Dance spirit

— Нет! Я против такого! — заявляет несдержанно Чимин, тяжело дыша после очередного прогона танцевальной связки. — Это заявка, Чимин, — спокойно говорит Юнги, сидя на корточках и вытирая лицо полотенцем. — К тому же, мы не устраиваем дебош или вандализм, — пожимает плечами Намджун и пьет воду из бутылки. — На самом-то деле я тоже волнуюсь из-за всего этого, — неуверенно произносит Сокджин, к которому моментально подлетает Джун и серьезно всматривается в поблескивающие в свете глаза. — Ты со мной, и тебе нечего бояться, — негромко озвучивает Намджун и большим пальцем проводит по скуле, стирая капельки пота. — Из-за этой выходки нас могут арестовать! — продолжает настаивать Пак, не понимая безалаберности и расслабленности остальных. — ЧимЧим, — обращается дурацким прозвищем Тэхен и делает шаг к другу, — ты очень сильно переживаешь, — и тянется руками к щечкам, но блондин резко в сторону уходит. — Твоя семья тоже приглашена на этот вечер! — раздражается Чимин, закусывая губы от нервов. — Здорово же! Будет весело! — радуется ТэТэ, словно малый ребенок, получивший желаемую игрушку. — Всегда хотел стать bad boy! — Это, блять, нихера не весело! — злится Чимин и, отмахнувшись ото всех, подходит к сумке, лежащей в углу, запихивает в нее вещи и, не переодеваясь, быстро покидает зал. — Черт! Чимин! Омега, перепрыгивая через ступеньки, оказывается на первом этаже, толкает железную дверь и оказывается на свежем вечернем воздухе. Легкие порывы летнего ветра ласкают разгоряченную кожу, остужая ее и привнося легкую трезвость в сознание. Чимин прикрывает глаза, делая размеренный плавный вдох, пытаясь собрать мысли в кучу, и идет к машине, припаркованной вдоль тротуара. — Чимин! — встревоженный голос Чонгука заставляет блондина обернуться и недовольно поджать губы. — Постой, — запыхавшись от мини-пробежки, спрашивает альфа, долго, протяжно выдыхая, и поднимает голову, пристально вглядываясь в омегу. — В чем дело? — В чем дело?! Серьезно?! — вспыхивает, будто подожженная спичка, Чимин и руками взмахивает, роняя сумку на асфальт. — Я правда не понимаю, — искренне недоумевает альфа, выгибая черную бровь, делая шаг к беснующемуся блондину и беря его за руку. Чимин сорвавшегося с губ смешка не сдерживает. — Чего ты не понимаешь? Вы собираетесь заявиться на званый вечер «высшего», — Чимин делает паузу, кривит губы, вырывая руку, и в воздухе рисует кавычки, — общества и устроить черт знает что, думая, что вам все это легко сойдет с рук? Чонгук дергает вверх бровями, все еще не понимая беспокойства омеги. — Это хулиганство, Чонгук! Нарушение закона! Вы собираетесь там станцевать, снять на видео и выложить на ютуб. Думаете, что вас не найдут и вы не пойдете по какой-нибудь статье?! — повышает голос блондин, поражаясь простоте альфы. — Да все будет нормально, ты очень сильно переживаешь, — и Чонгук обхватывает плечи Пака, легонько встряхивая. — Мы так делали уже несколько раз, ничего страшного не произошло. Это детская шалость, ну, немного подебошим, но никто же не пострадает. Мы просто станцуем в отеле «Ритц», повеселим народ и покажем серьезность наших намерений на «улицах». Чимин небрежно стряхивает руки альфы и поднимает спортивную сумку с асфальта, укоризненно качая головой, подходит к Порше и открывает ее с характерным щелчком. — Я же говорил, что не подхожу вам, — бубнит омега, закидывая сумку на пассажирское сидение. Гук все слышит, обхватывает запястье Чимина, срывая у него испуганный возглас, и дергает на себя, вынуждая обернуться. Альфа резко захлопывает дверцу машины и прижимает к ней растерявшегося на мгновение блондина. — Не говори так, — сорванно с нотками разочарования говорит Чонгук, цепляя подбородок омеги и приподнимая голову вверх, смотря в эти чертовски красивые глаза, напоминающие цветом тягучую сладкую карамель. — Ты часть команды, без тебя ничего не получится, — негромко произносит альфа и нагибается к желанным губам, но Чимин отводит голову в сторону, уходя от поцелуя. Чонгук оторопело смотрит на омегу, прячущего взгляд. — Чимин… — Я не буду в этом участвовать, — серьезно говорит Пак и несильно толкает альфу в грудь, обходит автомобиль спереди и садится в него. Чимин заводит двигатель, на Чона даже не смотрит и, выжав педаль газа, срывается с места. Чонгук не пытается его остановить. Чимин сжимает одной рукой руль, а второй достает из подлокотника купленную пару дней назад пачку сигарет и зажигалку. Чимин, остановившись на красном сигнале светофора, дрожащими руками достает одну сигарету и, обхватив фильтр губами, закуривает от вспыхнувшего огонька зажигалки. Омега делает первую затяжку и, откидываясь на спинку кожаного сиденья, настежь открывает окно. Обжигающий внутренности дым молниеносно разносится по телу, мнимо согревая изнутри. Чимин курить не умеет, но затягивается вновь. Похуй, что это вредно, токсично, ядовито, похуй, что с его образом жизни гадить легкие нецелесообразно и глупо, похуй. На душе так тошно, так паршиво, так тоскливо и плохо, что хочется вскрыться, чтобы нахуй забыть обо всех проблемах. Он же ни черта не сильный, он не титановая гора, способная на своих плечах пронести все невзгоды долбанного мира. Чимин не справляется ни с чем. Ни с мыслями, устраивающими в голове первозданный хаос, ни с эмоциями, поглощающими, как морское чудовище, ни с чувствами, творящими беспредел. Чимин не справляется. Он пытается, до конца пытается держать все под контролем, рушащимся карточным домиком на ветру под его ногами. Чимин летит вниз, летит в темную бескрайнюю бездну со сверхскоростью, не надеясь на спасение. Никто ему не поможет, никто его не поймет. Чимин ломается уже снаружи, ведь внутри все давно превратилось в кровавую пустыню из его души. Омега стряхивает пепел через окно на дорогу и мягко стартует с места, нажимая на педаль. Вечерний город с яркими красочными огнями оживает. Никогда не спящий, никогда не останавливающийся в движении город, завоевывающий сердца, ломающий судьбы, учащий жить, — город контрастов и противоречий, в котором ему посчастливилось родиться и вырасти. Чимин неспешно двигается по оживленной автостраде в сторону родительского дома, на руле прикручивает громкость музыке и делает еще одну глубокую затяжку. — Блять! — выпаливает омега, резко бьет по тормозам, когда перед ним из ниоткуда вылетает мотоцикл. Чимин, бросив сигарету, включает аварийный сигнал и выходит из машины, громко хлопая дверью. — Какого черта?! — взмахивает руками блондин, показывая свое недовольство и раздражение, но сдувается моментально, делая шаг назад. — Ты мне скажи, какого черта, — сердито, сильно хмурясь, говорит Чонгук и, обхватив омегу за плечи, вжимает в автомобиль. Проезжающие мимо машины сигналят им, объезжают, но альфа ничего и никого не замечает, кроме озадаченного Чимина, вытаращившегося на него своими оленьими глазками. — Что происходит с тобой? Ты думаешь, что я ничего не вижу? Думаешь, я такой тупой? Я тебя чувствую, Чимин! — и встряхивает, пытаясь достучаться до него. — Я же сказал, что не буду участвовать в этом! — пытается звучать убедительно Пак, но голос предательски дрожит. — Это ни при чем! — резче, чем хотелось, говорит альфа. — Если боишься, не участвуй, я не буду тебя заставлять, но я же просил, просил не закрываться от меня! Ты же делаешь все с точностью наоборот! Убегаешь, прячешься, закрываешься, я хочу тебе помочь, а ты не позволяешь. Я не могу смотреть на то, как ты разваливаешься прямо на глазах, но пытаешься строить из себя сильного, которому все нипочем, человека. Чимин, не сдерживаясь, прилагая всю силу, толкает Чонгука в грудь, вынуждая танцора сделать пару шагов назад от неожиданности. — Я и есть такой! — чуть ли не рычит блондин на альфу, который, опомнившись, снова делает шаг к Паку. — Поэтому закурил? — нагибается к лицу омеги Гук, вдыхая сладкий любимый аромат, смешанный с запахом табачного дыма. — Я не собираюсь тебя осуждать: это твой выбор, но будь ты хоть немного в порядке, то не допустил бы этого. — Тебя это не касается! Чонгук, не сдерживаясь, злобно ударяет ладонями по кузову желтого Порше по обе стороны от омеги, который испуганно вздрагивает, поднимая изумленно-взволнованный взгляд на него. — Все, что связано с тобой, касается меня! Омега судорожно выдыхает, хочет глаза увести, но альфа обхватывает горячими сухими ладонями его лицо, фиксирует прямо, и здесь не скрыться, не убежать, трусливо поджав хвост. И Чимин смотрит, смотрит в темные глаза, напоминающие бесконечный, завораживающий космос с миллиардами галактик, сверкающих в нем. В глазах Чонгука океан эмоций плещется, утягивая в сумасшедший водоворот. В глазах Чонгука и злость кострами праведными горит, и сожаление холодными водами сталкивается, и обида черной змеей ползает, и любовь, та самая любовь, что только в чужих глазах увидеть можно. Любовь эта хрупкая, нежная, как цветок, требующий ласки, света и тепла, и без этих простых, но важных вещей, он погибнет, завянет, испустит последний вдох, осыпав свои красивые лепестки. Они только встали на этот путь, только делают первые неуверенные шаги по извилистой дорожке с рытвинами и камнями, встречающимися на ней. Им еще предстоит бороться с собой, с обществом, со всем безнадежно прекрасным миром, желающим растоптать и уничтожить, но любовь же все побеждает, все преодолевает? — Ты, наверное, думаешь, что тебя никто не понимает? Что если поделишься с кем-то своими переживаниями и мыслями, то никто не поймет, не поддержит? Ты думаешь, что один такой страдалец? Да в мире полно людей, у которых проблемы намного хуже, чем у тебя, и ничего, они живут, встают каждый ебаный день и идут работать, чтобы прокормить детей, чтобы… Но Чимин не собирается дослушивать, дергает головой, скидывая руки альфы, и взмахивает рукой, оставляя красный болезненный отпечаток на чужой щеке. Чимин с отвращением и презрением фыркает, быстро садясь в заведенную машину, и трогается с места, оставляя позади человека, пытающегося хоть как-то помочь. Чонгук сжимает кулак, поднося к лицу, и прикусывает костяшки пальцев, психует, матерится сквозь зубы, осознавая масштабность катастрофы. Чонгук мечется, воет раненым зверем, понятия не имея, что предпринять и как поступить разумнее. Чонгук подходит к мотоциклу, ловко перекинув ногу, усаживается, прокручивает дважды ручку и оставляет клубы пыли и газа за собой. Идиот. Долбоеб фееричный. С Чимином так нельзя. Чимин же тепличный, не знающий жизни по ту сторону студии и защитных стен дома. Если для одного проблемы омеги покажутся сущим пустяком, то для него на земле развернется настоящий ад. Чонгук, не спрашивая, не зная, только догадываясь и чувствуя внутреннюю боль того, к кому вся сущность тянется, обидел необдуманными резкими словами. Он виноват, и как часто у него выскакивает эта ебучая привычка сначала сказать, потом подумать. Чонгук морщится от сильных мощных порывов ветра, задувающих назад волосы, проклиная себя, что забыл шлем. Альфа объезжает впереди едущий авто и нагоняет желтый Порше, набирающий скорость с каждым новым метром. Как же он проебался. И что ему сказать? Как объясниться перед тем, кто даже слушать не захочет? Чонгук переключает скорость и ровняется с машиной омеги, который бросает на него беглый взгляд и, вытащив руку, показывает ему средний палец, а после закрывает окно, ясно давая понять, что не остановится. Чонгук матерится, продолжая ехать наравне с омегой, замечая, что они заезжают в малолюдный респектабельный район на окраине города. Омега постепенно сбрасывает скорость, подъезжая к закрытым воротам, за которыми находится территория, огороженная забором, вымощенная белым камнем. Чимин останавливается, показывая специальный пропуск выглянувшему из охранной будки мужчине лет сорока, кивающему в знак одобрения и нажимающему на пульт. Ворота медленно раскрываются. Чонгук, на секунду выпавший из реальности, приходит в себя и соскакивает с байка. — Чимин! Подожди! Омега его игнорирует, мягко катясь по шоссе, но альфа успевает подбежать и схватиться за раму открытого окна, заглянуть внутрь салона, впитавшего в себя сладко-пряный запах блондина. Чонгук ощущает ужасающую лавину вины, погребающую его с головой. Чонгук многое может вынести, через любое дерьмо пройти и пережить с высоко поднятой головой может, но видеть слезы человека, к которому он абсолютно неравнодушен, невозможно. Чонгук должен сказать что-то, должен как-то извиниться, но в мыслях перекати-поле, пустота пугающая, только красный огонек на задворках сознания мигает. Альфа дергается вперед, стараясь ухватиться за последнюю возможность, но Порше не собирается останавливаться. — Поговорим потом. Окно автомобиля закрывается, раскидывая их по разные стороны баррикады. Чонгук безнадежно выдыхает, откидывая голову назад и прикрывая глаза. Альфа дергается от влажных капель, упавших на его щеки. Свинцово-черные тучи, внезапно настигшие город, покрывают вечернее небо, отчего становится еще темнее. Тяжелые капли дождя срываются вниз, орошая сухую землю и принося ту живительную влагу, о которой мечтают все летом. Чонгук неподвижно стоит около ворот, всматриваясь в грозовое небо, где мелькнула первая молния, разящая атмосферное пространство яркими всполохами света. Первые раскаты грома, разносящийся на многие километры в округе звук. Альфа не чувствует пронизывающего сильного ветра, царапающего липкую мокрую кожу. — Эй, паренек! — окликает его охранник. — Заболеешь! Давай-ка дуй домой! — говорит мужчина из открытого на пару сантиметров окна, махая рукой. Чонгук слабо кивает и подходит к мотоциклу, сидение которого намокло к чертям собачьим. Но альфа все равно садится на него, обхватывая посильнее ручки байка и прокручивая их. Ладони неприятно скользят, но он не замечает этого, выезжая на автостраду, залитую дождем. Чимин вложил в его руки надежду, которую проебать просто нельзя. Чимин оставляет Порше в гараже и, скинув обувь и сумку в общей прихожей, проходит в гостиную, где родители пьют чай и что-то обсуждают, быстро направляется в сторону лестницы, бросив негромкое: — Привет. Омега покусывает безостановочно губы, из-за чего в некоторых местах уже появились первые красноватые ранки. Чимин сдерживает слезы, готовые прорвать расшатанную плотину его эмоциональной крепости. Блондину остается пересечь пару ступенек, один поворот — и он окажется там, где не надо быть сильным, сдержанным, холодным и неприступным, там, где можно выплеснуть весь хаос, что бушует в душе, подобно той буре, что сейчас разворачивается за окном. Всего пару метров до мнимой свободы. Пару метров. — Чимин, — ласковый, полный безграничной любви и заботы голос Джунга заставляет на мгновение застыть, отступиться и упасть в объятия мужчины. — Котенок… Рядом с папой можно не держать оборону, маску безразличной отстраненности, рядом с ним в его бережных теплых руках можно побыть слабым, обнажить потрепанную душу, зная, что не осудит, не поругает, лишь прижмет крепче, поглаживая успокаивающе по спине. Чимин навзрыд ревет громко и некрасиво, утыкаясь лицом в грудь Джунга, пропитывая горькими слезами шелковую ночную рубашку омеги, сидя прямо на ступенях лестницы. Чимин всхлипывает, сотрясаясь всем телом от рыданий, крепко держит руки папы, боясь, что он в любую секунду исчезнет. Застывший на лестнице Джозеф смотрит на своих самых дорогих людей, чувствуя затягивающийся в сердце узел, перекрывающий кровоток. Мужчина облокачивается на стену позади себя, грузно выдыхая. Джунг целует сына в висок и тихо напевает мотив сонаты Моцарта. Чимин захлебывается собственными слезами, отрывая зареванное лицо и вскидывая взгляд, полный боли, на папу, которому не нужны слова, чтобы понять состояние собственного ребенка. Джунг помогает ему подняться на трясущихся ногах, и к ним мгновенно подлетает Джозеф, подхватывая сына, но супруг кивком головы уверяет, что справится. Кто он такой, чтобы вмешиваться? Джозеф провожает их до комнаты Чимина, говоря, что сделает чай и принесет фруктов. Старший Пак оставляет их, уходя вниз. Джунг помогает омеге взобраться на постель и сам садится на край. Чимин, немного успокоившись после первой волны накатившей истерики, кашляет, вытирая дорожки слез ладонями. Он ложится головой на колени папы, который сразу зарывается пальцами в спутанные влажные пряди, мягко перебирая их. — Что тебя так расстроило, милый? — ненавязчиво спрашивает Джунг, не ожидая никакого внятного ответа от сына. — Папа, вот скажи, а как отец расположил тебя к себе? — сипло спрашивает Чимин, лежа с закрытыми глазами. — Хах, — вздыхает Джунг, прикладывая кончики пальцев к подбородку. — Твой отец — невероятный человек. И это большое счастье — быть его супругом и папой его сына. Мне, возможно, очень повезло, — и мягко улыбается уголками губ, убирая прядки волос от лица омеги. — Ты же знаешь, что если Джозеф чего-то хочет, то он этого добьется и это получит. В то время я не видел и не замечал никого и ничего вокруг себя. Единственное, что интересовало меня, — это танцы, одержимость танцами, балетом, сценой — все, что имело значение в тот период. Бесконечные гастроли, тренировки и подготовка к выступлениям на больших сценах мира, рассвет карьеры, слава и деньги — это было целью моей жизни, это то, о чем я мечтал с самого детства. И в мои планы тогда точно не входил твой отец. Но у жизни на тебя есть свои планы, и иногда случается так, что твоя идеальная картинка не всегда схожа с задумками жизни. С твоим отцом мы познакомились еще в Нью-Йорке, но судьба свела нас в Риме, в городе, в котором моя жизнь кардинально изменилась. Чимин приоткрывает веки и вопросительно изгибает бровь. Чимин любит слушать истории жизни папы, они его вдохновляют и позволяют поверить в лучшее. — Я выступал в театре Иль Систина, изумительная постановка «Тысяча и одна ночь». Я уже столько раз исполнял ее, что каждое движение было доведено до такого автоматизма, что в какой-то момент я оступился. — Я помню, ты получил серьезную травму, — тихо говорит Чимин, беря папу за руку, и прикладывает к своей щеке. — И тогда появился Джозеф как мое утешение и поддержка, и я представить не могу, как бы справился со всем тем, что происходило со мной. Это была и невыносимая боль, мысли о сожалении и разочаровании, мысли о моем ничтожном промахе, о великом будущем, которое мне уже не светило. Меня терзали сомнения, страх, неудача за неудачей преследовали меня, если бы твой отец, который, несмотря на занятость, расписанный по часам рабочий график, не был рядом. Всегда. Помню, я тогда жил у родителей в Стэмфорде, твой отец приезжал каждый вечер, а на выходных забирал к себе. И я даже не заметил, в какой момент Джозеф стал важной частью моей жизни, ее смыслом, даже не понял, как влюбился, а я ведь так нос воротил, думал, мне некогда в любовь играть, но так ошибался, — с нотками грусти произносит последние слова Джунг и, наклонившись, оставляет целомудренный поцелуй на лбу сына. — Джозеф особенного ничего не сделал, но мое сердце будто само чувствовало, что этот амбициозный, статный, где-то упрямый альфа сделает меня счастливым. И не прогадал, — и поднимает теплый взгляд на зашедшего в комнату старшего Пака с подносом в руках. — Поэтому, дорогой, — и Джунг кладет ладонь на грудь блондина в области сердца. — Слушай его, доверяй ему, следуй его зову, ведь оно, поверь, никогда не подведет. Оно каким-то волшебным образом знает, что нужно тебе. — Но я не понимаю! — говорит Чимин, приподнимаясь на локтях и хватаясь за майку, оттягивает ее от себя. — Оно молчит, ничего мне не говорит, только терзает изнутри! Я ничего не хочу чувствовать! Почему нельзя выключить эти гребаные эмоции? Почему мы должны все это испытывать? — срывается голос Чимина, и по щекам снова текут слезы непонимания, непоправимости происходящего, обиды и грусти. — Потому что мы люди, Мини, не роботы, не куклы, а живые люди с эмоциями, чувствами, переживаниями, которые делают нас теми, кто мы есть, — неожиданно произносит Джозеф и садится около кровати рядом с Джунгом, не сводя ласковый взгляд с сына. — Поверь, мы намного сильнее, чем думаем о себе. Нет ничего на свете, с чем бы мы не смогли справиться. Да, сегодня может быть больно, грустно, одиноко, сегодня тебя никто не понимает, не поддерживает, но завтра все может быть по-другому. Взойдет солнце, и за новым рассветом последует новый день с новыми начинаниями и возможностями. Только тебе делать выбор, как быть дальше, а я знаю, что ты не тот человек, который, упав, не поднимется снова, — и Джозеф поднимается с пола, целует Чимина в лоб и покидает комнату, оставляя омег наедине друг с другом. Джунг залезает на кровать, опираясь на изголовье спиной, пока Чимин удобнее укладывает голову на его груди. — Иногда мне кажется, будто в этом мире нет людей, которые бы поняли меня, будто мне не суждено никогда встретить таких людей, — вполголоса говорит младший Пак, слушая биение сердца папы. — Да? А мне казалось, что те ребята, с которыми ты теперь часто зависаешь в студии, очень тебе подходят, — и мужчина поглаживает омегу по голове. — Обычно когда приходишь от них, то светишься, а еще я подозреваю, что ты неравнодушен к Чонгуку. — Папа! — Чимин утыкается носом в грудь Джунга, качая отрицательно головой. — Он — приятный молодой человек! — Он — баран, — бубнит омега. — Да, фигурой что надо вышел, высок, накачен, недурен собой. — Папа! — Говорю очевидные вещи! — возмущается Джунг, потрепав сына по макушке. — Возможно, немного нравится, — выдыхает Чимин, пряча стыдливо глаза. — Не упускай свой шанс, возможно, это именно тот человек, в котором ты так долго нуждался. Когда я увидел этого молодого альфу, то мне он показался очень надежным, — вспоминает Джунг первую встречу с Чонгуком. — Я не знаю, папа, — Чимин садится по-турецки на кровати, теребит робко пальцами края майки и разглядывает узорчатое покрывало. — Он другой, совершенно из другого мира, который для меня непонятен и сложен, и мне иногда очень неудобно, я ведь рос в иных условиях. — Ты переживаешь из-за вашего социального несоответствия? — удивленно спрашивает Джунг, на что сын слабо кивает. — Положись на чувства, ведь для них не существует преград, границ, сословий и людских осуждений. Я приму любой твой выбор. Ты мой сын, и я очень сильно тебя люблю и желаю только счастья. Если ты будешь чувствовать себя окрыленным рядом с этим человеком, то какая разница, сколько у него денег и где он родился? Чимин вскидывает глаза на папу, хлопает изумленно длинными ресницами и не верит услышанным словам. Он, не ожидая от самого себя, набрасывается на папу и крепко обнимает, пытаясь показать, как много для него значат его помощь, его жизненные советы. Чимин, не особо тактильный человек, не любящий обниматься и нежничать, сейчас переполнен необъяснимой благодарности и любви. Чимин целует папу в щеку и улыбается. И это тот самый момент, когда невидимое ни для кого счастье накатывает неожиданной и теплой ударной волной, впитываясь в каждую клеточку и начиная уютно греть изнутри. — Спасибо, — шепчет блондин, чувствуя, как с души спадает один камень. — Кстати, твой костюм привезли для вечера в «Ритце», — кивает в сторону гардеробной сына. — Ты же помнишь? — А ты пойдешь? — Да, не вижу причин не идти, — с интересом смотрит на Чимина мужчина, ища подвоха. — Тебе необязательно. — Я не собираюсь запираться дома, строить из себя несчастную жертву и не продолжать жить, как жил до этого, — пожимает плечами Джунг. — Ничего не изменилось, — целует сына в щеку омега и ладонью шлепает по попе. — А теперь бегом в душ! Не хватало заболеть еще! Джунг сегодня засыпает в комнате сына.

***

— Вы серьезно?! — Бора в шоке раскрывает рот от рассказанной Намджуном идеи. — Это же просто сумасшествие! — и бросает изумленный, полный какого-то немого восторга взгляд на младшего брата, сидящего на заднем сидении мустанга альфы. Тяжелые капли дождя тарабанят по железной крыше, даря странное успокоение. — И вы хотите, чтобы я сняла это все и смонтировала в видеоролик? — спрашивает Бора, иронично выгибая левую бровь и улыбаясь заинтригованно от подобного разворота событий. — Ты же профессиональный фотограф и видеооператор, что тебе это стоит? — покусывает губы Сокджин, с надеждой в больших глазах смотря на сестру. — Как ты в это ввязался? Я от тебя такого не ожидала, — одобрительно улыбается Бора, переводя орлиный взгляд на Намджуна, слегка прищуриваясь и получая в ответ такой же. Их мини-игра в гляделки заканчивается тем, что девушка выдыхает, качая головой. — Я в деле. Это, блять, круто. — Серьезно?! — спрашивает Джин, чуть ли не подпрыгивая на сидении.  — А почему ты думал, что я буду против? Я за любой кипиш, — смеется омега, моментально делая серьезное лицо. — От меня требуется прийти на вечер и заснять все на камеру так, чтобы это было энергично, живо и красочно, верно? — Да, — твердо говорит Намджун, кивая головой. — Приглашение достать будет не сложно. Меня взяли как швейцара, Чонгук и Джин-и устроились как официанты, Хосока взяли барменом, потому что есть опыт. Юнги с Тэхеном как члены более вышестоящих семей идут по приглашению, и я думаю, что раздобыть им еще одно трудности не составит. Тэхен уже с папой поговорил — тот сказал, что без проблем. Вангам тоже не составит труда попасть на прием, — замолкает альфа, вспоминая, чего не сказал. — Но есть еще один момент, — выдыхает тяжело. — Один наш член команды — Чимин — танцевать не будет, но мы хотим, чтобы он был в кадре как зритель, как важное действующее лицо, словно танцуют и исполняют для него. — Тематика? — спрашивает Бора, сведя брови к переносице. — Любовь? — усмехается Намджун, бросая взгляд на Сокджина в зеркало заднего вида. — Я поняла, что вы хотите увидеть, и думаю, что это будет здорово, — радостно и весело улыбается Бора. — Не могу поверить, что ты в таком участвуешь. — Я тоже, — хихикает Сокджин. — Нужно еще одно приглашение, — неожиданно говорит девушка. — Зачем? — нахмурившись, спрашивает Джун. — А кто будет вашим диджеем? — изгибает губы в ухмылке омега. — Да ладно? Ты думаешь, что Том согласится? — удивляется Джин. — У него нет выбора, — пожимает плечами сестра Сокджина. — Тогда надо готовиться и прикупить новое платье! — Бора открывает дверь немного и оборачивается. — Доброй ночи, Намджун, и спасибо, — омега выходит под проливной дождь и бежит в сторону дома. Сокджин хочет последовать примеру сестры, но задерживается на долю секунды и немного подается вперед через подлокотник, оставляя на щеке альфы благодарный нежный поцелуй. Сокджин выбегает на улицу, скрываясь за воротами забора. Намджун верит, что у них все получится. Это касается далеко не безумной идеи, которую они хотят воплотить в жизнь.

***

Званый благотворительный вечер, организованный мужем одного из конгрессменов США, проходит в известном отеле «The Ritz-Carlton», расположенном в шаговой доступности от Центрального Парка. Высотное здание, вымощенное белым кирпичом, снаружи освещено множеством огней, установленных на его фасаде. Два огромных флага, прикрепленных мощными железными балками по обе стороны от входа, развеваются на слабом ветру, заставляют путешественников и фотографов искать лучший ракурс, чтобы запечатлеть на снимках красоту постройки. Стеклянные двери, обрамленные черными рамами, сегодня открыты для особо почитаемых в обществе гостей, и в этот вечер собрались его так называемые «сливки». Чимин не любит светские приемы. Все они пропитаны гнилой, разлагающейся атмосферой лицемерия и лжи, закутанной в красивые громкие слова о благотворительности, защите фондов и социальных аспектов жизни общества. Каждое сказанное здесь слово — фальшь, каждый брошенный взгляд — оценка, каждая улыбка — всего лишь средство для достижения цели, ведь улыбка же притягивает и располагает к себе. Только Чимин никогда и никому в этих кругах не улыбается, держит ровно и прямо спину, холодно меланхолично кивает, сдержанно и коротко отвечает на любые вопросы. Чимин — редкий гость подобных мероприятий, предпочитающий проводить время за любимым делом, чем за обсуждением, чей кошелек толще и влияние больше. Чимин поражается, как его папа с такой грациозной легкостью и полной отрешенностью ловко скользит среди стаи акул, готовых сожрать в любую секунду. Чимин наблюдает за ним с немым восхищением, как папа мягко здоровается кивком головы с добродушной улыбкой на подведенных блеском губах, как аккуратно придерживает отца за руку, соприкасаясь с ним плечами, как ведет незатейливую беседу, полностью контролируя ее ход. Чимин смотрит, подмечает, анализирует, хотя быть здесь совершенно не хочется. Омега пришел только из-за ребят, которые точно безумцы, решившиеся на такой сумасбродный поступок. Чимин не представляет, как они планируют провернуть невозможное, но в душе надеется, что все получится, а он сделает все, чтобы какие-нибудь придурки, которыми набит зал, ничего не испортили. Чимин уже встретил на входе Намджуна, выполняющего роль швейцара и открывшего дверь с такой снисходительной усмешкой, что Пак откровенно фыркнул, сделав вид, что не знает альфу. Чимин заметил Сокджина, разносящего подносы с закусками и кивнувшего ему в знак приветствия, но блондин сделал вид, что и его в первый раз видит. Чимин видел и Хосока, работающего за баром и угощающего коктейлями всех подходящих к нему гостей. Но самым сложным и тяжелым испытанием для омеги было проигнорировать Чонгука, чей запах щекочет носовые рецепторы и обволакивает со всех сторон, словно заключая в объятия. Чимин прошел мимо альфы, разносящего среди гостей бокалы с пузырящимся шампанским, и заперся в туалете, переводя дыхание и пытаясь взять себя в руки. Чимина к Чонгуку тянет. Как цветы тянутся к солнцу за его теплом и светом, так и омега тянется к Чону за защитой, поддержкой и любовью. Так глупо отрицать вспыхивающие яркими огоньками чувства внутри, собирающиеся в общий полыхающий огненный костер. Чимин упрямый, вредный, в чем-то просто несносный, но в глубине души уверенный, что не менее упертый Чонгук примет его любым. Чимину многому придется научиться, через многое пройти, и хоть он еще не готов, но к альфе подойдет, пока не зная, что он ему скажет. — Чимин-а! — раздается позади блондина, который оборачивается и, беззлобно закатив глаза, слабо улыбается. Тэхен налетает на него, обнимая открыто, по-дружески, привлекая всеобщее внимание. Пак хмыкает, разглядывает друга, одетого в серый костюм на размер больше, из-за чего брюки напоминают танцевальные шаровары. Тэхену идет все. Омега выглядит невероятно даже в обычных черных шортах и белой майке, что удивляет Чимина всегда. — Ты так потрясающе выглядишь! — восторженно говорит ТэТэ, обхватывает друга за руку и, подняв ее вверх, вынуждает его развернуться вокруг своей оси. Чимин в строгом черном костюме-двойке, того же цвета рубашке и галстуке с изображением белых маленьких квадратиков на нем. У него идеально уложенные волосы и неброский макияж, выделяющий карамельные глаза и подкрашенные бесцветным блеском губы. — Ой, какой же ты красивый, — выдыхает влюбленно Тэхен. — Как ты? В тот вечер ты уехал так резко и не отвечал на мои сообщения и звонки несколько дней! Я переживал, вообще-то! Здравствуйте, мистер Пак! — и синеволосый омега, увидев папу Чимина, протягивает ему руку, которую тот с радостью принимает и пожимает в ответ. — Здравствуй, Тэхен, — говорит Джунг, улыбаясь. — Замечательно выглядишь! — хвалит образ омеги старший Пак. — Вы мне льстите, господин Пак, — отмахивается омега и, приблизившись к уху Чимина, шепчет: — Ты уверен, что не хочешь? — и вкладывает в ладонь блондина театральную маску в венецианском стиле эпохи Возрождения. Чимин кивает, сжимая в руке маску, закусывая изнутри щеку. Тэхен кивает мужчине, обворожительно улыбаясь, и быстро растворяется в толпе. Блондин оглядывается, выискивая Чонгука и Сокджина, словно провалившихся сквозь землю. Он бросает беглый взгляд в сторону бара, но там находит только негодующих и ничего не понимающих гостей. Чимин встревоженно пробирается через разговаривающих, обсуждающих последние сплетни людей и замирает, улавливая первые ноты струнного инструмента. Черт. Они точно сумасшедшие, раз каким-то образом умудрились подключить собственную музыку к общей аудиосистеме и поиграться с освещением. Чимин не замечает, что его восторженное лицо снимают на видеокамеру крупным планом, а после объектив камеры переходит на лестницу, расположенную в центре в виде полукруга. В кадре появляется синеволосый омега, сидящий на перилах, размахивающий руками, словно зазывает огромную толпу посмотреть на происходящее. Тэхен скатывается вниз, спрыгивает на две ноги на первую ступеньку и, пожав плечами, начинает танцевать его личную вступительную партию. Тэхен выкидывает вперед левую ногу, затем правую, придерживая брюки за пояс, и резко прыгает к гостям вечера, принимается танцевать вокруг них, изгибаясь, будто дикая необузданная кошка. Омега ловко и грациозно скользит среди людей, провожающих его недоуменными, но в то же время восхищенными взглядами. Тэхен лукаво-флиртующе улыбается, исчезая среди толпы. Объектив камеры плавно перемещается вновь на лестницу, где с двух сторон появляются фигуры братьев Чон, танцующих зеркально друг другу. Альфы ритмичны, синхронны, динамичны. Из них струится жизненная энергия, задевая каждого находящегося в этом роскошном, красивом пространстве. На лицах братьев, скрытых под абажурными масками, сияют довольные насмешливые улыбки. Спустившись на одну из площадок, разделяющую лестницу на два яруса, они останавливаются друг напротив друга и, приложив ладонь к ладони, машут друг на друга указательным пальцем второй руки. Неожиданно над ними в воздухе пролетает Намджун, делая сальто, приземляется на ноги, немного покачиваясь корпусом из стороны в сторону, вырывая у толпы восхищенные вздохи и выдохи. Следом за Джуном, исполняя боковое сальто, появляется Джексон, оказываясь перед Кимом спиной. Четверо альф танцуют одинаковую танцевальную связку из четырех движений, в конце каждого дают друг другу «пять» ладонями и застывают в поклоне, рукой указывая на огороженную балюстрадой площадку наверху лестницы, где появляются Лалиса и Сокджин. Омеги с высоты оглядывают всех присутствующих, переглядываются и, ухмыльнувшись друг другу, идут в противоположные стороны. Они останавливаются на середине лестницы, кивая остальным, пока музыка не сменяется на следующий трек. В кадре крупным планом появляется Юнги, запрыгнувший на твердую поверхность широкой перилы ограждения. Юнги поистине потрясающий и выдающийся танцор. Каждое его движение плавное и изысканное, точное и аккуратное, доведенное до совершенства многочасовыми тренировками. Несмотря на достаточно жесткое и резкое звучание мелодии, танцевальные взмахи, наклоны и шаги Юнги по ограниченной поверхности заставляют взор застыть и не моргать, чтобы ничего не пропустить. Танец Юнги завораживает красотой, грацией и легкостью, словно каждая клеточка его насыщена танцем, танцует вместе с ним. Так оно и есть. Омега делает шаг вперед, ни капельки не боясь мимолетного полета в невесомости, ведь внизу его ловят братья Чон, тотчас ставя на ноги. Чимин обводит окружающих его со всех сторон людей, на лицах которых смесь легкого удивления и восторга, а еще приятной неожиданности, словно выступление организовано специально для них. Чимин приподнимает уголки губ в улыбке, смотря на маску в руке, вложенную любезно Тэ, понимая, о чем говорил Чонгук, уверяя его, что ничего не случится, ибо их выходка для всех людей, наполняющих помещение, — всего лишь шоу, представление для их потехи. Омега хмыкает, качая головой, надевает на глаза маску и незаметно выбегает к команде, танцующей предпоследнюю партию, пристраиваясь рядом с лучшим другом у подножья лестницы. Чимин знает танец безупречно, знает индивидуальную партию каждого и может станцевать их, знает, на каком моменте каждый должен уйти. Блондин растворяется в музыке, погружаясь в момент, словно танцует в последний раз. Он ощущает распирающее чувство неподдельного чистого счастья, способного перевернуть горы. Чимин ловит на себе взгляд Тэхена, улыбающегося своей яркой, белозубой и широкой улыбкой, пока музыка резко не обрывается. — Эй! Хулиганы! Это что такое! Все, переглянувшись, кивают друг другу и разбегаются в разные стороны. Тэхен хватает Чимина за рукав пиджака и тянет вглубь толпы, сгибаясь и опуская лицо вниз, чтобы никто не смог их распознать. Синеволосый убирает маску с лица, бросая на пол, а блондин следует его примеру. Омеги выпрямляются как ни в чем не бывало, следуя на выход. Несколько членов охраны, управляющий отелем администратор и организатор приема мотают головами в поисках нарушителей порядка, пыхтя от злости и негодования, призывая людей успокоиться. Приглашенные гости пожимают равнодушно плечами, не понимая, что вызвало такое раздражение, сорвавшее мини-концерт. — Так хорошо танцевали! — восклицает мужчина с бокалом в руке. — Мне очень понравилось! — улыбается красивая взрослая женщина, поправляя прическу. — Интересные ребята, — тихо произносит Джунг, пряча улыбку на плече обнимающего его мужа. — Тебе не показалось, что одним из танцующих был наш сын? — мягко спрашивает Джозеф, поглядывая на супруга. — Даже если и так, то ты видел его улыбку, — Джунг исподлобья глядит на альфу. — Видел, но ты не думаешь, — но Джозефу не дают закончить. — Все что угодно, лишь бы мой ребенок был счастлив, — негромко говорит Джунг, замечая макушку сына, исчезнувшую в дверях.

***

— Это было так круто! — радостно орет на весь салон автомобиля Тэхен, вытаскивая руку через открытое окно. — Я не ожидал, что ты выйдешь, что изменилось? — спрашивает синеволосый омега, откидываясь на спинку сиденья и лукаво поглядывая на друга. — Я не буду объяснять, — только и фыркает Чимин. — Просто осознал, что ничего не случится, если мы немного потанцуем. — Но ты был так против, — не понимает Ким. — Чонгук в последние несколько дней был сам не свой на тренировках, все время злился, огрызался и никого не хотел слушать. Они даже с Намджуном умудрились подраться, — прыскает в кулак Тэхен, вспоминая потасовку между альфами и как им всем пришлось их дружно разнимать. — Вы поругались? Для вас, конечно, обычное дело собачиться по поводу и без, но чует моя жопка, что в этот раз все серьезней, — бросает вопросительный взгляд на друга, внимательно следящего за дорогой. — Ничего особенного, немного повздорили, — выдыхает Чимин, замечая, как Тэхен укоризненно качает головой из стороны в сторону, улавливая недоговоренность и неприкрытую фальшь в словах блондина. Чимин останавливает машину в паре сотен метров от Dimple, где ребята договорились встретиться после удачной заявки на чемпионат. — Ты не пойдешь? — удивленно спрашивает Ким, видя, что Пак не собирается глушить мотор. — Нет, мне надо вернуться на прием, — отводит взгляд в сторону. — Зачем? — допытывается Тэхен. — Ты не больше меня «любишь» весь этот цирк и сброд, поэтому идем с нами. — ТэТэ, мне надо ехать обратно, — продолжает Чимин, но ни на какой прием он возвращаться не планирует. — Ладно, — фыркает омега и выходит из Порше, хлопая дверью. — Но, знаешь, ты опять ведешь себя как свинья, — выдает свой вердикт Тэхен, заглянув в салон через полностью открытое окно автомобиля, и уходит, скрываясь за железными дверьми клуба. Чимин достает тонкую сигарету из пачки, прикуривает и едва не роняет ее изо рта из-за резко распахнувшейся двери и ударившегося в нос терпкого аромата любимого кофе. — Заебал, — рычит в самые губы альфа, а после впивается в них жестким глубоким поцелуем, отбирая сигарету и выбрасывая в окно. Чонгук целует жадно, с остервенением терзает желанные губы, которые слаще любых фруктов, которые опьяняют сильнее любых изысканных вин. Чонгук целует с неконтролируемым напором, наваливаясь на омегу, отвечающим на поцелуй взаимностью и не меньшей страстью, что кипит внутри альфы просыпающимся вулканом. Чонгук обхватывает ладонью лебединую шею, сжимая, оставляя следы пальцами, и углубляет поцелуй, сталкиваясь языком с чужим, словно в неистовой кровавой битве. Чонгук целует до спертого дыхания, до судорожных вздохов между короткими передышками, до головокружительного хмельного запаха омеги, становящегося ярче и насыщенней в сто крат. — Ты несносный, — шипит Чон в пухлые, исцелованные им губы и прикусывает нижнюю. — Вредный, невыносимый чуть ли до невозможности, но, сука, как же ты мне нравишься, как же я от тебя кайфую, — говорит Чонгук и целует вновь, наслаждаясь вкусом пленительных податливых губ. — Я без тебя с ума схожу, — произносит альфа, ощущая на плечах несильную хватку пальчиков омеги, каждый поцеловать хочет. Чонгук за пять дней без Чимина взвыл, умудрился разбить нос Намджуну, поругаться с Хосоком и послать на три буквы весь белый свет. Чонгуку нужен Чимин, нужен настолько, насколько завидный наркоман нуждается в дозе. Чонгуку без него больно, тошно, невыносимо, и вся внутренняя сущность тянется к желанному омеге, без которого дни превращаются в одну серую тусклую массу безнадежности. Чонгук скучал, и он показывает это через сильный страстный поцелуй, через грубо-нежные прикосновения, но, главное, через взгляд, что красноречивее всех слов. Альфа первый отстраняется, кладя ладонь на пылающую розовым румянцем щеку омеги, и мягко поглаживает, смотря в ослепительные медово-золотистые глаза Чимина. — Чонгук, — тихо произносит блондин, уводя вниз глаза, но щекой к ладони прижимается, мелко и незаметно трется об нее, — но почему ты не со всеми? — Они сами выпнули к тебе, — улыбается Чонгук и чмокает омегу в кончик носа. — Ко мне, поехали ко мне, — шепчет Чимин, а кто Чон такой, чтобы ему отказывать? Он кивает, переплетая их пальцы. Кажется, что они целуются целую вечность, но с Чон Чонгуком можно целоваться не одну и даже не две подряд. Чимина от одних только поцелуев кроет, а внизу живота все стягивается в болезненные узлы от накрывающего волнами сладострастного возбуждения, посылая по телу электрические импульсы, прошибающие его насквозь. Чимин в Чонгуке безоговорочно безвозмездно тонет. Слишком хорошо, слишком головокружительно, чтобы быть правдой. Все мысли испаряются, оставляя пустоту, ничего не имеет значения — лишь момент их близости, их уединения, ведь это то, что важно для них обоих, что заставляет чувствовать себя абсолютно живым и счастливым. Чимин тяжело дышит, лежа под Чонгуком на кровати в полной темноте манхэттеновской квартиры, и водит пальцем по черно-белым и цветным узорам, выбитым на теле альфы. — Я тоже хочу, — Чимин забавно дует губки. — Давай и тебе сделаем, — улыбается Чонгук и проводит рукой по плечу омеги. — Это же больно, — морщит нос Пак, очерчивая контуры гепарда на предплечье альфы. — Пф, — фыркает танцор. — Пустяки, не больнее растянутой связки. — А с каким животным я у тебя ассоциируюсь? — спрашивает Чимин, выползая из-под парня и опираясь спиной на изголовье койки. — С олененком, — смеется Чонгук, получая слабый шлепок по руке. — Эй, чего это? — хмурится ребячески Чимин, скрещивая руки в замок на груди. — Да ты посмотри на себя, ты такой милый, когда дуешься, а когда теряешься в чем-то, твои глаза становятся большими-пребольшими, напоминая крохотного прелестного Бэмби, — говорит Чонгук, выпучивая губы, чтобы поцеловать омегу, который неожиданно толкает его в грудь, опрокидывая спиной на кровать и забираясь сверху. — Мой маленький олененок сегодня хочет поиграть в наездницу? — ржет Чонгук, но Чимин рычит на него, по-настоящему рычит, приводя альфу в замешательство. — Нет, я тебя трахну, — со всей серьезностью говорит омега. — Тэхен говорил, что это приятно, — Чимин замолкает на секунду, расстегивая пуговицу на штанах альфы и хватая за шлевки, тянет вниз. — Трахать кого-то. — Да, приятно, согласен, но трахать сегодня буду я тебя, принцесса, — губы Чонгука расплываются в насмешливой улыбке, пугая Чимина, что вскрикивает, оказавшись прижатым к простыням. — Тебе больше идет быть вытраханным, — шепчет ему на ухо альфа и языком проводит по ушной раковине. — Особенно когда ты кончаешь, — Чонгук прикусывает мочку уха, оттягивая немного, шаря руками по подтянутому телу омеги, скользя пальцами по ребрам. — Чонгук… — надломленно произносит имя альфы Чимин, откидываясь на подушки, не предпринимая никаких попыток как-то оттолкнуть танцора. Чимин позволяет снять с себя брюки, небрежно откинуть их на пол, за ними следует нижнее белье омеги и черные обтягивающие штаны Чонгука, купленные специально для этого вечера. Альфа голодным взглядом облизывает идеальное тело омеги, посылая волну мелких мурашек. Чимин смотрит в поддернутые дымкой похоти глаза и плавится, ощущая, как желание, словно буйный огонь, перекидывается и на него. Чимин отдается во власть эмоций, ни о чем не думая, ни о чем не сожалея, растворяясь частицами во мраке небольшой квартирки. Чимин шире ноги разводит, позволяя Чонгуку удобнее разместиться между них, нагнуться, чтобы оставить влажный быстрый поцелуй на приоткрытых губах. Альфа хаотичными долгими поцелуями покрывает миллиметр за миллиметром тела блондина, обводит языком каждую выступающую косточку, каждый едва заметный шрам и родинку на молочной коже. Чонгук оставляет алый засос под ребрами, который расцветет под утро темным узором, там, где бьется сердце омеги в унисон с его собственным. Чимин томно выдыхает, сжимая пальцами белоснежные простыни, наслаждаясь тоннами трепетной ласки и нежности, какими его одаривает альфа. Крышесносно. Невероятно. Неописуемо. Чимина захлестывает удовольствие, вспыхивающее яркими звездами под веками. Чимин развязно стонет, выгибаясь в спине, но стоит Чонгуку обхватить его бедра и дернуть на себя, а после неожиданно и широко мазнуть языком по истекающему густой смазкой сфинктеру, как всякая трезвая рациональность покидает его. Пальцы альфы болезненно впиваются в бедра, оставляя на них следы, которые он на утро обязательно зацелует и залижет. Чимин кусает ребро ладони от сумасшедших эмоций, бушующих в нем ураганом, пока Чонгук вылизывает призывно сжимающееся колечко мышц, прикусывает нежнейшую кожу, затем толкается языком, срывая мелодичные громкие стоны с губ омеги. Чимин подмахивает бедрами и зарывается пальцами в волосы альфы, отросшие настолько, что легко собираются в небольшой хвостик. Слишком хорошо. Чонгук, немного отстранившись, дует на разгоряченную кожу, а затем на пробу толкается сразу двумя пальцами, легко проникающими внутрь. Высокий мягкий голос Чимина точно сведет его с ума. Чонгук погружает пальцы на всю длину, а затем вновь проникает языком, обводя припухшие края. — Я… — омега запинается в тот самый момент, когда альфа толкается пальцами под иным углом, проходясь по простате. — Я сейчас кончу. — Так быстро я тебе не позволю, принцесса, — дергает уголки губ в усмешке альфа и вынимает пальцы, получая в ответ разочарованный стон. Чонгук переворачивает омегу на живот, заставляя опереться коленями на матрас и выпятить самую аппетитную упругую задницу на свете. Альфа пару раз шлепает по ней, облизывается довольно и кладет руку между лопатками омеги, не позволяя ему подняться. — Чон! — шипит Пак, но тонко протяжно вскрикивает, прикусывая до крови нижнюю губу, когда Чонгук одним плавным толчком полностью входит в него. — Ты меня порвешь! — пищит Чимин, весь напрягшись. Альфа наклоняется, ложась грудью на его спину, и мягко целует изгиб шеи, переходя поцелуями на спину, утыкаясь носом в местечко за ушком, где расположены ароматные железы омеги. — Расслабься, — просит Чонгук голосом, наполненным такой любовью, заботой и нежностью, что у Чимина ноги дрожат, а все тело простой просьбе подчиняется. Омега тяжело выдыхает, кусая ткань подушки. Чонгук не двигается, давая привыкнуть, зная, что дискомфорт и легкая боль скоро отступят. Альфа продолжает покрывать поцелуями взмокшую спину, обводит языком выступающие острые позвонки, вдыхая самый прекрасный запах на свете. Чимин подается назад, говоря тем самым, что готов, а Чонгуку долго думать не надо. Альфа обхватывает накаченные бедра омеги и толкается навстречу, выходит наполовину, а после снова вжимает в себя, наполняя собой. Чонгук переходит на размашистые грубые толчки, обвивает рукой талию Чимина и обхватывает его член, начинает нарочито медленно надрачивать, дразня блондина еще больше. Чонгук никогда бы не подумал, что с другим человеком может быть настолько хорошо рядом. Он вообще никогда не думал ни о каких серьезных отношениях, пока не встретил Чимина, перевернувшего его жизнь вверх дном. Пусть у них с самого начала все неправильно, натянуто, тупо, но у них есть здесь и сейчас, где они оба могут все изменить. Чонгук выходит из него, переворачивает на спину и, взяв правую ногу, целует аккуратную щиколотку, закидывает на плечо и вновь пристраивается, специально неспешно толкается. Чимин кусает свои невъебенные губы, сводящие с ума любого встречного, откидывает назад голову, открывая шею для жадных поцелуев Чонгука, и стонет, выдыхает, шепчет «глубже, сильнее, резче». Альфа ласкает его тело, оставляя на нем свои метки, которые расцветут фиолетово-розовыми бутонами. Он припадает к истерзанным губам, целует тягуче, долго, продолжая втрахивать омегу в постель. Чимин цепляется пальчиками за его плечи, льнет к нему, обнимает, до хруста в позвонках выгибается при прикосновениях альфы к его члену. Чонгук дрочит ему в такт своим быстрым грубым толчкам, а Чимин на мельчайшие атомы распадается, кончая, пачкая их обоих. Грудь омеги тяжело вздымается, но Чонгук трахать его не перестает, доводит до белой горячки, пока в уголках глаз слезы не скапливаются. Альфа их смахивает большими пальцами, обхватывает ладонями красивое кукольное лицо и целует до беспамятства, кончая следом. — Бля, — выпаливает Чонгук, смотря в распахнутые глаза Чимина. — Ты кончил в меня! Чонгук! Кончил в меня! — Чимину говорить трудно, язык заплетается, но он умудряется толкнуть альфу в грудь, который тотчас на него наваливается и обнимает крепко-крепко. — У нас будет малыш! — пытается отшутиться Чон, чувствуя слабые кулачки на своей спине, пытающиеся его поколотить. — Пойдем в ванную, вычистим тебя, — говорит альфа и поднимает бурчащего проклятья омегу на руки. — Ты такой урод, Чонгук, ты такой идиот, — обессиленно вздыхает Чимин, не отпуская танцора, пытающегося усадить омегу на дно керамической ванны. — Ты мне нравишься, — тихо добавляет блондин, отчего Чон замирает, вслушиваясь в каждое сказанное слово. — Кажется, очень. Чонгук вместе с омегой забирается и неотрывно смотрит в глаза Пака, отводящего взгляд в сторону. Альфа улыбается, включает воду, настраивая нужную температуру и обливая их с головой. Чимин морщит мило носик, как-то застенчиво улыбаясь в ответ, затопляя душу Чонгука необъяснимым, но таким приятным теплом.

***

— Как думаешь, они там в порядке? — спрашивает Тэхен, попивая коктейль из соломинки. — Думаю, что они трахаются, — расплывается в ехидной улыбке Намджун, попивая пиво из стеклянной бутылки. — Я не тебя спрашиваю, умник, — бросает синеволосый старшему, оборачиваясь на Хосока, качающего головой в такт музыке. — Хо, — обращается Намджун к альфе, приоткрывая глаза, — ты же не хотел участвовать, что изменилось? — Многое, — произносит старший Чон, с интересом поглядывая на Тэхена. — Как всегда, от прямого ответа уходишь, — цокает Джун и, поставив бутылку на столик, укладывается головой на колени Сокджина, тихо попивающего свой виноградный лимонад. — Тебе понравилось? — спрашивает альфа, беря руку Кима и целуя костяшки, смущая его. — Очень, — говорит Сокджин, расплываясь в счастливой улыбке. — А когда начнется чемпионат, еще больше понравится! — воодушевленно говорит Лалиса, сидя на своем излюбленном месте — коленях мужа. — Вот только нам надо тренироваться в два раза больше, — добавляет Джексон, перебирая высветленные волосы девушки. — С завтрашнего дня начнем, — строго выдает Тэхен и бросает взгляд на Хосока, ища в нем поддержку и одобрение. — Согласен, — улыбается парень и, взяв за руку синеволосого, хочет ее сжать, но омега резко ее выдергивает, словно ошпаренный кипятком. Хосок фыркает, укладывая голову на спинку дивана, и прикрывает глаза. Но никто еще не знает, что здание, где расположена их студия, ставшая для них вторым домом, будет опечатано властями и подлежать сносу.