомым лабиринтам, раскрывая иные дороги. Хосок мечтает находиться рядом двадцать четыре на семь, обнимать до хруста в ребрах и целовать мучительно долго, словно в последний раз. Хосок знает, что выбранная им дорога непроста, что с этим омегой чертовски сложно, запутанно, немыслимо, но так правильно, будто соединившиеся пазлы мозаики. Хосок осознает все трудности, выстраивавшиеся кирпичик за кирпичиком с самого первого момента их встречи, принимает их, разрушая, но они снова появляются. Так каждый раз. Ему приходится заново об стену биться, ломать ее, но она никуда не девается, исчезать не намеревается. Если бы альфе сказали пару лет назад, что он станет бегать за одним конкретным омегой, обвившим себя железной проволокой с торчащими острыми шипами, то, конечно, не поверил бы. Хосок точно не относится к тем людям, которые навязывают свое общество, кидают клятвенные обещания, раздирая грудь, а после не выполняя ни одной брошенной фразы. Хосок — человек дела, все его поступки, сделанные за его жизнь, говорят сами за себя, клеймо отпечаталось на нем одним словом «идеальный». Ему не нравится, когда его так называют, а делает это чуть ли не каждый знакомый, ибо идеальных не существует, никогда не существовало, а сделанных ошибок за все прожитые годы хватит на целую книгу. Но люди видят только то, что хотят видеть. Хосок просто живет по зову сердца, следуя по его пути, придерживаясь таких простых жизненных правил, что вызывает у окружающих какие-то слишком завышенные и восхищенные чувства. Хосок не идеальный, потому что сейчас поддался желанию, искушению, вкусу запретного плода, сам соблазнил, выступил в роли змея-искусителя, умело играя на струнах Тэхеновой души. Хосок вроде бы укол вины где-то в районе груди испытывает, но это не сравнится с теми головокружительными ощущениями, даруемыми омегой, сидящим на его коленях. Хосок обнимает его за талию, прижимая ближе, запрещая воздуху просачиваться между ними. Хосок целует эти сочные неземные губы, вбирая кислый запах грейпфрута, оседающий на корне языка. Хосок плавится, шаря по идеально высеченному богами телу, изучая каждый изгиб, скользя вниз, останавливаясь за упругих ягодицах, что так четко ложатся в его руки. Хосок лижет языком нижнюю губу омеги, идет отрывистыми поцелуями ниже, кусает нижнюю челюсть, ведет вниз к шее и прикасается губами пульсирующей, выпирающей венки, манящей прокусить, оставить где-то пониже следы собственных зубов, но Хосок слишком сильно уважает Тэхена, не сделает так, пока омега сам не попросит. А в этом он не сомневается. Всему свое время, а за умением ждать всегда следует награда. Хосок возвращается к губам, целует жадно, глубоко, долго вылизывает мокрые стенки и в миллионный раз крошится на миллиард осколков. Тэхен сводит с ума, смотря похотливо открытым взглядом из-под полуопущенных ресниц, вздыхает томно, сладко, откидывая назад голову, призывно обнажая лебединую шею. Хосок зациклен, влюблен, обезоружен. Хосок его хочет так, как никого и никогда не хотел, как ничего никогда не хотел, даже чемпионский титул блекнет перед красотой и грацией омеги. Хосок его добьется, сердце альфы в руках синеволосого уже давно, рано или поздно сердце Ким Тэхена сольется с его собственным, став одним целом. Тэхен не думал, что безобидное «ты можешь подождать Юнги у меня» выльется в калейдоскоп таких разнообразных чувств внутри омеги, поднимающих неистовый ураган. Тэхен помыслить не мог, что тяга к этому альфе в разы сильнее любой рациональности, мощнее принципов, долгие годы ходящих рядом с ним, как выработанные условные инстинкты. Но какие нахуй принципы, когда тело судорогой сводит от одного шумного дыхания в ухо, от одних сладостно-пламенных прикосновений? У Тэхена пальцы на ногах поджимаются от тягучего размеренного поцелуя, словно Хосок затягивает его на дно бездны, а Тэхен добровольно соглашается в ней увязнуть, раствориться, угаснуть, ибо там, на глубинах, куда не достает солнечный свет, можно не бояться осуждения, злых языков, не прятаться — просто жить, возможно, просто любить. Тэхен не уверен в таких громких словах, но альфа поднимает в нем доселе неведомые чувства, затапливающие грудную клетку. Тэхену бежать надо сверкая пятками, а он сидит в гостиной квартиры братьев Чон на коленях старшего, обнимает за шею, боясь задушить, но отстраниться не в состоянии, потому что так хорошо, как с Хосоком, не было ни с кем. Тэхен влюблялся бесчисленное количество раз, начиная с детсадовской скамьи, когда первый раз поцеловался с альфой на детской площадке, но никогда не любил. Тэхен неохотно подается назад, когда Хосок склоняет голову набок, потянувшись за разрывающимся от вибрации мобильным телефоном. — Перезвонишь, — ноет Тэхен, обиженно дуя губы, и тянется за поцелуем. — Это Чонгук, — говорит Хосок и отвечает на звонок. Тэхен, запутавшись в собственных конечностях, падает на пол, ползет в сторону двери под хохот Хосока, бросая на него свирепый взгляд. — Если твой брат навредил моему лучшему другу, то я выполню все угрозы! — подскакивает с пола омега, заправляя выбившуюся из-за пояса белоснежную рубашку. — Почему ты считаешь, что всегда во всем виноват мой брат? — скептически выгибает бровь старший Чон, обувая кроссовки. — Чонгук — хороший человек, — фыркает Хосок, закрывая дверь на ключ. — Но у него нехорошие мысли в отношении Чимина, — хмыкает самодовольно Тэхен и открывает ключом зажигания припаркованный автомобиль, который отец вернул ему. Тэхен безмерно скучал по запаху кожаного салона, по мягкому черному рулю, по льющейся из колонок музыке, но главное — по поглощающему чувству свободы, которое испытываешь, надавливая на педаль газа, наблюдая, как растет с каждой секундой скорость. Тэхен обожает скорость, дорогие красивые тачки и гонки. Омега пару раз участвовал в запрещенных заездах, но знать об этом кому-то совсем необязательно. Сейчас, заводя двигатель любимой машины, омега расплывается в счастливой улыбке, а Хосок внимательно наблюдает за каждым движением, эмоцией, что проскальзывает на лице, понимая, что красивее людей не встречал. Этой неподдельной безупречной красотой хочется любоваться ежедневно, ежеминутно, ежесекундно. — Ты пойдешь со мной на свидание? — спрашивает Хосок, смотря на синеволосого омегу. — Нет, — отвечает на автомате Тэхен, а альфа отчетливо слышит дрогнувший голос парня. — Ладно, — и пожимает плечами.***
Чимин обнимает Чонгука. По телу разносится тепло, укутывающее в кокон, обеспечивающий безопасность, комфорт, уют. Именно так ощущает себя Чимин рядом с Чонгуком. Альфа обнимает взаимно, заваливаясь на кровати рядом, хочет раствориться в моменте, включить мир на паузу, кричать о том, как сильно Чимин в нем нуждается. Но дверь квартиры распахивается, впуская неугомонного растрепанного злого Тэхена, готового порвать младшего Чона на части, но замирает посередине, смотря на лежащих в обнимку голубков. — Прикончу гада, — вспыхивает синеволосый и подлетает к кровати, запрыгивая на Чонгука, который ближе жмется к Чимину, то ли защищая, то ли самому защищаясь. — Да бля, Тэхен, — пытается сбросить с себя Кима, но тот намертво вцепился в плечи, стараясь отодрать от Пака. — Да я ничего не сделал, наоборот, спас твоего друга от варваров, что лезли к нему в клубе! — Я ничего не понимаю! — сидит сверху на них обоих Тэхен, скрещивая на груди руки. — Слезь, — умоляет Чимин, а Тэхен на лучшего друга смотрит, понимая, что кто-то перебрал и теперь мучается от опьянения. Ким сползает, забирает пакет с медикаментами из рук Хосока, почесывающего бровь и разглядывающего брата, не выпускающего Чимина из объятий. — Я требую объяснений, — грозно произносит Тэхен, у которого губы распухли. — Вот ты заебистый, — вздыхает Чонгук и присаживается на кровати. — Чимин напился, обблевался, — получает хиленький удар в бедро от Пака. — А теперь умирает от своего неумения пить, — заканчивает младший Чон, взмахивая руками. — Почему он напился? — щурит глаза Тэхен, разводя какой-то порошок в стакане. — Я не знаю, он не говорит, — пожимает плечами Чонгук. — Ты его довел? — подходит синеволосый к кровати, помогая Чимину присесть и протягивая стакан. — Перестаньте орать, во-первых, — говорит Хосок за Чимина, благодарно кивающего озвученным мыслям. — Во-вторых, Чимин сам расскажет, когда захочет, — омега снова кивает и выпивает противную на вкус жидкость, от которой снова тянет блевать. — Пей, — приказывает Тэхен и подносит стакан к губам друга, воротящего нос. — Нефиг было пить, еще и без меня! — А тебя, похоже, только это и беспокоит, — усмехается Хосок. — Молчать, Чон Хосок, — рычит омега на парня, а тот в сдающемся жесте выставляет руки. — Боюсь, боюсь, — раззадоривает синеволосого Чон. — У меня болит голова, — стонет Чимин, откидываясь на подушки и закрывая глаза. Чонгук аккуратно встает с кровати и кивает в сторону коридора, куда они все втроем уходят. — Спасибо, что приехали, — говорит младший Чон и как-то смущенно улыбается, отчего глаза Тэхена точно округляются. — Если ты его как-то обидишь, — грозится ТэТэ, но оказывается перебит Гуком: — Не обижу я его, — раздражается альфа, открывая дверь. — Я хочу остаться с ним, и никакая сила, — смотрит на Тэхена, — меня не остановит. Он мне нравится, очень, — тихо добавляет, вызывая у стоящего напротив омеги легкое замешательство, и только синеволосый собирается что-то сказать, как чужая ладонь накрывает его рот. — Мы поняли, — кивает головой Хосок и, наспех обувшись, выпроваживает Тэхена из квартиры блондина. Омега хочет возмутиться, высказать все, что думает в эту самую минуту об альфе, который, неожиданно за локоть схватив, прижимает к стене, нависая сверху. — Оставь их, — выдыхает в приоткрытые губы омеги и не оставляет ему времени сориентироваться — впивается жадным поцелуем. Тэхен кладет ладони на его грудь, пытаясь то ли оттолкнуть, то ли ближе прижаться, путаясь в противоречивых эмоциях, бурлящих, как жерло проснувшегося вулкана, внутри. Тэхен кусает альфу за нижнюю губу, на цыпочки поднимается, подаваясь вперед и обвивая руками мощную шею, углубляет поцелуй, сгорая падающей в ночном небе звездой. Так хорошо, что невозможно. Хосок целуется с таким напором, с такой отдачей и страстью, с такой силой прижимает к стене, будто проломить пытается. Тэхен не против совсем, альфа его на куски разрывает, превращая в нечто немыслимое от одних только прикосновений. Разве может другой человек настолько кружить голову, что пол под ногами расходится, а колени дрожат, подкашиваясь? Разве такое возможно? С ним? С Ким Тэхеном, обещавшим и близко к себе альф не подпускать? Все обещания прахом развеиваются на ветру. — Хосок, — тяжело выдыхает омега, отстраняясь от губ парня. — Пошли в машину. Хосок в изумлении бровь изгибает, недоверчиво на Тэхена смотрит, подвох в словах ищет, но не находит. Ким берет его за руку, пальцы переплетая, заходит в дверцы открывшегося лифта, уносящего их вниз, тянет за собой к выходу в сторону автомобиля, только остановившись подле, оборачивается. — Я буду жалеть, — произносит Тэхен, залезая на заднее сидение и увлекая за собой Хосока. — Странно так думать и тянуться ко мне, — улыбается уголками губ альфа, укладывая омегу на сидение, упираясь одной рукой на дверь. — Чего ты так боишься? — спрашивает, нагибаясь к лицу, оставляя между их губами крохотные миллиметры. — Любить, — и Тэхен целует его, зажмуривая глаза, лишь бы не объясняться, не видеть в глазах напротив вопроса, на который он не сможет дать ответ. Тэхен целует с нотками отчаяния, словно умоляя не лезть в душу, не ковыряться, не стараться понять. Тэхен не готов делиться, открываться, но он так хочет, чтобы альфа находился рядом. Это сложно, неправильно, идет в разрез со всем, о чем он говорит. Тэхен целует, а Хосок будто мысли читает, все понимает, не давит, на поцелуй отвечает, перекатывая на языке кислый вкус грейпфрута. Хосок, кажется, идеальный. — Позволь тебя научить, — тихо-тихо произносит альфа, проводя костяшками пальцев по мягкой щеке, получая слабый неуверенный кивок. — А будешь жалеть, я пожалуюсь твоему папе, — усмехается Хосок, шикая от прилетевшего удара в живот. — Если я узнаю, что вы строите планы за моей спиной, то не побоюсь оторвать твои яйца, Чон Хосок, и запихать тебе в рот! — восклицает Тэхен, упираясь ладонями в плечи альфы, который бесцеремонно на него завалился. — Встань с меня живо, ты туша тяжелая, кабан, блять! — кричит омега, начиная извиваться. — Говорю же, злить тебя — одно удовольствие, — смеется Хосок и увлекает Тэхена в медленный глубокий поцелуй. — Раз Чонгук остается у Чимина, то можешь переночевать у меня, — улыбается, немного отстраняясь, альфа, получая в ответ укус, распознавая это как согласие.***
воскресенье. день
Чимин сидит на полу в танцевальной студии, уперев затылок в стену и прикрыв глаза, раздумывая о том, какой он все же долбаеб. Ему стыдно смотреть в глаза Чонгуку, разминающемуся напротив зеркала. Чимин умирал почти целые сутки, лежа, скорчившись на постели из-за острых болей в животе, словно тысяча кинжалов разом пронзили тело, и постоянного головокружения и тошноты, подкатывающей к горлу каждый раз, стоило ему попытаться подняться. Омега выл, кряхтел, стонал от собственной беспомощности, нелепости всей происходящей ситуации, готов был разреветься прямо перед Чонгуком оттого, что альфа провел с ним двадцать четыре часа, не отходя ни на минуту. Эта забота, которой Чон окутал его, обескуражила, ввела в ступор, вынудив Чимина по-другому посмотреть на альфу, принять его с совершенно новой изумительной стороны. Чонгук, имеющий образ бунтаря, обладает невероятными качествами, о которых Чимин грезил в своих омежьих фантазиях. Чонгук надежный. На него можно положиться в трудных безвыходных ситуациях, когда создается впечатление, будто весь мир ополчился против тебя. Чонгук приехал к нему, не задавая лишних вопросов, сорвался, — хотя омега уверен, что у него были дела, планы, — но провел с ним почти двое суток, ухаживая за ним. Чимин целое утро нарочно избегал встречи взглядами, разговора и только мямлил из разряда «ты не обязан», «не стоит», «я в порядке», пока Чон не поцеловал его так, что весь воздух выбил из легких. Чимин заткнулся, залившись неподдельным румянцем, вызывая у Гука восторженный смех и миллион беззлобных подъебов. Чимин не обижается, потому что Чонгук его обидеть не пытается, наоборот, заставляет в улыбке расплыться и поднимает настроение. Чимин с новым рассветом солнца все больше осознает, что нахальный упрямый грубый альфа влился в его размеренную жизнь, став ее неотъемлемой частью, внеся в нее такой эмоциональный колорит, что только рядом с ним он дышит свободно, полной грудью, чувствуя безбрежный океан фантастических чувств. Даже сейчас, глядя на альфу исподлобья, Чимин дико смущается, пряча пунцовые щеки в изгибе локтя от острого взгляда Чона. Нет, он определенно издевается над ним, иначе как объяснить лукавую усмешку на Чонгуковых губах и озорной взгляд на дне черных зрачков. Чимин дует щеки, гордо вскидывая вверх подбородок, чем вызывает непринужденный смех парня, собирающегося к нему подойти, но резко распахнутая дверь студии останавливает его. Чонгук закатывает глаза. — Не смей так делать, — шипит на младшего Чона Тэхен, прошагав мимо, идет к другу, щурясь, смерив оценивающим взглядом. — Вы переспали, — бессовестно утверждает Чонгук, принюхиваясь к старшему, улавливая в воздухе смешанные вместе необычные запахи, создающие красивое сочетание. — Да? Хосок отвешивает брату щелбан по носу. — Мелочь, границы знай, — говорит Хосок, бросая рюкзак на пол и стягивая носками кроссовки. — Он тебя трогал? Он тебе что-то сделал? Чимин-а, ты только скажи, не надо его защищать, — заводит старую шарманку Тэхен, присаживаясь перед блондином и стягивая обувь, достает из сумки вторые кроссовки фирмы Jordan, подаренные ему Паком на Рождество. — Да блять, заебал! — вспыхивает Чонгук, готовый сорваться в сторону Тэхена, но выставленная подножка от брата все планы рушит. Альфа спотыкается, не удержав равновесия, валится на паркет, успевая выставить руки вперед и смягчить падение. — Карма, — пожимает плечами Тэхен и победно нос вверх поднимает. Чимин хихикает, наблюдая за возмущенным ворчанием Чонгука, испытывая тепло, согревающее душу. Чимин бросает взгляд на ржущего Хосока, поднимающегося на ноги и напоследок пнувшего брата в бок, и переводит глаза на друга, светящегося так, что солнце меркнет, пока завязываешь шнурки. Между этими двумя точно что-то произошло, иначе как объяснить разряженные в воздухе частицы, окружающие их. — Ну вот, породнился с Чонами, — обреченно выдыхает Юнги, заходя в зал и стягивая кепку с головы. — Где я так нагрешил? — тоже начинает переобуваться. — Шафером я буду на свадьбе, и не ебет, — влетает Намджун следом за Юнги, которого подхватил на остановке. — Издеваетесь, — Тэхен чуть ли не рычит на них, подскакивая на ноги. — У тебя что, течка скоро? Ты только перед ней такой агрессивный, — говорит Юнги и подходит к Чонгуку, распластавшемуся на полу в позе звезды. — А ты чего разлегся, у нас работы много! — пинает в бедро альфу Мин и бросает грозный взгляд на Чимина. — А ты почему не переоделся еще, вы вообще ахуели?! Юнги скрещивает на груди руки под смех Намджуна и Хосока. — А вы чего ржете? — поворачивается к ним омега. — Сейчас до десятого пота бегать будете, — смиряет их серьезными глазами Мин. — Узнаю Юнги, решившего выиграть чемпионат, — радостно произносит Лалиса, вошедшая за руку с Джексоном. — А вы чего опаздываете? — ополчается и на них Мин. — Где Сокджин? — оглядывается в поисках омеги парень, хмурится безбожно мило. — Как дети малые! — Строгий папочка Юнги-я в деле, — подмигивает омеге Намджун. — Намджун, десять кругов! — командует Юнги, а Ким на удивление взмахивает руками, но бежать принимается. Тэхен на старшего брата удивленно смотрит, никогда не застававший его таким властным, хмурым и немного раздраженным, но таким сосредоточенным, полным боевой решимости и уверенности. Тэхен ресницами длинными хлопает, чуть ли не с раскрытым ртом наблюдает за Юнги, поймавшим восторг младшего. — Ты чего сидишь? — сокращает между ними расстояние Мин и нависает сверху. — Побежал! Тэхен подскакивает с места, присоединяясь к смеющемуся Намджуну. — Чимин! Чоны! Ванг! Вас всех тоже касается! — Ты что-то разошелся, — хмыкает Чонгук, оперевшись руками и ступнями об пол, поднимается через прыжок на ноги. — Чемпионат на носу! А мы абсолютно не готовы! — Котенок, не нервничай, — усмехается Чонгук и подходит к Чимину, натягивающему безмерную белую майку на себя, открывающую потрясающий вид на острые ключицы и тонкую длинную шею. Чонгук жадно облизывается, разглядывая откровенно омегу, резко отводящего смущенный взгляд в сторону, вызывая у альфы довольную улыбку. — Кролики! Побежали! — рявкает Юнги и подходит к рюкзаку, лежащему около входа, достает из него черную повязку и фиксирует на лбу, убирая назад челку. Омега подходит к стереосистеме, подключает телефон и, выбрав песню, включает ее. Блондин поворачивается в зал, взирая на бегающих ребят, гордясь собой. Юнги сам разогрет, у него с утра было пару танцевальных классов, поэтому омега заряжен энергией, как никогда. — Поактивнее, у нас много работы, — хлопает в ладоши Юнги, замечая, как халтурят Намджун и Хосок, переговариваясь о чем-то, известном только им. Юнги прослеживает взглядом за всеми, отмечая, как Чонгук пялится на задницу Чимина, бегущего впереди. Тэхен медленно волочится позади всех, пока Джексон и Лиса подъебывают друг друга и ребят. — Вы несерьезные! — злится Юнги, понимая, что его раздражение положение не исправит. — Мы расслабленные просто, — говорит спокойно Намджун и подбегает к парню, подхватывает под талию и начинает кружить. — Поэтому для этого у нас есть ты, мистер зануда, — смеется Ким, оборачиваясь на неожиданно распахнувшуюся дверь, застывая, словно истукан острова Пасхи, смотря на залетевшего в студию Сокджина. Намджун, кажется, безвозвратно потерян для этого мира, он точно вне зоны доступа. Альфа на мгновение повисает, как старый компьютер эпохи игровых кафе на каждом углу, ошеломленно, слегка растерянно, видя Сокджина, совершенно прекрасного, невообразимо красивого, сводящего с ума своим робким взглядом из-под упавшей на глаза челки и облизывающего свои притягательно пухлые губы вкуса его любимого десерта. У Намджуна в хранилище памяти отдельная секция с позолоченной табличкой на входе с названием «лакомка», в которой сохранены все моменты их встреч, разговоров, прикосновений, сладкой нежности, проскальзывающей между ними каждый чертов раз, что вынуждало альфу дистанцию держать, чтобы не отпугнуть. — Извините, что опоздал, — прерывисто-хрипло говорит омега, пытаясь отдышаться от быстрого бега, замирая, ловя пристальный взгляд Намджуна, обнимающего Юнги со спины. Сокджин улыбается, небрежно зачесывая пятерней волосы назад, вздрагивая от подлетевшего к нему Тэхена, не сдерживающего восторженный крик. — Как же красиво! Тебе так идет! — говорит синеволосый омега, пропуская через пальцы мягкие пряди, явно профессионалом выкрашенные в бесподобном нежно-фиолетовом цвете, переливающемся в дневном свете яркими всполохами легкого оттенка серебра. Тэхен широко улыбается, будто маленький ребенок, получивший заветную игрушку, ведь он ждал от Сокджина какого-нибудь дерзкого, необычного шага, который повлечет за собой череду всевозможных изменений. Главное — перебороть страх, сделав прыжок в неизвестность. Сокджин, кажется, его сделал. — Ох, — тяжело вздыхает Юнги, потирая переносицу, и убавляет музыку, садится на помост, выпрямляя ноги. — Вы ведете себя так, будто вам всем плевать. — Но это не так! — Тэхен поворачивается к брату. — Ага, — язвит Мин. — Юнги-я прав, мы прикладываем усилия ровно ноль целых ноль десятых, — поддерживает омегу Лалиса, получая испепеляющий взгляд Тэ. — Предатель, — бросает Тэхен, получая легкий удар по затылку от оказавшегося позади него Джексона. — У нас нет ни идей, ни названия — ничего, а мы должны заявить о себе, — хмыкает Юнги. — Заявить о себе? — выгибает бровь Чимин, обращаясь ко всем. — Да, — отвечает Чонгук. — Организаторы каждого чемпионата выдвигают свои условия, касательно заявки на участие. Год назад это был взнос определенной суммы, в этом году они хотят посмотреть, насколько заявленные команды изобретательные и креативные. Это может быть видеоролик, флэшмоб, попадание на первую полосу газет и новостей — все, на что хватит фантазии. Это должно быть что-то необычное, яркое, дерзкое. — И провокационное, — добавляет Лалиса. — Показать такое выступление, чтобы нас запомнили, в общем, надо выебнуться, — усмехается Намджун, незаметно сократив расстояние между ним и Джином. — Ты прекрасен, — шепотом произносит альфа, нагибаясь к самому ушку омеги, оставляя невесомый легкий поцелуй на нем. — Есть какие-то идеи? — спрашивает, странно замявшись, Чимин, глядя на Чонгука, расплывшегося в хитрой улыбке. — Есть пара задумок, — склоняет голову набок Чонгук. — Вы с Тэхеном станете главными героями, — подмигивает младший Чон обернувшемуся на него синеволосому. — Серьезно? — воодушевленно произносит Тэхен, замечая слабый кивок Юнги. — Хочу-хочу! — радуется упомянутый омега, ловя направленный на него теплый взгляд Хосока. — Только, чтобы все воплотить, надо тренироваться, — по-новой начинает Юнги — все начинают смеяться. — Так что сидим, — подхватывает Намджун и, взяв Сокджина за руку, ведет в центр зала. — Я займусь новичками, а вы начинайте продумывать постановку и сюжет, — командует альфа. Тренировка проходит в непринужденной веселой обстановке, в которой каждый ощущает себя так, словно находится в правильном месте с правильными людьми. Невероятное чувство эйфории от происходящего окутывает с головой в пуховое одеяло, согревающее душу каждого находящегося в помещении. Улыбка, сияющая на их лицах, чистая, искренняя, лучезарная. Она стоит всех наград, всех кубков и титулов, любых признаний, ибо это неподдельное истинное счастье, когда занимаешься тем, что любишь больше всего на свете. Все поглощены и полностью вовлечены в то, что делают. Они танцуют, вдыхая новую жизнь в каждое движение — взмах руки и поворот, — создавая нечто необыкновенное, красивое, захватывающее, рисуя картину, которая в будущем поразит и вдохновит зрителя. Искусство способно изменить мир, раскрыть его прекрасные стороны, говорить о вечном, заставляет задуматься о насущных проблемах, что тяготят современное общество. Искусство способно объединить людей, являясь тем самым живительным источником, наполняющим человеческие души. Каждый из них становится неразлучным с ним. Время пролетает незаметно. Они лежат на полу в кругу, тяжело дыша, ни у кого не находится сил даже подъебнуть друг друга. Они устало смотрят в потолок и вздыхают. Чимин на дрожащих ногах поднимается с паркета, подходит к кулеру и наливает в бутылку воду, делает жадные, освежающие глотки. Омега прислоняется к стене спиной, разглядывая ребят, забывая обо всех заботах и бедах, скрывающихся в тени по ту сторону танцевальной студии. Ему совсем не хочется уходить, хочется остаться подольше, беспечно смеяться над забавными шутками Намджуна, наслаждаться ворчанием Тэхена, стеснением Сокджина, восхищаться любовью Лисы и Джексона, умиляться командующим Юнги, трепетно наблюдать за Хосоком, но главное — быть рядом с Чонгуком, от которого сердце кульбиты всякий раз делает. Чимину отчаянно сильно хочется продлить момент, замедлить время, а лучше бы остановить к чертям, раствориться здесь и сейчас, не думать ни о чем. Чимин выдыхает, вытирает капельки пота со лба и подходит к своей сумке, присаживается, начав копошиться в вещах. — Уже уходишь? — сверху раздается, и омега вскидывает вверх голову, сталкиваясь с черными омутами, затягивающими в свою бездну. — Да, — прокашливается Чимин и наспех переодевает мокрую майку на свежую и переобувается, встает на ноги. — Мне надо идти, — сквозь альфу смотрит блондин, закидывая сумку на плечо, теребит нервно лямку и, обойдя Чона, останавливается около ребят. — Спасибо вам большое, — несмело улыбается Пак, облизывая соленые губы. — До встречи, принцесса, — улыбается дерзко Намджун, играющий с волосами Сокджина. — Ты хорошо поработал, Чимин, — хвалит Юнги, лежа с закрытыми глазами. — Пока, ЧимЧим, я завтра приеду, — угрожает Тэхен, отбиваясь от рук Хосока. — Увидимся, — кивает Лалиса, облокотившись на Ванга, который машет рукой на прощание. Чимин около двери еще раз благодарит всех и выходит в коридор, но дверь не успевает захлопнуться из-за выбежавшего за ним Чонгука. — Я провожу, — оповещает альфа о своих намерениях и переплетает пальцы омеги со своими, крепко сжимая. — Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает танцор, открывая железную дверь и пропуская Пака вперед. — Я в порядке, — не обманывает Чимин и подходит к Порше. — Позвони или напиши, как приедешь, — просит Чонгук, вставая близко-близко. — Не закрывайся от меня, помнишь? Чимин отрывисто кивает и не успевает что-то сказать, как Чонгук, обхватив теплыми ладонями лицо омеги, целует его нежно, осторожно, плавно, вкладывая распирающие его грудную клетку чувства, от которых щемит внутри. — Принцесса, только осторожно добирайся. — А ты волнуешься? — ухмыляется Чимин, и Чон его несильно кусает за щеку. — Сожру, — и снова кусает за вторую щеку. — Да понял-понял я, — хихикает Пак и открывает машину, обходит ее и открывает водительскую дверцу. — Чонгук, — окликает его Чимин и смущенно улыбается, — спасибо тебе за все, — и быстро садится в салон. Чонгук, стоя на тротуаре, наблюдает за тем, как автомобиль трогается с места, медленно двигаясь по дороге, наблюдает, пока красные огоньки не исчезают за поворотом. Альфа откидывает голову назад, вглядываясь в темноту ночного неба без единой звезды на нем, улыбается слишком глупо, нелепо, чувствуя себя влюбившимся подростком в период пубертата. Чонгук ощущает, что Чимина что-то беспокоит, тяготит, и это не его бесчисленные проблемы перфекционизма и желания «быть лучше». Это что-то другое, настолько отягощающее, что передается даже ему. Чонгук хочет узнать, но давить на омегу не собирается. Альфа возвращается в зал, где уже все собираются домой. — Чимин крут, он так все схватывает, — делится своими впечатлениями Лалиса, собирая волосы в небрежный пучок на макушке. — Он гений, — подтверждает слова девушки Тэхен, надевая рубашку Хосока, взятую утром из шкафа. — Он может запомнить любое движение с первого раза и повторить его, а выучить какую-нибудь постановку за полчаса для него раз плюнуть, — гордо заявляет синеволосый. Они всей толпой выходят на улицу, громко смеясь с истории Джексона об участии в одних соревнованиях. — Юнги, вас подвезти? — спрашивает Намджун, открывая пассажирскую переднюю дверь для Сокджина. — Да, было б удобно, — соглашается Мин и идет к желтому мустангу, прихватывая с собой Тэхена. — Пока-пока! Лалиса садится позади Ванга на байке, обнимая и кладя голову на плечо. — Люблю вас, мальчики, — широко улыбается омега, прикрывая глаза. Джексон трогается с места, оставляя за собой запах жженой резины. — Они невероятные, — негромко произносит Хосок, пряча руки в карманы штанов. — Согласен, — кивает Чонгук. — Сам не ожидал. — Ты влюблен, — спокойно говорит старший Чон. — Ты глаз с него не сводишь, — утверждает очевидное Хосок. — Молчи, я еще сам не разобрался, — и бьет кулаком в плечо брата. — Не упускай свой шанс, — выдыхает старший Чон. — Так бы сказал папа, — усмехается Чонгук и поднимает глаза на небо. — Ты заслуживаешь счастья, — кивает Хо. — Как и ты, брат, как и ты, — улыбается младший, переводя взгляд на Хосока. Безмятежная идиллия, воцарившаяся вокруг, напоминает события двухлетней давности, когда они только-только собрали Сайфер и абсолютно так же шли по тротуару поздним вечером домой, обсуждая будущие свершения и планы. Вот только предмет их разговора теперь — это не кубки и титулы, о которых они мечтали, а любовь, в которой затерялись. И разве что-то имеет значение в этом мире, если не любовь с ее всесторонним проявлением и умением вскружить голову в те самые моменты, когда меньше всего ожидаешь? Их тоже застали врасплох.***
Чимин добирается до дома, погруженный в глубокие раздумья, ненавидя себя за то, что надумывает слишком много, преувеличивает и фантазирует, не зная всей ситуации. Чимин размеренно выдыхает, заезжая в открывшиеся ворота в гараж, паркует машину рядом с отцовской и выходит из автомобиля, закрывая на замок. Омега, перехватив сумку, поднимается по лестнице в прихожую, в которой скидывает обувь и проходит внутрь гостиной с приглушенным светом. Блондин замечает на диване фигуру сидящего папы, держащего в руках книгу и попивающего ароматный чай, разносящий запах по всему помещению. — Папа, — несмело говорит Чимин, обходя диван, — ты почему не спишь? Джунг отрывается от чтения, поднимая взгляд, полный томительного беспокойства, на сына. — Тебя ждал, — слабо улыбается мужчина, убирая прядь волос за ухо. — Ты не появлялся дома почти трое суток и на мои сообщение отвечал нехотя. Что-то случилось? — Лучше ты мне скажи, — резче и грубее, чем хотелось, кидает Чимин. — О чем? — искренне не понимает старший омега, вперившись в сына удивленными глазами, такими большими, красивыми, мягко поблескивающими в свете настольной лампы, направленной на страницы раскрытой книги. — Когда вы собирались мне сказать? — скрещивает на груди руки блондин. Джунг все еще не понимает. — О том, что ты, блять, болен! — не сдерживается Чимин, чувствуя покалывание в области уголков глаз. — Чиминни… — облизывает губы Джунг и встает на ноги. — Не говорили бы, пока бы ты не был при смерти или что? Почему вы не сказали? — омега делает шаг назад, выставляя перед собой руки, словно щит. — Мы не хотели тебя беспокоить пока, — ищет оправдание мужчина, видя, как вырастает невидимый барьер между ним и любимым сыном. — Дорогой, — закусывает губу Джунг и хочет ближе подойти, обнять, но остается стоять на месте, смаргивая слезы с глаз. — У тебя рак! — вскрикивает Чимин, у которого дрожат руки. — Как долго вы собирались скрывать?! Чимин сейчас хуже, чем оголенный провод: чуть прикоснешься — сгорит. — Прости меня, дорогой, — качает головой омега, закрывает книгу и выключает свет. — Пойми меня, — измученно произносит Джунг и направляется в сторону лестницы. — Папа, — окликает Чимин и срывается за омегой. — Я не хотел, — мямлит младший Пак, ощущая себя провинившимся мальцом, которого только что без слов отчитали. — Поговорим завтра, хорошо? Я очень устал, — роняет грустную улыбку, холодящую все внутренности блондина. Чимин кивает, провожая папу немигающим взглядом, словно он в любую секунду может раствориться в воздухе невидимой дымкой. Больно. Нестерпимо больно глубоко внутри. Больно так, что хочется кричать до срыва голосовых связок, больно так, что хочется поднять голову к небесам и спросить «почему?», больно так, что слезы бессмысленно сдерживать. Чимин уходит на кухню, берет граненый стакан и наливает воды, проливая ее на стол. Омега матерится сквозь стиснутые зубы, облокачивается на высокий стол и руками зарывается в волосы, сжимая их у основания. Чимин съезжает вниз, присаживаясь на холодный мраморный пол, кусая губы до красных следов, игнорируя мокрые дорожки слез, стекающие по щекам. Больно. Больно до скрежета зубной эмали, до сводящих мышц судорог, так больно, что не хочется дышать. Чимин всхлипывает тихо, почти бесшумно, до конца не понимая, что происходит в его жизни. Почему в одном ее конце задребезжал свет, как в другом наступила полная тьма? Баланс жизни? Гармония? Почему, получая одно, он должен жертвовать другим? Чимин не готов, совсем не готов. Жизнь застала Чимина врасплох.